Голубиная книга анархиста

Олег Ермаков

Голубиная книга анархиста

© О. Н. Ермаков, 2018

© Состав, оформление, «Время», 2018

* * *

Все мы тут кролики разных возрастов и категорий и скачем – прыг-скок – по стране Уолта Диснея.

К. Кизи. Над кукушкиным гнездом

А Россия мне – как сон.

И. Соколов-Микитов. Чижикова лавра

Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красавица?

Из кинофильма «Морозко»И руки сна неодолимоПод звуки музыки текут.Неизвестный автор. Из сна

Большой автомобиль

…Большой автомобиль проплывал мимо, отъехав от кафе, да вдруг начал тормозить, хотя они и не махали, надеясь на дальнобойщиков или какую-нибудь «буханку» из райцентра, это Вася заметил по поводу одной такой машины, что, мол, «буханка», а девушка сначала подумала вообще о каком-то древнем транспорте, ну, там, о какой-то телеге, что ль, с будкой, как в кино про Русь босую, лапотную или даже недавнюю советскую. Он ей объяснил. Она засмеялась, он тоже:

– А ты подумала, что рлжаная?

Вася иногда картавил слегка.

– Хуу-угу! – откликнулась она, кивая, лишь бы позабавить этого остроносого рыжика.

– Ты прикольная, – заметил Вася.

– Нет, живая, – возразила она.

– В смысле? – спросил Вася.

– Слетевшая с иголки! – выпалила она.

Он удивленно вытаращился на девушку.

– Так ты… торлчала? Вальчонок?

– Была пришпилена. В коробке под стеклом.

– Хм, меня вон тоже хотели замариновать…

И в этот момент внедорожник и затормозил, проехав в туманном сиянии фонарей, фар. Вася глянул и отвернулся. И тогда водитель сдал назад, поравнявшись с молодыми людьми, остановился. Сквозь стекло ничего не было видно. Но Вальчонок-то видела – вдруг увидела.

Вот что это было.

Первобытная река, мутная, текущая где-то в степи или в саванне, с редкими толстоствольными деревами, желтоватой, пыльной, и в этих водах кто-то плыл – звери, мощные гривастые львы, олени; а другие животные шли берегом, шли, куда-то шли и шли, пока не появились столбы, ворота, это был вход, и вспыхнула догадка, что это знаки покинутой цивилизации, но кто же сейчас здесь всем распоряжается? – как тут же явился ответ: Черные обезьяны! И сразу вдали запылило, клуб пыли приближался – это был джип, за рулем сидела черная обезьяна, а позади еще несколько черных обезьян, и они горланили по-человечески: «Вешать! Вешать и стрелять! Вешать! Вешать и стрелять!»

Ну, это обычное у Вальчонка.

Она покосилась на спутника. А вдруг и он?.. Ведь она знала его всего каких-то два-три часа. Она с любопытством смотрела, смотрела. Но он ничего не говорил, не удивлялся, не прятался. Ей-то, пожалуй, и захотелось куда-нибудь шмыгнуть – вон, какие-то склады у дороги, что ли. Да Вася стоял. Ей всегда, конечно, странно было, что никто не обращает на такие вещи внимания.

Вдруг стекло, туманное и как будто жидкое, поехало вниз, в глубине автомобиля замаячило лицо и послышался голос:

– Ребята, куда путь держим?..

– Мы? – спросил Вася.

– Автостопщики?

– Мы?.. А… Ну да. – Вася никак не мог собраться с мыслями. – В сторону… в сторону… этого… Брлянска.

После некоторого молчания голос вновь раздался:

– До самого Брянска не довезу, но по дороге подброшу.

Вася оглянулся на девушку.

– Ты… поедешь, Вальчонок?

Она обернулась, как будто за нею стоял кто-то еще.

– Хахаха, – засмеялась она и полезла на заднее сиденье.

Вася открыл переднюю дверцу и сел.

– А рюкзак? – спросил водитель.

Вася оглянулся.

– А!..

