Светочка. История одного поступка

– Детка, в этом деле замешаны всё ФСБ, следствие, судебная система, короче всё, что есть в Находке.

«Глупости, такого не бывает», – подумала Светочка. Но, когда она прослушала записи, в которых фигурировали и тесть Бушлаева-младшего, и Серёжин, и даже Алиса, а также контрабанда мяса и не только мяса… Плюс документы на подставные фирмы… Сомнений не осталось. Отец выкатил ей газетные статьи об одном таможенном генерале, который нынче в тюрьме, хотя не так давно раскрыл эти контрабандные схемы. Адвокат этого генерала, один из лучших адвокатов Находки… убит. Были и предсмертные записи Эдуарда, где он называет фамилию человека из ФСБ.

Светочка сделала несколько запросов в банки Находки и Владивостока и, в одном из Владивостокских филиалов крупного федерального банка дали информацию, что на фамилию фсбшника, который последний видел Бушлаева-младшего, тесть Эдуарда перечислил 80 000 долларов 24 ноября (Бушлаев пропал без вести 22 ноября). А в находкинском банке сообщили, что 23 ноября тестю Бушлаева 80 000 долларов перечислил Серёжин. 80 000 долларов – цена жизни молодого перспективного парня. Радует, что 80 000. Светочкина жизнь и пятой доли этой суммы не стоит.

– Ваш сын состоял в ОПГ?

– Конечно, нет, они там от нашего имени ещё написали, что мы говорим, чтоб его не искали. Мерзавцы.

Когда Светочка шла на ватных ногах в кабинет, полковник с ней даже не поздоровался. А жаль… Именно сегодня ей хотелось, чтобы он был с ней учтив и называл на Вы. Другие отворачивались и делали вид, что её не заметили. Когда Светочка вошла, Рита шмыгнула курить.

– Я с тобой, – сказала Светочка.

– Ты только пришла, – ответила Рита.

Но Светочка упрямо поплелась за ней. Рита молчала. Светочка молчать не могла.

– Сегодня со мной никто не поздоровался, в чём дело?

– В том, что ты дура.

– Рита, но ты же… Тот Ксенофондов, он невиновен.

– Светка, полковник тебе сорок раз намекал, что от тебя хотят…

– И пусть хотят. Я хочу по правде.

Рита со злостью затушила сигарету.

– А знаешь, в чём правда? Ты влезла в дерьмо, в котором половина наших, две трети судей, всё ФСБ и, я уж не знаю, сколько народу из таможни…

– Значит всё это дерь… Всех их надо взять и вымыть…

– Во имя чего? Во имя того, чтобы у нашей нежной принцессы Светочки были чистые руки?

– Хотя бы во имя этого.

– Ладно, ладно, сбросим со счетов, что завтра твоя мама может выловить в реке твой труп, другой вариант – ты угодишь на место Ксенофондова. О, нет, не на место, вместе с ним. Ибо убийцей решили сделать его. Ладно, наденем розовые очки, и представим, что все, кто был в этой цепи, отправятся за решётку и наша доблестная Светочка победит. Ты сможешь жить после того, как посадишь полковника, Круза, Васю, Шведова… Ты сможешь смотреть людям в глаза после этого?

Светочка отвернулась к окну.

– Ты мне это говоришь, как будто я убиваю и сажаю ни за что направо и налево. Да, я спокойно буду смотреть в глаза людям. Я просто выполняю свою работу… Нормально и честно, как это должно быть.

– То есть, все вокруг козлы, а ты белоснежка?

– Да, белоснежка.

– Да ты взятку взяла и умудрилась это сделать на камеру.

– Ты сказала, что стёрла запись.

– Я? Конечно. А Круз мог сохранить. Полковник мог скопировать. Да мало ли, кто-нибудь на мобилку закачал… Понимаешь, тебя посадят, за то, что ты реально сделала. И бей сколько хочешь себя в грудь, что хорошая. Тебе оно надо?

