Проще убить, чем…

Какое-то время мы шли молча. Пауза начала затягиваться, и я полушутливо спросил:

– Смею ли я узнать, куда мы идем, госпожа?

Лицо Нины приняло сердитое выражение.

– Я догадываюсь, что вы думаете. Взбалмошная дочка большого папы. Любой каприз выполняется на месте, а мальчики становятся по стойке «смирно» и бегут за мной по легкому мановению руки.

– Манию руки, – непонятно сказал я, а она удивленно на меня посмотрела. Пришлось объяснять.

– Я, Ниночка, как-то застрял в пробке и от скуки стал разгадывать кроссворд. Все вроде сходилось, кроме одного слова, определяемого как «движение руки». Я и так крутил, и сяк, но не угадал. А ответ оказался – «мание». Полез в словарь. Действительно, есть такой термин, устаревший, но идентичный мановению. Так что я подчинился, и не без удовольствия, не мановению, а манию вашей руки. Между прочим, в сочетании слов «мание руки» есть какая-то магия.

Нина улыбнулась.

– А вы, оказывается, эрудит. Тогда, наверно, вашей эрудиции хватит, чтобы понять, что в моей жизни все не совсем так, как кажется. Я вовсе не балованная девчонка из «золотой молодежи». Мне больше подходит образ будущей старой девы, двадцать четыре часа в сутки живущей под микроскопом и ограниченной в возможностях простого общения с людьми. И мне самой приходится цепляться к молодым людям, потому что надежда, что у них хватит храбрости сделать это самим, мала.

– Думаю, что участь старой девы вам не грозит, – искренне прокомментировал я.

Она невесело засмеялась.

– А вообще, Родион, давайте сменим тему. Покажите мне Москву.

Я недоуменно посмотрел.

– Вы не видели Москву?

Нина усмехнулась.

– Я коренная москвичка и родилась в Марьиной роще. Мы ведь с отцом не всегда были такими, как сейчас. Он работал инженером, а я ходила до тринадцати лет в обычную московскую школу. – Она вдруг скакнула на другое. – Вы, кстати, Родион, наверно, наивно думаете, что ваш сегодняшний проект заинтересовал папу, потому что вы такой умный? Не надо обижаться на мои слова, но я сильно сомневаюсь. Не буду трогать больное место мужчин, их ум, но в данном случае вы просто случайно потрафили его самолюбию. Он ведь окончил МАДИ, автодорожный, и построить супердорогу – это мечта его детства. Отец хочет доказать самому себе, что не зря получил диплом. Видите, как странно ложатся карты…

Нина вернулась к монологу о себе.

– А я между тем росла обычным ребенком, пока неожиданно все не изменилось. И отец отправил меня в Англию, где я училась и пробовала себя в разных качествах. Но так и не прилепилась ни к какому делу. В одном только уверена, бизнес – занятие не для меня. А Москву я видела только наездами, из окна машины. И больше помню ее такой, какой она была в начале девяностых. Грязной и серой. Так что побудьте, Родик, для разнообразия моим чичероне.

Какое-то время мы шлялись по центру. Нина с удовольствием заходила во все подряд магазины и приценивалась. Она только удивлялась дороговизне и рассказывала, что и почем можно купить за такие же цены в Европе. А потом в очередной раз ошарашила меня просьбой.

– Родик, давайте сходим в кино, – просительно глядя, обратилась она ко мне. – Вы можете мне, дуре, не поверить, но это моя навязчивая идея. Я устала от всего самого-самого и просто хочу в кино. Хочу, как когда-то в детстве, подойти к кассе, отстоять в очереди и, купив билет, сделанный из плохой сероватой бумаги, отсидеть положенные два часа на неудобных деревянных сидениях… Хочу и все… Хотя и знаю, что ничего этого больше нет. Но все равно хочу. Так сжальтесь же надо мной, сводите девушку. Только, ради бога, не в какой-нибудь накрученный кинотеатр, а куда-нибудь попроще.

Я задумался. Еще бы… Принцесса собралась идти в народ. Значит, мне нужно будет выполнить прихоть дочери Олигарха, балующейся чтением Монтеня. Для чего требовалось найти «народный» кинотеатр и фильм, который хотя бы приблизительно соответствовал ее неизвестным мне вкусам. От напряжения голова начала пухнуть, и я, плюнув мысленно в сердцах, повел ее в ближайшую киношку на очередной блокбастер, который, к моему счастью, оказался вполне приличного качества. Нина радовалась, как ребенок, которого первый раз повели в цирк. Я выпил пива, а она похрустела попкорном. Надеюсь, что и примкнувшие к этому культурному мероприятию Чук и Гек тоже получили удовольствие.