Он забрал рюкзак, поставил его рядом с девушкой и наконец уселся. Автомобиль тронулся.

В салоне было тепло, уютно. Вальчонок хихикала. Водитель, темноволосый мужчина средних лет в «аляске», ловил ее отражение в зеркале. Но молчал. Лицо его было хмурым, каким-то замороженным. Вальчонок – а хорошо ее назвал сразу, как только услышал имя, Вася – старалась не смотреть на его отражение. Она глядела в окно. За окном туманилась поздняя зима, унылая, плачущая уже. Вася глядел вперед. Что у него на уме? Как только они познакомились на Соборном холме в городе, куда этот Вася притащился с рюкзаком, чтобы встретиться с тем фотографом и взять у него денег, потому что у него не было денег совсем и он убегал, она узнала, где он ночует. Ночевал Вася на чердаках

…пятиэтажных домов, скрываясь от людей. Они его преследовали из-за одной вещи. Но никак не могли захватить врасплох. И как-то подослали гулящую, она пыталась соблазнить его, но сообщники выдали себя, закашляв. И Вася кинулся к выходу на крышу. Они ворвались на чердак и погнались за ним. Он побежал по гремящей железной крыше, они – следом. Закричали, что он сейчас разобьется. Расшибется в лепешку!..

Но Вася ушел. И на улице потом старательно очищал куртку от прилипшего голубиного помета и пуха, всякого сора.

Как же ему это удалось? Вальчонок хотела у него спросить, да забыла, а сейчас вспомнила.

– Вася, Вась, – тихо зашелестела она губами, приближаясь к нему. – Куда ты подевался с крыши тогда?

Он оглянулся, шмыгнул носом.

– Чего?.. Когда?.. Ты что?

Водитель посмотрел в зеркало.

– Ну, ну… с крыши, когда на чердак они вылезли? Ты что, не помнишь? Забыл, да?

Вася шмыгнул носом.

– С крыши? – напряженно спросил он. – Отстань, не знаю.

Она отстала, поняв, что Вася остерегается водителя. Да, ему надо было осторожничать. Видимо, в этом и было дело, ага. Ему нельзя было ночевать на чердаках, а он это делал постоянно, жевал булку, читал книжку под гульканье голубей. Жаль, что ей пока не удалось поучаствовать в этой его жизни. Он понравился бы Мартыновне. Но к моменту его появления на Соборной горе Мартыновна уже исчезла, как и обещала. Ее любили птицы, голуби, потом эти… воробьи и синички. К ней всегда подходили люди с фотиками и щелкали, а однажды даже на кинокамеру снимали, наверное для кино. Перед возвращением Матушки в Дом из Москвы, где Ее поновляли, лечили, чистили, хотя Она и так чиста, как первый снег на ветке и даже чище. Но такую игру устроили. А Мартыновна уже сказала, что как Матушка вернется, она исчезнет совсем, бросит всех нищих соборных, надоевших ей хуже редьки, и попов, и ментов, гоняющих братию из угла в угол, да вон еще и казаков каких-то в лохматых шапках, с сизыми носами. «Я тебе брошу!» – грозил ей Мюсляй, забиравший у ней почти всю денежку, что дали добрые и злые люди. И показывал кулак. Этот Мюсляй откуда-то притащился с Генералом, доходягой при деньгах. Жили все тогда под землей, в теплом большом туалете с кафельной плиткой, c дверями, там был такой коридорчик длинный, туда и приносили свои мешки, картонки, да спали. В самом сердце города – в туалете возле собора на горе. У Генерала были деньги и медали, но ничего не осталось, все раздербанили внуки и правнуки, разворовали, а самого Генерала убили, повезли в деревню и убили, сбросили в подвал, да он выжил, вылез и пошел по земле. И где-то и повстречал этого Мюсляя. За то прозвали его, что глаза его как мюсли, это Белочка сказала, а он считает, что они нарочно искажают его истинное прозвище – Мыслитель. Ибо любит говорить много и непонятно. И если услышит, что его так кличут, по-Белочкину, то и прибить может, а кулак у него аховский, зимой он в кожане, в унтах, как летчик, голос громовой.

