Три Ярославны

Харальд опять молчит.

– Я рад, что ты слушаешь меня, – говорит Андроник, – а не этого мерзкого богомаза, который изобразил на твоем парусе Елизавету похожей на скотницу.

Тогда Феодор бросается к Харальду и кричит:

– Да что же ты, Харальд? Заставь змею прикусить жало или я это сделаю!

Харальд остановил его знаком и говорит:

– Молчи, Феодор. И не мешай больше патрикию, пусть делит как хочет.

Так сказал Харальд и ушел на корабль.

Вот они плывут по морю вдоль берега, и Харальд стоит у рулевого весла. И Чудин замечает, что Харальд все время кренит весло вправо, и слева все больше удаляется берег. Чудин говорит Харальду:

– Ты не туда правишь.

Харальд говорит:

– Туда.

Чудин говорит:

– Нас ждут в Мессине.

Харальд говорит:

– Успеем.

И велит варягам грести быстрее. И сам смотрит в море.

И все смотрят, куда это смотрит Харальд. И скоро видят в море греческий корабль. И тот идет медленнее, и расстояние между ними сокращается.

Харальд говорит:

– Готовьте секиры к бою.

Тогда Чудин все понял и говорит Харальду:

– Не доброе ты, друже, затеял дело.

– Здесь я хозяин, – отвечает Харальд. – Или ты трусишь?

Чудин не ответил, только вынул меч.

Вот они настигают греческий корабль, и Андроник, удивленный, кричит с кормы:

– Что тебе нужно, Харальд?

Харальд отвечает:

– Твоя жизнь и мое золото.

– Ты плохо шутишь, – говорит грек.

– Какие уж шутки, – говорит Харальд. – Ты бы лучше помолился.

– Харальд, – говорит грек, – венценосный узнает – найдет тебя на дне моря.

Харальд говорит:

– Не узнает.

И тогда грек понял, что Харальд не шутит, и побледнел. А варяги закинули на греческий корабль якорь, притянули его к себе и перепрыгнули через борт.

Коротким был морской бой, в искусстве которого варяги, как всем ведомо, не знают равных. Скоро кровью и трупами греков покрылась вся палуба; один Андроник, убежавший на корму, оставался еще в живых и стоял там, обнажив меч.

Харальд говорит:

– Покажи нам, так ли ты искусен с мечом, как в лукавстве.

Они сошлись и ударили мечами. И ударили еще раз, и третий, а на четвертый раз Харальд сильно размахнулся и отсек Андронику ногу выше колена. И некоторое время Андроник стоял, прислонясь спиной к мачте, и глядел как бы удивленно на обрубленную ногу.

– Нечего глядеть, нет ее, – говорит Харальд. – Это тебе за скотницу.

Снова взмахнул мечом и отсек руку.

– А это – за справедливый дележ.

И тогда Андроник, собрав все силы, плюнул в Харальда.

Харальд говорит:

– Видно, и голова тебе ни к чему, если не умеет себя прилично вести. – И отрубил голову.

Варяги быстро собрали мешки и покидали на свой корабль. А Харальд вынул у грека из-за пазухи ожерелье, прыгнул на ладью последним и оттолкнул ее веслом.

Феодор, пока шла битва, сидел, не шелохнувшись, на палубе. А тут он говорит:

– Не надо бы оставлять в море улику.

Ульв говорит:

– Это верно.

Он поджигает факел и кидает его на греческий корабль. А варяги отплывают от занявшегося корабля и налегают на весла.

Харальд выпил рог вина, налил снова и протягивает Чудину:

– Вид вражеской крови веселит, и победа вселяет радость. Почему не радуешься? Выпей!

Чудин качает головой:

– Ты нарушил клятву.

Харальд вспыхнул и говорит:

– Эллисив я тоже клялся в любви и ради нее взял восемьдесят городов. Неужели спущу обиду греку?

Чудин говорит:

– Любовь негоже доказывать кровью.

