Zападня

Вячеслав Шалыгин

Zападня

19.10.2015. Этот день навсегда останется в истории как «День Страха». Ведь после 19 октября 2015 года именно страх стал главным мотивом поступков всех людей на планете. Кого-то он вогнал в депрессию, кого-то довел до отчаяния, а кого-то, наоборот, обозлил и настроил на сопротивление. И причиной этого страха стало Абсолютно Неведомое, которое принялось медленно, но верно расползаться по планете. Зловещее Нечто прорывалось через бесформенные черные разломы бытия, то в одном, то в другом месте, и устанавливало вокруг точек прорыва свои, порой совершенно непонятные людям правила игры.

Сначала точка прорыва (это место назвали «зоной разлома») была одна – посреди кенийской столицы Найроби вдруг взметнулся гигантский грязевой фонтан. Но затем появился другой разлом, третий, десятый…

Бангкок, Новосибирск, Дубай, Каракас, Детройт, Москва… это лишь часть списка крупных городов, которые вошли в двадцатку пострадавших вскоре после начала ползучего светопреставления. Меньше чем за год, к началу осени 2016, число пугающих аномальных зон увеличилось до полусотни и продолжило расти.

Нереальные амплитудные землетрясения, странные «застывшие» извержения вулканов и невообразимые по силе и продолжительности песчаные бури. Необъяснимые стремительные наводнения в маловодных регионах и тлеющие без пожаров земли. Болота, полные невозможных тварей, и странные территории, где время меняло свой ход. Города, в которых нельзя было найти нужный дом, потому что здания постоянно перемещались, как шашки на доске, и города, в одночасье сраженные морозом посреди жаркого лета. Это лишь краткий список проблем, которые встречались на территориях вокруг разломов реальности.

Поначалу власти предержащие пытались изолировать аномальные территории и как-то их изучать, но затем плюнули и пустили дело на самотек. Слишком много стало аномальных зон и слишком уж разные, не поддающиеся никакой систематизации события происходили на этих территориях. Ни в одном из мест прорыва Неведомого в нашу реальность сценарии его вторжения не повторялись. Единственным объединяющим нюансом на первом этапе глобальной катастрофы стало ощущение, что каждый раз из непонятных сопредельных пространств, времен или измерений в наш мир прорывалось худшее, что мог создать или накопить смежный мир.

И еще два проблемных момента. Первый: никто не мог угадать, где в очередной раз рванет, поскольку не существовало никаких примет-предвестников, что именно здесь образуется разлом. И второй: иногда нельзя было понять, в зоне разлома ты или нет. Даже находясь вблизи ее центра. Ведь бывало, что из разлома бытия не выползало ровным счетом ничего и законы мироздания вроде бы не менялись, но все равно в зоне вокруг него жить становилось невыносимо.

Впрочем, со временем вторую проблему удалось худо-бедно решить. В этом помогло знание, которое, как известно, сила. В данном случае – сила, необходимая для выживания. Этим знанием стали общие признаки точек разлома мироздания: подавление всех видов радиосвязи, наличие в центре аморфной черной кляксы – собственно места разлома, и загадочные однотипные вещицы – размером с ладонь квадратные металлические пластины непонятного большинству людей назначения. По одной, две, а иногда и по пять таких штуковин обязательно находили в пределах аномальный зоны вокруг каждого разлома, через который в очередной раз прорвалось Абсолютно Неведомое. Какое-то время спустя этим вещицам придумали название – «пакали», но их назначение и свойства еще долго оставались загадкой. До тех пор, пока в этот вопрос не внес ясность созданный бизнесменом Кирсановым Центр Изучения Катастроф. Именно ЦИК с самого начала (а кое-кто поговаривал, что и задолго до начала Сезона Катастроф) активно занимался проблемой разломов и очень скоро превратился в единственную реальную силу, способную если не противостоять разрушению мира, то хотя бы помочь человечеству найти свой путь по лабиринту, созданному из осколков мироздания.

Так все и началось. Мир то ли перевернулся, то ли вывернулся наизнанку, не имеет значения. Важно лишь то, что миру пришлось принять новые правила существования. Правила жестокой игры на выживание. Игры, названной ее участниками Сезоном Катастроф.