В итоге наше рандеву оказалось достаточно милым. Мы всласть почирикали ни о чем, посмотрели стрелялку, а затем я отвез ее в гостиницу. Нина искренне меня поблагодарила и смутила тем, что поцеловала на прощание в щеку. А напоследок сунула бумажку с номером телефона.

– Это мой личный сотовый. Его номер не знает почти никто, – сказала она. – Захочешь – позвони.

Мы расстались. По дороге я, скорчив рожу, помахал на прощание стоящим с отсутствующим видом у своей машины Чуку и Геку. А один из них, не произнося вслух ни слова, четко проартикулировал губами:

– А пошел ты на …

На сегодня было все. Уже по дороге домой я понял, как за этот день устал.

Услышав звук открываемой двери, Машка выскочила в прихожую.

– Наконец-то пришел, – не без раздражения буркнула она и легонько чмокнула меня в губы.

Это был уже второй женский поцелуй за последний час. Машка не без подозрения меня осмотрела и принюхалась. Пахло пивом. Она сморщила носик и, отвернувшись, сказала:

– Если голоден – там есть блинчики с мясом. Хочешь, в момент разогрею в микроволновке.

Я промычал что-то невразумительное. Голодным я себя не чувствовал, тем более что от пива и съеденного в кинотеатре бутерброда началась изжога. Да и вообще ничего не хотелось. Слишком перенервничал. Даже Машкино присутствие раздражало. А она, как обычно, что-то чирикала. Я старался не вникать и ушел на кухню, сделав вид, что все же собираюсь попробовать эти чертовы блинчики. Как назло, Машка пришла вслед и села напротив. Все выглядело точь-в-точь, как сцена возвращения мужа после работы. Он усталый и злой, а она, наоборот, соскучившаяся и жаждущая общения. Какого ляда! Я холост. Это моя квартира. И мне не нужны никакие блинчики. Мог бы, как миленький, спокойно обойтись пельменями из ларька напротив. Я злобно ковырнул блинчик и, не притронувшись к нему, бросил вилку.

Машка притихла и обиженно на меня посмотрела.

– Что случилось? У тебя проблемы? Не хочешь – не ешь.

У меня невольно сжались челюсти.

– Проблемы, говоришь? – притворно равнодушно переспросил я и вдруг завелся. – Вообще-то свои проблемы я решаю сам и ни в чьей помощи не нуждаюсь. А вот что делать с твоими, это – вопрос. Ты ведь собралась сниматься в сериале и не вовремя забеременела. И, как утверждаешь, от меня. Но, как это ни странно, я не услышал, чтобы ты что-то попыталась по этому поводу предпринять. Ты, кажется, ведь собиралась сделать аборт? Уже есть дата? Или передумала и будешь рожать? Это ведь тоже вариант. А актерскую карьеру можно заново начать и через пару лет.

Я чувствовал себя отвратительно и знал, что веду себя отвратительно. Я же не дурак и селезенкой чувствовал, что ей в эту минуту больше всего хотелось услышать не это, а что-то вроде:

– Машенька! Я тебя люблю. Выходи за меня замуж. И, хочешь, рожай. Тогда у нас будет сынишка или дочурка. А хочешь – сделай аборт. Займись карьерой, снимайся в кино, а ребеночка родишь потом.

Родила царица в ночь… Черта-с два. Не то сына, не то дочь… Хрена вам. Я холостой мужчина и не хочу брать на себя ответственность за эту женщину и ее ребенка. Я не виноват в том, что у Машки произошла накладка, и вовсе не намерен из-за этого коренным образом менять свою жизнь. Да и вообще, может, она это подстроила специально, чтобы оказать на меня давление, выйти за меня замуж и получить прописку в Москве.

Так, честно говоря, я и думал. Противно. А мне и было противно.

Машка побледнела как полотно и резко встала. Ее большие зеленые глаза, наполнившись слезами, неожиданно засверкали от гнева. Я думал, что она начнет, как обычно, меня довольно колоритно нецензурно крыть, в сердцах переходя на украинский, но она совершенно холодно произнесла:

– Какая же ты, оказывается, сволочь. – И вышла.