Харальд не понял и переспрашивает:

– Что?

– Негоже свою любовь доказывать чужой кровью, – повторяет Чудин.

Харальд в гневе выплеснул вино за борт, отошел от Чудина и сел на корме. Потом говорит:

– Не тебе, Чудин, учить меня, Харальда.

И он берет арфу и запевает:

– Мимо Сицилии хмуройПлыл мой корабль, вепрь моря,Смелых мужей победыК славе он нес сквозь волны…

– Все пойте! – кричит Харальд, и гребцы подхватывают:

– Мало надежды у трусаВозвыситься так высоко,Отчего же русская дева,Гордая дева в Гардах,Меня замечать не хочет?

Только Чудин сидел молча и, отвернувшись, смотрел в море, где догорал греческий корабль. И на том корабле мелькнула какая-то тень, но исчезла.

И здесь конец рассказа о подвигах Харальда в Сицилии.

4. Как Магнус метал топорик и что придумал Рагнар

При дворе русского конунга Ярислейва жил мальчик по имени Магнус. Был он сын короля Олава Святого, убитого при Стикластадире, и племянник нашего Харальда. Лет ему было одиннадцать, был он весьма ловок телом, но умом дерзок и в поведении заносчив. Во всем Киеве, а то и во всей Гардарики не было, прости меня Господи, несноснее мальчишки.

Однажды сидит Эллисив в княжеских палатах с девушками, и они вышивают узоры на церковные воздухи, в чем дочь конунга была великая мастерица. И тихо поют подобающие такому занятию песнопения. Как вдруг на суку дерева, что близко от окна, появляется Магнус. И свистит так, что все вздрагивают. Магнус же весело скалит зубы, качаясь на одной руке, подобно дикому пифику, а в другой руке у него мешок.

– Здравствуй, сестрица! – говорит он Эллисив.

– Здравствуй, братец неназваный, – говорит Эллисив. – С какой новой шкодою явился?

– Не шкодой, – говорит Магнус, – а вот хочу показать, как нетопыри спят. – И повиснул на согнутых ногах вниз головой и захрапел притворно.

Эллисив говорит:

– Вот кабы и ты так спал, сколь бы всем спокойней стало.

Девушки засмеялись, а Магнус перевернулся, сел и говорит:

– Смеешься, а я тебе подарок принес!

– Какой же? – спрашивает Эллисив.

– Из южных земель, от дяди Харальда! – говорит Магнус и мешок показал.

Эллисив смеяться перестала и нахмурилась, не зная, шутит он или нет, а всяких шуток про Харальда она не любила. Но спросила все же:

– Кто же его привез? Не было с юга гонцов.

Магнус говорит:

– Этому подарку гонцов не надо, он сам по воздуху летает, – и бросил мешок в окно.

И мешок раскрывается, и оттуда вылетают настоящие нетопыри. И, ослепнув от света, с визгом начинают метаться по палате, вцепляются девушкам в косы, отчего те тоже мечутся и визжат. Магнус же говорит:

– А вот как не спят нетопыри!

И, рассмеявшись, спрыгивает с дерева, проходится по двору колесом – и как не было его.

Так он тешился и не внимал никакому разумному увещеванию; один Рагнар, начальник стражи конунга, заступивший место Чудина, знал к нему подход и умел обратить к занятию, достойному мужчины.

Как-то упражнялись они в метании боевого топорика, и у Магнуса дело не ладилось. Рагнар говорит:

– Не о руке своей думай, когда мечешь, а о цели, куда метишь. Так говорил отец твой и конунг наш, а он без промаха сбивал жаворонков на лету.

И он метнул топорик и крепко вонзил в дерево.

Магнус пошел за ним, а Рагнар продолжает:

– А однажды от Олава убегал сарацин, и не было нужды гнаться за ним, но на шее сарацина Олав увидел толстую золотую цепь. Тогда он сказал: «Помоги мне, святой Мартин, и я положу эту цепь в твой храм». И метнул секиру, и рассек цепь, не тронув кожи. Она упала на землю, а сарацин убежал.

