Шефы тоже плачут

− Она, − киваю я, хотя, определение «подруга Орловского» мне решительно не нравится. У него вон уже есть… подруга. Которую он как раз прижимает к себе и шепчет ей что-то на ухо. А она смеётся в ответ, запрокинув голову.

− Круто. Он о тебе много рассказывал.

− Кому?

Бармен наконец ставит передо мной коктейль, и я отпиваю сразу добрую половину. Пожалуй, информации на сегодняшний вечер уже с перебором.

− Да всем. Он тебя Пухляшом называет, кстати.

− Я в курсе.

− Странно.

− Что странного?

− Ну я себе представлял какую-нибудь толстушку. А тут ты.

− И что?

− Ну, ты клёвая.

− Клёвая − значит худая?

− Не совсем так.

Видно, что Марк в замешательстве. А мне это льстит. Потому что вполне себе привлекательный парень хочет сказать то, что мне понравится. При этом он сам напросился на знакомство. Значит, я ему симпатична.

− Дело вовсе не в полноте. Даже если бы Пухляш оказалась действительно пышкой, но у неё был твой характер, ты бы и тогда мне понравилась.

− А какой у меня характер? Ты меня знаешь минуты три. Уже смог составить полное впечатление?

− Нет. Но ты не отталкивающая. И мне хочется продолжать с тобой знакомство и дальше.

Я поджимаю губы, с интересом глядя на Марка. Он вполне себе прикольный, приятный, интересный… Только почему мой взгляд помимо воли ищет среди присутствующих Орловского?

Который, кстати, весьма успешно забыл о моём наличии и полностью погрузился в общение со своей цаплей.

− Ты давно знаешь Милену? − задаю я вопрос невзначай, допивая коктейль и делая бармену новый заказ.

− Не очень. Но у меня с ней ничего не было, − по-своему истолковывает мой интерес Марк.

− Я разве об этом спрашивала?

− Нет, это я так. На всякий. − Он делает паузу, смотрит на меня, а потом выдаёт суждение, которое бы наверняка не высказал, если бы что-то там себе не нарешал: − Просто она со многими встречалась.

− Вот как? Кажется, сейчас у неё серьёзные отношения с Орловским.

Мне даже удаётся произнести это относительно ровным тоном, хотя от вида того, как Андрей зажимает Милену на диване, внутри всё клокочет бессильной яростью.

− Теперь да. Он ей идеально подходит.

− В каком смысле?

− Ну, он богат. Унаследует семейный бизнес. У Милки тоже папа шишка. Так что…

Марк пожимает плечами, как бы говоря, что всё ясно и без лишних слов. И он прав. И для Милены, и для Орловского эти отношения идеальны. Оба будут управлять общими семейными проектами, зарабатывать море денег, возможно, даже откроют под это дело какой-нибудь совместный бренд вроде «Милая орлушка». Блин, и что мне за мысли в голову лезут? Орловский − всего лишь старый знакомый. Настолько старый, что кажется, я помню, каким было на вкус отнятое у него в детстве яблочное пюре. И мне не должно быть никакого дела до его Милены и отношений с ней.

Так почему же всё-таки есть?

Чем меньше времени остаётся до ночи, тем выше градус веселья и крепости алкоголя. И мне уже не так комфортно оставаться едва ли не самой трезвой среди всей этой братии. Марк беспрестанно крутится рядом, а вот Орловского я замечаю не столь регулярно. Порой кажется, он вообще отправился наверх со своей цаплей, и это ощутимо бьёт по нервам.

− Пухляш, ты же не будешь против, если мы задержимся до утра? − спрашивает Андрей, материализуясь рядом практически из воздуха. Значит, всё же совести никуда не уходить пока хватило.

− То есть, я должна спать где-то в незнакомом месте с незнакомыми людьми?

− Ну зачем сразу с людьми? Милка тебе комнату выделит.

Он смотрит на меня с улыбкой, и по его взгляду понимаю: Орловский пьян настолько, что не просто домой отвезти меня не сможет, но даже с вечеринки вряд ли уйдёт на своих двоих, если его всё же вынудить это сделать.

− Милка, угу, − бурчу я, протягивая руку за следующей порцией виски с колой.

− Ты что, ревнуешь? − шепчет он мне на ухо заговорщическим тоном, и мне хочется тотчас возмутиться. Чего я почему-то не делаю. Просто поворачиваюсь к Орловскому, застывая взглядом на его губах, которые сейчас находятся в катастрофической близости от меня.