Я слышал из кухни, как она собирает свои вещи, как потом хлопнула дверь. В этот вечер я напился.

Утром лучше не стало. Голова раскалывалась, тошнило. Меня вырвало раз, потом другой, а затем я долго стоял не в силах двинуться, опершись руками на унитаз и склонив голову. А поганей всего было на душе.

Я плохо помню, как прошел день на работе. Мне говорили потом, что я на всех кидался, хотя это и не было на меня похоже.

Тем же вечером я в ожидании сидел на лавочке перед домом, где она снимала квартиру. Никого не дождавшись, я поднялся наверх, но Машки дома не оказалась. Мне открыла ее подруга, и по тому взгляду, каким она на меня одарила, я понял, что она в курсе событий.

– Да не глядите вы на меня так. Я ведь каяться пришел, мириться, – просительно и умильно проговорил я.

– Да пошел ты, хрен обкусанный, – рявкнула девица. – Нет Машки еще. Не вернулась со съемок. – И хлопнула перед моим носом дверью.

Было уже около десяти, когда наконец появилась Машка. Она попыталась молча пройти мимо меня, но я, не говоря ни слова, загородил ей дорогу.

– Пусти, – зло сказала она.

Я безропотно отошел в сторону. Как я и ожидал, она чуть замешкалась, не ожидая такой покладистости. В этот момент я и забормотал:

– Маш! Ну, прости ж ты меня, дурака. Усталый вчера пришел, на взводе, вот и наговорил черт-те чего.

А Машка вдруг возбужденно заговорила, как будто продолжала давно начатый между нами разговор.

– Знаешь. Я все понимаю. Кроме одного. Ты можешь меня не любить. Ты можешь не хотеть на мне жениться. Ты можешь обделаться от страха, узнав, что я беременна. Но я не могу понять, как ты мог подумать, что я сказала бы тебе о беременности, если б не была уверена, что это твой ребенок. А он твой, и ты имеешь право об этом знать.

На протяжении всей этой тирады я стоял напротив Машки с демонстративно поднятыми вверх руками и злился. Злился от своего бессилия, от ощущения вины и одновременно от того, что не удержался и пришел за ней. Когда она закончила, я продолжал молчать. А Машка выжидательно и презрительно на меня смотрела, и я понял, что она сейчас уйдет.

– Возвращайся ко мне, – сказал я. И, не ожидая ответа, ушел.

Пару дней ничего происходило, исключая то, что я не без удовольствия пользовался благами одинокой жизни: бросал одежду, где попало, плюхался на диван, не снимая тапочки, и жадно ел банками бычки в томате, которые почему-то от всей души ненавидела Машка. Она не звонила и не приходила, а я не делал новой попытки ее разыскать. На работе же мои взаимоотношения с боссом находились в состоянии неустойчивого равновесия. Он злился, но старался не показывать виду. Но, слава богу, что никакой срочности в оформлении официальных отношений с «Сибирскими дорогами» не было, и поэтому ничто не напоминало Тимуру о том эпизоде с Олигархом. Во всяком случае, мне так казалось.

То ли на третий, то ли на четвертый день мне неожиданно позвонила Нина и предложила погулять с ней в парке Горького. Похоже, принцесса и в самом деле решила совершить экскурсию по всем местам своего плебейского детства. Самое интересное было то, что она позвонила мне на сотовый, номер которого знать не могла. Из этого я сделал вывод, что ей его кто-то дал, а значит, скоро вся фирма будет знать, что она мной интересовалась. Включая ее папу. Хорошо это или плохо, должно было показать время, но мне было совершенно понятно, что она не та девочка, которую можно просто подержать за попку. У меня было мелькнула мысль отказаться, но это было не по-спортивному, хотя после размолвки с Машей у меня совсем не было настроения развлекать олигаршёнка.

Тимур в этот день был на работе. И я не без опаски ждал, когда он меня к себе позовет. Он еще накануне позвонил мне и сказал, что у него есть разговор по поводу проекта. Его вызов не заставил себя долго ждать. Генриетта, войдя в мой кабинет, молча указала головой на потолок. На логово босса, располагавшееся этажом выше.

– Доброе утро, Тимур Арсеньевич! – нейтральным тоном проговорил я. – Как себя чувствует ваша супруга? Давление упало?

Босс был хмур. Но никакой неприязни в его брошенном на меня взгляде не было.

