Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Однако аналитические статьи в то время Георгий писал редко. Общение с профсоюзными активистами и трудовым людом, а больше всего непосредственное участие в пролетарской борьбе и политических конфликтах давало ему обширный фактический материал, из которого вырастали небольшие и простые по форме газетные корреспонденции, наполненные жизненной правдой. Разумеется, каждая его заметка была политически заострена, дышала страстной убеждённостью автора в правоте своего дела. Газетная работа нравилась Георгию; он приобрёл навык писать легко и быстро, что можно считать прямым результатом его привычки к постоянному и вдумчивому чтению.

Болгарский социализм вырос не только на трактатах марксистских теоретиков и пропагандистов конца XIX века. Он опирался на чувство сострадания угнетённым и бесправным, на естественное желание совестливых людей перестроить жизнь на справедливых и разумных началах. Христо Ботеву, выдающемуся поэту и революционеру, принадлежит максима, которую запомнил Георгий: «Только тот, кто жил, страдал и плакал вместе со своим народом, сможет его понять и ему помочь».

В радикализме тесняков было немало общего с жертвенным служением своим идеалам героев национально-освободительной борьбы 70-х годов XIX века, мечтавших о «святой и чистой республике» (Васил Левский) и «едином светлом коммунизме» (Христо Ботев). Тесняки столь же истово исповедовали веру в освобождение трудового народа от эксплуатации революционным путём. Их приверженность идее непримиримой классовой борьбы была столь велика, что малейшее отступление от неё считалось предательством, разоружением перед лицом врага. Все рабочие организации в стране, а не только ОРСС, считали они, должны развиваться и крепнуть под тёмно-красным знаменем партии тесняков.

Но огонь веры в собственную непогрешимость горел и в душах широких социалистов, стоявших за политическую нейтральность рабочих организаций в борьбе за близкие и понятные цели. Под патронажем БРСДП(ш. с.) сформировалось другое объединение трудящихся – Свободный общерабочий синдикальный союз (СвОРСС). Трещина между тесными и широкими социалистами с годами углублялась, их взаимная неприязнь приобретала форму ненависти, расхождение в тактике и идеологии превращалось в политическое противоборство. Спустя столетие всё это выглядит историческим заблуждением, трагической ошибкой, поскольку те и другие исповедовали марксистскую идеологию, и социальная база у обеих партий была одна и та же – рабочие, мелкие служащие, демократическая интеллигенция. А в начале века борьба между двумя социал-демократическими течениями шла нешуточная. Немалую роль в ней, вероятно, играло самомнение партийных лидеров, считавших для себя унижением сесть за стол переговоров с идейными противниками и хоть на йоту сомневаться в собственной непогрешимости. Опыт политической деятельности, в значительной степени состоящей из временных союзов и компромиссов, ещё только накапливался.

Димитров оказался, что называется, на острие этого ожесточённого противостояния. Особенно явственно проявлялось оно на медных рудниках в окрестностиях города Враца. Местная организация широких социалистов, возглавляемая адвокатом Крыстю Пастуховым, считала Врачанский округ своим уделом и препятствовала тесняцкой агитации. Но Димитрову удалось перетянуть на сторону ОРСС несколько десятков рудокопов. «Злополучным обгцедельским политиканам нигде не везёт, – торжествующе прокомментировал он это событие в газете «Работнически вестник». – Шахта „Плакалница“ была единственным местом, где у них оставалась надежда окружить себя известным числом промышленных рабочих. Но – горькое разочарование!.. Рабочие не хотят отделяться от Союза горнорабочих, они хотят быть вместе, плечом к плечу со своими братьями – горняками всей страны»16.

Однажды под Врацей на Димитрова напали какие-то бродяги, вооружённые дрекольем, и только благодаря подоспевшим рабочим удалось избежать серьёзных последствий. Возможно, нападение произошло по наущению Пастухова – ведь подобные методы устрашения политических противников не считались на Балканах предосудительными. Время от времени случались и политические убийства (это называлось гасить свечи). Не исключено, что именно личное мужество Димитрова, не прекратившего свою работу во Враце, способствовало тому, что «тесняцкая» профсоюзная секция на медных рудниках стала расти, а синдикат, созданный широкими социалистами, потерял влияние.