− А если да? − не сдержавшись, уточняю я, и с мрачным удовлетворением наблюдаю за тем, как брови шефа ползут наверх.

− Тогда скажи мне это.

− Что именно?

− Скажи, что ты меня ревнуешь.

Нет, это переходит всякие границы. Уже перешло. И я сама − инициатор подобной беседы, которая мне нравится гораздо больше, чем фантазии о том, что будет делать Орловский наедине с его цаплей наверху.

− Я тебя ревную. Этого достаточно?

− Для чего, малыш?

Он впервые называет меня так. И от этого я делаю жадный короткий вдох, будто Андрей только что ударил меня этим словом. Сейчас, когда он настолько близко, и когда во взгляде его тёмных глаз, в которых дурман плещется на самом дне, смешиваясь с нотками самоуверенности и вызова, я вижу своё собственное отражение, и это сводит меня с ума. Гораздо сильнее, чем то было раньше. Настолько, что я и размышлять здраво не могу.

− Для того, чтобы ты оторвал свою задницу от стула и проводил меня домой, − нарочито грубо отвечаю я, чтобы возвести между нами то, что поможет мне в моём самосохранении, которое и так трещит по всем швам.

Но Орловский не успевает ответить − рядом с ним возникает Милена, которая, глядя мимо, будто меня не существует вовсе, хватает Андрея за руку и куда-то тащит. А он поднимается с барного стула и идёт, будто баран на верёвочке.

Милена начинает танцевать, обвивает его шею руками, потирается о него всем телом. И внутри меня разгорается такой неистовый пожар, что мне хочется только одного − исчезнуть из этого чёртова цаплиного дома и никогда больше не видеть ни её, ни Орловского.

Но вместо этого я поднимаюсь на ноги следом за шефом, тащу за собой подвернувшегося как нельзя кстати под руку Марка и начинаю выполнять такие па, которых не видывали даже самые профессиональные стриптиз-бары. Даром, что одежда в этот момент остаётся на мне, и то хлеб.

Вижу, как во взгляде Орловского, которым он смотрит за моими телодвижениями, разгорается что-то тёмное, потустороннее. И даже почти пугающее. Почти потому, что если бы я не приняла на грудь столько алкоголя, наверняка бы устрашилась шефова гнева.

Милена продолжает елозить по Андрею, потом тянется к его губам, и мне ничего не остаётся, как сцепить зубы и продолжать танцевать с Марком. А тот, к его чести, весьма неплохой партнёр. Подхватывает, где надо, придерживает. Прижимает к себе, если того требует поза, и не прижимает, если не требует. И мне это нравится. Впервые чувствую себя настолько уверенной в чужих руках. Ещё бы совладать с ревностью, и я была бы вполне довольна этим вечером.

Просыпаюсь я бог весть в каком часу. На постели − одна. А вот в комнате − нет. Рядом на полу лежит Марк. В одежде, и это не может не радовать. За окном уже рассвело, судя по тому, что солнце встало, но ещё светит не слишком ярко − часов пять утра.

Пытаюсь воспроизвести по памяти события позднего вечера, но это мне почти не удаётся. Помню только, что танцевали с Марком, что сцепляла зубы, когда смотрела за тем, как Орловский всё же уходит с Миленой наверх. А вот дальше − полный провал.

− Ма-арк! − обращаюсь к парню громким шёпотом, и он вздрагивает и садится на полу. Озирается растерянно, но постепенно его взгляд проясняется.

− А! Привет.

− Привет. Слушай, у меня к тебе неприличный вопрос.

− Давай.

− Мы ну… не переспали случайно?

На его лице появляется улыбка, по которой ничего нельзя понять. То ли смеётся надо мной, то ли наоборот, пытается заверить, что всё в порядке.

− А ты бы хотела, чтобы переспали?

− Если бы я хотела, ты бы первый об этом узнал. Ну?

− Нет. Я не сплю с девушками, которые называют меня чужими именами.

О, нет! Я что, обозвала его в ночи Андреем? Это единственный вариант, который пришёл мне сейчас в голову. Только уточнять, так ли это, совсем не хочется.

− М-м-м, извини. Я выпила лишнего.

Я поднимаюсь с постели, бросаю взгляд в зеркало на стене, прихожу в ужас, но стараюсь этого не показывать. И не думать о том, что где-то в одной из соседних комнат находится Орловский со своей пассией.

− Да ничего, всякое бывает. − Он широко зевает, поднимается с пола и плюхается на освободившуюся кровать. − Ты вниз не пойдёшь?