– Спасибо. Получше, – безразлично ответил он и указал на кресло напротив.

– Родион! – начал он после паузы. – Я вполне допускаю, что с возрастом становлюсь все большей и большей занудой, но эта компания «Сибирские дороги» не дает мне покоя.

Босс, предупреждая мою ответную реплику, предостерегающе поднял руку.

– Да знаю я, знаю, что в документах у них все в порядке, и что Нёме нравится сама идея, – продолжал он. – Возможно, я просто параноик, но я привык полагаться на свою интуицию. А она подсказывает мне, что здесь что-то неладно. И я по своим каналам навел справки. И вот что выяснил. Эта фирма существует меньше года и возникла как бы из ничего. Ее владельцы вполне деловые люди, но малоизвестны в большом бизнесе, что, в общем, не такая уж большая беда. Хуже то, что происхождение их относительно крупного капитала весьма сомнительно.

Я засмеялся.

– У нас в стране происхождение всех капиталов более чем сомнительно.

Босс нетерпеливо затряс головой.

– Не считай меня наивным дураком. Если хочешь знать, происхождение капиталов во всем мире более чем сомнительно. Но я не об этом. И в таких делах есть границы.

– Неужели деньги «общака»? – полушутя спросил я.

Босс ожег меня взглядом.

– Я не знаю, как это называется, возможно, тебе виднее. Но, вероятно, что-то в этом роде. Поэтому я считаю, что надо предупредить Нёму и не заключать соглашение о вложении капитала.

– Надо – так надо, – равнодушным тоном ответил я, хотя внутри у меня все кипело. Какого черта босс изображал передо мной из себя гимназистку? Можно было подумать, что его когда-то до этого волновало, откуда у людей, имеющих с нами дело, деньги. Мы-то сами занимаемся чисто легальным бизнесом. И большими деньгами. А честных больших денег в России не бывает. И для нас нет никакой разницы, заработал ли наш клиент «бабки», ограбив себе подобных во время приватизации, продал ли оружие Талибану или героин несчастным наркоманам, или же на самом деле честно изобрел что-то и выгодно продал патент. А у Тимура просто было задето самолюбие. Впервые за долгое время с его точкой зрения Нёма не изволил согласиться. Да еще поддержал молодого да раннего заместителя.

Босс внимательно глядел на меня, но я ничего говорить не стал. Он затеял игру, так пусть ее и доигрывает.

– У меня сегодня важная встреча, – наконец, заговорил он, – которую даже ради Наума Яковлевича я не могу отменить. А он улетает вечером на несколько дней в Лондон. Поэтому говорить с ним надо сегодня же и не по телефону.

Тимур встал, подошел ко мне и отечески положил руку на плечо.

– Родион! К нему поедешь ты. Он ждет тебя в главном офисе в два часа. Я уже договорился.

Он уже договорился, мысленно я передразнил его. Можно было даже подумать, что этот спектакль не отрепетирован заранее. Это же надо! Я сам должен буду обгадить фирму, за проект которой хлопотал. Я встал и повернулся, чтобы уйти. Но меня притормозила фраза:

– Кстати, насчет Нины, умник. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Я не понял, о чем речь.

– Нема – мужик современный, но за интрижку с дочерью может оторвать голову.

Тимур, оказывается, уже знал. А может, и сам дал ей мой телефон.

Но с Ниной было хорошо. Внешне она была совершенно обыкновенной смешливой девчонкой, которую лишь случайный расклад карт заставил вести образ жизни леди Ди. Мы ели мороженое, катались на карусели, болтали и развлекались как школьники на каникулах. А за нами на четко выверенном, не слишком большом и не слишком маленьком расстоянии таскались два жлоба. Но не Чук и Гек. Другие. Сменщики. В какой-то момент я даже подумал, как это ужасно, когда лишен возможности уединения и не можешь практически ни на минуту чувствовать себя свободным. Я сказал что-то в этом роде Нине, а та засмеялась.