Магнус вернулся с топориком и слушал внимательно и, дослушав, говорит:

– Расскажи еще об отце. Это правда, что он святой силой лечил людей?

– Могу поклясться в этом, – говорит Рагнар. – Я сам видел, как к нему привели мальчика с нарывом в горле. Конунг положил хлеб крестом на ладони и дал мальчику съесть, и нарыв лопнул.

Магнус спрашивает:

– А верно ли говорят, что тетя Ингигерд до сих пор любит не своего конунга, а моего отца?

Рагнар вперил в Магнуса испытующий взгляд, а потом говорит:

– Могу только свидетельствовать, что, когда конунг показывал ей свои каменные палаты в Хольмгарде, украшенные золотом и росписью, княгиня сказала, что дом Олава хоть и на деревянных столбах, но больше ей по душе. Однако, – говорит Рагнар, как бы спохватившись, – ни к чему тебе это знать.

Магнус гордо встряхнул головой:

– К чему. Я вспомню тебя и награжу за правду, когда сам стану конунгом!

– Ты забыл, – с печальной усмешкой напоминает Рагнар, – что Олав завещал престол брату, и об этом есть хартия.

Магнус говорит:

– Ну, когда Харальд умрет. Я ведь его переживу, я молодой и сильный. Смотри!

И он метнул топорик в дерево и хорошо попал.

– Молодец, – улыбнувшись, говорит Рагнар. – Но все же не стоит так говорить о дяде, пока он наследник престола.

Магнус с тех пор сильно преуспел в метании топорика и никогда с ним не расставался. Через год у него пробился пушок над губой, и старшие позволяли ему сидеть с ними равным на пирах, вина же не давали.

Раз в княжеской гриднице был пир в честь старого воеводы Вышаты, служившего еще при Вальдамаре-Крестителе. Он вернулся из Корсуни, где собирал дань.

Вышата много рассказывал об этом греческом городе в Таврии, а когда Ярислейв с семьей покинул пир, стал говорить о том, чего при женщинах не рассказывают: о продажных гетерах, о скотоложцах и о мужчинах, которые живут с мужчинами как с женами; о скоморохах и мимах и об атлетах, которые за деньги показывают свои телесные искусства.

Магнус слушал разинув рот, потому что никогда такого не слыхал. Но когда Вышата рассказал о схимнике, который, дав обет, семь лет ходил по земле на руках как на ногах, Магнус вскочил и говорит:

– Вот невидаль! Я хоть сейчас могу на руках пройти от того края стола до этого, не задев посуды.

Многие его словам засмеялись, а другие стали подбивать Магнуса на это дело, чтобы побиться об заклад. Вышата говорит:

– Ну иди, коль такой удалец. Пройдешь – получишь чару вина, зря похвастаешь – еще год тебе не быть на наших пирах.

– Забито, – говорит Магнус. – Готовь чару.

Вот он подходит к краю стола, встает на руки и начинает идти, огибая блюда, кувшины и кубки.

И все смотрят и весело его подбадривают.

Вот Магнус доходит до середины стола и останавливается, потому что там такое большое блюдо, что его нельзя обойти.

Теперь скажем, что за этим блюдом сидел один из варягов, оставшихся с Рагнаром, такой тучный, что кони не могли его носить, отчего он и был прозван Хрольв-пешеход. И этот пешеход глядел на стоящего вниз головой Магнуса с насмешкой.

Тогда Магнус напрягся и хотел перепрыгнуть блюдо, но не сумел, и все, что было на блюде, опрокинулось на Хрольва, замарав его одежду. И Хрольв, рассердясь, ударил Магнуса по руке, и тот упал со стола.