− Пойду. Пить хочется.

− Ой, захвати и мне минералочки, м? Тут все раскачаются дай бог к полудню.

− Окей.

Я на всякий случай забираю свои вещи и обувь, безуспешно пытаясь воспроизвести в памяти всё, что связано с окончанием вчерашнего вечера. Который, судя по всему, закончился не для всех. В коридоре тишина, а вот из-за приоткрытой двери одной из комнат слышатся приглушённые стоны и скрип кровати. И мне совсем не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там происходит.

Так и держа туфли в руках, на цыпочках пробираюсь мимо, чтобы не помешать людям заниматься на рассвете одним из самых приятных дел в мире. Но когда достигаю двери в комнату, невольно застываю на месте.

Какой чёрт дёрнул меня заглянуть туда, куда я заглядывать совершенно не собиралась? Вообще не в моих правилах проявлять любопытство, особенно в таких вещах, но в этом случае никакие законы на меня не действуют. Потому что я вижу то, от чего по телу кровь начинает проноситься со сверхзвуковой скоростью. На широкой кровати со сбившейся простынёй лежит, широко разведя ноги, Милена, а прямо между них двигается Орловский. Не узнать его невозможно, да и с кем здесь ещё может быть цапля?

Он замедляет темп, потом увеличивает, а она стонет под ним, впивается пальцами в его мускулистые плечи, и то обнимает ногами, то раскидывает их ещё шире.

Здравый рассудок окончательно покидает меня в этот момент, потому что вместо того, чтобы сбежать, я продолжаю стоять и смотреть на сношающуюся парочку. А потом не выдерживаю, уже не таясь бегу по коридору к лестнице, спускаюсь вниз на пятой скорости и делаю жадный вдох только когда оказываюсь на улице.

Здесь по-утреннему прохладно и сыро. И хоть солнце уже поднялось достаточно высоко − ещё не успело прогреть воздух до такой степени, чтобы меня не начал бить озноб. Или причина вовсе не в рассветных часах?

Надев туфли, я шагаю в вычурным ажурным воротам, которые мне удаётся открыть с третьей попытки. Всё ещё хочется пить, но не настолько, чтобы вернуться в этот чёртов дом. Может, вообще отказаться от участия в проекте? Вряд ли я найду в себе силы, чтобы войти в двери цаплиного особняка с улыбкой на губах и не подавиться поданным ею ужином. Хотя, к чёрту Милену. И Орловского.

Вера права: это шоу − мой реальный шанс. И если уж я не родилась с серебряной ложкой во рту, никогда не поздно отобрать её у цапли и восстановить историческую справедливость.

Оказавшись дома, я позволяю себе то, что делаю довольно редко − падаю на кровать и начинаю рыдать. Даже не могу понять, что является причиной. Вернее, что из случившегося достаточная причина для того, чтобы приспустить флаг и капитулировать перед желанием выплакаться. В принципе, со мной ничего нового не случилось, ну, кроме того, что я наконец осознала, насколько была влюблена в собственного шефа. Влюблена даже тогда, когда он этим самым шефом не был. И как остро сейчас воспринимается то, что видела совсем недавно. Будто мне в спину загнали нож и теперь методично его проворачивали то в одном направлении, то в другом.

Но ведь Орловский мне не принадлежит. И никогда принадлежать не будет. Он женится на своей чёртовой цапле, а я, возможно, даже смогу прийти на свадьбу и попытаться сделать вид, что мне всё равно. А сейчас мне нужно собраться с мыслями и сосредоточиться на участии в «Законах». И это должно стать единственно важным.

Громкий грохот во входную дверь больше похож на то, что началась война, а я умудрилась проспать это знаменательное событие. Я щурюсь от вечернего, но всё ещё яркого света, который льётся в незашторенное окно. Чёрт, а слёзы благотворно на меня влияют − по крайней мере, с облегчением, которое они принесли, пришёл и вполне себе крепкий сон.

В дверь продолжают барабанить, и я, завернувшись в плед, тащусь в прихожую открывать. На пороге − взъерошенный Орловский собственной персоной. Один. Хватает мимолётного взгляда на него, чтобы перед глазами всплыла картина того, как он трахал сегодня утром свою Милку.

− Пухляш! Слава богу, с тобой всё в порядке, − выдыхает он, делая шаг ко мне. Я в последний момент выставляю вперёд руку, не давая ему сделать то, что он собирается − войти в мой дом.

− А что со мной случится? − пожимаю я плечами, как будто ответ на этот вопрос априори один-единственный. − Ты чего-то хотел?

Глядя на его лицо в этот момент, я бы может и рассмеялась, не будь настолько зла. Брови Орловского хмурятся, а губы сжимаются в тонкую полоску.

− Я чего-то хотел? Я хотел только чтобы ты подошла к телефону, который у тебя вырублен.

− Я не могу подойти к телефону, который у меня вырублен.

− Тогда не нужно отключать его вовсе.

В голосе Андрея появляются металлические нотки. А во мне − продолжает вскипать кровь.

− Первое − это мой телефон, и я сама решаю, когда его включать, а когда отключать. Второе − у меня сегодня выходной, и я имею полное право спать хоть до завтрашнего утра. Третье…

− Не продолжай. − Он вскидывает руку и делает глубокий вдох. С шумом выдыхает. − Я чуть не обделался, когда узнал от Марка, что ты ушла утром одна.

Нет, он шутит сейчас. Чуть не обделался, ну надо же. Я демонстративно подношу руку к лицу и смотрю на часы.

− Пухляш, не начинай. У нас не было договора, чтобы ты срывалась среди ночи одна куда-то. Нужно было просто меня разбудить и я бы отвёз тебя домой.

На моём лице появляется натянутая и кривая улыбка. Я даже не скрываю той боли, которая рождается внутри меня с новой силой, когда вновь представляю, что увидела бы, когда бы пришла «будить» Андрея.

− Ты мне не нянька, не брат и не парень, чтобы меня куда-то провожать или за меня беспокоиться.

− И тем не менее…

− И никакого «тем не менее». Избавь меня, пожалуйста, от нотаций. Я прекрасно провела время на вечеринке, спасибо. Уверена, ты − тоже. Я жива, здорова, даже выспалась. На этом давай закончим эту беседу.

− Пухляш…

− И перестань называть меня так, слышишь? Мне это осточертело.

Захлопнув дверь перед носом Орловского, я бросаю в неё первым, что попадается под руку. Обувная щётка ударяется о металл, эхом с той стороны раздаётся точно такой же удар, будто Андрей не сдержался и саданул по двери кулаком.

Наверное, совсем не стоило срываться на шефе в преддверии скорого начала шоу, в котором мы с ним должны будем действовать сообща. Но и сдерживать и дальше то, что выворачивает меня изнутри, сил больше нет.

***

Последующие дни мы с Орловским взаимодействуем довольно сносно. Как будто наконец перешли на какой-то уровень отношений, где нам относительно комфортно обоим. Нет, он совсем не перестаёт называть меня Пухляшом, но и я снова больше не срываю на нём злости.

Устроенный мини-банкет, на котором присутствуют только Вера, тётя Таня и Катя с Маринкой проходит прекрасно. Мы с Андреем не так, чтобы очень часто готовили раньше вместе, но то, что получилось в результате сегодня, превосходит все наши, даже самые смелые ожидания.

− Было круто, − говорит Андрей, когда мы подаём последнее блюдо. Какой-то фантастический даже на вид десерт, создателем которого стал Орловский, а я приложила руку лишь в том, что нарезала фрукты и не мешалась под ногами. − Твоё горячее − хит сегодняшнего вечера.

− Неа. Твой десерт.

− Кукушка хвалит петуха?

Орловский улыбается − устало, но счастливо. Ерошит волосы испачканной в муке рукой, от чего на них остаются белые следы.

− А что мне остаётся? Ты вон весь уже поседел от переживаний, − отвечаю, осторожно отряхивая муку. Для этого приходится едва ли не привстать на цыпочки.

− Пухляш, ты как скажешь, − он качает головой, разминает мышцы шеи.

Представляю, как мы будем валиться с ног, когда пройдёт день нашего ресторана. Там не только готовить придётся, но ещё и устроить предварительно забег по магазинам, а следом − украсить всё к приходу гостей.

− Ладно. В целом у нас всё готово к съёмкам?

− Да. Наш ресторан − второй. Это даёт нам небольшое преимущество.

− Хорошо. Я надеюсь, что не подведу тебя.

− Мы − равноправные участники. Твои ошибки − мои ошибки. И наоборот.

− Звучит не слишком обнадёживающе.

− Не кисни. Всё будет хорошо.

Он коротко обнимает меня, всего на мгновение прижав к себе, но это не успокаивает. Напротив − лишает покоя окончательно. А потом просто выходит к нашим гостям в зале, получает заслуженные комплименты десерту, а я стою в дверях, улыбаясь, и знаю, что теперь готова попытаться победить не только для своей выгоды.

Время до посещения первого ресторана в Ярославле, который нам представили отец и сын, пролетело в мгновение ока. Орловский был прав − то, что мы выступали вторыми, давало нам определённые преимущества. Во-первых, сидя за столом и знакомясь с теми, кто станет впоследствии нашими соперниками, мы могли произвести на них первое впечатление, а через неделю − закрепить его в нашем ресторане. Во-вторых, к первым участникам, как мы надеялись, у экспертов, которые должны были присоединиться к ужину немного позднее, будет меньше придирок, чем к тем, которые будут выступать позднее.

Я сидела рядом с Андреем, напротив − устроилась Милена. Но мне было плевать. Это мне и Орловскому раз за разом задавали вопрос, не пара ли мы? Это с ним я рука об руку пройду столько испытаний, сколько мы осилим. Вдвоём.

Один из участников, смешной полный мужчина, возле которого сидела его хохотушка-жена, даже сделал нам с Орловским комплимент, не разобравшись, что к чему.

− Очень хорошо смотритесь вместе. Тебе повезло, парень, − подмигнул он Андрею и рассмеялся. А мне совсем не хотелось протестовать. Хотелось, чтобы все, сидящие за столом, ну, за исключением цапли, поверили в то, что я могу быть девушкой шефа.

− Мы не вместе, − откликнулся Орловский. − Просто работаем в одном ресторане.

Дальше беседа перешла на то, кто чем занимается, какое значение для каждого имеет кулинария, и я расслабилась. Снующие кругом операторы с камерами уже не доставляли мне дискомфорта, а после того, как было выпито пару бокалов шампанского, я и вовсе перестала их замечать.

Из кухни, где вовсю трудилась первая команда, доносились потрясающие ароматы, и до тех пор, пока не приехали ведущие и эксперты шоу, я успела трижды пожалеть о том, что пообедала сегодня не очень плотно.

А следом… едва двери домашнего ресторана распахнулись, впуская двух светил в области кулинарии, я поняла, что всё происходящее случается взаправду. Первым из экспертов был Даниил Алексеевич, наследник ресторанного бизнеса и шеф-повар, увлекающийся азиатской кухней. Одно дело было видеть его на экране телевизора, совсем другое − лицезреть в паре метров от себя. Вторым устроился за стол Антон Левицкий, который тут же заявил, что к нему нужно обращаться Тони и никак иначе.

− У меня мурашки по телу, − шепнула я Орловскому, пока Милена, улыбаясь во все свои тридцать два белоснежных имплантата, перебрасывалась с ведущими каким-то незначительными репликами.

− Не боись, Пухляш, прорвёмся, − ответил Андрей, но я видела, что и он нервничает не меньше моего.

Из первого дня домашних ресторанов я поняла главное − ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям. Команда, которой выпал жребий стать первооткрывателями третьего сезона шоу, срывалась несколько раз за три подачи блюд. И когда они вынесли десерт, не настолько плохой, на мой взгляд, каким его «увидела» Милена, мне стало искренне жаль Владимира Петровича, который стоял, выслушивая вердикт экспертов, и едва сдерживал слёзы.

− По-моему, это просто невозможно есть, − манерно проговорила цапля, отталкивая от себя стаканчик с миндальным парфе.

− А По-моему, весьма неплохо, − вступилась я. − Немного не хватает свежести. Я бы добавила сюда ягод. Возможно, черники.

− Черники? − Милена вскинула тонко прорисованные брови и перевела насмешливый взгляд на ведущих, как будто говоря: «Ну не идиотка ли она?». − Этот десерт уже ничем не исправишь.

− А я согласен с Пу… с Ритой. Здесь нужна именно черника. Сначала я бы предложил припущенные апельсины с цедрой, но нет. Они внесут горчинку. А нужна свежесть.

Орловский повернулся ко мне, подмигнул, оставляя ощущение, что я чего-то не понимаю в этой жизни. А вот Милену вниманием даже не удостоил. И наряду с опаской, что это может выйти мне боком, внутри меня родилось превосходство.

− Ну, что думаешь о первом дне? − спросил меня Андрей, скорее для проформы, потому что нас снимал оператор.

Мы сидели в предоставленном для поездки в аэропорт комфортабельном автомобиле, ожидая, когда сможем отправиться в обратный путь по подсвеченному яркими огнями городу.

− Волнительно. И я рада, что мы не были первыми.

− Но готова к нашему ресторану?

− Теперь на все сто.

− Покажем им, что значит по-настоящему высокий уровень профессионализма?

− Покажем! Но думаю, теперь нас будут оценивать более строго.

− Меня это никогда не пугало, Пухляш.

Оператор дал знак, что всё снято и мы можем расслабиться. Вышел из машины, и та мягко тронулась с места, выезжая на шоссе.

− Фух, по правде говоря, тяжко вот так постоянно быть в кадре, − призналась я, отворачиваясь к окну.

Чувство, что мне не удастся войти в обычный ритм жизни после первого съёмочного дня, сейчас было особенно острым. И страх, что подведу Орловского, усилился стократно.

− Тяжко. Но нам придётся к этому привыкнуть. Ты прекрасно держалась сегодня. И мне понравилось, что вступилась за Владимира перед Милкой.

− Ну, не хочу показаться грубой, но нельзя же быть такой задницей.

Я ждала, что он возмутится, скажет, что так говорить о его женщине нельзя, но вместо этого Орловский лишь запрокинул голову и расхохотался.

− Зря она нарывается. Хоть это и полезно для шоу, но настраивать против себя участников − глупо. Впрочем, это нам только на руку. Конкурентом меньше…

− Какой ты злой и меркантильный тип.

− А ты как думала? Я и тебя выбрал себе в команду исключительно с этими целями.

− Ого!

− Да я шучу. Ты знаешь, чем больше времени проходит, тем больше убеждаюсь, что если и участвовать здесь − то только с тобой.

− Ты мне столько приятного за раз никогда в жизни не говорил.

− Буду исправляться.

Я покачала головой, сдерживая улыбку и снова отвернулась к окну. Пусть эта сказка рядом с ним и продлится не так и долго, я буду полной дурой, если не наслажусь каждым её мгновением.

Неделю спустя

− Пухляш, ты вообще где?

Голос Орловского на другом конце телефонного разговора был озадаченным. Вот чёрт! Я же должна была уже приехать к нему в Ольгино, куда завтра утром прибудет съёмочная группа «Законов вкуса». И вырубилась, сидя на диване, жуя мороженое и гоняя по сотому кругу второй сезон передачи. Наверняка сказывалось нервное состояние, в котором я перманентно пребывала с самого нашего возвращения из Ярославля.

− Блин, прости… Я задремала.

− Вызывай такси и срочно ко мне. Или хочешь, я за тобой приеду?

− Не надо. Срываться с места ближе к ночи − нехорошая идея. Я скоро буду.

− Жду тебя. Не забудь пижамку.

Фыркнув, я отключила связь и бросилась за вещами в спальню. На кровати уже стояла собранная заранее сумка. В ней − зубная щётка, косметичка, сменное бельё, туфли и платье. Последнее − предмет моей особой гордости. Я не особо любила все эти неудобные одёжки, высокие каблуки, боевой раскрас на лице, но завтра мне хотелось быть особенно красивой. Стоять рядом с Орловским, представляя наши блюда гостям, гордиться шедеврами, которые мы умеем с ним создать, и чувствовать себя королевой вечера.

Вызвав такси, я наскоро огляделась, сунула на всякий случай любимую поваренную книгу с собой, и через десять минут уже ехала по направлению к Ольгино, испытывая самый настоящий шквал эмоций.

− Значит, осматривайся. Изучай, где что лежит. Сковородки здесь, тарелки сегодня привезли новые. Я ещё алкоголя заказал, надо будет утром встать пораньше, доставят к семи.

Я впервые видела Орловского таким. Он заметно нервничал, хоть и старался это скрыть. На столе в кухне стояла непочатая бутылка виски, рядом с ней − вино.

− Эй, шеф! − мягко окликнула я его, когда он принялся в третий раз крутить ручки духовки.

− А?

− Всё нормально ведь?

Он остановился как вкопанный, распрямился и перевёл на меня невидящий взгляд. Запустил руку в волосы, взъерошивая их, и ответил:

− Не знаю.

Мне особенно остро захотелось в этот момент подойти и просто обнять его. Прижаться, делясь своими силами и уверенностью, что всё будет хорошо. Как бы ни прошёл завтрашний день, мы уже достигли многого − принимаем участие в таком проекте, умеем прекрасно готовить. И ещё… мы есть друг у друга, и это неизменно. Но вместо того, чтобы сказать Орловскому всё это, я улыбаюсь кривовато и усаживаюсь за стол.