Рита закурила ещё одну сигарету. Её пальцы дрожали. Белки её глаз расчертили красные прожилки. Нога быстро шаркала о пол.

– Рита, не противно тебе?

– Противно. Слыхала о таком феномене – звонки сверху? Полковника теребят постоянно. Я сама слышала, как он не выдержал и закричал: «Девка упёрлась!» Потом позвонили нам, я взяла трубку. Сказала, что ты на осмотре. Там мужик, кто он, я не знаю, спрашивал, были ли у тебя косяки, как служишь и прочее. Я не выдержала, говорю: «Я всё знаю. Она немножко глупая. Я ей всё поясню. Она сделает так, как вы хотите. Только ничё ей не делайте». Он говорит: «Посмотрим». Светка, мне, по большому счёту, чё? Даже, если будет претензия… Скажу, что не уломала… А ты?

– Знаешь, я вот думаю, а я? Сегодня я этого Ксенофондова туда… Завтра… Ну, раз одного, скажут, надо ещё одного так же. Третьего, четвёртого. А потом все будут знать, что для меня это не проблема и… Рита, а ведь для меня тогда это проблемой, и впрямь, не будет. Рит, может уволиться?

– … имея на руках всю эту мерзость? Ну-ну… По следам героя Бушлаева… Лучше уж толкнуть в прокуратуру, пусть там, как ты, помучаются… Ты мне одно скажи. Ксенофондов, он же, между нами, девочками, твой враг. Ты Ксине тогда что сказала, помнишь: «Я здесь сужу и милую». Нет, если бы там, в СИЗО, был твой парень или дядя какой-нибудь троюродный, да даже если бы просто хороший человек… А так… Тебя по морде хрясь, хрясь, хрясь. А ты, вместо того, чтобы дать Ксине по руке, целуешь её руку? Светочка, ты лохушка. Синдром жертвы. Ксина не могла выбрать не тебя.

Светочка вскипела. Её глаза налились кровью, всё поплыло. Она представила, как целует Лошади руку, за то, что та покромсала ей куртку. Ну, уж нет! Действительно, а что это она? Самая честная нашлась! У всех свои интересы. Почему их не может быть у Светочки? Ведь она для этого сюда пришла.

Светочка и Рита вернулись в кабинет. Светочка стала обдумывать, как будет сажать Ксенофондова. В эту минуту раздался звонок. Взяла Рита. Когда она услышала голос в трубке, её глаза округлились. Дрожащей рукой она передала трубку Светочке.

– С вами говорит генерал ФСБ …

Фамилии генерала Светочка не расслышала.

– Так вот, мы знаем, что вы за вознаграждение в виде 50 тысяч рублей пытаетесь освободить от ответственности гражданина, который похитил крупного предпринимателя Бушлаева. Насколько нам известно, взятку вы получаете не в первый раз. У нас также имеется видеозапись получения вами взятки в размере трёх тысяч рублей…

Светочка слушала этот безумный перечень своих правонарушений и у неё тряслись руки, ноги, кожа, прожилки, вены, кровь – всё, что есть в организме.

– Ге.. генерал. Я… Я не собираюсь, это, предъявлять обвинение Серёжину… Просто. Это… Мне сказали, что есть другая версия и… я. В общем, на Ксенофондова у меня достаточно. Достаточно, если суд такого же мнения, как следствие.

Тон генерала потеплел.

– Мы всегда знали, что в находкинском следствии работают только порядочные сотрудники. Родина вас не забудет!

О! Светочке предлагают взятку! Ну, что ж, продавать душу дьяволу гораздо приятнее за хорошую цену.

– Ге… генерал. Разрешите вопрос.

– Разрешаю.

– Ну… если вы не можете ответить честно, пообещайте, что вообще не ответите.

– С вами говорит генерал ФСБ. Москва, если вы меня с кем-то перепутали.

– Я знаю, вы представились. Хотя ладно, забудьте.

– Задавай свой вопрос, отвечу честно.