Тут поднялся большой шум, одни говорили, что зря хвастал Магнус, другие упрекали Хрольва. Вышата говорит:

– Простим обоим и посчитаем, что спора не было.

Пир снова пошел чередом, и гости скоро забыли о Магнусе, он же тихо сидел в углу, сжимая в руке топорик, и глаза у него горели, как у загнанного звереныша. И не сводил он их с золотой цепи на толстой шее Хрольва.

И вот, когда все стали расходиться, вдруг топорик просвистел и рассек золотую цепь Хрольва вместе с его шеей. А Хрольв упал и умер.

Вышата в тишине говорит:

– Ты что сделал?

Магнус гордо выпрямился и, как умел, сказал вису:

– Олав, отец мой, в боюОдин поражал пятнадцать.И того не будет никогда,Чтобы Магнус спускал дерзость!

Тут все опять зашумели и обступили Магнуса, и некоторые хотели даже его убить, говоря, что он нанес удар в спину. И уже обнажились мечи, но Вышата отвел их, сказав:

– Не нам, низким, проливать королевскую кровь.

Он сгребает Магнуса в охапку и несет его по дворцу в покои конунга, и стража их пропускает. Ярислейв же лежал в постели, но не спал.

Вышата бросает Магнуса на постель и говорит:

– В другой раз стереги получше своего жеребенка.

Конунг приподнялся, оглядел обоих и говорит строго:

– Выбираешь неподобные слова.

– Он для этого довольно сделал, – говорит Вышата. – Убил Хрольва-пешехода в пиру.

Тогда Ярислейв спрашивает его, как было дело, и Вышата рассказывает. Магнус же, съежившись в страхе, молчит.

Конунг выслушал и говорит:

– Поступок, достойный конунга. Я заплачу за него виру.

И он отпускает Вышату. И, встав, берет плетку и говорит Магнусу:

– А теперь, когда мы одни, снимай порты.

И Магнус подчиняется, и конунг награждает его по-княжески, так что Магнус, не стерпев, начинает кричать и плакать. И в опочивальню конунга вбегают разбуженная Ингигерд и с ней Рагнар, по долгу начальника стражи.

И они смотрят с удивлением и ничего не могут понять, потому что Магнус уже одет и только размазывает слезы с соплями по лицу.

Конунг говорит Ингригерд:

– Сам не пойму, чего расплакалось дитя. Забери и утешь.

Магнус с княгиней уходят, и Ярислейв хочет отпустить также Рагнара, но тот говорит:

– Прости, княже, но я уже знаю обо всем.

– Грехи наши тяжкие, – говорит Ярислейв и ложится обратно в постель, но Рагнар все не уходит, делая вид, что оправляет свечи.

– Дурное сотворил Магнус, – говорит он, – и неведомо, что еще натворит.

Ярислейв вздохнул и говорит:

– Не моего он табуна стригунок, но я дал Олаву слово его вырастить.

Рагнар говорит:

– Княже, дозволь сказать как думаю.

Конунг говорит:

– Скажи.

– Из Швеции приехали два ярла, – говорит Рагнар, – Кальв и Эйнар. И просят узнать, не отпустишь ли Магнуса с ними. Они живут в изгнании, в Тронхейме, у норвежской границы. Кальв и Эйнар говорят, что есть много людей в Норвегии, которые друзья Олаву и враги Свейну. Сын святого мученика был бы для них как знамя, чтобы собирать под него всех, недовольных Свейном.

Ярислейв говорит:

– Но Олав завещал престол Харальду.

– Конечно, – говорит Рагнар, – Харальд – законный наследник. Но, не дай Бог, случись с ним что! Магнус же будет всегда рядом, и призвать его будет легко.

– Не желал бы я норвежцам такого короля, – говорит Ярислейв.

– Имя Магнуса проложит дорогу Харальду, – говорит Рагнар.

