Оленные люди

– Ты вот спрашиваешь про мой дом. Разве не знаешь, кому я уступил свой дом?

– Ладно-ладно, Ота. Не обижайся, – Сэмэкэ вновь налил в чашки крепкого чаю.

Дверь резко открылась. Вошел высокий смуглый парень.

– О, абага приехал! Здравствуй, абага! – парень бросился к Отакчану. От него несло перегаром.

– Вижу, вижу, возмужал. Настоящим мужчиной стал, – Отакчан приветливо пожал ему руку.

– Где пропадал, Прокопий? – нарочито строго спросил Сэмэкэ, наливая сыну чай.

– Своими делами занимался, отец.

– Был бы толк от этих твоих дел, – безобидно, скорее для вида только, пробурчал отец. – Садись за стол. Поешь.

Прокопий послушался отца. Сел за стол рядом с гостем и с аппетитом стал есть.

– Где работаешь, Порпукай? – Отакчан про себя улыбнулся, вспомнив про философа. Правда, он не представлял себе, что означает это мудреное слово. Он имя Прокопия произносил произвольно «Порпукай».

– Деньги делаю, – не моргнув глазом, выпалил Прокопий.

– Как можно делать деньги? Не могу понять этого, – изумляется Отакчан.

– Сейчас всем, кто может и не может, разрешено делать деньги. Никаких теперь запретов и гонений, как прежде.

– Можно делать нарты или седло, ну чэркэны[26], а как делать деньги, я не знаю, – Отакчан покачал седой головой.

– Сейчас время такое, абага.

– Тебе нравится это время?

– А как же? Оно по мне.

– Ну чем оно тебе нравится? – допытывается дед.

– Наше время дает всем полную свободу.

– Живи как хочешь, да?

– Вот именно. Хочешь – работай, не хочешь – хоть валяйся целый день. Даже учиться никто не заставляет. На работу тоже никто не гонит. Все прекрасно, – Прокопий, кажется, верил в то, о чем говорил.

Отакчан ничего не ответил. Молча глотнул чай из чашки. Голову подпер левой рукой и задумчиво прикрыл глаза.

– Сэмэкэ, что-то не видно, чтобы ты разбогател, – Отак-чан поднял голову, приподнялся и выразительно окинул взглядом тесный дом.

– Ты не верь словам этого шалопая, – Сэмэкэ безнадежно махнул рукой, не глядя на сына.

– Нет, отец, я правду говорю, – сын вскинул удивленные глаза на отца.

– Не морочь голову всякой ерундой, – устало ответил отец.

Отакчан понял, что такие споры у них бесконечны.

– Отец, вот увидишь, мы скоро разбогатеем. Сказал же большой начальник: «Обогащайтесь!»

– Да ты не слушай того начальника, как ты говоришь, большого. Сам-то он, конечно, разбогател, на то и начальник. Но запомни, не работая нигде, можно разбогатеть только нечестным путем, – Отакчан дал понять, что не верит ни Прокопию, ни тому начальнику.

– У меня будет много денег. Тогда построим себе дом, – Прокопий пропустил мимо ушей слова старика.

– А мне построишь дом, Порпукай? До старости лет пасу оленей, да что-то даже избы своей не имею…

– Это твои Советы тебя, дед, довели до нищеты, – Прокопий вызывающе приосанился.

Отакчан тихо засмеялся и сказал:

– А при Советах все трудились. Не было ни одного человека, шатающегося без дела, как ты сегодня.

– Тогда людей сильно гоняли. Многих судили, тунеядцами обзывали, – огрызнулся Прокопий.

– Правильно поступали. В наше время молодежь трудом воспитывали. Ну-ка протри глаза и посмотри, что творится вокруг, – постепенно голос деда Отакчана окреп.

– Веселая жизнь у нас пошла. Разве это плохо?

– Одни песни да танцы… Праздной жизнью пускают пыль в глаза. Таким дешевым путем создают видимость благополучия. Неужели не замечаешь этого, Порпукай?

