Проще убить, чем…

Вы наверняка знаете, что на любом таком мероприятии наступает момент затишья, когда все официальные слова сказаны, и люди незаметно начинают ослаблять узлы галстуков. Часть, прибывшая только чтобы отметиться, тихо, стараясь не привлекать внимание, уходит прощаться с боссами. А остальные вначале застенчиво, а потом более откровенно начинают кучковаться по интересам, состоящим из определенных людей, выпивки и жратвы. Порядок перечисленного выше произвольно варьируется. Именно в этот момент начали оправдываться мои худшие опасения: к нам приехал, к нам приехал Кагановский дорогой. А с ним в красивейшем, скорее подходящем принцессе, платье не менее красивая молодая женщина. И, странное дело, я знал, как эту женщину зовут. Нина. Увидев ее, Машка окаменела. Она считала, что будет первой среди всех. Она ей и была. Но что было делать, если они обе были первыми? Хотел бы я посмотреть на того Париса, который рискнул вручить одной из них яблоко. Я бы ему ручонки-то поотрывал. А Машка меня в очередной раз удивила. Бабы все-таки телепатки, наверное. Она подозрительно глянула на меня и крепко взяла под руку. Между прочим, первый раз в жизни.

– Это ваш босс со своей женой пришел? – с уксусно-кислым видом спросила она. Похоже, что у Машки уже сложилось определенное о Нинке мнение. Что-то вроде того, что молоденькая шлюшка окрутила мешок с деньгами, отбив у законной жены. Так мне, во всяком случае, показалось.

– Это его дочь, – деланно равнодушно ответил я, а Машка ни за что, ни про что больно ущипнула меня за плечо.

Я надеялся, что Олигарх не задержится, но не тут-то было. Он всем своим видом пытался показать, что он простой, как и мы, был весел, общителен и явно не торопился уезжать. Но, в конце концов, он устал «ходить в народ» и отозвал в сторонку меня и Тимура с нашими женщинами. Мы всей командой начали изображать ставку главнокомандующего. Не знаю, произошло ли это случайно, или оба босса нарочно решили надо мной поиздеваться, но, искренне отдав должное красоте Нинки и уже фальшиво – привлекательности милой, но некрасивой жены Тимура, они буквально засыпали Машку длинными и откровенными комплиментами, чем в итоге вогнали ее, совсем не застенчивую, в краску. Все это выглядело бы невинно и для меня даже лестно, если бы оба не знали о моих встречах с Ниной. А та в ответ сердито прикусила губку. Я-то знал, что у нее и так полно необоснованных комплексов в отношении собственной внешности. А тут прилюдно, как бы нарочно, ей противопоставили красоту другой. Мне в этот момент ужасно хотелось куда-нибудь смыться. Сходить за коктейлями, например. Я чувствовал себя как на аутодафе. Я понимал несправедливость ситуации в отношении Нинки, но и рисковать своим здоровьем и оказывать ей знаки внимания в Машкином присутствии мне не хотелось. Я, конечно, выдавил несколько слов. Но они отдавали фальшью. Я даже сам это почувствовал.

Наконец, Олигарх решил, что уделил нам достаточно времени, и отвалил, оставив Нинку. Тимур тут же этим воспользовался и вместе со своей благоверной отчалил в неопределенном направлении. Полагаю, ему было все равно куда, лишь бы от меня подальше. Мы остались втроем. Дружной, веселой компанией из трясущегося от страха мужика и двух его любовниц, одна из которых, та, что беременна, точно не знала о существовании другой.

– Родион Николаевич! – светским тоном начала Нинка. – У меня не было и секунды вставить слово в комплименты, обрушившиеся на Марию, но я присоединяюсь к мнению папы и Тимура Арсеньевича. У вас очень красивая жена.

Вот змея, подумал я. Знает же прекрасно, что я не женат. Конспиратор длинноногий. Радистка Кэт.

– Я не жена, – с кривой улыбкой ответила Машка. Знаете эту женскую улыбку? Смотришь, вроде и придраться не к чему, а тебя как током бьет: отвали, мол, подруга, по-хорошему.

Нинка деланно удивилась, подняв вверх брови, и посмотрела на меня. Но говорить ничего не стала. Ей ведь, всего лишь дочери босса (более чем «ха-ха»), до моей личной жизни «никакого дела не было». Однако молчание только усугубило ситуацию. Машка всем своим видом, в рамках дозволенного, демонстрировала, что не возражала бы, если б Нина провалилась в тартарары. Я молчал, понимая: что бы ни сказал, буду выглядеть идиотом. А Нинка, похоже, получала несвойственное ей садистское удовольствие, глядя на Машкину плохо скрываемую бабскую неприязнь и мое не самое выигрышное положение ужа на сковороде. К счастью, устраивать разборки она, похоже, не собиралась. И я благодарил бога, что она не Машка. С темпераментом той она запросто могла бы, не пытаясь ждать более удобного момента, подойти ко мне и влепить оплеуху. Или даже вцепиться в волосы моей спутницы.

Но Нина была не такой. А может, только делала вид. Во всяком случае, в сказанном ей, на первый взгляд, никакого прямого выпада не было.

– Вы знаете, Мария (надо было слышать, как она произнесла это имя), я не знакома с Родионом. Но, к сожалению, хорошо знакома с жизнью бизнесменов по своему папе. Это люди, у которых единственной любовью и их семьей являются деньги. Они зарабатывают и тратят деньги на вещи, которыми сами не пользуются. Они даже часто не знают, зачем они им. После смерти мамы я молилась, чтобы отец не «купил», как люди его круга, себе новую жену. И, слава богу, у него хватило ума этого не делать. Но я часто думаю, что жены бизнесменов, по сути, хорошо упакованные и ухоженные куклы и при этом несчастные бабы. Глупо выходить замуж за бедного, но мужик не должен ехать мозгами из-за денег. Пусть лучше сходят с ума из-за своих женщин. Правда, Мария?

Нина помолчала в ожидании так и не прозвучавшего ответа.

– Надеюсь, ваш Родион не такой, – снова заговорила она и вдруг оживилась. – Кстати, Мария, мне очень нравится ваша сумочка. Я подарила такую же своей домработнице. Она хорошая женщина, и мне искренне хотелось сделать ей приятное. А теперь, видя эту сумочку у вас, поняла, что не ошиблась в выборе.

Вот так-так. Ай да Нинка. Все-таки не удержалась и бросила гранату. Я всем нутром чуял, что Машка начинает заводиться. А Нинка невозмутимо извинилась и сказала, что ей нужно вернуться к отцу.

Когда она отошла на несколько шагов, я повернулся к Машке. У кипящего чайника вот-вот должна была соскочить крышка. Я погладил ее по руке.

– Ничего не говори, – сказал я. – Просто вдохни глубоко.

– Да как эта дрянь посмела, – прошипела Машка. – Эта сумка стоит четыреста долларов. А она мне рассказывает, как подарила ее домработнице!

Сумка стоила 380, за нее платил я, но кто считает.

– Не бери себе в голову, – миролюбиво добавил я, – поливание исподтишка грязью себе подобных – это типично для красивых женщин.

И тут же пожалел о своих словах.

– Ты считаешь эту драную кошку красивой? – вспылила Машка. – Этот облезший, ни сиськи, ни письки, скелет?

На счет последнего я мог бы и поспорить, но не стал и смиренно склонил голову.

Не поверите, но меня спас человек, которого я меньше всего хотел видеть. Виктор Юрьевич Долгов. Из «Сибирских дорог». Он вовремя материализовался как будто из ничего, когда я, было, собрался выслушивать очередную порцию Машкиных нотаций.

– Дорогой Родион Николаевич! – со знакомой змеиной улыбкой начал он. – Я так рад вас видеть. К сожалению, я пропустил официальную часть, но надеюсь, что ничего потерял. – Он усмехнулся. – Мне ведь, по сути, необходимо лишь перекинуться парой слов с Наумом Яковлевичем… Если он захочет.

Я изобразил дружескую улыбку.

– Виктор Юрьевич! Я тоже рад вас видеть. Но если вам нужен Кагановский, то он, видите, кучкуется там с какими-то людьми. Пользуйтесь моментом, пока у него хорошее настроение.

– Да-да, непременно воспользуюсь вашей любезной подсказкой, – Долгов с любопытством оглядел Машку и после секундной паузы в некотором раздумье произнес. – Хотя уходить от такой сногсшибательной женщины, даже не узнав ее имени, было бы непростительной ошибкой.

Машка слегка зарделась в приятном смущении.

– Родион Николаевич! – продолжал Долгов. – Не откажите в любезности стареющему, но еще крепкому мужчине. Познакомьте меня с вашей дамой.

Я безразлично представил их друг другу, хотя и с любопытством заметил возникший у Машки интерес к новому собеседнику.

Он поцеловал ей руку, причем, в отличие от других мужчин, сделал это красиво. Это ведь целое искусство суметь выразить в таком поцелуе восхищение дамой и одновременно четко сохранять положенную дистанцию. Долгов это делать умел. Затем он мягким ласкающим голосом сказал несколько комплиментов, от которых Машка влегкую поплыла. А потом повернулся ко мне.

– Родион Николаевич! Я искренне вам завидую и прекрасно понимаю, что такая женщина дорого стоит. Берегите ее.

Откланялся и отошел.

– Что он имел в виду? – удивленно спросила Машка. – И кто такой вообще?

– Не обращай внимания, – чуть резче, чем хотелось, ответил я. – Просто юрисконсульт одной из фирм, который строит из себя лорда.

– У него это неплохо получается, – глядя на меня с насмешкой, проговорила Машка.

Я демонстративно вытер нос рукавом смокинга.

– Да где уж нам, – удрученно повесив голову, сказал я. – Мы люди-то простые. От сохи, так сказать.

– Ладно, крестьянин, не прикидывайся. Пойдем. Угостишь даму коктейлем.

Мы выпили и еще какое-то время потусовались, а затем народ постепенно стал расходиться. На выходе образовалась толпа. Хорошо подвыпившие люди прощались и не могли оторваться друг от друга, словно расставались перед уходом на фронт. Нам некуда было деваться, и мы тоже постояли у ярко освещенного входа в здание фирмы. Я искал глазами Тимура. Как бы мы с ним друг к другу не относились, но не попрощаться было бы невежливо. Как-никак, второе после Олигарха лицо на торжестве. Последний, кстати, хитро, по-тихому, смылся раньше и забрал Нинку.

Мы с Машкой протиснулись к Тимуру и его супруге. Женщины обменялись какими-то незначащими фразами, и Машка, повернувшись к моему боссу, начала говорить традиционные вежливые слова. В это время раздался какой-то негромкий хлопок, и директор фирмы, откинувшись назад, упал на землю, толкнув своего же охранника. На белой рубашке посередине груди стало расползаться красное пятно. Одновременно, как будто сговорившись, заголосили женщины. Охранники бросились прикрывать босса, на ходу вынимая оружие, но их помощь уже была не нужна. Он был мертв. Машка не закричала, она скорее пискнула, как напуганный птенец, и упала. Я бросился к ней. Никакого нового хлопка я не слышал, хотя услышать что-нибудь в начавшемся шуме было непросто. Я наклонился над девушкой. Машка ровно дышала, но была без сознания. Никаких следов повреждений я не заметил. По-видимому, это был обморок. Я поднял ее на руки и внес обратно в холл. Там, слава богу, было несколько кресел, на одно из которых я ее усадил. Она быстро пришла в себя и с ужасом на меня посмотрела.

– Тимур Арсеньевич жив? – дрожащим голосом спросила она. Поколебавшись, я отрицательно покачал головой. Машка всхлипнула, но собралась с силами и слезам пролиться не дала.

– Он погиб из-за меня? Хлопотун снова промахнулся? – пытливо на меня глядя, Машка начала дознание.

Я удивленно округлил глаза.

– Машенция! – деланно весело ответил я. – С чего ты взяла? Разве ты забыла, что быть состоятельным человеком в России – это очень опасная профессия. Боюсь, старик с его чересчур принципиальным и въедливым характером наступил кому-то очень серьезному на мозоль. И тот решил с ним посчитаться. Мне теперь, как первому заместителю, придется крепко поработать над его бумагами, чтобы понять, что он учудил, и не затронет ли это интересы фирмы и меня лично.

– Ты в этом уверен? – с надеждой спросила Машка. – Уверен, что целились не в меня?

Точного ответа у меня не было, и полностью разубеждать ее я бы не рискнул.

– Маш! Если хочешь услышать честный ответ, – подумав, проговорил я, – то знай, что на Библии я клясться не стал бы. Прикинем вместе. Выглядит чересчур фантастично, чтобы при покушении на дорогую и замечательную Машу Пономаренко, которая пока (только пока!) мало известна широкой публике, погибла бы другая примечательная в финансовом мире личность. Всякое, не скрою, бывает, но я бы держал пари за заказной характер убийства самого Тимура. И, как скажут менты и журналисты, будут разрабатываться различные версии, то есть личная неприязнь, профессиональная деятельность, криминальные разборки.

Машка начинала успокаиваться.

– И вообще, Машенция, приготовься к тому, что менты скорее всего возьмут за одно место не кого-нибудь, а меня. И больно возьмут.

– А тебя-то за что? Ты здесь причем? – в ответ удивилась Маша.

Я усмехнулся.

– Притом, подружка. Меня легко сделать главным подозреваемым. Во-первых, место директора в случае ухода Тимура должно было достаться мне, а во-вторых, отношения между нами в последнее время были погаными… Ладно, ты посиди здесь, а я пойду предупрежу, что мы уезжаем в больницу.

– В какую больницу? – заупрямилась Машка. – Не поеду. Да и вообще мы, наверно, должны дождаться милиционеров.

– Уже соскучилась по ним? Глядишь, кто из знакомых приедет, – съязвил я. – Тот же Скворцов, к примеру.

Машка надулась.

– Да не дуйся ты, чума! – продолжал я. – Ты ведь беременная и потеряла сознание, да и давление тогда у тебя нашли. Забыла? Так что поедешь как миленькая, обследуешься, а дальше как врачи решат.

Я отошел переговорить с начальником службы охраны, который был в полном ауте от произошедшего. Я сказал, что уезжаю вместе с Машкой, а тот, злой от случившегося и собственного бессилия, дыша на меня парами коньяка, вдруг раскипятился и стал возражать, напомнив про мой гражданский долг. А я демагогию не люблю, потому что сам в ней мастак, а из долгов признаю только два, супружеский и карточный. В общем, я тоже завелся и послал его как раз в то самое место, которым один из этих долгов и исполняют.

– Слушай, Назар (его фамилия Назаров)! – предварительно грубо выругавшись, сказал я. – Ты мне мозги тут не компостируй и начальника штаба не изображай. Моя Машка беременна и упала в обморок. И ее должен осмотреть врач. А менты, поверь мне, знают, как меня найти, если понадобится. Ты за них не боись.

И мы уехали на зависть остальным, которых Назаров убедил не расходиться и дождаться милиции.

В больнице у Машки, к счастью, ничего не нашли. Давление было в норме. Ее по моему настоянию осмотрел гинеколог и сказал, что с беременностью тоже все в порядке. Как выразился, уже расставаясь с нами, врач, с Машей произошел вазовагальный обморок. На нервной почве то есть, говоря по-русски.

Мы благополучно вернулись домой. Было уже довольно поздно. Машка чувствовала себя вполне сносно и собралась ложиться спать. Внезапно зазвонил телефон. Мы испуганно на него посмотрели. Но звонили менты и вежливо-настоятельно предложили мне и Маше завтра явиться для дачи показаний.

Напротив меня сидело «лицо кавказской национальности». Оно представилось майором Пинхадзе. Интересно, его самого менты останавливают для проверки документов?..

Как выяснилось, он продуктивно провел короткое время, прошедшее с момента преступления. И очень настойчиво, подтверждая мои тайные опасения, расспрашивал о моих взаимоотношениях с боссом. Впрочем, его информированность меня не так уж и удивляла. Ему хорошо помогли «доброжелатели», которых, как я полагаю, у меня в фирме не могло не быть. Кто-то радостно стуканул, что я претендент на место босса и что между нами пробежала кошка.

Я ничего скрывать не пытался и честно подтвердил, что ждал, когда босс выйдет на пенсию, потому что по согласованию с ним же самим должен занять его место. Что, вероятно, сейчас и произойдет. Да, отвечал я, у меня в последнее время испортились с ним отношения из-за несогласия по поводу одной сделки. И рассказал историю про «Сибирские дороги». Нет, заявил я, убивать я его не собирался и искренне сожалею о случившемся. Но не скрою, что, как и все нормальные люди, иногда хотел, чтобы Тимур провалился ко всем чертям. Я подписал протокол и вышел. Я не понял, поверил ли мне майор или нет. Но у меня создалось впечатление, что ему сильно хотелось защелкнуть на моих руках наручники.

В коридоре меня ждала Машка. Теперь наступила ее очередь. На мое удивление, она, которая в этом деле вообще была с боку припеку, задерживалась. Я даже пожалел, что не взял с собой что-нибудь почитать. Наконец, дверь распахнулась, но вместо Машки снова вылез Пинхадзе.

– Родион Николаевич! – обратился он ко мне. – Зайдите, пожалуйста.

Я вошел и озабоченно глянул на Машку. Я боялся, что беседа с майором выбила ее из колеи, но она вполне спокойно сидела на стуле, который недавно занимал я.

– Родион Николаевич! – с нотой укоризны спросил Пинхадзе. – Что же вы ничего нам не рассказали про то, что вашу девушку преследуют и что заведено уголовное дело? Я бы еще раньше успел связаться со Скворцовым.

Я пожал плечами.

– Я, Отар Георгиевич, лишь отвечал на ваши вопросы. Хотя, не скрою, мне приходила в голову мысль, что смерть Тимура могла быть и случайностью. Но счел, что это маловероятно. Вы должны понять меня правильно. Вы ведь, намеренно или нет, откровенно мне продемонстрировали, что я нахожусь на подозрении. А если это так, то как бы вы отреагировали на рассказ о маньяке-убийце?

Пинхадзе легонько усмехнулся, но мне этого было достаточно.

– Вот-вот. Вы бы решили, что я пытаюсь увести следствие в сторону. Кроме того, я и сейчас, несмотря на то, что являюсь подозреваемым, предпочитаю считать, что целью убийцы был Тимур, а не Маша.

Я прокашлялся.

– Впрочем, возможно, мы скоро сможем узнать точный ответ, – продолжил я. – Хлопотун, если это его рук дело, не исключено, что позвонит. А кроме того, я надеюсь, что у вас есть пуля убийцы, которую можно сравнить с той, которая чуть не попала в Машу.

Машка при этих словах вздрогнула.

Пинхадзе нас, наконец, отпустил, и я заметил, что его изначальное предубеждение против меня поколебалось.

Понятно, что хуже всего в этой истории приходилось Машке. Я пытался представить себе и не мог, как чувствует себя человек, на которого охотятся. Единственное, что я понимал отчетливо, было то, что, окажись я в подобной ситуации, то умер бы от страха. Но Машка, как ни странно, внешне сохраняла спокойствие. А может, это были уже безразличие и апатия человека, понявшего, что смерть неизбежна. Я и так, и сяк пытался ее успокоить, но у меня получалось плохо.

А вечером раздался новый звонок. Машка не сделала никакого движения, чтобы поднять трубку. Это сделал я, надеясь, что звонит Скворцов или вообще кто-нибудь из другой, нормальной жизни.

– Алло! – выжидательно произнес я.

– В следующий раз точно не промахнусь, – раздался в ответ знакомый скрежещущий голос.

Я положил трубку. К счастью, я стоял спиной к Машке, и это дало мне возможность сделать нейтральное лицо и придумать, что наврать. Но оригинальностью я не отличился.

Я повернулся и с глупой улыбкой проговорил:

– Ложная тревога. Ошиблись номером.

– Ну и слава богу, – спокойно отреагировала Маша, внимательно глядя мне в глаза. Потом она вытащила свой мобильник и набрала какой-то номер.

– Куда ты звонишь?

– Да так, пустяки. Не обращай внимание. Надо же себя чем-то занять, – так же невозмутимо ответила она.

Я немного расслабился. Кажется, пронесло. Ведь и правда, незачем ей знать про этот звонок и снова нервничать, лучше от этого все равно не станет.

– Олег Андреевич! – услышал я ее голос и мгновенно встрепенулся. – Нам только что звонил Хлопотун, – сказала Машка.

Черт побери, подумал я, она ведь меня снова провела. А Маша в этот момент внимательно выслушивала ответ Скворцова.

– Так вы успели записать этот разговор? – спросила она. – И дело перешло от Пинхадзе к вам? Нет?

Я чувствовал себя полным идиотом.

– А, понимаю, – продолжала Маша. – Я уверена, что вы сделаете все, как надо. Спасибо.

Машка бросила мобильник на стол. Я сидел, притихнув, а она осуждающе на меня смотрела.

– Родик! Не надо больше мне врать. Сильнее меня уже не испугаешь. А я должна знать правду.

Я виновато опустил голову.

– Хорошо, – сказал я. – Ты будешь знать столько же, сколько и я. Просто мне не хотелось чувствовать, что я тебя добиваю.

Машка ласково провела ладонью по моей голове.

– Я догадалась, что ты хотел сделать, как лучше.

А у меня вдруг возникла мысль…

– Ты знаешь, – начал я, – я тут подумал и решил, что цель Хлопотуна, может, совсем не в том, чтобы тебя убить.

Машка с удивлением на меня посмотрела.

– Да-да, – с еще большей уверенностью продолжал я. – Давай рассмотрим все по-другому. Опираясь на голые факты. Мы имеем дело с человеком, у которого патологически перевернуто мышление. И человеческая жизнь для него вряд ли что-то значит. Это факт номер один. Факт номер два. Хлопотун ведет себя очень ловко и хитро, тщательно продумывая действия и заметая все следы. Факт номер три. У него есть какая-то редкая иностранная снайперская винтовка, которая уже дважды выстрелила. И тогда возникает вопрос. А что, собственно говоря, помешало такому умному и хорошо вооруженному человеку тебя убить? Простая случайность и отсутствие опыта стрельбы? Но разве не странно, что дилетант, якобы до этого не имеющий навыков убийства, имеет именно такое необычное оружие, а не какой-нибудь охотничий «Сайгак». Хлопотун, конечно, сумасшедший, но только в мироощущении, а не в практических действиях.

– К чему ты ведешь? – с нарастающим интересом спросила Машка.

– А к тому, что, если бы он действительно хотел убить, то давно бы убил. – Я на мгновенье задумался, чтобы сформулировать мысль получше. – Ему, если хочешь знать, нужно не твое мертвое тело, а твоя сломанная душа. За ней он охотится. Хлопотун хочет тебя сломать и подчинить себе.

– Бог ты мой! – с сомнением воскликнула Машка. – Ну ты и напридумал. Да на что это ему?

Я недоуменно пожал плечами. Я не был уверен, что Машка меня поймет.

– Маш! – проговорил я. – Я, наверное, тоже не совсем нормален, но мне кажется, что все очень просто. Хлопотун ведь в своем письме уже косвенно признался тебе в любви. Он как мужик возжаждал тебя. И добивается этого теми способами, которые подсказывает ему больной рассудок. Хочет, чтобы ты ему полностью принадлежала. Сломанного человека подчинить легко. Завтра, скажем, подойдет к тебе где-нибудь эдакий обаятельный мужчина и заговорит приятным голосом. Не жабьим, как у Хлопотуна по телефону, а ласковым. Как у Виктора Юрьевича.

Машка укоризненно на меня посмотрела.

– А ты и растаешь. А он и посочувствует, и дельный совет даст. Не то что я. А убить он всегда успеет, если выхода не будет, только ведь убийство – это необратимо.

– Родик! – довольно серьезно спросила Машка. – Ты когда-нибудь у психиатра был?

Я засмеялся и отрицательно покачал головой.

– Можешь иронизировать сколько хочешь, но я не исключаю, что прав. Думаю, вообще нужно рассказать об этой идее Скворцову. – Я перешел на более серьезный тон. – Кстати, о чем ты с ним чирикала?

Машка неопределенно хмыкнула.

– Я, в отличие от тебя, врать не стану. Я выясняла, не перешло ли к нему дело твоего начальника. Но он ответил, что пока нет. Это произойдет только в том случае, если совпадет пуля, убившая Тимура Арсеньевича, с той, которой стреляли в меня. А пока он сказал, что добился усиления моей охраны еще на двух человек.

– А про пушку Хлопотуна не спрашивала? Может, удалось что-то откопать?

Маша пожала плечами.

– Да мне и в голову не приходило этим интересоваться.

На следующий день я не мог не пойти на работу. В принципе, мне нужно был явиться еще вчера, но я провел почти целый день в милиции. А мне надо было принять дела Тимура и, пока не поступило иных указаний, начать выполнять его обязанности. Кроме того, я не хотел возникновения ненужных толков и предположений. Сотрудники не знали об истории с Машкой и не понимали подоплеку моего отсутствия в предыдущие дни. А если бы я и после убийства босса перестал появляться на работе, это без сомнения породило бы кучу вредных слухов. У меня не было сомнений, что тот же «доброжелатель» или «доброжелатели» уже распространил по фирме версию о том, что в преступлении мог быть замешан и я.

Сесть в кабинете Тимура я не рискнул, хотя основная часть телефонных звонков шла к нему. Я, как обычно, расположился у себя и через некоторое время схватился за голову. Телефон трезвонил не переставая, и это учитывая то, что звонки проходили сортировку у Генриетты. Я тонул в череде бесконечных вопросов, соболезнований, разговоров о процедуре похорон и т. п. Наконец, я взмолился и попросил Генриетту полчаса меня ни с кем не соединять.

Минуту я просто сидел, тупо глядя на дверь напротив, а потом набрал номер Скворцова. Тот обрадовался, услышав мой голос.

– Родион Николаевич! – бодро начал он. – Вам совершенно невозможно дозвониться. Ни на городской телефон, ни на мобильник.