На XVI партийном съезде в 1909 году Димитров по предложению Благоева был выдвинут в состав ЦК партии тесняков. А накануне на VI съезде ОРСС Димитрова избрали секретарем-казначеем союза. Он сменил на этом посту Георгия Киркова, который полностью переключился на партийную работу.

К концу 1900-х годов в Болгарии насчитывалось более 330 тысяч наёмных рабочих, преимущественно батраков. Отряд промышленных рабочих насчитывал несколько десятков тысяч. Обретая классовое сознание, пролетариат учился отстаивать свои права. В конце 1911 года в рядах ОРСС состояло шесть с лишним тысяч человек, а к осени 1912-го – уже восемь с половиной тысяч. Не менее впечатляюща статистика стачечного движения. Если в 1904 году в Болгарии было зарегистрировано всего 15 стачек, то в 1910 году их число увеличилось до 218, при этом в 163 случаях организатором стачек, а иногда и руководителем, являлся Георгий Димитров.

В брошюре «Профсоюзное движение в Болгарии» он подвёл черту под «детским периодом» болгарского профсоюзного движения и сделал вывод, что оно крепко стоит на ногах. Для рабочих, лишённых самых обычных радостей жизни, профсоюз является единственной поддержкой.

Невежество и грубость нравов уступают место пролетарской морали, стремлению к знаниям, классовой солидарности.

Автор брошюры (это была его первая работа, вышедшая отдельным изданием), разумеется, не мог обойтись без критики СвОРСС. Он рассказал о случае почти анекдотическом: один из деятелей этого объединения долгое время получал денежное довольствие от Международного секретариата профсоюзов[12] для несуществующего профсоюза сортировщиков яиц. Не названный по фамилии председатель «яичного профсоюза» объявился сам и подал на Димитрова в суд за публичное оскорбление личности. После довольно длительного разбирательства суд приговорил «обидчика» к тюремному заключению сроком на один месяц, и 10 июля 1912 года Димитров был водворён в тюрьму.

Прервём здесь ненадолго повествование и оставим нашего героя на пороге его первого узилища, чтобы немного поразмышлять над пройденным им жизненным отрезком, тем более что повод для этого более чем уместный: Димитрову исполняется тридцать лет. Как случилось, что он столь решительно и, что очевидно, – бесповоротно избрал для себя путь рабочего вожака, революционера? Почему и зачем? Ведь существовали же другие варианты. Например, вполне можно вообразить Георгия Димитрова хорошо оплачиваемым мастером типографского дела. Он мог бы удачно жениться и завести приличный дом. Мог бы, пожалуй, скопив денег, приобрести небольшое печатное заведение и ежегодно приращивать его доходы умелым и культурным ведением дела. То есть, вёл бы такой же образ жизни, какой вели тысячи его соотечественников, осознавших себя европейцами и патриотами независимой Болгарии. Разве есть что-либо предосудительное в том, что человек обращает данные ему способности на удовлетворение своих потребностей и своим трудом созидает материальные и духовные ценности?

Но время от времени на историческую арену выходят люди, охваченные необоримым стремлением направить свои таланты не на себя, а на изменение и усовершенствование окружающего мира, не ожидая за это никакого вознаграждения и сознательно рискуя собственным благополучием, здоровьем и даже жизнью. Русский учёный Лев Гумилёв назвал их пассионариями (от латинского passio, что означает «страсть») и показал, что такой импульс поведения человека составляет основу «антиэгоистической этики, где интересы коллектива, пусть даже неверно понятые, превалируют над жаждой жизни и заботой о собственном потомстве». (Тут невольно вспоминается идея разумного эгоизма, высказанная в романе Чернышевского.) Димитров принадлежал именно к такому психологическому типу людей, чьи поступки диктуются мотивами, выходящими за рамки традиционного здравого смысла.

Вместо терпеливого восхождения по ступеням перспективной профессии – неожиданный переход на невысоко оплачиваемую и нестабильную должность управляющего профсоюзными делами.