– Не самое лучшее вы время выбрали, – сказал тяжело водитель, опуская стекло. Он распечатал пачку, видимо только что купленную в кафе, щелкнул зажигалкой и закурил.

– В смысле? – переспросил Вася.

– Даже март не начался.

– А мы… мы поближе к югу и тянем, – сказал Вася.

– Брянск… А дальше? – спросил водитель. – Там Украина. В Крым?

– Нет, – сказал торопливо Вася и засмеялся. – Зачем нам Крым?

Водитель посмотрел на него.

– Интересно. Всем он нужен, а вам – нет?

– Земли и так хватает, – отозвался Вася. – Можно и в Сочи погреться у моря.

Водитель покачал головой и ответил:

– Не-эт, земли всегда мало.

– Вы не космонавт? – спросила Валя.

Водитель посмотрел на нее в зеркало, с шумом выпустил струю табачного дыма:

– Пфф-фа!..

Вася кивнул.

– Вот именно.

– В космосе тоже идет борьба, – сказал водитель.

– Между землей и небом война, – напел Вася. – Все как в «Левиафане».

– Это по Звягинцеву, что ли?.. – поинтересовался водитель. – Он же обманщик и русофоб. Север другой. Север не знал крепостного права. Люди там сильнее, а у него сплошь хапуги и алкаши. На севере свет.

– Нет, это по Гоббсу, – заметил Вася.

– А вы, дяденька, с севера? – спросила Валя.

Водитель хмыкнул.

– Нет, – сказал он. – Но бывал там, в Архангельске и на Соловках, на экскурсии. Монахи, конечно, основательно устроились. Каналы, башни. Особенно красиво, когда подплываешь: эти все купола вылупляются из моря.

– Крласота гулаговская, – сказал Вася. – Солж расписал ее здорово.

– Это кто?

– Солженицын.

– Ну… Тут надо смотреть вперед, а не ковыряться в прошлом.

– Не все прошлое говно, – сказал Вася.

– Это слишком нехорошо сказано, – ответил водитель. – Зачем же ругать все скопом?

– Так вы сами сказали.

– Я имел в виду Солженицына.

– А правда, нет ночей? И прям светло как днем? – спросила Валя.

Водитель хмыкнул.

– Правда. Неужели по телевизору не видела? Или вон по Ютубу?.. Светло, хоть шей. На куполах и крестах свет солнца даже в час ночи.

– Ой! – воскликнула Валя. – Вася, поедем туда.

– Там еще зима в полном разгаре, – ответил с неудовольствием Вася. – И полярная ночь вообще. Прлоклятье, – добавил он с отчаянием.

– А когда же наступит день, чтобы без тьмы? – спросила Валя.

– Летом, – сказал водитель.

Некоторое время все молчали, как будто прислушиваясь к ровной работе мотора, шуму дороги, ослеплявшей их радужными сполохами фар. Но встречных автомобилей уже было меньше. А вокруг простирались сероватые поля, уходящие в черноту. По холмам светились иногда деревни.

– А-у-нас-давно-уже-эта-ночь-давно, – пробормотала скороговоркой Валя. – Не-видать-ни-зги.

Водитель поймал ее изображение в зеркале.

– Ничего, утром рассветет, – сказал он.

– Нет-нет-нет, – затараторила Валя. – Нету-почти-света. Мартыновна улетела. Хотя Матушка вот и вернулась. Но там сейчас ее накроют. Рясами, платками, грязными поцелуями. Фу, пакость какая. На сто шагов не подпускала бы никого. Давно говорила Мюсляю, надо купить лампу, лампу керосиновую. Ходишь и спотыкаешься. Не видно. Нет свету. Так он не разрешил. Ага, а себе на табак берет сколько хочет да на вино. А мне на лампу не дал. Прибью, говорит, и тебя, и лампу. Потому как сам-то из угля весь, угля тьмы, а в сердце чернила. И глаза из гуталина. Страшный. Уже хватился и меня ищет.