Ярислейв подумал, открыл святую книгу Библию и ткнул пальцем наугад, как он делал часто, когда не знал решения и полагался на волю Божью. И, поднеся книгу к глазам, прочел из Притчей Соломоновых:

– «Нет мудрости, и нет разума вопреки Господу. Копя приготовляют на день битвы, но победа – от Господа».

Потом конунг закрыл книгу и сказал:

– Хорошо. Пусть ярлы придут завтра.

И Рагнар с поклоном удалился; мы же скажем, что через три дня Магнус с ярлами отправился в путь – через Альдейгьюборг, именуемый руссами Ладогой, по морю до Швеции, и сухим путем достиг Тронхейма, что у норвежской границы. И до времени ему нет места в нашей саге.

5. Как Харальд был в Иерусалиме и какие там были его подвиги

Теперь вернемся к Харальду. Был человек по имени Хаким, он был египетский халиф. Своими набегами он так разорил святой город Иерусалим, что от Храма на Голгофе, месте распятия Христа нашего, остались только руины. Разбойники же расплодились и грабили и убивали паломников на всех дорогах. И вот конунг и василевс греков, прослышанный о славе Харальда, послал его в Палестину, чтобы мечом навести там порядок. Главным же делом было восстановление Храма.

Вот в Иерусалим приезжает проверить, как идет это дело, легат Фома Эротик, патрикий.

И они с Харальдом идут к Храму, стоящему в лесах, сопровождаемые главным Архитектором и подрядчиками, а также халифом Дахером, который всегда был верен василевсу, за что и был поставлен им главой над неверными в Иерусалиме. И стоит ужасный зной.

Они поднимаются на леса Храма. Эротик ведет разговор с Архитектором о ходе работ, а его нотарий записывает в книгу, сколько уложено кирпичей и на сколько локтей поднялись стены.

Харальду скоро стало скучно это слушать, и он, кликнув Феодора, оставил его для таких дел вместо себя. А сам спустился вниз встретить ночной дозор, вернувшийся из окрестностей города.

И вот он видит, что варяги ведут за собой с веревками на шеях двух пойманных разбойников, и один из них, всклокоченный старик в лохмотьях, рвется и кричит и ругает варягов непотребными словами.

Харальд спрашивает:

– Это что за пугало?

Ульв притянул веревку, чтобы старик не кричал, и отвечает:

– Мы еще в пути хотели его убить, так он нам надоел, да он все вопит про какого-то герцога.

Ульв ослабил веревку, и старик закричал тут же:

– Не про какого-то, а я – герцог! Герцог Норманнский, сын короля Ричарда, и вели немедля своим людям отнестись ко мне с почтением!

Варяги засмеялись, и Харальд улыбнулся и говорит:

– Далеко тебя занесло, герцог, от Нормандии! Что ж, коль ты вправду герцог, у тебя должен быть родовой знак. Если только ты не украл его сам у себя.

Все смеются пуще, и тогда старик разрывает свои лохмотья, и все видят у него на груди ладанку, и на ней изображены три цветка.

Харальд говорит:

– Верно, знаком мне этот знак.

Он оглядывает старика и видит, что лицом он благороден и осанкой даже в лохмотьях не похож на разбойника. И велит развязать его и дать ему чистую одежду.

Они идут во дворец Ирода, где Харальд с варягами и лошадьми стоял постоем, и Харальд приглашает старика возлечь с ним у стола. Им приносят вина, фруктов и печеную рыбу, но старик берет лишь две сушеные смоковницы, говоря, что дал обет воздержания от прочей пищи.

– Так ты паломник? – спрашивает Харальд.

– Да, – отвечает старик, – я совершаю паломничество в Святую Землю, чтобы искупить великий грех.

– В чем же грех? – спрашивает Харальд.

Старик говорит:

– Я знаю, что ты королевской крови, и поэтому могу говорить с тобой откровенно. Имя мое Роберт, но, увы, более я известен как Роберт Дьявол. Двадцать лет назад я получил герцогство от отца своего, и дела мои такие: я усмирил восставших вассалов, вернул к власти графа Фландрии Балдуина, изгнанного собственным сыном, возвел на престол короля Франции Генриха Первого и войною заставил графа Одо Шампанского и герцога Алена Бретонского признать мой верх над ними.