Вместо нацеленности на обеспечение собственного благополучия – сострадание к униженным и обездоленным, стремление улучшить их существование.

Вместо размеренной жизни добропорядочного столичного обывателя – организация социалистической пропаганды и забастовок, чреватая неприятностями.

Вместо приспособления к действующей политической системе – вступление в ряды самой радикальной из действующих в стране партий, провозгласившей своей целью непримиримую классовую борьбу за свержение господствующего строя.

Вместо расчётливой женитьбы на девушке из хорошей семьи и с достойным приданым – брак по любви с иностранкой, уже побывавшей замужем, не имеющей никакого имущества, кроме швейной машинки, и зарабатывающей на жизнь своим трудом.

«История рабочего движения всех стран показывает, что раньше всего и легче всего воспринимают идеи социализма наилучше поставленные слои рабочих, – писал В.И. Ленин в 1899 году. – Из них главным образом берутся те рабочие-передовики, которых выдвигает всякое рабочее движение, рабочие, умеющие приобретать полное доверие рабочих масс, рабочие, которые посвящают себя всецело делу просвещения и организации пролетариата, рабочие, которые вполне сознательно воспринимают социализм и которые даже самостоятельно вырабатывали социалистические теории. Всякое жизненное рабочее движение выдвигало таких вождей рабочих…»17. Эти относительно небольшие, но влиятельные слои Ленин называл рабочей интеллигенцией.

К тридцати годам жизненный выбор Димитрова уже многократно подтверждён, образ революционера-пассионария XX века почти сформирован, хотя ещё будет дополняться новыми красками.

Настоящей тюрьмы в Софии тогда не было. Заключённых держали в бывшем медресе возле мечети (джамии) с высоким минаретом чёрного цвета. По таковой причине это помещение именовалось Чёрной джамией. Вот как описывал тюрьму сам Димитров: «От прежней турецкой мечети сейчас здесь осталось всего пятнадцать келий, в которых до освобождения Болгарии турецкие дервиши зубрили Коран и молились Аллаху и его пророку Мухаммеду. На месте мечети сейчас построена церковь, колокол которой, подаренный вором Мициевым, бьёт по десять раз на день»18.

В мрачной и сырой камере, куда поместили Димитрова, оказалось пятнадцать арестантов – юнцы, попавшиеся на мелких кражах, карманники, старики-рецидивисты и нелояльные трону журналисты. «Тебе разрешено приходить только по вторникам и пятницам, – известил он Любу. – Поэтому пиши мне каждый день, сообщай всё самое важное, что делается у наших, о чём сообщает пресса, потому что газеты сюда приносить не разрешают».

Первое свидание пришлось на пятницу. Георгий смотрел на Любу через решётку тюремных ворот и рассказывал, что живётся ему здесь совсем неплохо. Обитатели камеры покупают продукты и готовят сами, среди журналистов нашёлся превосходный кулинар. В общий котёл идёт и то, что приносят родственники. Масса свободного времени и никаких забот. Поэтому есть возможность вволю поработать. В статьях для «Работнически вестника» он собирается раскрыть порочную систему буржуазного правосудия и пенитенциарной системы. Он уже придумал название: «Письма из Чёрной джамии».

Бодрость Георгия была явно наигранной, но Люба приняла правила игры. Её очередное письмо переполняет оптимизм: «В твоём аресте, дорогой Жорж, есть хорошие и плохие стороны, но я вижу только хорошие. Меня радует то обстоятельство, что именно ты стал первой жертвой, которая принесена нами сейчас.<…> Но есть что-то, что побуждает меня благословить твоих врагов, которые твоим осуждением дали возможность ещё раз заглянуть в души наших рабочих. Как беспредельно они любят тебя! И как глубока, искренна и чиста эта любовь к их Георгию Димитрову!» В конце письма стояли стеснительные фразы: «Обо мне не беспокойся. Одно только меня смущает – денежный вопрос, всё остальное хорошо. Несмотря на усиленную экономию, денег уходит невероятно много». И горестный вздох: «Сегодня шестой день твоего заключения. Какие длинные сейчас дни. Л.»