– Еще бы. Уж я-то знаю, – сказала она. – Я была еще девчонкой, когда стала ходить с охраной, и меня это ужасно раздражало. Это же невозможно, когда за тобой все время, как привязанные, ходят два здоровенных мужика. Ни, прошу прощения, задницу почесать, ни в носу поковыряться. И за это им, охране, поначалу от меня доставалось. Всё пыталась удрать от них или назло часами в туалете сидела, чтоб они там под дверью, как дураки, кисли. А потом один из них, Толик его звали, после одного из таких демаршей мне так спокойно и говорит:

– Ты, девочка, зря стараешься. Веди себя, как хочешь, но знай, что для нас это просто работа. Мы таких, как ты и твой папаша, перестаем со временем вообще замечать как людей. Вы объекты. И ты просто объект, который застрял в сортире гостиницы. А мне все равно, где стоять. Здесь, у двери твоего номера или в ресторане. Лишь бы все в порядке было. Не хочу тебя обидеть, но для нас вы как бараны в стаде.

И я решила, что не буду на охранников обращать внимание. А со временем и привыкла.

Наконец, мы нагулялись всласть. Мы практически не пропустили ни одного аттракциона. Даже постреляли в тире, но ничего не выиграли. А когда настало время возвращаться домой, я с удивлением понял, что чувствую себя отдохнувшим, что у меня хорошее настроение, и мне нравится Нина. И хотя на эту встречу я пошел из чисто деловых соображений, мое тело неожиданно мне напомнило, что я мужчина, когда девушка на прощание податливо ко мне прижалась и снова, как в тот раз, поцеловала. Ее поцелуй был нежен и легок. А от волос возбуждающе пахнуло духами. Я чуть вопросительно посмотрел на нее. И зря это сделал. Взгляд ее был красноречив и понятен любому мужчине, хотя в нем удивительно сочетались сексуальный призыв и готовность покориться самцу и вместе с тем… целомудренность. А что может быть приятней для мужчины, как не ощущение собственной привлекательности для женщины?

В полном сумбуре чувств я поехал домой, тихо радуясь, что, по крайней мере, не придется разбираться с Машкой.

Моя холостяцкая квартира была пуста, в ней ничем вкусным не пахло, как это бывало, когда меня встречала Машка. Я завалился на диван и блаженно откинулся на подушку. Мне нравилось мое одиночество. Я включил телевизор и вскоре тихонько начал дремать под нудную сводку новостей. В этот момент раздался телефонный звонок. Я в сердцах выругался. Это была Нина. Оказывается, она знала и этот телефон.

– Родик! – спросила она. – Ты еще по мне не соскучился?

Я что-то, сдерживая зевоту, пробормотал в ответ.

– Ой! – воскликнула она. – Извини, я, кажется, тебя разбудила.

Я затряс головой, чтобы очухаться.

– Что ты! – бодрячком ответил я. – Просто ты оторвала меня от служебных бумаг.

– Ой, Родик, извини, – не без иронии проговорила она, видимо, не купившись на мое вранье. – Я и забыла, что ты у нас занятой и должен работать, чтобы мой папа платил тебе деньги. Это только я просто прожигаю жизнь.

Тон был игривым, но в последней фразе была капелька горечи.

Мы замолчали. Мне-то говорить и вообще не очень хотелось, и в отношении к Нине я не определился. Видел-то я ее всего два раза, а она уже вела себя со мной, как со старым знакомым. Может, действительно думала, что, если не проявит инициативу, то сам я ее искать не стану. Ведь игрушкой дочери Олигарха я быть не собирался.

В этот момент позвонили в дверь. Что за наваждение такое сегодня, подумал я. По телефону меня вообще-то доставали часто. И по работе, и так. Но чтобы гости, да в такое время…

Я попросил Нину подождать. На пороге стояла Машка. Я ошарашенно на нее посмотрел и удивился – ведь у нее был свой ключ. А потом почему-то испугался. И стоял перед ней с виноватым видом, держа в руке открытый мобильник.

– Привет, Родион, – равнодушно сказала она, но не сделала никакой попытки зайти внутрь. – Прости, ты, похоже, занят. – И она показала глазами на телефон.

Я отрицательно покачал головой и сделал приглашающий жест.

– О чем ты говоришь, – сказал я. – Заходи. А я только договорю.

Машка как будто заколебалась, заходить или нет, но вошла, а я быстро смылся на кухню.

– Нина, извини, сейчас не могу разговаривать. Перезвони позже, – понизив голос, проговорил я.

– Это пришла она? Это был ее голос? – с любопытством спросила девушка, но мне послышалась и ревнивая нотка.

Я рассердился. Да какое твое, к черту, дело, кто ко мне пришел?

– Да, – ответил я, – пришла моя любовница.

И отключил телефон.

Машка сидела на моем месте на диване. По телевизору продолжали передавать какую-то ерунду.