Пролог

Москва (Точка Х), 26.10.2015 г

(Седьмой день Сезона Катастроф)

Холодный нудный дождь лил уже почти неделю. Зарядил 20 октября утром, около восьми, и с этого момента не прекращался. Шел, шел и шел. Без пауз, монотонно, не усиливаясь и не ослабевая. Он словно хотел в первую очередь свести город с ума скучной барабанной дробью, а уж после этого утопить.

Впрочем, свихнуться от психической атаки дождя никто не успел. На третьи сутки кое-кто приуныл, но и только. Все потому, что вечером третьего дня стало не до хандры. По всей Москве засорились ливневки, небесная влага прорвалась в коллекторы и метро, затопила подземные коммуникации, и город стал походить на растревоженный муравейник.

А к исходу четвертых суток вода поднялась на полметра выше дорожных бордюров, и город забился в судорогах, как тонущий в холодном море пловец. Агония длилась весь пятый день и завершилась, как, впрочем, и положено, летальным исходом. Ближе к утру шестого дня погасли окна домов, на улицах вырубились последние фонари, и Москва превратилась в мертвый каменно-стеклянный архипелаг.

Дождь никак не отреагировал на капитуляцию города. Он в прежнем ритме поливал серые дома-островки, наполнял водой ставшие каналами улицы и дворы-озера. Дождю показалось недостаточным утопить город, он желал еще и похоронить его под многометровой толщей воды. И не было никакой возможности ему помешать. Оставалось смириться и уйти. Вернее – уплыть.

Большинство жителей так и сделали, но некоторые остались. Зачем? Ответа на этот вопрос не было ни у кого.

Сержант ППС Дмитрий Колесников в сотый раз взглянул на равномерно серое, без просветов небо и зябко поежился. Зачем он остался в утонувшем городе? «По долгу службы», как выражался командир? Ничто не мешало написать рапорт и умотать куда подальше и где посуше. Из любопытства? Тоже нет. Тогда зачем? А вернее – почему?

«Нет ответа. – Сержант вздохнул. – Наверное, просто растерялся, притормозил, а когда очнулся – поздно стало дергаться. Так что придется тянуть лямку до упора. В любом случае навечно тут не оставят. Когда все кругом окончательно зальет, переведут хотя бы за Кольцевую. А то и вовсе в Калугу или Ярославль».

Колесников чуть сдвинул капюшон к затылку и попытался разглядеть далекий горизонт сквозь серую дождевую мглу. В другую погоду с крыши высотки наверняка открывался хороший вид. Но сегодня сержант видел только плоские, блестящие от влаги крыши ближайших зданий. Пялиться на них было удовольствием сомнительным, но служба есть служба. Пост на крыше считался теперь чем-то вроде матросской вахты на марсе. Высоко сижу, далеко гляжу, с помощью бинокля все вижу. Ну, почти все. Насколько позволяет завеса дождя.

В кармане спасательного жилета неожиданно затрещало и зашипело. Это вдруг ожила рация. По неизвестным науке причинам с радиосвязью в городе с каждым днем становилось все хуже и хуже. Сотовая умолкла на третий день потопа, специальная – на четвертый, а со вчерашнего дня работали только простейшие «уоки-токи» (как ни странно), да и то изредка. За сегодня Колесников лишь однажды сумел выйти в эфир. Вполне возможно, что сейчас рация подала признаки жизни в последний раз.

– Колесо… на борт… – пробилось сквозь треск помех.

Сержант на всякий случай ответил «есть, понял» и спустился с крыши на второй этаж. Покидать здание ему пришлось тем же путем, которым он в него проник – через окно лестничного марша между первым и вторым этажами. Ниже плескалась вода.

Колесников выбрался на козырек парадного и уселся в причалившую к нему сине-белую резиновую лодку с подвесным мотором. Суденышко было новое, лишь позавчера переданное в ведение полиции одним из спортивных магазинов, но уже имело десяток заплат на местах пулевых пробоин.

Патрульно-постовая служба по-прежнему была «и опасна, и трудна». Даже более трудна, чем прежде. Освоить управление новым транспортом оказалось не так-то просто, да и тактике поимки преступников на бескрайних водных просторах и в бесчисленных «фьордах» архипелага Москва полицейских прежде не обучали. Разумеется, преступники мгновенно учуяли, что полиция дает слабину, и совершенно распоясались. Дать отпор патрулю теперь был готов каждый второй мародер. Отсюда и результат. Непонятно, как стражи порядка вообще не утонули, получив столько дырок на один борт.