– Славные дела, – говорит Харальд. – Какой же это грех?

Роберт Дьявол покачал головою и говорит:

– Но чтобы получить герцогство, я отравил своего старшего брата Ричарда, усмиряя же вассалов, перебил их девять тысяч. Возвращение Балдуина и Генриха стоило жизни сыну одного и матери другого. Что же до графа Одо и герцога Алена, то лучше мне не вспоминать этого.

Так он сказал и горько заплакал. Харальд говорит, немало удивленный его словам и слезам:

– Признаться, я и в этом не вижу особого греха. Враг достоин смерти.

– Да, – говорит Роберт Дьявол, вытирая слезы седою бородой, – и я так думал прежде. Пока вдруг не постигла меня кара Божья – болезнь, которая сделала меня из сорокалетнего мужчины дряхлым стариком. Я обращался к лучшим врачам Европы и Востока, но никто не смог мне помочь. И вот я встретил одну святую женщину, и она сказала: пойдем со мной, в Святой Земле ты очистишься от грехов, омывшись в реке Иордан. Мы прошли пешком всю Францию, Италию и Грецию, достигли Иордана… а вчера ночью на Иерихонской дороге разбойники отняли у нас то малое, что у нас было, и убили моих слуг и святую женщину. Я же спасся лишь потому, что в суматохе твои подоспевшие люди приняли меня за одного из тех, кто на нас напал.

И Роберт Дьявол стал возносить благодарную молитву и молился долго.

Харальд, выслушавший его с сочувствием, говорит:

– Печальная твоя история, и не похож ты на дьявола. Плохо придется твоим грабителям, даю слово.

Тогда старик протягивает к Харальду руки, трясет головою и просит слезно:

– Видит Бог, не хочу им мести. Я их простил, и ты прости, как велел нам Христос.

Харальд говорит:

– Хоть бы ты их и сто раз простил, у меня служба такая – не спускать разбойникам. Лучше скажи, что я еще могу сделать для тебя.

Роберт Дьявол говорит:

– Ничего, кроме того, что сделать не хочешь. А мне нужно спешить, ибо силы оставляют меня, а я хочу вернуться домой и благословить перед смертью сына своего и наследника Вильгельма.

И они дружески прощаются, и Харальд дает Роберту денег на дорогу и двух воинов с Чудином во главе, чтобы проводили старика до Кесарии, куда приходят корабли.

Солнце поднимается выше, и все жарче зной. И Харальд собирается отдохнуть в тени. Но тут к нему в ротонду приходит Фома Эротик, патрикий. И в руке у него книга, в которую нотарий записывал его беседы с Архитектором.

Патрикий жадно выпил весь кувшин вина и говорит:

– Знаю, славный Харальд, что не любишь, когда мешаются в твои дела. Но многое не сходится в этой книге с отпущенными суммами.

– В этом я плохо понимаю, – говорит Харальд. – Скажи, кто виноват и кого наказать, и я исполню.

– И разбойники, – продолжает грек, – все еще грабят на Иерихонской дороге, и прибыль от паломников уходит в их руки мимо казны. Слышал, что они ограбили самого герцога Норманнского. И, думаю, мало он расскажет хорошего о службе безопасности в Святых местах.

Харальд говорит:

– Не будут отныне грабить.

И больше ничего не сказал, и патрикий ничего не спросил, потому что знал цену слова Харальда.

Тут халиф Дахер вошел и, улыбаясь льстиво, говорит им:

– Труды – до полудня, а теперь прохладная баня и жаркие гурии ждут вас!

Грек сразу оживился и, облизнув губы, спрашивает:

– Хороши гурии?