– И кто она? – теперь уже Машка заинтересовалась моими связями с женщинами.

– Не будь дурой, – довольно грубо ответил я. – Это звонили по работе.

– И поэтому ты ушел на кухню? – с сомнением протянула она. – Хотя какое мне, по сути, дело?

У меня в груди непроизвольно екнуло. Что она имеет в виду?

Машка грустно на меня посмотрела.

– Ты как был, так и останешься рассудочным эгоистом. – В ее глазах мелькнула злость. – А я пришла тебя порадовать. Аборт назначен на четырнадцатое, но надо сделать еще какие-то анализы. Я бы не стала к тебе обращаться, но на это нужны деньги. А их у меня сейчас нет.

Я протестующе замахал руками и с опозданием понял, что сделал это зря. Машка распалилась еще сильней.

– Скотина! Обрадовался, что можешь от меня откупиться, чтобы трахаться со своей шлюшкой, – и обличающе указала на телефон.

По-честному, я тоже стал заводиться. Что они все, сговорились что ли? Или пятна какие на солнце высыпали?

Я в упор посмотрел на Машу, а глаза у меня на четверть дедушкины, и та чуть приутихла.

Мы молчали и просто смотрели друг на друга. Наконец, она решилась что-то сказать. Я остановил ее движением руки.

– Молчи! Не пугай тишину звуками, – сказал я. – А еще лучше просто останься.

Но Машка отрицательно покачала головой и ушла.

Я уже закрывал за ней дверь, когда она обернулась и проронила:

– У меня здесь нет зубной щетки. А твоей я чистить брезгую.

Последнее слово всегда остается за женщиной.

Когда на следующий день я шел докладывать о вчерашней встрече с Олигархом Тимуру, то не мог в глубине души не позлорадствовать. Кагановский реагировал совсем иначе, чем он предполагал. А было так. Я честно изложил Науму доводы своего начальника, явно демонстрируя, что это именно Тимура, а не мое мнение. И, как я и предполагал, Олигарх задал мне вопрос:

– Я вижу, Родион Николаевич, что вы не совсем согласны с Тимуром Арсеньевичем. Так что же по этому поводу думаете вы?

Я помялся, как будто собираясь с мыслями, хотя, в принципе, знал, что хочу сказать.

– Видите ли, Наум Яковлевич! Возможно, я не прав, но, с моей точки зрения, доводы Тимура Арсеньевича находятся в плоскости этики, а не бизнеса. Если бы он продолжал настаивать, что проект рискован и мы можем потерпеть убытки, это одно, но говорить, что нельзя давать деньги, потому что есть подозрение, что клиент нечестно их заработал, глупо.

– Интересное рассуждение, Родион Николаевич. Значит, по-вашему, в нашем деле нет места традиционной человеческой этике? Я, конечно, утрирую, но получается, что для нас нормально, скажем, использовать и «кровавые» деньги? – глядя на меня с любопытством, спросил Олигарх.

– Извините, Наум Яковлевич, но такие рассуждения хороши для теледебатов, а не для реального бизнеса. Мы никого не грабили и не убивали. Уверен, что и владельцев «Сибирских дорог» не разыскивает милиция. А их деньги, между прочим, как, возможно, и наши, могут пойти на вполне достойное дело. И если оно выгорит, от этого выиграют все. Пирамиды в Египте строились на крови рабов, но история запомнила не их, а фараонов, – немного запальчиво ответил я. На Кагановкого в этот момент я старался не смотреть, потому что чувствовал себя глупо. У меня было ощущение, что он разглядывает меня как костюм в витрине, который собирается купить.

– Так-так, молодой человек, – протянул он. – Значит, если я правильно понимаю вашу мысль, вы утверждаете, что в случае, если фирма «Сибирские дороги» не является действующей криминальной организацией, мы с ними можем продолжать иметь дело?

Я кивнул.

– Хорошо. Так мы и решим, – Олигарх, намекая на окончание разговора, встал. – Мы поможем сибирякам построить их дорогу. А вы, Родион Николаевич, все-таки поинтересуйтесь, нет ли на наших партнеров «живого» уголовного компромата. Это всегда может пригодиться. И, если что-то выкопаете, напрямую сообщите мне. Не беспокойте Тимура Арсеньевича. Достаточно и того, что у его жены повышенное давление.

– Нет проблем, Наум Яковлевич, – снова кивнул я и, попрощавшись, пошел к выходу.