– Нет, я не то, чтобы там из корысти какой-то, просто… Просто для меня это важно. Короче, а как Родина не забыла полковника, нашего начальника по Находке?

Генерал громогласно расхохотался в трубку.

– Начальник следствия Находки у Родины на хорошем счету. Поэтому он спокойно работает и спокойно спит по ночам.

Светочка была настолько ошарашена, что забыла, кто на том конце провода.

– То есть вы хотите сказать, что полковник всё это делал бесплатно?

Тон генерала снова стал железным.

– А вам мзду подавай?

– Да не, я не про то. Я букашка маленькая, меня раздавить – раз плюнуть. Но полковник…

– Ваш полковник – букашка на два миллиметра крупнее вас. Никто из следствия Находки ни копейки не получил за эти дела. И не получите, а если вы будите задавать вопросы не по существу, мы подумаем, стоит ли вам доверять.

– Извините, генерал. Я… здесь все знают, что я не особо умная. Простите, если что не так. По поводу Ксенофондова, я обещаю.

– Первый и единственный раз прощаем, до свидания.

Светочка, за которой пристально наблюдали все, кто находился в кабинете, положила трубку и засмеялась в голос.

– Рита, ты прикинь… Никто из наших ни копейки не получил.

– И что?

– Ни копейки, Рита! Полковник, половина следствия и все-все. Бесплатно!

– Что ж, по-твоему, лучше тачки и хаты на чужом горе зарабатывать?

Светочка в один миг перестала смеяться.

– Просто мы все твари дрожащие. Вот кто мы.

Светочка стала что-то быстро выбивать на компьютере. Она печатала долго. Другие ничего не делали, только смотрели на неё. Когда Светочка закончила, она передала бумагу Рите.

– Он это никогда не подпишет.

– А чё это ему не подписать? С закрытыми глазами, например или пару раз мордой о стол. Ну, отдамся, на крайний случай, если заортачится. Напомню старую поговорку: пусть лучше 12 судят, чем шестеро несут… Ритка, прикинь, вот я сейчас пойду к невиновному человеку, будь он хоть трижды брат Лошади, дам ему вот это вот. Уломаю. Не потому что я такая вот растакая, отрицательный герой романа, а потому что уломали меня. В свою очередь, кто меня уломал? Ты, генерал-майор и этот непонятный генерал из Москвы, потому что уломали вас. Вместе мы огромная многотысячная армия, страшная сила, безумный капитал… А по одиночке – ноли. Ноль плюс ноль плюс бесконечное количество нолей в алгебре равняется нулю, а у нас равняется системе. Надо будет об этом рассказать училке математики, всегда мечтала свести её с ума…

Светочка вышла. Это она в кабинете была смелая такая. На самом деле, она не представляла, каким образом Ксенофондов подпишет эту бумагу. Но она знала одно: если он не подпишет, её уничтожат. Равно как и его. Наверное, надо как-то так объяснить.

Худой, длинный, с огромными чёрными бровями. Такой неказистый, такой нескладный человек. Разве кто-то может пожалеть этого Ксенофондова…

– Дайте мне бумагу, я всё напишу, что надо.

Светочка протянула ему свою паскудную распечатку, он уточнил, куда ставить росписи и, без эмоций на лице, поставил. Светочка не понимала. Нет. Он не мог так просто сдаться. Даже она не много, не долго, но всё-таки сопротивлялась.

– Артур, ты чё, ты понимаешь, что ты подписываешь? – не выдержала Светочка.

– А куда мне с тобой тягаться? Знаешь, в тот день мы с Ксиной подрались. Она кричала, что я ничтожество, лох. Кричала: «Сделай что-нибудь, чтоб я тебя зауважала». Я взял её мафон, дискачи и выкинул в окно. Потом мы пошли всё это собирать и… Тут-то подоспел ваш начальник… А мы ведь ему на новое окно уже деньги собрали…

– Ты не понял, тебе шьют другое.

– Кто шьёт?