– При прежней жизни, когда коммунисты да Советы держали власть, принудительным трудом вышибали всякое инакомыслие. Тяжело было всем, – парень продолжал гнуть свое.

– Мою страну ты не трогай. Я был счастливым при Советах. Свободным человеком чувствовал себя. А у тебя однако голова совсем пустая.

– Кто знает, может и так. Вот мой отец тоже до сих пор верен Советам, – Прокопий бросил насмешливый взгляд на Сэмэкэ.

– Порпукай, скажи мне, у тебя какое образование? – дед Отакчан неожиданно сменил нить дискуссии.

– Школу окончил. Аттестат при мне. Правда, прошло много времени с тех пор. Слыхал, дед, такую песню: «…Это было недавно, это было давно»? – вдруг мягким голосом напел Прокопий. Потом продолжил: – Вот так же, как в песне поется, это было давно. Я толком не помню даже, в каком году получил аттестат-то.

– Почему не поехал учиться, как все?

– Была поначалу такая мыслишка у меня. Но не на чем было уехать. Самолета не было все лето. Так и осел.

– Грустная у тебя история, как смотрю. Ни работы, ни образования, как думаешь дальше-то жить? – у деда голос явно смягчился.

Ему в самом деле жалко стало Прокопия. Вспомнил, как радовался друг Сэмэкэ, когда родился его первенец. Жизнь не сложилась у бедного. Куда катится жизнь-то?..

– Поверь мне, абага, построю дом и тебе, – голос у Прокопия уверенный. То ли не понял последних слов деда, то ли нарочно пропустил их мимо ушей.

Отакчан тихо засмеялся:

– Ну обрадовал. Наступит срок, значит, умру в избе. И на том свете тебя буду благословлять. Скажи только честно, Порпукай, как ты деньги делаешь?

– Панты собираю. Теперь это очень выгодный товар.

– Я слышал об этом…

– Мы объезжаем стада и собираем у оленеводов панты, – воодушевился Прокопий, чуя, как дед заинтересовался его бизнесом.

– А панты эти куда деваете потом?

– В город переправляем. Друзья прилетают на вертолете и забирают панты.

– За это друзья ваши дают деньги?

– Должны платить, договор заключили. Панты продадут иностранцам, а затем рассчитаются и с нами.

– Ты уверен в этом?

– А как же! Конечно, уверен.

– А друг-то дурной однако, не одурачит? – вдруг охрипшим голосом спросил старик.

– Я верю ему, не обманет. Добрый парень.

Отакчану вдруг стало тягостно слушать бред парня. Он нагнулся и уставился в пол, не желая больше слушать ни о чем.

– Что с тобой, Ота? – Сэмэкэ встревоженно поднялся со стула и неодобрительно покосился на сына: – Из-за тебя, дурак, человеку плохо стало.

– А что я такого сказал? Разве я оскорбил тебя, абага?

– Ты не виноват, Порпукай. Только я сомневаюсь: с теми ли людьми ты задумал, как ты говоришь, деньги делать? Оставишь однако нас без оленей с помощью таких друзей.

– Поверь мне, абага, все будет хорошо. Вот увидишь.

– Оставь этого балбеса в покое, Ота. Он не мальчик, пусть дружит с тем нючи-русским.

Не обращая внимания на слова Сэмэкэ, Отакчан спросил:

– А своим-то сородичам, Порпукай, за их панты чем заплатишь?

– Рассчитаюсь с ними, когда прилетят мои друзья. Список составляю. Они обещали много водки привезти. Оленеводы обрадуются. И ты, абага, давай мне панты, так я и тебе водки дам…

4

Оленеводы сидели в палатке и пили чай, когда старик Гаврила вдруг встрепенулся, перестал жевать. Разинув рот, повернулся вполоборота к задней стенке палатки. Узкие глаза его перестали мигать, а оттопыренные уши словно прижались к голове. Видя это, Байбал и Виктор разом умолкли и тоже прислушались.

– Слышите? – Гаврила, не меняя позы, поднял над головой правую руку.

Где-то далеко-далеко слышался глухой рокочущий звук.

– Вертолет! – разом воскликнули парни.

– Говорил же я, что прилетит! А вы не верили! – торжествующе сказал Гаврила и оскалился в беззвучном смехе.

Молодые оленеводы молча переглянулись. Байбал озорно блеснул глазами и выпалил:

– Ты, отец, даже ночами ждал его.

– Не болтай, Байбал, – замешкался старик и покосился на сына. – Какой вертолет ночью прилетит? В темноте-то…

– Да ты всю ночь бормотал о вертолете! – заступился за Байбала Виктор.

– Тэт![27] Нормальный мужик ночью только женщину ждет, – не моргнув глазом, парировал старик и пристально посмотрел на молодых людей.

Парни прыснули, будто на горячую печку выплеснулась холодная вода. Старик с серьезным видом встал и переступил через разостланную на земле потертую скатерть, на которой лежали ломтики лепешки, куски вареного мяса и дымились паром кружки с чаем, и вышел из палатки. Виктор с Байбалом последовали за ним.

В это время из-за ближней сопки вынырнул оранжевый вертолет и зарокотал во всю мощь, будто обрадовался, что наконец-то вырвался из тисков горных кряжей.

Отакчан тоже выглянул из своей палатки и молча плюнул на землю. Он не любил вертолетные вояжи пришлых людей. После них люди теряли рассудок, тупели умом. «Снова прилетел ненасытный хищник, – тревожно подумал старик, наблюдая за вертолетом. – Он точно смахивает на орла, приметившего на поляне свою жертву – беспомощного олененка. Еще мгновенье, и он безжалостно закогтит его и снова улетит в поднебесье, к заоблачным вершинам, где его гнездо, чтобы насытиться плотью только-только начавшейся жизни. Этот снова прилетел за пантами. Что за напасть навалилась на нас, а?!»

Вертолет не стал долго кружиться и круто пошел на снижение. Мигая красным бортовым огнем, свистя и рокоча, он завис над ровной галечной площадкой на берегу речки. Прибрежные тальники пригнулись, будто напуганные внезапным шквалом ветра. Вода на речке вскипела морщинистыми кругами.

Вертолет, вздрагивая, осторожно коснулся колесами каменистой поверхности земли. Из него выпрыгнул на камни бортмеханик, проверил надежность посадки и поднял оттопыренный большой палец – дескать, все нормально, можно выключить двигатели. Лопасти замедлили движение.

Оленеводы пристально всматривались в вертолет.

– По-моему, это не наш, – неуверенно сказал Виктор.

– И людей мало, – отозвался Байбал, не отрывая острого взгляда с вертолета.

– Что вы талдычите? «Наш, не наш…» Раз прилетел, значит наш! – темное лицо старика Гаврилы нервно скривилось.

Парни замолчали.

Бригадир Айчима стоял возле своей палатки. Из-под ладоней поглядывал на вертолет. Жена с боку тоже с любопытством смотрела на железную махину, похожую на большую птицу.

Отакчан уселся возле сээруков[28] издали наблюдать за происходящим. Вынул трубку и закурил. Увидев, как торопливо семенит Гаврила к вертолету, усмехнулся: «Суетится, будто охотничья собака напала на след уямкана… Сейчас он свое возьмет». Сравнивая Гаврилу с охотничьей собакой, он был далек от иронии. Это неумные люди, ругаясь, обзывают друг друга собакой. Будто собака последняя тварь. Может, для таких людей так оно и есть. Собаки ведь тоже как люди. Есть среди них и хорошие, и плохие, и добрые, и злые. Но большинство собак, Отакчан в этом уверен, добрые. Без них человеку было бы очень трудно.

Вертолет наконец успокоился. Лопасти устало опустились вниз. В проеме дверцы показался рыжебородый человек высокого роста с красным, как после парилки, лицом. На голове спортивная кепочка синего цвета, из-под нее курчавились русые волосы. Он спрыгнул на землю, потянулся длинным телом и подбоченясь замер, сумрачно глядя из-под нависших бровей на подбегающего Гаврилу. Из двери выглянул молодой парень с длинными волосами.