– Чудно, – пробормотал водитель и посмотрел на Васю как только можно дольше.

– Чудно, что есть места с тем фаворским светом, а есть без него, – отозвалась Валя.

– Хватит тебе, – попросил Вася.

– Ребята, а вы вообще откуда едете? – спросил водитель.

Они молчали. Так в молчании и ехали дальше. Вася начал клевать носом, и Валя увидела, как мужик с бородой в подпоясанной рубахе спускается по камням к реке – к Днепру – и зажигает керосиновые лампы: одну, другую, третью, – и трепещущие огоньки тех ламп отражаются в темных водах…

Автомобиль мягко подпрыгнул, и Вася очнулся, ошарашенно вытаращился вперед, потом посмотрел на водителя и проговорил с некоторым удивлением:

– Лев Толстой приснился.

Водитель мельком глянул на него.

– Что говорил?

Вася подумал и пожал плечами.

– Ничего.

Помолчав, добавил:

– Керлосиновый сон.

Еще через некоторое время автомобиль начал тормозить и остановился.

– Все, – сказал водитель. – Здесь я сворачиваю. Дорога на Брянск – прямо.

– Спасибо, – ответил Вася. – Денег у нас нет.

– Я догадался, – сказал водитель.

– Хорошо, – сказал Вася и начал выбираться из автомобиля.

Пассажирка не двигалась. Водитель оглянулся. Девушка спала, положив голову на рюкзак.

Он соскочил с поезда возле открытой террасы со столиками, сразу подошел к светловолосой девушке, обнял ее. Она запрокинула голову: о, это ты? Он принялся целовать ее чудесное светлое лицо, расспрашивать: как ты здесь?

Голос диспетчера: «Это уже опасно, надо спешить!»

Мы стоим, не разнимая рук.

Снова диспетчер: «Его качества могут рассеяться».

Она: «Иди, иди».

Он: «Подожди, сейчас… Как это место называется?»

Она: «Что?»

Он: «Как этот город называется?»

Она (с удивлением): «Основная Теория».

Он (всматриваясь в ее лицо и сопротивляясь силе, утягивающей в некое жерло): «Сколько лет вы здесь живете?»

Она (как бы не понимая): «Что?.. Сто сорок».

Он: «Сто сорок?»

Она: «Семьдесят».

И все, его затянуло обратно в поезд. По лицу потекли даже слезы. Смешно, он думал, что уже никогда не попадет на эту станцию. Никогда уже не попадешь туда, на эту станцию, и не увидишь светловолосую девушку. Он не знал, что все железные дороги соединяются и есть специальный атлас этих дорог, станций, полустанков. По ним можно все проследить. И она это знала, хотя и не была светловолосой девушкой.

Проснулась

Проснулась Валя от сильной качки, как будто они уже добрались до северного моря и плыли теперь к Соловкам. Но нет, все было то же: впереди водитель, рядом с ним Вася.

– Ой, – произнесла она. – Мм… Тут нет нигде остановки?

– Здрасьте, – сказал Вася. – Остановки по расписанию.

Валя засопела.

– Но мне… уже надо, – сказала она.

– Куда, в супермаркет? – спросил Вася. – Или в библиотеку?

– А где мы? – спросила Валя, глядя в окно.

За окном не было ни огонька.

– Хых, – отозвался Вася.

– Ой, я больше не могу, остановите, – попросила Валя и захныкала.

– Чего ты?

– Не могу, обоссусь, – сказала Валя.

Водитель расхохотался и затормозил. Валя тут же выскочила на улицу и, отбежав немного в сторону, присела, спустив штаны и подхватив полы куртки. О, блаженство. Даже в этом величие Семидесяти Двух.

Подойдя к автомобилю, она не спешила занять свое место. Водитель курил. Вася оглянулся.

– Ну, чего?

– Хотела спросить, – проговорила Валя, – спросить…

– Что?

– …Забыла, – призналась она и села.

Автомобиль тронулся.

Через некоторое время впереди засветился какой-то огонек.

– Огонек! – воскликнула Валя.

Огонек приближался. Из тьмы вырастал дом. Автомобиль остановился.

– Все, – сказал водитель, – приехали.

Валя сидела не шевелясь. Вася тоже. Потом он задвигался, открыл дверцу и вышел, заглянул к Вале и взял рюкзак. Валя все сидела. С улицы доносился лай.

– Ну ты чего? – спросил Вася. – Так и будешь торлчать?

– А чего это такое? – спрашивала Валя. – Чего? Куда нас завезли? Темень какая…

– На северный полюс! – воскликнул Вася.

К автомобилю кто-то шел с фонариком.

– Вон, керосинщик какой-то крадется, – пробормотала Валя.

– А мне как раз… – начал Вася и замолчал.

– Юрьевич! – позвал подошедший мужик.

– Все нормально, Эдик, добрался, – ответил водитель. – Привез тебе помощников.

Эдик направил луч на Васю, тот отвернулся, заслоняясь ладонью.

– Вижу одного только, – пробормотал мужик и перевел луч на автомобиль.

Валя пригнулась, стараясь спрятаться за спинкой переднего сиденья.

– Давай, выходи, – сказал ей Вася.

– Куда мы приперлись? Ну куда? Зачем? А что скажет Мюсляй? Ой, Матушка, спаси и сохрани.

– Выходи уже.

– Не выйду. Хочу назад, в город.

– Вальчонок…

И это имя возымело магическое действие. Девушка покорно начала выбираться. Мужик Эдик осветил и ее. Она зашла за Васю. Но был он щупл и невысок даже в своем толстом матерчатом пальто, так что скрыться полностью ей не удалось.

– Валя и Вася, – представил их Юрьевич и, обернувшись к мужику, попросил куда-то их отвести.

Еще он передал мужику сумку с покупками, за что тот поблагодарил его. Между ними состоялся короткий смутный диалог, Эдик спрашивал, как там прошла встреча на высшем уровне, Юрьевич устало отвечал, что так и прошла… как обычно… в стиле вешать и стрелять. Эдик посмеялся, заметил, что ничего лучшего они придумать не могут.

Вася и Валя пошли за тем фонарщиком по замерзшим к ночи ледяным и снежным комьям. Мужик привел их в вагончик, нашел керосиновую лампу и зажег ее.

– Ой, керосинка, керосинка, я же говорила, говорила, – забормотала Валя.

– Ты ничего не говорила, – возразил Вася. – Это я видел.

– Свет будет, – сказал мужик, – ну завтра там, послезавтра. Провода оборвало. С тех пор и не протягивали пока… Кхм. – Он кашлянул в кулак. – Значит, располагайтесь. Вон койки. Печка, а дровишки на улице… Айда покажу.

Вася сходил с ним и вернулся с охапкой поленьев. Мужик ушел. Вася сгрузил поленья у железной печки.

– Посмотри, есть там ножик или чего-нибудь, – попросил он.

Валя взяла лампу, но вместо того, чтобы искать нож, залюбовалась горящим гребешком под стеклом. Вася ждал. Валя любовалась. Потом она обратила внимание на тени.

– Опа-па, ты похож, похож на… на… карлика! – воскликнула она. – Или на кота. Нет, на пингвина.

Вася посмотрел на тени.

– А я… я… на матушку Татиану. Копия! Видал?

Вася поднял руку и помахал ею. Потом другую.

– Ну пингвин и есть! – воскликнула она.

– Жирный пингвин прячется в расселине, – пробормотал Вася.

– А ты живешь на чердаках? – подхватила Валя.

– Блин, какая-то угарная сказка, – сказал Вася.

– Про пингвина на чердаках! – отозвалась Валя и хлопнула в ладоши.

Вася встал и сам принялся искать нож. И нашел столовый тупой ножик. Взяв его, он начал щепать лучины, ударяя по ножу другим поленом. После долгой возни ему удалось подпалить поленья. Вагончик наполнился дымом. Валя закашляла и выскочила на улицу. Но понемногу дым рассеялся, тяга установилась, из трубы повалило густо, бело. Вася позвал девушку. И она вбежала в вагончик и присела перед печкой, протягивая руки, ухая. Потом сказала, что хочет чаю или какао. Вася в ответ фукнул. Рассказал, что ненавидит какао, напиток тоталитаризма. Его мучили этим какао в лагере.

– Да я сразу поняла, ага, ага. Вижу: сиделец.

– Да нет, – сказал Вася, – это был пионерский лагерь. Меня туда упекла мамаша. И меня пичкали какао, зараза, и всяким дерьмом застарелым советским. Там, речевками разными, песнями про костры-Ленина, игрой «Зарница», хотя я уже тогда никого не хотел убивать. Прлоклятье. А я еще и пионером не был! – воскликнул он с отчаянием. – Недорос. Но мамаша договорилась. Она у меня бегемот. Уже все на ладан дышало, весь этот монстр гнилой. …И снова – несет гнилью.

Валя слушала его, поглядывая с сомнением.

– Врешь ты, – заключила она. – Враки, враки все.

Вася уставился на нее с удивлением.

– Я-а? Врлу? Прло какао Ленина? «Зарлницу»?

От волнения и возмущения он начал сильно картавить.

– Ху-гу! Сидел, сидел! Они тебя подстерегли, схватили. Ночевал на чердаках, ходил по крышам. А они этого не любят. Не любят, не любят. – Валя помотала головой.

– А-а… Да нет, – отвечал Вася, успокаиваясь. – В тюрьме не сидел…

– Сидел! – упрямилась Валя. – Сидел!

Вася смотрел на нее.

– Сидел! – повторила она.

– Не в тюрьме, – тихо ответил Вася. – Слушай, я уморился, как гусь на перелете через Гималаи. Из Москвы ехал, потом на гору с церквушкой забирался, ждал Никкора… А он приперся с какой-то чувихой, приехал в ваш город свадьбу снимать, а сам втюрился в невесту, хых. Хых-хых, хых-хых!.. – Вася не мог остановиться и смеялся.

– Тот, с фотиком? – спросила Валя и тоже начала подхихикивать, глядя на Васю.

Вскоре они смеялись на два голоса. И вдруг Вася оборвал смех.

– Вот дерьмо… зараза…

А Валя еще продолжала смеяться, захлебываясь, тряся вьющимися локонами.

Вася озирался с опаской на окно, потом встал и вышел. Походив где-то, вернулся. Валя все еще смеялась.

– Да замолчи ты уже! – потребовал Вася.

Валя взглянула на него и зажала себе рот ладонью, продолжая хихикать.

– А телефон у этой невесты оказался невыключенным после последнего разговора, – проговаривал вслух свои тревожные мысли Вася. – Проклятье. И ее жених все слышал. Их шашни – да и ладно бы. Но и разговоры с нами, со мной. Это засада. За нами могут идти по следу. Он обязательно наведет, зараза. Да и если самого Никкора прижмут к стене, он сразу расколется, сдаст с потрохами. Надо отсюда выметаться. Вот что! – Он решительно посмотрел на девушку, разомлевшую от печного тепла, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами.

В тепле от нее, от ее одежды пахло затхло. Видно, она давно не мылась. Но, правда, Вася привык к этим тяжелым запахам. Да уже и отвык, пока добирался до этого города. Воля – как воздух, дышишь и не замечаешь. Но разве это воля? Еще нет, еще нет. Воля впереди.

– Нам надо уходить, – сказал Вася.

– Да, – тут же согласилась Валя. – Здесь тьма, тьма, тьма. Пойдем туда, где белые ночи.

Вася встал, взялся за рюкзак, позаимствованный на одной остановке, и сказал, что бумагу оставит, обменяет ее на одеяло. Он вытащил рулон проклеенной полиэтиленовой пленкой бумаги, который оказался в этом рюкзаке у какого-то дачника на остановке, и, стащив с железной койки ватное одеяло, сложил его и сунул в рюкзак.