Светочке было очень стыдно. Это неправда, что делать мерзости легко. Делать пакость прекрасно понимая, что тот, против кого ты делаешь пакость, это понимает в два раза тяжелее, чем просто делать пакость, а просто делать пакость в восемь раз сложнее, чем делать по-честному… И Светочка сейчас бы всё отдала, чтобы сделать по-честному.

– Ну я…Я тебе это шью, – наконец ответила она.

– Да знаю я. И знаю, почему этим занимаешься ты. В Ксину метила?

Светочка отвела взгляд.

– А я был уверен, что больше моего её ненавидеть нельзя. Но… знаешь, жизнь такая штука… Когда меня сюда загребли, когда мне стали шить этого Бушлаева… Там сначала другой следак занимался, но он перевёлся в Партизанск. На хрен ему тот Партизанск сдался… А потом и от туда свалил. Так вот, когда мне стали это шить, Ксина всех на уши поставила, собрала на адвоката. Сейчас хочет по газетам, на всякое там телевидение пойти. А много с этого толку, у вас же там сумасшедшее бабло крутится… Вроде бы на фига это она? Так получилось. От тюрьмы и от сумы не зарекайся, стену лбом не перешибёшь… Всё равно, спасибо ей за это, никогда не забуду.

– Чем ты занимался, пока это всё ни случилось?

– Я строитель. Цемент таскаю, камни кладу.

– Много зарабатывал?

– Двацатка в месяц обычно выходит, а один раз 30 было.

– Это ж такой ужас, тяжело, на холоде особенно…

– Нет, не ужас. Нас, строителей, обычно много на доме. Как тараканов. И все туда-сюда и все матерятся, шутят, перекуривают иногда. Мы утром приходим и, кто-нибудь обязательно скажет: «А месяц назад пятого этажа ещё не было». Сложно объяснить, как это, когда на твоих глазах растёт дом, в котором каждая квартира стоит в десятки раз больше тебя со всеми твоим добром. И этот дом построил ты. А, когда ты умрёшь, дом всё равно будет стоять. Я, иной раз, с друзьями прохожу, говорю: «Этот дом построил я с пацанами». А они мне: «Чё, внатуре? Красава!» Короче, тебе не понять. Построить дом – это круто. Круче, чем за бабло сажать людей. Ты любишь свою квартиру?

– Люблю.

– А ведь её построили пацанишки натипе меня. Квартира – это всё. Это самое дорогое, что есть в Находке. Квартира это… тупо звучит, наверное, это Родина. И знаешь, я отсижу. Вы ж мне много не дадите, хоть и в погонах, всё равно какие-никакие люди… Я отсижу и буду дальше строить. Такой уж я человек. Это я нужен тебе, чтоб не слететь с хлебного места. А ты мне не нужна. Я буду строить, даже если всё ваше следствие взлетит на воздух. Даже если…

– Артур…

– Закусило, да?

– Ты спал с Алисой?

– Чё, упала, ты посмотри на неё и на меня. Я у неё закурить просить побоялся бы. Вообще, я её видел, она меня, может, тоже мельком, но ей десять человек в ряд поставишь, скажешь показать меня, она не покажет. Ну, а с Бушлаевым мы, и вправду, как-то цапанулись. Ревнивый он, как чёрт. Был. Да и я так-то спокойный, а с пьяну и двинуть могу.

– Если понадобится, сможешь это повторить для журналистов или на суде?

– Хочешь вслед за Бушлаевым отправиться?

– Сможешь или нет?

– Смогу, чё мне!

Светочка разорвала позорный протокол на мелкие кусочки и вышла. Вышла улыбаясь, с ощущением, что сдала экзамен на пять, хотя самой в пору было прикидывать – что лучше застрелиться или повеситься.