Запыхавшийся Гаврила спотыкаясь добежал до вертолета и протянул руку рыжебородому. Тот сделал вид, что не заметил протянутой руки.

– Откуда прилетел? – спросил Гаврила, глядя снизу вверх.

Он ростом своим едва достигал груди рыжебородого.

– Панты есть? – рыжебородый скосил глаза вниз, затем, не ожидая ответа, отвел руку назад. – Давай, Славка, пару штук.

Длинноволосый парень с готовностью протянул две бутылки водки.

– Продай, а? – Гаврила сглотнул обильную слюну.

Он довольно сносно говорил по-русски. В молодые и зрелые годы, около двадцати лет, состоял каюром в геологоразведочных партиях, потому общение с русскими не прошло даром.

Рыжебородый, усмехнувшись, высоко поднял над головой обе бутылки, прозрачная жидкость заискрилась при свете солнца. Старик торопливо покопался в кармане старого пиджака и вытащил деньги. Он покосился в обе стороны, словно боясь, что кто-то раньше него выкупит водку.

– Зачем они мне, старик? У меня этих бумажек, знаешь, сколько? – рыжебородый с брезгливой гримасой взглянул на помятые купюры в крючковатых пальцах старика. – Давай панты, тогда водка твоя, старик.

– Панты?! – хрипло переспросил Гаврила, и во рту у него пересохло. – Их нет у меня. Знал бы, что прилетите, припас бы, сберег…

– Тогда все, разговор окончен. Поди вон… Положи, Славка, обратно, – он вернул обе бутылки длинноволосому.

Остальные оленеводы стояли поодаль и следили за тем, как торгуется Гаврила. У него был явно растерянный вид.

– У меня мало пантов… – старик судорожно протянул обе руки, будто пытаясь вернуть уплывающие бутылки.

– А ты хитер, старик, как я смотрю. Все-таки есть панты? – голубые глаза небесного гостя оживились.

– Всего-то несколько штук у меня.

– Свежие?

– Совсем свежие.

– Отдай ему, Игорек, бутылку, – сказал напарнику длинноволосый Славка, – увидишь, сейчас все сюда кинутся.

– Ладно, старик, бери пузырь и тащи сюда панты. А денежки спрячь.

Гаврила обеими руками схватил бутылку и побежал к своей палатке.

Отакчан, продолжая наблюдать за Гаврилой и пришельцами, нахмурился: «За пантами прилетели. Люди голову потеряли из-за них. В последнее время то-то зачастили вертолеты. Вон мои сородичи как заволновались. Сегодня им не до оленей. Однако я поеду подальше от этого бардака. Покараулю оленей. Все равно не дадут мне спокойно поспать. Не пойму никак, что происходит на свете. Жалко вот этих, Гаврилу, детей. Никому нет дела до них. Раньше при прежней власти заботились, а теперь вот обдирают водкой. Все напьются до одури. Что за такая привычка, а? Я сам тоже, бывает, пропускаю эту жгучую воду, но не опускаюсь, как мои сородичи. Знаю свой предел, потому, если пью, то редко. Так-то лучше. Нет, поеду к оленям. Мало ли что, вдруг волки…» Старик, слегка прихрамывая, подошел к учагу, такому же старому, как он сам, слегка потрепал его по холке и положил седло, обветшалое, залатанное, подтянул поперек ремень. Старый олень, словно понимая беспокойство хозяина, потерся мордой об руки старика. Отакчан взял палку и пошел прочь, ведя учага. Никто на него не обратил внимания. Из-за темных, сумрачных островерхих скал поднимались кудлатые багровые облака…

– Есть желающие промочить горло? – рыжебородый поднял над головой целый ящик водки.

Оленеводы молча переглядывались, но никто не решался шагнуть первым.

– Ну, у нас время – золото, – рыжебородый был в недоумении от пассивности людей.

Командир вертолета выглянул через боковое стекло и коротко бросил:

– Кончай, Игорь. Похоже, тут поживиться нечем.

– Подожди, дорогой, малость потерпи. Вон и старик спешит.

К вертолету, запыхавшись, подбежал Гаврила. В руках он держал свежеспиленные панты. Они кровоточили.

