Кладоискатели (сборник)

Андрей вошёл в усадьбу вместе с группой, и огляделся по сторонам. Как уверял экскурсовод, расположение построек и их форма остались прежними. Современные строения были выполнены из дерева на фундаменте старых домов по сохранившимся эскизам. В некоторых случаях пришлось заменить только несколько брёвен. Экскурсанты обошли территорию парка, многие деревья в котором помнили прежних хозяев, осмотрели господский дом, помещения для прислуги и хозяйственных работ, псарню, конюшню. «Довольно большая усадьба», – отметил про себя Кораблёв, мысленно рисуя её план. На этот план он нанёс также три беседки, пруд, фонтан, семь клумб и дюжину скамеек. Всё это, как и забор, было свежеокрашенным, и поэтому казалось, что дух прежних времён давно и безвозвратно выветрился, вымылся дождями из окружающего пейзажа, и осталась лишь эта осовремененная безжизненная оболочка.

Но Кораблёв представил, как когда-то по парковой дорожке катилась господская коляска, и прислуга почтительно склонялась перед ней, а конюх спешил быстрее взять лошадей под уздцы. И барыня, наверное, молодая и красивая, в кружевном платье, чуть подобрав подол, шла к дому, оперевшись о руку своего мужа. И их дети, одетые как маленькие господа, весело шли рядом. А где-то чуть поодаль звонил колокол, возвещая об окончании воскресной службы. И прислуга, любящая своих господ, с радостью служила им.

В доме туристов встретил маленький человечек, одетый чисто и старомодно. Он искренне обрадовался посетителям, а его прозрачные глазки даже заслезились от проявления чувств. «Наверное, гости в этой усадьбе явление редкое» – мелькнуло в голове Андрея.

Внутри также всё было недавно покрашено и полачено. Комнаты по проходу, чтобы посетители не трогали мебель, огорожены красными парчовыми лентами, заканчивающимися кистями с бахромой. На стенах висели портреты хозяев, начиная от далёких предков. Ожидания Кораблёва оправдались. Князь оказался благороден лицом, княгиня красива, а дети милы и улыбчивы. Как и в любом музее вдоль стен пустующих комнат, на которые не хватило подлинной старинной мебели, стояли стенды с вещами и документами. В большинстве своём они собраны краеведами со всей округи и демонстрировали быт прошлых времён, оставшийся запечатлённым на фотографиях, макетах домов и усадеб. Было несколько предметов крестьянского и барского гардероба, с десяток засаленных книг. Некоторые вещи, что было отмечено отдельными табличками, принадлежали самим хозяевам. Вот исчерканная карандашами детская книжка. Рядом записи князя, предметы рукоделия княгини. На отдельной экспозиции фотографии из семейного альбома.

Кораблёв вышел из дома и прошёл к небольшому фонтанчику напротив парадного крыльца. На одной из скамеек сидел встречавший их мужчина. На бэйдже, приколотом к его пиджаку, написано: «Директор музея Бенеславский Анисий Самюэлевич». Андрей присел рядом.

– Чудесная у вас усадьба! – решил завязать разговор Кораблёв.

– Это не у меня, это у государства! – ответил, пряча довольную улыбку, директор. – Я лишь смотритель. Но вся моя жизнь здесь прошла.

– Я историк, занимаюсь изучением дворянства нашей губернии.

– Правда?! И нашим князем занимаетесь?! – оживился смотритель.

– Начинаю собирать материалы.

– Замечательный человек был! Бога боялся, крестьян своих не обижал, науками занимался. Его ещё мой дед помнил. – Глаза собеседника так и светились неподдельным интересом и радостью.

– Кроме экспозиций, ещё какие-нибудь материалы имеются? – осторожно поинтересовался Кораблёв.

– Есть кой-чего. Письма, личные записи. Но немного.

– Дадите посмотреть?

– Только при мне. В город не дам.

– Так я приеду как-нибудь?

– Приезжайте, приезжайте! Только позвоните предварительно. Вот мой телефон. – И смотритель протянул ему самодельную визитку.

– И вот ещё что, молодой человек, есть у меня к вам просьба! Это, наверное, и вам по работе будет интересно. Сохранились у меня адреса некоторых потомков князя. Попробуйте их разыскать!

Пока группа обследовала парк, а потом перекусывала у пруда взятыми из дому припасами, почему-то проигнорировав местный ресторан, Кораблёв переписал имена и адреса родственников бывших владельцев усадьбы, записанные бисерным почерком смотрителя.