Она шла по Народному проспекту и смотрела на дома. Где-то в других больших городах, где много разных зданий, такие дома обозвали смешным словом хрущёбы. А Находка вся состояла из хрущёб, и никто не думал назвать свой дом даже хрущёвка. Да, это серые однотипные пятиэтажки с маленькими кухнями и крошечными ванными. Но в каждой такой хрущёвке живёт 50 семей, в каждой хрущёвке проходит чьё-то детство и начинается чья-то старость. А построили их такие пацанишки, как Ксенофондов. Серёжин такого простого бесхитростного человечка, не задумываясь, задавил бы, как букашку. Светочка не Серёжин. Она видела, что у Артура есть представления о жизни, есть какие-то свои, смешные, мелкие ценности, а значит, он человек. Нет, Светочка никогда не была очень уж честной, и даже однажды получила за это три тысячи, но заволокитить чей-то мелко бытовой скандал не всё равно, что отправить за решётку молодого парня, который не сделал ничего, кроме того, что попал под раздачу. И ради чего? Чтобы прикрыть филейную часть какому-то Серёжину? А, кто он, в сущности, такой без следствия, прокуратуры, ФСБ и таможни? Мелкий мошенник и бандит, каковых Светочка штук пять посадила? И можно было бы понять, если бы всё держалось на огромных деньгах. Тогда – сами подонки, сами берём. Но… всё держится на тупом, непонятно откуда взявшемся страхе, – как бы чего ни вышло. Откажусь – посадят, уволят, убьют. Но тот генерал из таможни отказался. И Бушлаев отказался, и друзья Бушлаева тоже. А если сегодня откажется Светочка, а завтра прокурор, а послезавтра судья… То… Ничего у этого Серёжина не выйдет. И ведь, имеем право отказаться. А что, человек проводит на работе большую часть своей жизни. Твоя работа – это то, за что ты уважаешь себя сам и хочешь, чтобы уважали другие. Твоя работа – это ответ на вопрос «Кто ты?»

В 2009 году случился кризис, и денег у людей не стало. Все деньги были только в госпредприятиях. И позвонковая система была у всех, кто работал в госпредприятиях, предприятиях мэров и губернаторов. Поэтому всем напоминали, где лежат листы – писать заявления. И, как бы по-хамски ни вели себя руководители, люди молчали. Больше никто не работал на результат – все работали, чтобы не потерять места.

Когда-то, много лет назад, Раскольников спросил себя: «Тварь я дрожащая или право имею?» и убил бабку. В стране победившей демократии, свободы слова, рыночной экономики и прав человека для того, чтобы ответить на аналогичный вопрос, надо было всего лишь выполнить свои должностные инструкции.

Когда Светочка решила работать следователем, он прекрасно знала, на что идёт. Она знала, что придётся раскалывать самых отчаянных мерзавцев, людей, от которых можно ожидать всего. Она знала, что её могут убить или покалечить, просто потому, что она работает в следствии. И продолжала работать. Год… А значит, разве имеет она право вот так вот повестись на очередного уголовного персонажа?

Люди хотят, чтобы ты искала, а не подтасовывала улики. Ты же не хочешь прийти в больницу, чтобы тебя лечили от туберкулёза, потому что за это ты много заплатишь, а не от простуды, которой ты реально болеешь? Ты же не хочешь, чтобы преподаватели университета не ходили на собственные пары и ставили тебя зачёты за рефераты? Ты же не хочешь покупать пельмени, в которых вместо мяса что-то непонятное? Ты же не хочешь платить управляющей компании за текущий ремонт, которого нет, не было и не будет? А ведь того, кто лечит от туберкулёза, когда у тебя простуда, того, кто не ходит на собственные пары, того, кто не кладёт в пельмени мясо, того, кто берёт деньги за несуществующий текущий ремонт, спроси: «В чём беда страны?», ответит: «В том, что правительство плохое». Конечно. Плохое, ужасное, менять давно пора. Но это ж не значит, что свою работу надо делать чёрт знает как. Рыба гниёт с головы… Если хвост по голове время от времени не даёт.

Между тем, во Владивостоке живёт женщина, которая придумала конфеты «Птичье молоко». Те самые, которые народ разбирает по праздникам и просто так. Хэдлайнеры всех супермаркетов и магазинов несколько десятков лет. Самые гениальные конфеты за всю историю края.