– Во дает! Он же срубил рога у моих оленей! – воскликнул Виктор, вытаращив глаза.

Возле палатки Гаврилы три верховых оленя, на которых Виктор собирался поехать в горы на охоту, мотали комолыми головами. Всего несколько минут назад эти ездовые олени еще были с рогами, а теперь же, обезроженные, они выглядели жалкими, малорослыми. Гаврила отнял у верховых рога, для него это привычное дело. Он без слов сунул рыжебородому еще теплые панты. Тот заулыбался.

– О, это я понимаю. Молодец, старик! – любуясь пантами, воскликнул он.

Айчима повернулся и молча зашагал к абду за задней стенкой палатки. За ним поспешила жена.

– Ты что задумал, Айчима? – на ходу тихо спросила она.

– Не суетись, Танмак. Я тоже поторгуюсь с ними. У меня кое-что имеется, – почти шепотом откликнулся Айчима, подходя к своей палатке.

Они оба суетливо покопались во вьюках. Айчима закинул за спину мешок и поспешил к вертолету.

– Вот панты. Даю за водку, – Айчима опустил к ногам рыжебородого полмешка высушенных пантов.

Он собирал их всю весну по заказу генерального директора национальной оленеводческой компании «Таба».

– Хорошо. Две бутылки. Согласен? – рыжебородый оттопырил два пальца.

– Мало. Я даю много пантов! – Айчима посерьезнел лицом.

– Черт с тобой, бери три. Больше не могу, у меня клиентов по всей тундре вон сколько, – рыжебородый рукой провел по горлу.

Айчима озабоченно помолчал, наморщил лоб, потом бросил:

– Все-таки ты хапуга. Ну ладно, подавись. Согласен. Давай бутылки.

– Добавь что-нибудь, тогда дам еще одну посудину, – предложил рыжебородый.

Айчима выразительно посмотрел на жену. Та молча вытащила из-за пазухи десяток выделанных камусов и подала мужу.

– Пожалуй, и это сойдет. Подай ему, Славка, бутылку, – рыжебородый с довольным видом встряхнул белые камусы. Жена Айчимы со вздохом отвернулась.

Байбал локтем толкнул Виктора в бок, кивнул головой и побежал к своей палатке. Виктор догадался, что хочет предпринять Байбал и без слов пустился за ним. Вблизи палатки за тальниками кружились несколько важенок с оленятами, поодаль от них за неглубоким оврагом пасся крупный бык-самец с роскошными рогами. Байбал быстро наматывал маут[29]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

А. Кривошапкин. Священный олень. – Якутск, 2008. – С. 5.

2

Абага (здесь) – медведь.

3

Чо-чо! – характерный успокаивающий оленей возглас.

4

Би элэ эмэддэм! (по-эвенски) – Это я иду!

5

Алатли! – Подожди!

6

Мучули амаски! – Вернись назад!

7

Хурри! Хурри, абага! – Иди отсюда! Иди отсюда, дедушка!

8

Учаг – верховой олень.

9

Бэгэн – хозяин.

10

Кэлмэ – работники.

11

Абду – общее название вьючных сум, седел, шкур, собранных в кучу.

12

Эмэбли – оставайся.

13

Кадар – голая скала.

14

Он онди, абага?! – Что с тобой, дедушка?!

15

Ака – старший брат.

16

Аике! – Какая радость!

17

Аргиш – кочевка.

18

Явтак – стоянка оленей в летнюю жару возле чумов.

19

Нимэрэ! – Страшно!

20

Аринка – черт.

21

Уямкан – снежный баран.

22

Догор (по-як.) – друг.

23

Илэ корат? Долчили хинмач! – Где ухо? Слушай быстрее!

24

Дэлмичэ – стадо.

25

Илэ, яв укчэнэс? – Ну что, какие новости?

26

Чэркэн – самодельный капкан, изготовленный из прутьев тальника.

27

Тэт! – возглас, запрещающий говорить что-либо несуразное.

28

Сээрук – вьюк.

29

Маут – аркан.