Он знал, почему дни стали такими длинными: разлука любящих людей всегда тягостна.

Вспомнилось, как потрясло Любу известие о смерти Лафаргов. Поль Лафарг и Лаура, последняя из дочерей Маркса, счастливо прожили долгую совместную жизнь и ушли из неё вместе. Лафарг давно принял решение покончить с собой, как только достигнет семидесяти лет, когда неумолимая старость неизбежно начнёт отнимать одну за другой радости и удовольствия жизни и превращать человека в бремя для других и для себя. Лаура последовала за ним. Хотя Французская социалистическая партия и осудила поступок Лафаргов, Люба и Георгий увидели в нём величие духа и торжество взаимной любви: ведь они не дали смерти шанса разлучить их друг с другом.

Уход Лафаргов побудил Любу (Георгий знал это наверняка) задуматься о том, что когда-нибудь один из них оставит другого в одиночестве.

Именно в дни вынужденной разлуки перед ней открылась во всей реальности опасность, с которой сопряжена жизнь революционера, ведь не случайно появилась в её письме тема жертвы.

Но Люба должна верить, что с Георгием ничего плохого не может случиться. Карандаш быстро заскользил по бумаге: «Какое это счастье, милая Люба, быть социал-демократическим борцом, воодушевляться великим социалистическим идеалом. Моя судьба заключённого, окрылённого твоей любовью, – легка. Самый счастливый заключённый в этом пекле, несомненно, я. Это счастье может быть омрачено только беспокойством за тебя. Хочу, милая, чтобы ты ни о чём не тревожилась. Каждую секунду я мысленно с тобой. Будь тверда и бодра.

Горячо целует тебя твой Жорж.

Читаю сейчас второй том мемуаров Бебеля»19.

С тех пор как Георгий купил брошюру Августа Бебеля «Профессиональное движение и политические партии» и проработал её от первой до последней строчки, прошло лет пять, не меньше. А он и теперь мог процитировать по памяти слова автора: «Однако прежде всего я должен протестовать против того извращения моих мыслей, которое особенно распространено среди известной части буржуазной печати, и которое приписывает мне защиту неполитических профессиональных союзов, или, что то же, некоторого нейтралитета». В полемике с общедельцами Георгий не раз использовал встреченное в работе Бебеля сравнение «неполитических» профсоюзов с ножом без рукояти. Вслед за патриархом германского рабочего движения он неустанно доказывал, что профессиональные организации должны проводить единственно верную политику – политику классовой борьбы.

Бебель мог бы остаться лишь автором актуальных политических работ, если бы не его двухтомник «Из моей жизни». Мемуары одного из основателей Германской социал-демократической партии стали для Георгия поучительным откровением, он находил в них параллели с собственной судьбой. Родившийся в бедной семье прусского унтер-офицера мальчик испытал раннее сиротство и взросление. Выучился на токаря, участвовал в первых рабочих организациях Германии, долгие годы занимался самообразованием и искал своё место в политической борьбе. Стал первым рабочим – депутатом рейхстага и дважды подвергался суду и тюремному заключению за социалистическую пропаганду и антивоенные речи.

Нет, не случайно Люба прислала ему второй том мемуаров с припиской: «Посылаю тебе твоего любимого Бебеля»…

912–1923. Благо революции – высший закон

Тросами, рычагами по небесным мостам своими руками рай опустим к нам – вниз – на разбитую. И вот что писали поэты, философы, сбудется!

Гео Милев

Перед нелегальной поездкой в Советскую Россию. 1 921

Комета Галлея, таинственная скиталица Космоса, грозно прочертившая небо Европы в 1910 году, насытила общественную атмосферу грозовым электричеством. Множились разнообразные предсказания страшных бедствий, которые ожидают человечество, газеты пестрели военной лексикой. Но Европа веселилась, веселилась отчаянно – так торопится всё живое проживать последние тёплые деньки осени, чувствуя приближение зимы. Когда Коларов и Димитров приехали в Будапешт на международную конференцию национальных профсоюзных центров, город поразил их полицейским произволом, бешеными ценами и бесшабашным разгулом. Предметом всеобщего обсуждения стало появление шальвар – широких дамских брюк на манер восточных, придуманных то ли венским, то ли будапештским модельером.