* * *

На следующий день Андрей имел неприятный разговор с профессором Бузыниным. Закончился он тем, что не пожелавшему сменить тему диссертации Кораблёву придётся искать нового научного руководителя. Но это не очень огорчило Андрея. Руководителя он найдёт. А тема его архивных поисков казалась теперь интересной не только в научном, но, может быть, и в материальном плане. Эта мысль всё более овладевала его сознанием. «А вдруг князь не всё отдал советам, а кое-что спрятал в надёжном месте? Так почему бы не сочетать научный поиск с поиском сокровищ?! А там мы посмотрим, у кого тема несовременная!» – подвёл он мысленно итог разговора с профессором. Повеселев, Кораблёв поехал на встречу с Гришей, и тот рассказал ему, что никакого дела Бельского он, конечно, не нашёл. Зато услышал от шефа упрёки за проявление интереса, прямо к участку его работы не относящегося. Помочь найти телефоны и уточнить адреса потомков князя Гриша всё-таки пообещал. Как же другу не помочь?! Однако, немного помявшись, попросил не говорить его жене, которую Андрей прекрасно знал, о той вечеринке у Шины. Кораблёв молча кивнул.

Через несколько дней Гриша вернул Андрею список, местами уточнённый и дополненный. У нескольких человек отличались даты рождения, у многих изменились адреса, но всё это были люди, действительно жившие и ещё живущие в их городе.

Кораблёв решил начать с внучки князя, Бельской Елены Васильевны. Он легко нашёл стандартную панельную пятиэтажку. В квартиру его впустили без лишних вопросов. Андрей догадался, что попал в дом тяжело больного человека, о чём свидетельствовал сильный запах лекарств и спёртый воздух. Оказалось, что Елена Васильевна несколько лет не встаёт с постели. О ней заботилась сиделка, которая, при появлении молодого человека, охотно позволила побеседовать с больной, а сама отправилась на кухню выпить чаю.

Кораблёв начал было подробно говорить о своих исследованиях, но Елена Васильевна почти ничего не слышала. Тогда Андрей написал ей на бумаге те вопросы, что хотел задать. Старушка долго всматривалась в буквы, а потом неожиданно громким голосом сообщила, что даже и не слышала о своём происхождении. Родителей она не знала, фамилию ей дали в детдоме. Когда выросла и вышла замуж, её разыскал один человек и пытался с ней поговорить о том же, что и Кораблёв, но они с мужем ничего сообщить не смогли. Даже фотографию на старинном картоне, которую он хотел им оставить, и ту не взяли – испугались КГБ. Но это было один лишь раз, и почти стёрлось у неё из памяти. Как попала в детдом, Елена Васильевна не знала, детей у неё не было.

По другому адресу Кораблёв столкнулся с господами, которые без бутылки его слушать не стали. Пришлось бежать в соседний магазин, покупать водку и консервы. Капитонов Денис Витальевич, хозяин запущенной до крайности хрущёвки, помнил, что происходит, как он выразился, «из графьёв». Только фамилию немного спутал: «Беленские, мол, мы». Доводился он убиенному князю, как следовало из записей смотрителя, внучатым племянником. Капитонов пил, плакал и рассказывал Кораблёву и сидящим на полу его квартиры на груде тряпья бородатому господину и несколько всклокоченной госпоже, что был у него и комод, доставшийся от предка, и фотографии, и набор серебряных ложек, да продал он всё это. Особенно он жалел комод, в ножке которого, по семейному преданию, были спрятаны золотые червонцы. Денису Витальевичу было под пятьдесят, сухощавого телосложения, высокого роста. Кисти рук, которыми он иногда жестикулировал, имели длинные, ровные пальцы. Кораблёв слышал, что такие руки иногда называют музыкальными.

Следующий родственник, по линии матери князя, и вовсе «седьмая вода на киселе», оказался современным хватким мужчиной и больше информации старался вытянуть из Кораблёва, нежели сообщал сам. Был он невысокий, пухленький, лет тридцать пять. Очки с затемнёнными стёклами скрывали глаза. Реденькая шевелюра и чуть обозначенная бородка. Эдуард Колчинский, так его звали, сразу смекнул, что дело не только в истории, и напрямую сказал Андрею, что нашёл городской дом предка, знает и о загородном имении, но отсудить их ему не удалось. Никаких писем-бумажек он не имеет, а если бы имел, то за умеренную плату оказал бы содействие современной исторической науке.

Потом Кораблёв встретился с молодоженами Герой и Машей. Они только что отремонтировали квартиру, доставшуюся им в наследство от бабушки Маши, Тамары Осиповны, родственницы по линии Стрешневых. Умерла она два месяца назад. Рыженькая Маша с удовольствием рассказала Андрею, что от бабушки осталось несколько семейных фотографий, да старая записная книжка, по которой она всё кому-то звонила. И про усадьбу они знают, потому что возили туда бабушку. Молодожёны просто лучились счастьем и пообещали показать фотографии и записную книжку, когда разберут все коробки после переезда.

Надежды найти хоть какую-нибудь зацепку таяли. Кораблёв потратил почти месяц на визиты по адресам, но ничего не добился. Чаще всего он сталкивался с людьми, которые ничего не знали о своих предках, а одинаковую с князем фамилию объясняли простым совпадением. И разбираться с этим дальше им было совсем не интересно. Некоторые ничего конкретного рассказать не могли, но обещали поспрашивать родственников, и если что-то вспомнят или найдут, позвонить. Кто-то проявил живой интерес, но думал, что это Кораблёв сейчас засыплет их интересными фактами и подарит готовое родословное дерево.

Из данных смотрителем адресов остался неотработанным один. Там жила правнучка князя, некая Серафима Стогова, – второй прямой потомок, которого почему-то никогда не было дома.

Но на следующий день, наконец, удалось дозвониться до неё по телефону и даже договориться о встрече. Серафима была внучкой пять лет назад усопшей Анастасии Фёдоровны Стоговой, дочери князя.

Кораблёв подошел к четырехэтажному жёлтому дому сталинской постройки, поднялся по широкой лестнице на третий этаж, позвонил. Дверь открыла тёмноволосая девушка, в грязноватой майке, обмохрившихся джинсах и пляжных тапочках. Она жевала резинку и молча смотрела на Кораблёва. Вот тебе и княжна!

– Я звонил, моя фамилия – Кораблёв.

– Проходите.

Девушка провела его в комнату, указала на кресло и сама села в такое же, стоящее напротив. В комнате был полумрак, поэтому Андрей не смог как следует рассмотреть лица собеседницы. Между креслами стоял журнальный столик. На полу повсюду лежали скрученные холсты, а на мольберте находилась недописанная картина – геометрические фигуры яркими красками. Мебель простая, далеко не новая. Пока Кораблёв говорил, Серафима внимательно его слушала, качая тапочкой на ноге.

– Занятно, – вымолвила она, когда Андрей закончил.

– Можете ли вы мне чем-нибудь помочь?

– Надо подумать, – Серафима дотянулась до сигарет и закурила. На вид ей было лет двадцать с небольшим. – Бабушка рассказывала о прадеде и прабабушке, сохранились даже кое-какие вещи.

– Она воспитывалась в детском доме?

– Нет, она была второй по старшинству и в 1917 году уже достаточно взрослой. Вскоре удачно вышла замуж за советского служащего, поэтому её жизнь сложилась сравнительно благополучно.

– Можно посмотреть вещи?

– Я подумаю. Ко мне уже приходил какой-то Эдуард. Тоже всё выспрашивал, дом хотел отсудить. А вы, правда, историк? – Серафима взглянула на Кораблёва немного насмешливо.

– Я историк, но скрывать не стану – когда работал в архиве, то наткнулся на письмо вашей прабабушки, в котором есть намёк на то, что не все сокровища достались диктатуре пролетариата. И я хотел бы их найти, если они, конечно, существуют. Они, по праву, ваши. Но если будем искать вместе, то я рассчитываю на часть. Плюс научный интерес.

– Откровенно. – Серафима затушила сигарету и встала, давая понять, что разговор окончен. – Я подумаю, Андрей Павлович. А если надумаю, то позвоню.

Следующую неделю Кораблёв ждал звонка от Серафимы и улаживал свои дела на кафедре. Договорился с новым научным руководителем, доцентом Деревянко Максим Максимычем, который сам подошёл к Андрею и предложил своё кураторство. Был Максим Максимович тихий, архивный человек, по характеру спокойный и особо аспирантов своими идеями не обременяющий.

Серафима позвонила через три дня и предложила встретиться в летнем кафе. Она пришла в сопровождении высокого атлетически сложенного парня, примерно одного возраста с Андреем, который представился Костей.

– Вот, Костя, Андрей Павлович предлагает нам поискать сокровища! – начала Серафима, когда они заказали пиво и орешки.

– Лучше просто Андрей, – вставил Кораблёв.

– Твоих предков? – спросил Костик. – Не верю я в это.

– Шансов, конечно, мало. Но, думаю, стоит попробовать! – заметил Андрей.

– Я тоже так думаю, – Серафима закурила. – Как мы разделим то, что найдём?

– Тебе пятьдесят процентов, и нам с Андреем по двадцать пять – предложил Костик. – Думаю, справедливо.

– Тогда решили. То, что осталось от прабабушки, я тебе покажу, заходи. Письма и записи – сначала прочитаю сама, там может быть много личного.

– Договорились.

Они заказали ещё пива и отметили начало совместного предприятия.

* * *

От предков Серафиме досталось несколько картин, старинный набор для рукоделия, две фотографии, несколько писем, три книги, набор для набивания папирос, трость с набалдашником из слоновой кости и тетрадь с записями. На одной фотографии запечатлены князь и княгиня в подвенечном платье, другая групповая. На картинах изображены усадьба и крестный ход. Книги оказались по химии и физике.

Уже несколько дней Кораблёв изучал тетрадь, сравнивал даты и имена с уже найденными данными. Но эти записи содержали сведения о взрослении детей, их болезнях, наборе массы тела и роста и некоторые другие бытовые подробности. Серафима разрешила посмотреть и письма, но Андрей отказался. В них, по словам девушки, не было ничего исторического или указывающего на сокровища, а копаться в личной переписке больше не хотелось. Среди бумаг нашёлся, правда, список изъятых у князя ценностей.

– Серафима, ты сама ездила в усадьбу?

– Когда мне было лет семь, то мама с папой возили меня туда, но я, признаться, почти ничего не помню. Родители были геологами, постоянно уезжали в экспедиции. В одной из них и погибли. Это случилось десять лет назад.

– Прости, я не знал.

– Ничего, я смирилась. – Глаза Симы увлажнились. – Помню, я с ними по городу гуляла, наш бывший особняк смотрела. Он тогда ещё цел-невредим был. Все мне говорили, что вот это нашим предкам принадлежало, а я спрашивала, почему же мы здесь не живём, в таком красивом доме? Я и рисовать начала этот дом, потому что мне хотелось жить там. А когда, став постарше, входила внутрь его, то видела снующих из комнаты в комнату людей с бумажками. Потом и вовсе охранника посадили, который пускал только по пропуску.

Часть 2

– Что, батенька, рыбка-то ловится в Белой? – спросил у князя невысокий крепкий молодой господин, Владимир Сальянов, его знакомый ещё по университету.

– А то, как же? – улыбнулся князь. – Не желаешь ли завтра на рыбалку?

– С удовольствием, – потёр ладони Сальянов. – А сегодня в шахматишки?

– Договорились, – Фёдор Петрович встал и сделал пригласительный жест в сторону дорогого, сделанного из дуба, резного шахматного стола. Клетки на нём были слоновой кости. Фигуры также слоновой кости, с серебряной отделкой.

– Богато живёшь! – без зависти прокомментировал Сальянов, усаживаясь напротив князя.

– Это ещё прадеда.

– А книжки по шахматной теории есть?

– Есть.

– Дашь почитать?

– Ни за что! – старые приятели рассмеялись, чокнулись анисовой водочкой и закусили её солёным груздём.

Сальянов – редкий гость в усадьбе князя. Это чуть ли не второй его визит сюда. Однажды на летних каникулах он прожил здесь неделю. Потом Владимир связался с марксистами, и за участие в подпольной деятельности и антиправительственную агитацию был исключён из университета. И вот теперь, по прошествии семи лет, чуть располневший, он вновь предстал перед князем.

Они играли уже часа три. Два раза победил князь, два раза Сальянов, а последнюю партию они закончили вничью.

– Как и в студенчестве, счёт равный! – чуть осоловевший от водки и сытной закуски, Владимир поднялся.

– Да, пойдём, покажу тебе парк.

Они вышли из дома и медленно зашагали по аллее.

– Ты в университете восстановился? – Фёдор Петрович раскурил трубку.

– Нет. Пришлось сдавать экзамены экстерном.

– Чем занимаешься? Учительствуешь, или в политику пошёл?

– У нас своя партия, социал-демократическая! Сейчас в подполье.

Сальянов испытующе посмотрел на студенческого друга. Князь взгляд выдержал, нахмурился.

– Так ты ко мне схорониться приехал?

– Да, за мною следят.

– Ты у меня в гостях не как революционер Сальянов, а как студенческий товарищ. Но и путаться в твоих делах я не намерен.

– Вот за что я тебя уважаю, так это за честность. – Они некоторое время шли молча. – А хочешь с нами? – неожиданно предложил Владимир.

– Делать революцию?

– Да.

– Не хочу.

– Тебя устраивает твоё положение? Понимаю, живёшь богато, делаешь, что хочешь, прислуга…

– Так и ты не бедствовал никогда. Что тебя потянуло идти против власти? Да и сейчас, прекратишь агитировать и займёшься легальным делом – тебя ведь простят!

– Мне не нужно их прощение! Я борюсь за народное счастье.

– А народ хочет твоего счастья?

– Народ живёт в нищете, в болезнях, неграмотен, унижаем. Правят им зажравшиеся аристократы.

– И что же из этого следует?

– Надо кардинально менять ситуацию, делать всеобщее образование, здравоохранение. И всё это бесплатно. Надо дать возможность детям рабочих и крестьян учиться, тогда и страна наша превратится из отсталой в передовую.

– Но зачем для этого совершать революцию? Все эти процессы могут происходить постепенно. А в вопросах власти, думаю, надо основательно разобраться нам самим. Власть от Бога, и нарушать этот порядок, значит, идти против Бога.

– Я так и знал, что ты всё сведёшь к этому! А вот если Бога нет, и всё это поповские сказки?

– Володя, ты что, в Бога не веришь?

– Не хочу сейчас об этом. Тебе самому нравится, что в стране происходит?

– Что-то нравится, а что-то нет.

– Поэтому ты так и будешь сидеть в своём удобном доме и ничего не делать?

– Почему же?! Мы с отцом Сергием и другими священниками и помещиками детишек грамоте учим, школу планируем построить, больницу.

– Эх, ладно, Федя! Жаль, что не хочешь нам помочь. В усадьбе твоей типографию бы разместить.

– Нет, Володя, уволь меня от этого!

– Ну, как знаешь, как знаешь.

Сальянов пробыл у князя ещё несколько дней. Представлен он был только супруге. Жил тихо в комнате для гостей, всё что-то писал. Раз пришёл к нему какой-то нездешний мужчина, по виду городской рабочий, передал записку. После этого Сальянов спешно собрался и исчез.

* * *

Кораблёв созвонился со смотрителем и в конце недели он, Серафима и Костик поехали в Чистые пруды. Смотритель, встречая их, оделся в парадный велюровый пиджак. Он поцеловал Серафиме ручку и поминутно называл девушку княжной или барыней. Потом повёл гостей смотреть дом, где им предстояло жить. Дом был ещё крепкий. Крыша крыта дранкой, посеревшей от времени в тон бревенчатым стенам.

Костик подрулил свою новую «Ниву» к крыльцу и, тяжело вздохнув, начал выгружать вещи из багажника. Вместе с Андреем перенесли в сени надувную лодку и рюкзаки, а Серафима отправилась обследовать огород. Костик несколько раз выходил посмотреть, цела ли его машина. Наконец он обнаружил, что хлев как нельзя лучше подходит под гараж, загнал туда железного коня и успокоился.

Андрей, согнувшись под низкой притолокой, вошёл в комнату. Слева недавно побелённая русская печь, занимавшая почти половину комнаты. За ней – кухонька, отгороженная вылинявшей занавесочкой. Алюминиевая и деревянная посуда на полке. Крашеный шкафчик для соли, сахара, хлеба. Стол с изрезанной столешницей, выскобленной до белизны. В углу ближе к двери – металлическая кровать с никелированными набалдашниками на спинках и с горой подушек на перине. Вдоль стен несколько лавок и большой стол посреди комнаты. Над ним простенький абажур. Большинство предметов мебели самодельные, деревянные. Потолок и пол сделаны из широченных струганных досок. Всё чистенько. В углу под потолком на треугольной полочке – иконы и лампадка. Андрей долго и с интересом рассматривал иконы, пытаясь прочитать имена святых. Спасителя и Богородицу он узнал. Захотелось перекреститься, но тут вошли Серафима и Костик, и он постеснялся сделать это.

– Водички бы принести, – осматриваясь по сторонам, попросила Серафима.

– Сейчас схожу, – без особого энтузиазма Костик взял стоявшие на табуретках вёдра и поплёлся к колодцу, который они видели метрах в ста от дома.