Короче, народу в Москве поубавилось, но работы и трудностей только прибавилось. Не расслабишься. Да еще дождь этот бесконечный!

– На Ильинке шухер, – сообщил напарник Колесникова. – Какие-то крысы в Минфин забрались.

– Что им в министерстве понадобилось? – удивился сержант.

– Я почем знаю? – Напарник пожал плечами. – Что мне Серега крикнул, то и тебе докладываю. Общий сбор на Ильинке.

– Сереге хорошо, он на этом… как его…

– На гидроцикле. – Напарник смахнул с лица дождевые капли и поправил капюшон плаща. – Да, прикольно. Летает, как пуля. Потому и посыльным назначили.

– Вот именно – сам как пуля летает, но под пули не лезет, – уточнил свою мысль Колесников.

– Не сдувайся, Колесо, и мы прорвемся, – подбодрил напарник и вывел судно на условный фарватер – середину бывшей улицы Варварка, а затем направил его по крутой дуге в створ Никольского переулка.

В момент, когда до перекрестка с Ильинкой оставалось метров сто, вдалеке прогремело несколько взрывов. В том, что это не гром, можно было не сомневаться. Грохот был не раскатистый. А еще следом за взрывами зазвучали полицейские сирены и взревели лодочные моторы.

Катер сержанта Колесникова влетел в акваторию Ильинки за миг до того, как несколько новеньких гидроциклов поравнялись с перекрестком. Каким образом лихие гонщики ушли от столкновения с полицейским суденышком, осталось для Колесникова загадкой. Маневренные «водные мотоциклы» обогнули катер с носа и кормы и с оглушительным ревом промчались по улице-каналу в направлении Старой площади.

Рефлексы требовали заложить вираж и броситься в погоню, но напарник Дмитрия поступил хладнокровно и грамотно. Он поддал газу и направил судно прямиком в Большой Черкасский переулок, освободив путь тем полицейским катерам, что уже мчались в кильватере неизвестных аквагонщиков. Лишь после этого напарник сбросил ход, развернул катер, вновь вывел его на Ильинку и опять поддал газу.

Лечь на курс оказалось гораздо проще, чем удержаться на нем. Погоня подняла серьезную волну. Лодку подбрасывало и швыряло из стороны в сторону так, что Колесников пару раз едва не вывалился за борт. В третий раз сержант едва не оказался в холодной воде, когда вереница из десятка аквабайков и катеров выписала на сером, рябом от дождя зеркале воды зигзаг – погоня вырулила со Старой площади на Китайгородский проезд и помчалась в направлении бывшего русла Москвы-реки.

Дождь и брызги превратились в единую водную завесу, сквозь которую было трудно рассмотреть детали, а порой и даже крупные препятствия, но напарник Дмитрия уверенно вел суденышко в кильватере более мощных и скоростных катеров и гидроциклов. Лишь когда погоня, заложив правый поворот, вырвалась на оперативный простор разлившейся реки и против легкой надувной лодки начали работать течение и ветер, экипаж Колесникова отстал. И отставание с каждой секундой становилось все существеннее. Зато теперь патрульные более-менее нормально могли оценить ситуацию, не мешала пелена из дождя и брызг.

Мародеров, прорвавшихся сквозь полицейский заслон, было пять, и уходили они на трех гидроциклах. На хвосте у них висели шесть полицейских экипажей – три скоростных катера и три аквабайка. Перевес по всем статьям был у полиции, так что теоретически оторваться мародерам не светило, но осознали это пока только парные экипажи двух гидроциклов: того, что шел по центру, и его левого подельника. Правофланговый, одиночка, все еще надеялся оторваться и вваливал на все деньги.

Происходи все вчера вечером, развязка могла наступить довольно скоро, ведь еще в полночь Большой Москворецкий мост, что напротив Васильевского спуска, частично возвышался над новым уровнем реки. Но за ночь воды прибыло достаточно, чтобы скрыть даже ограждения моста. Теперь из реки торчали только фонарные столбы – для гидроцикла не помеха, не баржа все-таки.

Когда самый резвый из преступников очутился над следующим мостом и заложил вираж, выруливая на ставшую озером Боровицкую площадь, до полицейских, наконец, дошло, что сдаваться он не намерен. Более того – запросто может уйти. И только тогда полицейские открыли огонь. Затея бессмысленная, с подпрыгивающих на волнах катеров можно было попасть только в небо, но для очистки совести патрульные все-таки опустошили пару магазинов и только после этого сбросили скорость.

Улизнувший мародер будто бы спиной почувствовал, что погоня притормозила, и еще поддал газу. Рев его гидроцикла на запредельных оборотах прозвучал, как победный салют. Колесников покачал головой и с досадой хлопнул по надувному борту лодки.

– Наверняка самый ценный груз у него, – проронил сержант.

– Смотри! – вдруг встрепенулся напарник и вытянул руку, указывая на середину затопленного моста.

Колесникову показалось, что он видит нечто вроде замедленной съемки. Из-под толщи серой воды не слишком резко, но мощно, подняв приличную волну и в сопровождении тучи крупных брызг, поднялась странная человеческая фигура. Такая же серая, как речная вода или низкие тучи, но самое главное – не имеющая особых примет. Высокий и худощавый «серый человек» был затянут в облегающий комбинезон с капюшоном или гидрокостюм, вот и все, что можно было о нем сказать. Нет, еще он держал в руке продолговатый предмет вроде эстафетной палочки. Вынырнув и поднявшись над водой по пояс, «серый» направил предмет, словно оружие, на удаляющийся гидроцикл.

Выстрела полицейские не услышали. Они только увидели, как в пелене дождя образовалась странная прореха, а затем в метре позади улизнувшего мародера взметнулся высоченный фонтан. Крутая волна ударила аквабайк в корму, подбросила его вверх и одновременно швырнула вперед. Непонятная ударная волна оказалась настолько сильной, что гидроцикл полетел, словно подхваченный ветром пластиковый стаканчик – далеко, быстро кувыркаясь и периодически рикошетя от воды. Закончил кувыркаться аквабайк, только пролетев метров сто, уже между торчащими из воды деревьями Александровского сада. Финальным аккордом стало жесткое приводнение суденышка днищем вверх. Даже на таком расстоянии сквозь надоевший шум дождя, рев моторов и плеск волн было слышно, как подобно взрыву хлопнул по воде заглохший гидроцикл. А ведь его упрямый рулевой держался до последнего. То есть финальный хлопок он принял на себя.

– Бог шельму метит, – неожиданно ожила рация голосом лейтенанта Николаева. – Артефакт жалко.

– Что за артефакт? – Колесников удивленно посмотрел на своего напарника.

– Не знаю, – тот пожал плечами. – Может, в Минфине что-то прятали, а этот умыкнул. Теперь-то без разницы. Все концы в воду. Спасибо «Серому».

– А где, кстати… – Колесников повертел головой.

На том месте, где секунду назад стоял по пояс в ледяной воде нештатно вооруженный человек в сером гидрокостюме, теперь плескались рябые от дождя волны. Нет, бесследно «Серый» не исчез: от места, где он только что нырнул, расходились круги. Но и только.

– Интересно, кто это был?

– А тебе не по фигу? Может, спецназ какой-нибудь… ну, там, ФСО, например. Вон ведь Кремль. Короче, не наша забота.

– Отбой, всем… – вновь протрещало в рации, – …нуться на места… патрулирования.

Выполняя приказ лейтенанта Николаева, напарник Колесникова развернул катер и проложил курс обратно до Китайгородского проезда… теперь, наверное, логичнее было говорить «канала». Дмитрий некоторое время размышлял, что могли найти мародеры в Минфине, какой такой «артефакт», и что за странный «серый водолаз» помог полиции разрешить проблему, но вскоре тоже выкинул происшествие из головы. Рабочий момент. Инцидент исчерпан – забудь. Мало ли таких моментов уже было с начала потопа, и сколько еще будет?

Ведь холодный осенний дождь не унимался. Шел, шел и шел. Без пауз, монотонно, не усиливаясь и не ослабевая. Он словно хотел в первую очередь свести город с ума невыносимо скучной барабанной дробью, а уж после этого утопить…

Зона разлома 9, Пакистан(Точка Y),

16.07.2016 г. (273-й день СК)

Невысокие горы, ущелья, скалы, песок и желтая пыль, принесенная ветром из пустыни Тхал. И так на десятки километров в любую сторону. Некоторое разнообразие вносят многочисленные убогие поселки и узкие разбитые дороги, но по большому счету разнообразие это условное. Домишки похожи на те же скалы, а дороги покрыты все той же серовато-желтой пылью. Даже редкая куцая зелень поблизости от поселков и вдоль дорог не украшает пейзаж, поскольку тоже покрыта пылью. И всю эту унылую местность круглый год методично поджаривает солнце.

В общем, Восток дело пыльное и жаркое. В последнее время очень жаркое. Даже для его коренных обитателей.

Мустафа Шараф допил чай и неохотно выбрался из тени на солнцепек. До новой тени, в кабине за рулем автобуса, идти было всего десять шагов, но и на этом коротком отрезке Мустафа имел все шансы перегреться. Солнце палило чересчур сильно, а идти Шарафу полагалось неторопливо. Ведь он считал себя довольно обеспеченным человеком, поэтому и держался соответственно. Ходил несуетливо, вальяжно, посматривал на всех свысока и даже позволял себе выбирать, с кем водить дружбу, а с кем даже и не здороваться. А все потому, что такого замечательно украшенного, вместительного и почти нового (всего-то двадцатилетнего) автобуса не было ни у кого в Джеламе. Знакомые агенты записывали туристов к Мустафе за месяц до поездки. Конечно, туристов они «сватали» в основном не из Исламабада или Карачи, из провинций, но Мустафа не гнался за популярностью среди столичных жителей. Даже наоборот, он предпочитал именно провинциалов.

Столичные зазнайки не могли оценить все достоинства шедевра, в который Мустафа превратил свой автобус. Даже вездесущие, как пыль, немецкие туристы и те восхищенно цокали языками и одобрительно выкрикивали что-то на своем каркающем наречии при виде красного, обильно украшенного затейливым орнаментом автобуса. А столичные гости только ухмылялись. Но неверных Мустафа не любил еще больше, чем столичных зазнаек, поэтому предпочитал провинциалов. Они были и единоверцами, и восхищались искренне. А что платили чуть меньше… такова воля Аллаха. И вообще, всех денег не заработаешь.

Сегодняшний рейс из Джелама в форт Рохтас, древнюю крепость, местную туристическую жемчужину, построенную в стародавние времена, еще при великом Шер Шахе, обещал Мустафе неплохую прибыль и почти не задевал его сокровенных чувств. Ни в отношении любимого транспортного средства, ни в религиозном плане. Половину группы составляли исламабадские студенты (незаносчивая категория, почти как провинциалы), а другая половина состояла из чужаков, но не христиан, а одетых на западный манер единоверцев из какой-то европейской страны. Мустафа так и не понял, из какой именно. Говорили европейские мусульмане на странном языке, иногда переходили на английский, а один раз ввернули вполне понятное словечко: «чай». Мустафа как раз и допивал чай перед выездом.

Если иностранец знает хотя бы одно слово на родном для тебя языке, отношение к нему автоматически становится лучше, хочешь ты того или нет. Вот поэтому Мустафа и решил, что поездка будет приятной, расслабился и даже разрешил туристам не только сфотографироваться на фоне автобуса, но и сделать несколько крупных планов орнамента, украшавшего красный «бас». Пожалуй, люди были приличные, красть и продавать чужие творческие находки не станут.

Окончательно развеял все опасения Мустафы гид, афганец Джемаль. Он давно работал в музейном комплексе форт Рохтас и научился разбираться в людях. Мустафа Шараф доверял его мнению.

– Иностранцы сегодня – важные персоны, – многозначительно вскинув сросшиеся брови, заявил Джемаль. – Шурави.

– Ты хочешь сказать… русские? – удивился Мустафа.

– Да, большие ученые.

– Неверные?

– Нет, наши братья. Из мусульманской провинции. Город Казань. Волею Аллаха, теперь это столица всей России.

– Аллах милостив. – Мустафа все же с недоверием покосился на русских. Из шести гостей лишь двое тянули на ученых, остальные выглядели как профессиональные спортсмены или переодетые военные. И не отставные, а действующие. И сумки у них были большие и тяжелые. Вряд ли научная аппаратура так много весит. – Им нужна крепость или вход в обитель нечистого?

– Они хорошо платят, уважаемый Мустафа, – уловив, в чем суть сомнений водителя, поспешил предупредить Джемаль. – Гораздо лучше тех немцев, которые изучали крепость в прошлый нисан. И они наши братья по вере. Прошу, будь снисходителен.

– Как раз потому, что они братья, я не хочу везти их к обители нечистого…

– Мустафа, прошу, не начинай! – Гид прижал руку к груди.

– Но для тебя, уважаемый Джемаль, я сделаю исключение. Тебе нужно кормить семью. Я понимаю.

– Да пребудет с тобой Всевышний во всех твоих делах. – Джемаль заметно расслабился. – Едем? Уважаемые, прошу в автобус!

Путь до форта Рохтас обычно занимал около часа, но сегодня Мустафа не сумел уложиться в привычный график. Более того, красный автобус так и не добрался до старинной крепости, в южной части которой полгода назад внезапно открылась дверь в обитель нечистого.

Утверждать, что большая подвижная черная клякса на вымощенной камнем площади это именно дверь в жилище Иблиса, никто не спешил, но такие, как Мустафа, были в этом уверены. В отличие от исламабадских ученых, военных и приезжих экспертов, простые люди не искали доказательств. Вера в существование нечистого есть неотъемлемая часть религии в целом, а значит, не требует никаких доказательств. Пусть из черного провала с подвижными, как ртуть, краями не выбирались демоны, а в сорокамильной карантинной зоне вокруг форта Рохтас не происходило ровным счетом ничего подозрительного, само существование странного пятна было достаточным аргументом для Мустафы и его единомышленников. Аллаху ни к чему настолько противоестественное явление – от него даже не отражался свет! – а значит, это дело рук нечистого. Все просто.

А ученые и военные могут сколько угодно рассуждать, строить теории и бездействовать, вместо того чтобы оцепить оскверненное место войсками и забросить в обитель Иблиса доказательство справедливого негодования правоверных. Могуществом килотонн в двадцать. Даром, что ли, Пакистан ядерная держава?

Впрочем, сейчас не об этом. Форт Рохтас только-только замаячил на горизонте, когда Мустафа засек непонятное движение чуть южнее пункта назначения. Пыль и марево над раскаленной землей не позволяли отчетливо разглядеть, что или кто конкретно двигался, но Шарафу это движение не понравилось. С тех пор как в южном бастионе появилось черное пятно, с этой стороны к форту никто не приближался. Ученые наведывались в южный бастион через центр крепости, а местные жители обходили форт исключительно по северной тропе. Даже по восточной старались не ходить. На всякий случай.

Мустафа затормозил и попытался рассмотреть хоть что-нибудь. В отличие от местных пешеходов, у водителя выбора не было. Шоссе подходило к форту Рохтас именно с юга, потом огибало его с востока и заканчивалось у главных ворот в северной стене. Прежде чем подъезжать к форту, Мустафа должен был убедиться в безопасности маневра. Все, как его учили когда-то давно в автошколе и как параллельно научила жизнь. Если нельзя объехать опасное место – лучше вернуться. А если и вернуться нельзя, следует хотя бы проявить максимум осторожности. В юности Мустафа прошел отличную школу жизни, сначала на границе с Индией, а чуть позже и по ту сторону границы с Афганистаном. Воин-моджахед из Мустафы получился так себе, зато проводник и разведчик вышел отменный. В дальнейшей жизни оба таланта плюс природная наблюдательность и осторожность Шарафу пригодились. И не раз. Вот как сейчас.

Поначалу казалось, что клубы желтой пыли поднимаются все выше и выше, но чуть позже Мустафа понял, что это не так. Пыль взлетала максимум на пять метров. Фокус заключался в том, что пыльная завеса двигалась навстречу автобусу. Вот почему казалось, что она растет в высоту. А ведь немного раньше клубы пыли расползались во все стороны!

Такое целенаправленное движение пыли совсем не понравилось Мустафе. Он прижал автобус к левой обочине, а затем вывернул руль вправо и начал разворачиваться. На узкой дороге сделать это было непросто, в один прием не получалось, Шараф потратил на маневр лишние пять секунд, но все-таки с задачей справился. Клубы пыли только-только взобрались на дорогу, когда Мустафа врубил передачу и нажал на педаль газа.