В Китае другая женщина стала миллионершей, потому что когда-то собирала на свалке бумагу, и это позволило ей делать самую дешёвую в мире обёртку.

Во Франции одна девица сняла с женщин огромные громоздкие платья и переодела мир в удобные и дешёвые вещи.

Даже если бы эти люди больше ничего в своей жизни не сделали, они сделали бы достаточно для мировой культуры…

Когда-то давно, очень давно, был царь. Потом случилась революция. И не надо говорить, что случилась она, потому что дядька Ленин был придурок. Революция случилась, чтобы в стране не осталось маленьких людей, чтобы все были равными. Через 70 лет выяснилось, что тот мир, который построили после революции, не так хорош и справедлив, как задумывалось. И случилась перестройка. И не надо говорить, что случилась она, потому что дядька Горбачёв был придурком. Перестройка случилась, чтобы в стране все стали свободными. Та судебная система, которая существует ныне, – это достояние, которое копилось со времён каменных топоров.

Всё самое потрясающее в этом мире. Всё: от трусов и котлет до нанотехнологий и демократии, – всё это результат работы разных людей. У каждого из нас есть шанс изобрести своё «Птичье молоко», но мы упорно предпочитаем лечить от туберкулёза тех, кто болен простудой.

Прошло время ломать. Прошло время строить. Пришло время сберечь то, что построено.

А вдруг, вот это дело – это самое важное, что может сделать Светочка в жизни. Вдруг, именно для него она родилась. Вдруг это то, что способно оправдать всю её жизнь?

Светочка подошла к дому, где живёт её бывший. Дима пришёл через полчаса. Дима был прокурором. Они поздоровались. Он хотел пройти мимо, но Светочка схватилась за его руку.

– Дим, поговорить надо.

– У меня сейчас дела.

– Дела ты сделал на работе. Пойдём, это очень важно.

Меньше всего Диме хотелось видеть Светочку. Ибо… в прокуратуре уже знали. И каждый боялся, что это дело попадёт к нему. И, в принципе, неприятно, но можно пережить, если обвинять придётся Ксенофондова. Но… если Светочка здесь, Димина карьера, а может, и жизнь, закончилась.

– Ладно, говори, что у тебя, – трясущимися губами сказал Дима.

– Я тут расследую…

– … Пропажу Бушлаева. Знаю. Дальше.

– Подозреваемый Серёжин, дело пойдёт к тебе.

– Долго обдумывала, как мне отомстить?

Светочка покраснела всеми своими прыщиками.

– Я тебе не мщу. Я тебе доверяю.

– И ты думаешь, я одну из своих шлюх предпочту карьере и жизни?

Светочку как ошпарило. Она не шлюха, и она думала, что Дима её любил, и любит до сих пор.

– Ладно, извини. Я не знала, что шлюха для тебя.

– Нет, это ты извини за шлюху. Просто не мне тебе объяснять – и тебя, и меня в порошок сотрут, если мы вякнем. Там с чего всё началось? Была контрабандная линия, которая неплохо кормила Серёжина, таможню, ФСБ, а сколько нашим и вашим перепадало, я не знаю. Я человек маленький. Потом появился генерал из таможни, фамилию не помню. Что ему за моча в голову стукнула, я не знаю. Решил прикрыть – посадили. Адвокат больно шустрый был – убрали. Потом нарисовался Бушлаев. Тоже герой, а у героя геморрой. Растрепать всем решил. А эта контрабанда, коль по-честному, не ахти какое преступление, ей все занимаются.

– Я не занимаюсь.

– В Китай помогайкой ездила?

Светочка кивнула.

– Занимаешься. Серёжина тоже можно понять – он увидел, где можно иметь, и стал иметь. Тут какие-то придурки решили эту лавочку прикрыть. А прикрыли бы линию, не известно, что стало бы с ним. Я его не осуждаю. В этом мире каждый живёт, как может. Если он умеет жить, он живёт. А если этот с таможни и Бушлаев не обладают мозгами, это их проблема.