– Только ведра как следует ополосни, – вдогонку ему крикнула Серафима.

– Как тебе? – спросил Андрей у девушки, обведя рукой помещение.

– Давно хотела пожить в такой лачуге, поближе к природе. По-моему, вполне терпимое жилище! – Серафима обошла комнату, внимательно осмотрев посуду и прочую утварь. Самое большое внимание она уделила печке. – Значит так, – констатировала она, – Я буду спать на кровати, а вы с Костиком на печке или на полу. Вон перин сколько, положите их на пол, не простудитесь.

– Нет проблем.

– Только печку я топить не умею, и никогда в ней не готовила. Говорят, это особое искусство, – Серафима взяла худой смуглой рукой ухват и попыталась поправить им стоящий на плите чугунок. Ухват оказался слишком тяжёлым и девушка, опрокинув чугунок, чуть не отбила себе ногу. – Я же говорила, – рассмеялась она.

Вернулся Костик. На лице его было написано неподдельное недоумение.

– Представляете, стал я споласкивать ведро, а мне какой-то полупьяный мужик говорит, что нечего воду просто так лить. И матом меня покрыл.

– Правильно, деревенские воду экономят, – просветила его Серафима. – Хорошо ещё, что он тебе не навалял!

– Дикие люди, – возмутился Костик, – воды из колодца жалко!

– Ладно, давайте вещи разложим.

Свой рюкзак Андрей закинул на печку, решив, что это самое удобное место для ночлега. Серафима стала перемывать тарелки, а Костик принялся протирать влажной тряпкой все попадающиеся ему предметы. Андрей растопил печь и поставил чайник. В сенях нашли стулья и табурет. Компания удобно устроилась за круглым столом под стареньким абажуром. Костик принёс бутылку водки и простецкие стопки, которые нашёл в кухонном шкафчике.

– С чего начнём поиски? – Серафима наравне с парнями без лишнего кокетства выпила свою порцию и, облокотившись спиной на костиково плечо, вытянула ноги вдоль лавки. Костик просветлел лицом.

– Я думаю, надо очень внимательно осмотреть дом, особенно подвал. Затем постройки, пруд. Поговорим со смотрителем, чтоб показал невыставленные экспонаты. – Предложил Кораблёв.

– И чтобы рассказал об односельчанах, кто из них тут потомки работавших в усадьбе. – Добавила Серафима.

Перед сном Кораблёв решил прогуляться. Он пошёл по тропинке между бабкиной и соседней изгородями по направлению к большой дороге.

– Здравствуй, касатик! – послышалось из-за соседней изгороди.

– Здравствуйте, – остановился, разглядывая невысокую кряжистую старушку, Андрей. Она стояла над грядкой, вытирая с коричневого морщинистого лба пот, отдыхала от прополки.

– К Устинье покойной, что ль, приехал?

– Да, – Андрей догадался, что так звали бабульку, в доме которой они поселились.

– Внучок ейный пропащий? – продолжала допытываться соседка. – Или дом покупаете?

– Что-то вроде того, – кивнул Андрей, – осматриваем пока.

– Это правильно, – улыбнулась соседка, – А меня баба Нюра зовут. Места у нас воздушные, пользительные. Ты вот на речку сходи. Вниз спустишься, пройдёшь немного и увидишь… А молочка-то надо? – спохватилась бабка.

– Коровьего?

– Хошь коровьего, хошь козьего!

– Лучше коровьего, если вам не сложно.

– Через часок приходи, я тебе на крыльцо выставлю. Только в следующий раз свою банку приноси.

– Сколько за молоко оставить?

– Договоримся.

– Спасибо!

Андрей побрёл по указанному бабой Нюрой пути и вскоре дошёл до речки, которую при большом желании можно было и перепрыгнуть. По берегам ольха да вросшие в землю бани. Андрей присел на мосток для полоскания белья. «Пора бросать курить», – подумал он, доставая пачку. Снова в его воображении возник мучавший его образ.

Она села рядом, задумчиво опустила глаза, подпёрла подбородок кулачком и затаилась. На Кате было уже не платье, а вытертые джинсы и кроссовки на босу ногу. Они ездили тогда за город и сидели вместе у похожей речки. Андрей обнял её за плечи, посадил к себе на колени и как в омуте утонул в огромных глазах. Катерина знала свою власть над ним, а Кораблёву было всё равно, лишь бы обнимать эти хрупкие плечи. – «Вот наваждение! И как мне от этого избавиться?!».