Балканский порох

Авторство грозной формулы «Балканы – пороховой погреб Европы» приписывают Бисмарку. Иногда вместо «порохового погреба» фигурирует «пороховая бочка», но «погреб» выразительнее. Во-первых, он объёмнее и, следовательно, опаснее бочки; во-вторых, на географической карте Балканы расположены как бы под европейским домом, в подвальном помещении, или, как любят выражаться журналисты, – в подбрюшье Европы.

Но почему там оказалось столько пороху, что и до сих пор опасность взрыва не миновала? Ответ кроется в европейской политической истории XIX века, когда в связи с греческим национально-освободительным движением против Османской империи возник так называемый Восточный вопрос. Трактуя его содержание и обозревая события на балканском направлении, советские историки обычно указывали на столкновение интересов великих держав в борьбе за османское наследство и за влияние на молодые независимые государства, за контроль над проливами Босфор и Дарданеллы, за новые рынки и сырьевые источники. Это, разумеется, верно. Но оставались в тени (разумеется, из лучших намерений – «чтобы не обидеть друзей») непомерные амбиции и авантюрные замыслы правителей балканских государств, националистические настроения, охватывавшие временами значительные слои населения стран региона. Во дворцах монархов вынашивались планы конструирования «Великой Сербии», «Великой Болгарии», «Великой Греции», «Великой Румынии»; рождались и лопались неискренние союзы и тайные договоры, предполагающие расширение собственной территории за счёт соседа. Хмель молодой свободы кружил головы, порождал кураж.

Постоянно напоминал о себе нерешённый национальный вопрос. Средоточием острого противоборства между Болгарией, Сербией и Грецией стала Македония – обширная историко-географическая область, границы которой можно очертить так: верховья реки Южная Морава – Охридское озеро – Эгейское море – горные массивы Рила и Родопы. Ныне часть этой историко-географической области принадлежит Греции (Эгейская Македония), часть – Болгарии (Пиринская Македония), а часть, называвшаяся некогда Вардарской Македонией, сравнительно недавно стала независимым государством под названием Республика Македония.

Через Македонию прокатились волны многочисленных нашествий и переселений народов, в результате чего здесь образовался чрезвычайно пёстрый в этническом, языковом и религиозном отношении конгломерат с преобладанием православных славян. Македония по праву считается колыбелью славянской (староболгарской) письменности и книжности. Именно отсюда, из города Солунь (Салоники), происходили первоучители славянские – братья Кирилл и Мефодий. Святитель Климент, ученик Кирилла и Мефодия, основал Охридский монастырь, ставший крупнейшим центром славянского просвещения. Турки-османы, захватившие Македонию в XV веке, надолго прервали самостоятельное развитие славянской общности, превратив регион в плацдарм для дальнейшей экспансии в Европе.

Язык, на котором говорили македонские славяне (говорят и сейчас), очень близок болгарскому, так что учёные-слависты называли его (многие называют и сейчас) диалектом болгарского, а многие политические деятели считали македонцев (и сейчас считают) не самостоятельным этносом, а этнографической группой болгар. По болгарским данным, в 1900 году в исторической Македонии проживали болгары – 1 миллион 180 тысяч человек, турки – 500 тысяч, греки – 228 тысяч, албанцы – 128 тысяч, румыны – 60 тысяч, евреи – 67 тысяч, цыгане – 54 тысячи и т. д.[13]

Поскольку решение Берлинского конгресса 1878 года об образовании во владениях Османской империи с преимущественно славянским населением автономных областей не было выполнено в полной мере, появился прецедент для силового решения этого вопроса. Возникшая в конце XIX века Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО) добивалась создания в Македонии и Одринском вилайете (Восточной Фракии) автономии, вплоть до отдельного государства. Один из видных деятелей ВМОРО Дамян Груев провозгласил: «Мы боремся за автономию Македонии и Одринского края ради того, чтобы сохранить их целостность как этап их будущего присоединения к общему болгарскому отечеству». Организация использовала не только политические методы борьбы, но и проводила вооружённые акции, направленные против турецких властей. В глазах изображённых на фотографиях той поры суровых бородатых мужчин, живописно одетых и устрашающе вскинувших оружие под развёрнутым стягом с надписью «Свобода или смерть», читается мрачная решимость исполнить до конца свой долг.