Халиф в ответ только закатил глаза и защелкал языком. Грек говорит:

– Отдохнем, Харальд?

– Мои труды – после полудня и к ночи, – сказал Харальд и вышел. А халиф Дахер хихикает:

– Харальд так верен своей Эллисив, что, я боюсь, у него кое с чем не все в порядке.

Фома Эротик говорит:

– Главное, чтобы у него меч был в порядке. И чтобы не меньше, чем Эллисив, он служил василевсу.

Харальд же, выйдя из дворца, велит Ульву привести пойманного разбойника. И велит развязать его, ведя меж тем разговор с Ульвом, что сегодня ночью пройдет караван с дорогими тканями из Дамаска и как жаль, что все воины в дозорах по другим местам и некого послать на Иерихонскую дорогу.

Ульв ничего не понимает, но, зная, что Харальд не скажет зря, не спорит.

Разбойника развязывают, и Харальд говорит ему:

– По законам Империи должно ослепить тебя. Но человек, которого ты ограбил, просил простить тебя во имя Господа. Иди и подумай об этом благом деле, и, может, оно отвратит тебя от разбоя.

И разбойника отпускают, и он славит Аллаха и Харальда, а Харальд начинает совещаться с Ульвом.

Настает ночь, и спадает зной, и все сущее радуется прохладе. Луна освещает пустыню, и дорога Иерихонская, вытоптанная до глади, блестит под луной, как река.

И по этой дороге шагает караван из десяти верблюдов с двумя погонщиками. Между горбами у верблюдов свисают мешки с дорогими тканями, как и говорил Харальд.

И они доходят до моста через ручей, откуда невдалеке видна бедуинская деревня. И в этот поздний час многие жилища в ней светятся.

И вот, едва верблюды ступают на мост, из-под моста, подобные черным пантерам, выскакивают двадцать человек с укрытыми лицами и кривыми саблями и останавливают караван. И погонщики в страхе падают на колени, потому что нет сомнений, что это разбойники.

Старший над ними, в чалме, говорит:

– Помолитесь хорошенько вашему Христу, или как там его, – ваша смерть пришла.

Тогда один из погонщиков бьется об землю и жалко вопит:

– Возьмите все, добрые люди, там – настоящее добро, а наши жизни ни драхмы не стоят!

– Они дороже стоят, потому что нам не нужны свидетели, – говорит старший. И заносит над бьющимся саблю.

Но в это время второй погонщик выхватывает из-под плаща меч и одним ударом сносит ему голову и чалму. И голова катится по дороге, и разбойники ошеломленно смотрят, как разматывается чалма.

И пока они смотрят, острые ножи прорезают мешки изнутри, и десять воинов Харальда соскальзывают с верблюдов, имея секиры в руках. И нападают на разбойников, и перебивают их в мгновение ока. Кроме одного, которого Харальд велит пощадить.

Харальд срывает укрытие с его лица и видит, что угадал верно. И разбойник, отпущенный им днем, стоит перед Харальдом и дрожит смертной дрожью, понимая, что второй раз не уйти.

– Верно понимаешь, – говорит ему Харальд. – Но может быть, я прощу тебя второй раз, если укажешь, где другие твои подельники.

Разбойник говорит:

– Этого я даже умирая не скажу, потому что Аллах не пустит меня в небесный рай за предательство и мне вечно гореть в аду. – Но сам мигает глазом и кивает через плечо Харальда. – Лучше уж, – продолжает он и кивает снова, – недолго потерпеть.

Харальд оглянулся и видит, что разбойник кивает на деревню, что невдалеке, и понимает, что не зря там светятся ночью огни. Он оборачивается к разбойнику.

– Я тебя прощаю, – говорит Харальд. – Но это тебе – от своих.

И, взмахнув мечом, укладывает разбойника и делает знак варягам. И они, оставив Феодора с верблюдами, бесшумно бегут в сторону деревни. И луна, ушедшая за тучу, скрывает их во тьме.