– Больше ничего брать не будем, – сказал он.

– А лампу? – спросила Валя.

– Ладно, – согласился Вася.

– И ножик, – добавила Валя.

– Ок! – ответил Вася.

– Ты мне – я тебе, – сказала Валя. – Но что ты им оставишь?

– Как что, бумагу.

– Бумагу?.. Стены оклеивать?

– Что хотят, то и пускай делают, хоть поэму пишут.

– Иих, – вздохнула глубоко Валя и вдруг твердо сказала, что этого мало.

– В смысле?

– Мало-мало-мало. Мыло-мама-раму-рыло… Хи-хи. Я им оставлю шарф.

– Ты что, дура?

Валя пожала плечами.

– Наверное.

Вася смотрел на нее.

– Без спросу ничего не трогай, так говорила Мартыновна, – объяснила наконец свою позицию Валя.

– Хых-хых-хы-хы! – засмеялся безудержно Вася. – Хыхыхыхы.

– Кроме шуток, правда говорила.

– Так говорил Заратустра! – выпалил Вася.

– Да-а-а? – переспросила Валя. – Какой еще…

– Немецко-персидский придурок.

– Хорошая кличка, – одобрила Валя. – Не то что наш Мюсляй. Уж он-то чужого не упустит. У него не руки – магниты даже на бумажные деньги: все липнет. Он подчистую обобрал Генерала. И нас обдирал как липок. Страшенный зверь. Спаси-оборони, Матушка-заступница.

– Ага… жди, оборонит…

– Типун тебе на язык, как говорит Мартыновна.

– Если б только типун – да и ок, я согласен. Но они сразу руки заламывать, наручники, в кутузку… в обиде за бога на нас с Бакуниным.

– Твой дружок?

– Хых-хыхы!.. Да, так, знакомый один. Ну хорош, пошли… Да не разматывай свой шарф.

– Я без того не пойду.

– Хыхыхы!..

– Проси – и воздастся, а без спросу…

– Слышал, слышал. Так говорил ваш Антизаратустра. Ну, я не знаю… Хочешь – оставайся.

– Нет, я с тобой, – поспешно сказала Валя, снимая длинный шарф и кладя его на стол.

– Так шарф забери! На улице не май.

– Нет.

– Вот же черт!.. Ладно… Тут у меня есть сколько-то… одолженного у Никкора.

И Вася полез в карман, достал бумажные деньги. Мельче сотенных бумажек не было. И Вася решил, что за старое драное одеяло и тупой ножик – это слишком дорого. Тогда они взяли и лампу. Вася смотрел на рулон бумаги и бормотал:

– Надо забрать…

– Зачем?

– От дождя укрываться. Ты знаешь, в Японии вообще дома из бумаги.

Валя засмеялась.

– Не веришь?

– Откуда такое взял?

– Да я про Японию все знаю. У меня и кличка – Фуджи.

– А! Вот! – воскликнула Валя и сделала такое движение руками, как будто ловит что-то в воздухе.

Ловила – и поймала.

– И еще неизвестно, куда лучше ехать, – сказал Вася. – На юг в Украину или на восток к японцам.

– В белые ночи, – ответила Валя.

– Чего?.. На север? Там холодина собачья. Да и все та же Рашка грязная и зачумленная рабством.

В это время послышались шаги. В вагончик заглянул давешний мужик.

– Ну че? Все у вас тут на мази? О, печка тянет. Молодцом. Чаек можно вскипятить в чайнике. Вот, я принес. И заварки прихватил с хлебом и сахаром. – С этими словами мужик поставил на печку чайник с водой, положил на стол кулек с сахаром и батон. – Кружки вон. Так… А что это? – спросил он, указав на рулон бумаги.

Вася замялся. Валя ответила:

– Для поэмы!

Мужик внимательно посмотрел на нее, щурясь, сдвинул камуфляжную кепку на затылок, обнажая лоб, переходящий плавно в лысину, и тихонько присвистнул.