Итак, к 1912 году пороха в балканском погребе накопилось достаточно, не хватало только искры. Эту роль сыграл союзный договор между Болгарией и Сербией, к которому было приложено секретное дополнение. Договор закрепил намерение двух государств решить македонский вопрос военным путём и поделить отвоёванную у Турции территорию. Впоследствии Болгария заключила аналогичное соглашение с Грецией.

Социал-демократы предлагали иной путь решения национального вопроса. На I Балканской социал-демократической конференции, состоявшейся в Белграде в декабре 1909 года, подробно обсуждался проект Балканской федерации – союза разноплемённых народов, исповедующих различные религии. Будучи интернационалистами, социал-демократы видели в создании федерации единственный путь справедливого решения национального вопроса на Балканах и преодоления межгосударственного соперничества, грозящего вооружёнными конфликтами.

В составе делегации БРСДП(т. с.), которую возглавлял Димитр Благоев, находился и Димитров. Он впервые выехал за границу и был в восхищении от Белграда. На коллективной фотографии участников конференции мы видим Димитрова на переднем плане, но чуть поодаль от центра, занятого партийными лидерами с внушительными бородами. Он в лёгком распахнутом пальто, из-под которого виднеется тёмная тройка, на голове мягкая шляпа, в руке тросточка.

Кроме болгар, в конференции участвовали социал-демократы Сербии, Боснии и Герцеговины, Хорватии, Словении, Македонии, Греции, Румынии и Турции. Георгий на три дня погрузился в водоворот международных проблем. Он внимал выступлениям, в которых вырисовывались контуры будущего балканского дома: федерация демократических республик, имеющих равные права, местное самоуправление, национальные языки и культуры и в то же время общий парламент и правительство, отвечающее за внешнюю политику, оборону, финансы и другие важнейшие сферы жизнедеятельности федеративного государства.

Летом и осенью 1912 года Болгария жила ощущением приближения войны. Из Македонии и Фракии приходили вести о боевых акциях ВМОРО и расправах турецких вооружённых сил с мирным населением. Газеты будоражили воображение граждан планами будущей Болгарии «от Чёрного моря до Охридского озера». Иностранные займы царь Фердинанд[14] и его правительство направляли на милитаризацию страны.

Тесняки заняли бескомпромиссную антивоенную позицию. Георгий Димитров писал в газете «Работнически вестник»: «Прикрываясь привлекательными лозунгами национального объединения болгарского народа и освобождения „порабощённых братьев по ту сторону Рилы“ – лозунгами, которые возможно реализовать только через войну с Турцией, – болгарская буржуазия руководствуется чисто эгоистическим расчётом: оправдать свою безумную националистическую и династическую политику, ради которой она годами выжимала жизненные соки из широких народных масс, и извлечь известную выгоду при эвентуальном разделе Турецкой империи»20.

Нельзя не заметить в этих словах односторонность подхода тесняков к решению запутанного национального вопроса. Будучи интернационалистами и твёрдыми сторонниками демократической федерации народов Балканского полуострова, обличая шовинизм и алчность болгарской буржуазии, они не сумели увидеть в надвигавшейся войне освободительную миссию по отношению к славянским народам, ещё находившимся под властью Османской империи.

Царский манифест о начале войны стал той новостью, которую давно ожидали. Толпы народа повалили 26 сентября 1912 года в центр Софии. Горожане радостно обнимали друг друга, качали подвернувшихся под руку солдат и офицеров и предсказывали скорую победу болгарского оружия. То здесь, то там люди принимались петь болгарский гимн, напоминающий военный марш: