Следует оценить и ответы императрицы, опубликованные в «Собеседнике»; они демонстрировали не только пример ее подлинной просвещенности, глубину проникновения в исследуемую тему, но и специфику диалогизма, идущего от власти. Многие расценивали и расценивают ее ответы сугубо негативно, так как их сухость, краткость и четкость делают сам диалог весьма условной формой. «Только ответы эти такого рода, что большая часть из них уничтожает вопросы, не разрешая их; во всех почти отзывается мысль, что не следовало об этом толковать, что это – свободоязычие, простершееся слишком далеко»[32]. Эта мысль созвучна и выводам современных ученых: «…своими ответами императрица пресекала всякую возможность дальнейшей полемики»[33].

Наверное, существует особая тональность, когда речь идет об общении с первым лицом государства. Постараемся быть объективными. Все ответы императрицы содержат тон превосходящей уверенности и серьезности, не допускающий раздражения и окрика, характерного исполнительской чиновничьей власти; в них наличествует и элемент превосходства высшего лица, и ум, и ирония, свойственные многим пишущим интеллектуалам. Это был диалог двух разных по статусу, но равных и по интеллекту, и по чуткости к слову, и по способности к рефлексии людей. Но это не был диалог (как мы уже отмечали) в современном смысле развития идей в ходе создания общего герменевтического поля универсального понимания[34]. «Вообще, если мы можем удивляться в этом случае смелости Фонвизина, то тем более должны удивляться искусству государыни, с которым она умела отклонить своими ответами самые прямые вопросы и в ответах на самые щекотливые из них давать чувствовать, что они неуместны и не могут ожидать прямого решения. Только на один вопрос отвечает она прямо и решительно, не уклоняясь от сущности дела»[35].

Ответы императрицы показывают и проницательность, и умение отличать вопросы, касающиеся всех и могущие быть общезначимыми объектами общественной дискуссии от тех, которые лучше оставить для специального научного или профессионального обсуждения, изъяв из широкой дискуссии. Следует подчеркнуть, что именно ее ответы показали, что должно было стать объектом дискуссии (войти в разряд «вечных»), а что из диалога власть – писатель было изъято (практически навсегда).

Приведу несколько примеров из текста, которые демонстрируют высокую планку обсуждения «на равных». Так четко и лаконично Екатерина осадила шпильку Д.И. Фонвизина о том, что никто не знает и не следует законам в нашем отечестве: «В.: «Отчего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?» О.: «Оттого, что сие не есть дело всякого»[36]. Кажется, что власть четко указывает обществу не вмешиваться в несвойственные ей сферы, пусть законы изучают и создают юристы, а не все, кто этого хочет. Какая историческая ирония видится нам в этих словах: именно эта юридическая сфера стала любимым объектом обсуждения в нашем интеллектуальном дискуссионном пространстве. Не было ни одного славянофила или западника, который бы ни коснулся вопроса о правах и законах в нашей стране, хотя профессионально этой темой практически никто не владел.

Очень хлестко и не менее иронично звучит ее ответ на самый острый вопрос – весьма показательный и для времен Екатерины, и для времен Николая I: (В.: «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют, и весьма большие?»)[37]. О.: «Предки наши не все грамоте умели. NB. Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели»[38]. Можно подумать, что она не поняла вопрос или не уловила иронии вопрошателя, но ремарка служит не менее ироничным ответом ему – «свободоязы-чие» – этого тоже не было в неграмотном (непросвещенном) веке минувшем, а в просвещенном – екатерининском – не стало наказуемым[39]. Хотелось бы обратить внимание и на то, что Фонвизин не только не был удовлетворен ответами, но и не все из них он мог адекватно оценить в силу аксиологических и личностных различий, лежащих между ними.

Но, пожалуй, самым главным стал ответ на вопрос о сути русского национального характера. На важнейший вопрос Д.И. Фонвизина: «В чем состоит наш национальный характер?» последовал лаконичный, но емкий ответ бывшей принцессы Софьи Анхальт-Цербской. «В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корне всех добродетелей, от творца человеку данных». В этом ответе закладываются основы будущей официальной концепции национального патриотизма: ум, послушание и вера. Екатерининская триада русского характера позднее нашла продолжение и развитие и в официальной позиции государства 1830 – 40-х годов, и в славянофильском ее прочтении: самодержавие, православие, народность.

1.3. XIX век. П.Я. Чаадаев о национальном самосознании:

от диалогов с верховной властью к общественным дискуссиям и бинарному сознанию

Размышления о специфике русского национального самосознания, сформированного в зеркальных бликах фонвизинской и карамзинской истории, зачастую связывают с именем П.Я. Чаадаева, действительно «нечаянно» развернувшего широкую общественную дискуссию и обозначившего известную оппозицию между славянофилами и западниками.

П.Я. Чаадаев определен как всё нашей интеллектуальной культуры, нашей историософии, а через нее – антропологии и социальной философии. «Потому и поныне длящиеся споры о теоретическом содержании и социальном статусе русской философии: является ли она, по образцу европейской мысли, особого рода знанием, или же по преимуществу выражением национального самосознания, – это споры также о П.Я. Чаадаеве – подлинном представителе русской мысли, предложившем в своих сочинениях образец «нераздельно-неслиянного единства этих двух природ философии»[40].

В русской гуманитарной традиции его фигура выглядит противоречиво: с одной стороны, чрезвычайно преувеличенно, особенно в описании его уникального вклада в философию, с другой стороны, недооценено, особенно в области «открытия» роли общественного мнения, во многом определявшего те или иные направления последующих культурно-исторических трансформаций. Он стал жертвой одного из наиболее устойчивых стереотипов о том, что возбудил «первые попытки нашего национального самосознания» в славянофильской и западнической дискуссии в 30-е годы XIX века (Н.А. Бердяев). В этой связи его пример – наглядная иллюстрация стереотипного тиражирования когда-то популярной точки зрения и исторической гиперболизации и роли отдельного человека / его творчества в этом процессе.

Значение идей П.Я. Чаадаева не в том, что он заострил внимание на вопросе о специфике русского национального самосознания в контексте историософии и провиденциализма. Дело скорее всего в том, что публикация первого «Философического письма» мощно и в одночасье перевела регистр обсуждения уже давно озвученной темы-проблемы на уровень широкой общественной дискуссии.

Ранее мы отметили, что проблема «первых попыток» в определении русского национального самосознания и его первой «идеологии» была четко сформулирована в пушкинском «Современнике», который вышел за несколько месяцев (июнь 1836 г.) до знаменитой публикации в «Телескопе» (№ 15, октябрь 1836 г.)[41]. Именно там было заострено внимание на тех проблемах и темах, которые позже описал П.Я. Чаадаев. Второй номер журнала можно назвать опережающим ответом на еще не озвученные чаадаевские вопросы.

Опубликовав в журнале вопросы Д.И. Фонвизина, А.С. Пушкин как будто «пальцем показал» на текст, невольно позволяющий читателю увидеть другие способы разговора о русском самосознании, истории, прошлом и будущем. Пушкинский «Современник» обнажил своеобразную повторяемость тем и идей русских интеллектуалов XVIII – начала XIX вв., соединив Д.И. Фонвизина и П.Я. Чаадаева в едином идейном хронотопе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Эти два выражения до определенной степени следует считать синонимами, несмотря на латинский корень, перевести это слово ни на один язык мира не удалось. Поэтому во всех европейских словарях слово intelligentia (по латыни «понимание», «способность к пониманию») стоит с пометкой (рус.). «По внутренней форме слово интеллигенция – от лат. intellegentia – означает высшую ступень сознания, самосознания», и русская интеллигенция – уникальный случай, когда «класс» (или «прослойка» – это уже другой вопрос) выделен в обществе и назван по этому признаку»//Степанов Ю.С. «Жрец» нарекись, и знаменуйся: «Жертва» (к понятию интеллигенция в истории российского менталитета)//Русская интеллигенция: История и судьба. М.: Наука, 2000. С.17. Ни для кого не секрет и то, что отличие русской интеллигенции от западных интеллектуалов вполне условное, так как наша интеллигенция – явление, «порожденное западной культурой» (Б. Успенский), является тем культурным образованием, к которому была приобщена небольшая когорта людей под влиянием петровских реформ//Malia M. What is the intelligentsia?// Daedalus, v.89, 3, The Russian Intelligentsia (Summer, 1960). PP. 441–458; Pips R. The Russian Intelligentsia. New-York and London: Columbia University Press, 1960; Raeff M. Origins of the Russia n Intelligentsia. N. Y.: Harcourt, Brace&World, Inc., 1966.

Наиболее полно полемика вокруг указанной проблемы русской интеллигенции отражена в коллективной монографии: Русская интеллигенция. История и судьба/сост. Т.Б. Князев-ская. М.: Наука, 2000, 423с.

Alyssa DeBlasio одной из дискурсивных особенностей русской мысли назвала два нарратива: светский и религиозный, в дисциплинарном отношении представленных как оппозиция религиозной и светской философии в России. Причем зачастую эта оппозиция рассматривается в категориях истины и лжи, с правом приписывать одному дискурсу способность выражать смысл русского сознания, другому – опровергать. Эти рассуждения, как нельзя лучше вписаны в наше представление о маятнике бинарного сознания. Следует лишь добавить, что соревнование за «правильный нарратив» означало лишь право стать лидером и занять место другого//Подр.: DeBlasio Alyssa. The end of Russian philosophy: Tradition and Transition at the turn of 21st century. PALGRAVE MACMILLAN, USA, 2014. PP. 16–18.

Малия обозначил все разновидности интеллигенции 30–80-х одним выражением «классическая интеллигенция»//Malia M. Ibid. P.442.

О полисемантичном использования термина секулярный, как имманентной характеристики рациональной идеи, с одной стороны, и ментальной противоположности религиозному состоянию, с другой, см.: Taylor C. Western Secularity // Rethinking Secularism/ed. Craig Calhoun, Mark Juergensmeyer, and Jonathan Van Antwerpen. New York: Oxford University Press, 2011; о различении секулярзации как исторического процесса обмирщения, уменьшения влияния Церкви на государство и общество и как мировоззрения, идеологии см.: Cox H.G. The Secular City: Secularization and Urbanization in Theological Perspective. Coller Books, 1965 and others.

Бинарной структуре мышления посвящены труды современных западных и отечественных исследователей. Среди них работы: Иванов Вяч. В. Бинарные структуры в семиотических системах // Системные исследования. Ежегодник-1971. М., 1972; Уваров М.С. Бинарный архетип. СПб.: изд-во БГТУ, 1996, 214 с.; Bruner J. Acts of Meaning. Four Lectures on Mind and Culture. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1990; Fauconnier G. & Turner M. The Way we Think. Conceptual Blending and the Mind’s Hidden Complexities. New York: Basic Books, 2002; Zlatev J., Racine T., Sinha C., & Itkonen E. The Shared Mind: Perspectives on Intersubjectivity. Amsterdam/Philadelphia: Benjamins, 2008; Zlatev J. The Semiotic Hierarchy: Life, Consciousness, Signs and Language, Cognitive Semiotics, 2009, № 4. PP.169–200.

Как отмечал В.М. Живов, такой оппозиции не могло быть в средневековье, так как и светские, и духовные элементы мыслились как части единой культуры; «поэтому приложение к тем или иным произведениям атрибута светское по существу анахронично и основано на дурном пристрастии к бинарным оппозициям» // Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 321.

Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения (Репринт). Архангельск, Сев. – Зап. кн. изд-во, 1990. С. 146.

Лотман Ю.М. Механизм смуты (К типологии русской истории культуры) // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПб, 2002.С. 40.

Ученый и власть. Круглый стол журнала «Человек» и Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов//Человек. 2010, № 3. С.67–85.

Сухомлинов М.И. История Российской Академии. Т. 1. М. 1874. С. 1 3.

Там же. С.16–17. Сюда входили и писатели, ученые-специалисты, и почетные члены (например, князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический), хотя первоначально такого звания не было, и потому все они звались академиками.

Общим местом является крайне пренебрежительное отношение Петра к литературе и искусствам, от которых не отказывался лишь потому, что на Западе они имели место.

«…При Екатерине II… на смену конгломерату элементарных училищ… пришла первая государственная школа…Система постоянно расширялась… К концу правления Николая в Российской империи насчитывалось до 10 тыс. школ и 50 тыс. учащихся.… При Петре I количество почтовых отправлений не превышало несколько десяток тысяч в год.… К середине 60-х гг. XIX в. оно выросло до 42 миллионов, причем большая часть этого роста пришлась на первую половину века» / Шипилов А.В. Великая литература как большой бизнес // Человек. 2005. № 4. С. 123.

Цит по: Сухомлинов М.И. История Российской Академии. С. 14–15. Национальное самосознание, отраженное в имперском проекте николаевского времени: самодержавие, православие, народность (концепция графа С.С. Уварова сер. 30-х годов XIX века) значительно позже стало объектом рефлексии русской интеллигенции славянофильского направления.

Сухомлинов описывал, как скрупулезно создавала Е.Р. Дашкова, например, статьи о дружбе, добродетельном человеке, задумчивости, напомнил читателю, что именно по ее инициативе была введена в оборот буква Ё; ею написан ряд статей на буквы Ц, Щ, Ш. // Сухомлинов М.И. Екатерина Дашкова // История Российской Академии.

Российская Академия // Современник. 1836. Т.2. С.7.

Там же. С. 9.

Полное название: Собеседник любителей Российского слова, содержит разные сочинения в стихах и прозе Российских писателей. СПб, иждивением Императорской Академии, 1783–1784 году. Далее – «Собеседник».

Добролюбов Н.А. «Собеседник любителей российского слова». Издание княгини Дашковой и Екатерины II, 1783–1784 // Современник. Т. 59. Отд. 2. 1856. С.41.

Трудно представить более нелепую тягу к подражанию, чем описанную в письме некоей дамы, которая просит редакцию воздействовать на ее «отсталого мужа», который не только «из Парижа накладок выписывать» запрещает, но, что еще ужаснее, не хочет позволить ей завести любовника, «он, конечно, видит, что в хороших сосиететах за порок не почитают махать от скучных мужей, и что напротив, таких женщин везде очень хорошо принимают, а если бы маханье было порок, то бы все конечно их в хороших домах не ласкали»//Собеседник. Ч.1. С.85.

Собеседник. Там же. Ч. 1.С. 160.

В «Современнике» статья подписана буквой В.

Там же. С. 214.

Одоевский В. Ф. О вражде к Просвещению, замеченной в новейшей литературе // Современник. 1836. Т. 2. С. 211.

В журнальном варианте: «Вопросы и ответы с приобщением предисловия». В предисловии название дано полностью, но без выделения его в качестве названия // Собеседник любителей… Ч. 3. 1873. С. 162–166.

Вклад в теорию диалога наших отечественных мыслителей: В.С. Библера, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана и др. общеизвестен и неоспорим. При этом, как показала Н. В. Мотрошилова следует обратить внимание на некоторую «эзотеричность» теорий диалога в XX веке, связанную с самим феноменом «бездиалогового советского времени». Диалог развивается по внутренним законам, независимо от социальных препон или всеобщего безгласия и единодушия. См: Мотрошилова Н.В. Современные коррекции к пониманию теорий диалога и их применению в жизненном мире (опыт социологии познания) / Философские науки, 2, 2017. С. 35–50.

Краснобородько Т.И. Тема «литература и власть» на страницах второго тома «Современника» / Пушкин: Исследования и материалы. Т.13. Сборник научных трудов. Л.: Наука. 1989. С. 128.

Российская Академия // Современник. Там же. С.13.

Сегодня все могут прочесть «Записку о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н. М. Карамзина, жестко и нелицеприятно критиковавшего историческое поведение многих государей, в том числе и самого императора Александра I; трудно представить на его месте нашего современника – ученого или историка, написавшего в наше либеральное время интонационно схожий текст о новой власти и новой России и получившего «благосклонное» одобрение от первого лица в государстве.

Все ссылки на труды Л.Н. Толстого даны по: Толстой Л.Н. Полное собр. соч. в 90-т. т. М., Л.: Гослитиздат, 1928–1958; в круглых скобках: Толстой, указание тома и страницы.

Добролюбов Н.А. Указан. соч. С.69.

Краснобородько Т.И. Указан. соч. С. 129.

“Да, конечно, монолог, диалог и полифония – это сегодня общезначимые культурологические символы и даже философские понятия с почти установившимся категориальным статусом. Однако естественной субстанцией, в которой зарождались и разворачивались эти бахтинские сюжеты, был, как известно, язык, причём язык сначала – как конкретная реалия культуры и лишь затем – как обобщённо-философская категория” / /Гоготишвили Л.А. Философия языка М.М. Бахтина и проблема ценностного релятивизма // М.М. Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. C. 143. Необходим был длительный период, чтобы такой язык сложился и стал фактором культуры. Диалогика сформировалась, по словам В.С. Библера, когда произошел кардинальный сдвиг от естественнонаучного знания к гуманитарно-фило-логическому // Подр.: Библер В.С. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры. М.: Прогресс, 1991. С. 10–15.

Добролюбов Н.А. Указан. соч. С. 69.

Собеседник любителей русского слова… Ч.3. 1783. С. 163.

“Ответ” интеллектуальная публика пушкинских времен уже прочла в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (первое издание в 1833 году).

Собеседник. Указан. соч. С.165.

Это не мешало ей казнить, ссылать и запрещать инакомыслие своих подданных.

Ермичев А., Златопольская А. П.Я. Чаадаев в русской мысли. Опыт историографии// П.Я Чаадаев. Pro et contra. Личность Петра Чаадаева в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология, ред. Ермичева А.А., Златопольской А.А. Санкт-Петербург 1998. С. 10.

Не стоит забывать, что чаадаевское письмо, написанное на французском языке, как и многие его идеи, было хорошо известно образованному кругу российской интеллигенции до октября 1836 года. Лишь публикация на русском языке стала «выстрелом в темную ночь» (А. Герцен). Скорее всего, здесь роковую роль сыграли не только типографский шрифт журнала, но и сам русский язык, не приспособленный для обсуждения давно известных «французских» бунтарских тем. Французский язык, демонстрировавший философские идеи автора без всякого раздражения, по-русски зазвучал угрожающе-бунтарски, непатриотично и весьма обидно.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1 2 3

На страницу:

Перейти

3 из 3