– А ты?

– И я бы поступал, как Серёжин… А если ты мне пришлёшь материалы, я сделаю, как попросят.

– Странный ты человек. Какому-то Серёжину позволяешь заниматься не весть чем, даже не осуждаешь. А себе. Самому себе! Ты не оставляешь шанс использовать ситуацию в своих интересах…

– Ты меня на амбразуру не кидай, я человек маленький, воевать ни с кем не хочу.

В подъезд постоянно заходили люди, и, естественно, они прислушивались к двоим людям в форме. Диме от этого было очень неловко. Он старался говорить тихо и мечтал поскорее попасть домой. Он посматривал в подъезд, как будто там было единственное спасение.

– А если я тебе скажу, что находкинское следствие. Никто! Ни копейки не получил за это! Мы для них букашки слишком мелкие. Думаю, то же с прокуратурой. Знаешь, на чём всё держится? Мои «клиенты» любят делать такое: один или два человека решили кого-то ограбить. Соберут несколько, в принципе, обычных людей. Пошли грабить и специально убили. А убивать, в принципе, вдвоём бы пошли – не убили. И убили для того, чтобы у этих, кого они с собой взяли, тоже руки были в крови. И наши, и ваши повязаны кровью. Я не хочу в этом участвовать.

– Ты сама сказала, что все повязаны кровью и ты… Ты! Малолетка прыщавая! Хочешь что-то изменить?

– Это тебе кажется, что от нас ничего не зависит. А дело отдано на откуп всего трёх человек – тебя, меня и судьи. Мы втроём можем уничтожить вонючего грязного гада, который мешает всем! Мало того, на этом можно сделать имя… Карьеру… Это сложно, но Дима, Серёжину тоже было нелегко построить свои схемы. А его время уже пришло, потому что слишком многие сказали «Нет».

Дима сделал вид, что задумался, хотя его мысли были только об одном: слинять.

– Ладно, я пойду.

– Ну, так что?

– Светочка, во имя наших с тобой отношений… Не посылай мне это дело.

– Димочка, уже послала.

Ошиблась! Светочка сидела перед телевизором, машинально щёлкала пультом, не видя и не слыша, что идёт. Потому что она ошиблась. И выхода нет. И вход завалило. А ведь трижды прав Дима. Если ты родилась букашкой, тебе никак не стать слоном. Хоть наизнанку вывернись. Кто-то умеет петь, кто-то умеет снимать кино. А кто-то умеет выстроить систему, которая приносит ему миллионы. Из воздуха и безнаказанно. И этот талант, может быть, более достоин уважения. Светочка достала сотовый, перевернула и стала снимать саму себя.

– Я следователь. И я раскрыла убийство Эдуарда Бушлаева…

И она стала рассказывать… Всё. И про Серёжина, и про Ксенофондова и про полковника и даже про то, как получила взятку… Всё-всё, ради чего её уничтожат, она поместила в папку «если что» на свой заляпанный ноутбук. И эту папку однажды кто-нибудь обнародует. Не мама, конечно, не Рита и не Дима. Кто-нибудь столько же безумный, как Светочка.

В цепи тех, кто наивно решил, что право имеет, Светочка могла стать последней, а могла в начале списка. Но, если её вынудили пойти на это, она должна оставить следы, просто для того, чтобы, когда количество жертв Серёжина достигнет критической массы, кому-то было проще сделать карьеру.

Вся мировая история написана кровью при том, что никто никогда не хотел умирать. Не она первая, не она последняя. Светочка росла во времена перестройки под девизом «кто, если не я?» или «легко быть красивой и чистой, когда кто-то за тебя ковыряется в грязи». У неё и мысли не возникло, что за неё это всё мог бы сделать кто-то другой… У Светочки никогда не было принципов, ценностей и прочей лабуды, обычно характерной для любого человека любого времени. Но вот это у неё было. Кто, если не я?