Потерявшие солнце

– У Гребенщикова мне нравятся слова.

– Слова – лишь способ выражения сердца через мозг. Музыку воспринимают грудью, дыханием.

– Я предпочитаю осознавать ее головой.

– В этом твоя беда: ты пытаешься обдумать то, что сердце уже решило.

– Китаец, я встретил его вчера.

– И прошел мимо?

– Нет, пытался его взять, но опоздал.

Китаец встал и, подойдя к старому громадному буфету, достал банку «Нескафе»:

– Будешь?

Антон кивнул и улыбнулся:

– Я всегда думаю, что, как истинный китаец, ты должен пить чай и есть рис.

– Внешние формы не меняют сути. Я люблю пиво, соленые огурцы и копченую колбасу. Китай – он здесь. – Китаец постучал чайной ложечкой себе по лбу и достал чашки.

Антон пододвинул табуретку к круглому столу в углу. Комната была большой, светлой и чистой, с высоченными потолками. Пользуясь этим, Китаец смастерил из обожженных досок антресоль, где устроил себе спальню. Внизу была гостиная со старой, но добротной мебелью пятидесятых-шестидесятых годов, новеньким японским телевизором и стереосистемой. В дальнем углу находилась дверь в девятиметровую комнатенку – Маринкин будуар. Главной достопримечательностью жилья являлось огромное арочное окно во всю стену, с дверью, ведущей на гигантский балкон, образованный крышей массивного эркера. Сейчас под проливным дождем на нем мокли три плетеных стула, под одним из которых спряталась откуда-то проникшая рыжая кошка.

Китаец отпил кофе.

– Как голова?

– Вспышками, но тяжело.

– Мучают сны и воспоминания?

Антон поднял глаза.

– Откуда ты всегда все знаешь?

Китаец смотрел в окно, поверх затянутых дождевой пеленой крыш:

– Все знает только ОН. Я просто делаю выводы из того, что знаю, и прогнозирую, точнее, пытаюсь прогнозировать. Когда мы забрали тебя из больницы, твой мозг был доверху заполнен смесью страха, стыда и опустошенности. Причем страх и стыд были особого рода – их породило бессилие. Ничто не разрушает человека внутри так, как бессилие. Страх от нападения дикого зверя скоро пройдет, и ты можешь не испугаться, если это повторится. Но, если при тебе будут кого-нибудь мучить, лишив тебя возможности вмешаться, ты никогда этого не забудешь и будешь всегда испытывать ужас от одного осознания, что это может произойти снова. Так же и со стыдом. Тебе всегда будет стыдно, что ты жив и ничего не изменил. Пусть это даже было невозможно, но убедить себя – всегда труднее, чем других. На войне говорят, что умереть не страшно – страшно выжить.

Он помолчал секунду, не отрывая взгляда от окна, затем повернулся к Антону и вновь улыбнулся:

– А сны? Сны – это дыхание души, отражение того, что изжито из памяти, но никогда не умрет в сердце.

Антон усмехнулся и покачал головой:

– Ничего не изжито, Китаец, ничего… А снится мне психушка. Она пугает меня гораздо больше.

Китаец помрачнел и перестал улыбаться:

– Для нормального человека сам факт пребывания в психбольнице страшен для осознания. Эти идиоты пичкали тебя всякой дрянью. Пытались стимулировать тебя антидепрессантами. Они не поняли, что тебе нужен не психиатр, а психолог. Ты просто перешел из стресса в стресс, когда, подлечив рану и стремясь к реваншу, понял, что его у тебя украли. Я имею в виду, что дело… Ну как там у вас правильно…

– Прекратили. Я понял, – Антон кивнул. Кофе у него остыл. Хотелось закурить, но он еще побаивался.

Некоторое время оба молчали, глядя на мечущиеся по балкону брызги.

– Я хочу найти его, Китаец. – Антон встал и, подойдя к окну, приложил ладони к холодному стеклу. – Реванш состоится или я снова окажусь ТАМ.

– Я надеялся, что рано или поздно ты придешь к этой мысли. Послестрессовая апатия у тебя затянулась.

– Я просто пытался отрезать от своей жизни кусок. И, знаешь, иногда мне казалось, что это удается.

Антон отворил балконную дверь. Ветер и дождь ворвались в комнату. Жалобно зазвенел посудой буфет. Заметались по воздуху листы бумаги с письменного стола. Китаец улыбался:

– Он нужен тебе живым. Ты должен заглянуть ему в глаза. Услышать его голос.

Антон шагнул под водяные струи и повернулся к нему лицом.

– Во мне давно нет ненависти, только злость. Ледяная злость. – Он запрокинул лицо к небу, непрерывно сыпавшему дождем. – Я его возьму.

Китаец прислонился к косяку балконной двери. Он продолжал улыбаться:

– Главное, чтобы ОН не внес коррективы.

Антон непонимающе оторвался от небес:

– Кто?

Китаец кивнул вверх.

– Бог или Будда?

– Бог, Будда, Аллах, судьба, космос, жизнь. Не имеет значения, как называть. ОН всегда способен изменить все по собственному разумению. И не всегда оно сходится с нашим…

Дверь в комнату распахнулась. Похожая на мокрую львицу Маринка удивленно тряхнула шевелюрой и сделала круглые глаза.

– Вы что, спятили? Немедленно закройте балкон. Здесь же сейчас потоп начнется!

* * *

Над мокрыми, залитыми дождем аллеями висела тишина. Казалось, даже шум водяных капель не слышен. Пасмурность дня усугубляла уже наступившие сумерки. Было пустынно и безлюдно.

Обходя лужи в поисках знакомой дорожки, Цыбин размышлял о том, применим ли к данной тишине эпитет «мертвая». Он любил кладбища и чувствовал определенное душевное равновесие. Считая смерть закономерным итогом любой человеческой жизни, он не видел в кладбищах ничего давящего и пугающего. Просто дом человека, к которому ты идешь. Просто дома его соседей. Город. Вечный город.

Палисадник представлял собой одну сплошную лужу. Вода размыла собранную и не вынесенную им в прошлый раз кучу гнилых листьев, размазав их по всему, чему можно. Три креста из черного гранита походили на верхушку затопленной наводнением церкви. Прыгая на носках насквозь промокших туфель, Цыбин добрался до фанерных столика и скамеечки, стоящих посередине. Сев на стол и поставив ноги на скамейку, он достал из-под плаща маленький букетик незабудок. Могила Ярослава была прямо перед ним. Портрет неудачный. Он давно хотел его заменить. Лицо неприятно-заносчивое, даже злое. Глаза сужены, губы презрительно изогнуты. Ему всегда становилось не по себе, когда он наталкивался на этот взгляд. Хотя это было самое большое, что мог сделать Ярослав после всего, что… Цыбин достал портсигар и закурил.

«Неотмщенные души не находят приюта». Может, в этом все дело? Может, поэтому московская метель неотступно кружится у него перед глазами? Шесть лет прошло. Это как бумеранг. Рано или поздно возвращается.

Он положил последний букетик. Цигарка догорела, и он достал новую. Неожиданно пришло ощущение усталости, как двумя часами раньше в баре, когда он понял, что надо ставить точку. Он вдруг понял, что никогда не говорил ни с кем о Ярославе. Даже с Анной, даже с… Он устал носить все в себе. Надо сбросить все и уезжать. Надо…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.