Високосный год

Так и оказался посреди ночи капитан в том доме. С фонариком. В комнате он ничего не нашел. Все то же. Тот же шкаф и кровать. Полез в сарай. Там он обнаружил десяток свиней. При виде его они заволновались. Видимо, были голодны. Может, решили, что Бегун пришел их кормить? В тусклом свете фонаря капитан рассматривал этих животных. Почему-то у них были очень жуткие глаза. Какие-то прямо демонические. Бегун даже вздрогнул, рассматривая их. А у всех свиней они были одинакового желтого цвета. Странно. Может чудится?

Капитан подошел к ним ближе. Один кабанчик попытался укусить его за руку, будто хотел съесть. Вдруг бегун рассмотрел что-то и вовсе странноватое на земляном полу сарайчика. Вроде как клочки волос. Не человеческих ли? А вот и кусок челюсти. У сыщика слегка стали дрожать пальцы рук. Но делать нечего. Он перелез через деревянную оградку к свиньям. Подошел к костяному предмету. Да точно, это человеческая челюсть – виднелся вставленный зуб металлического цвета. А вот и еще одна и странная кость, похожая на берцовую. Капитана прошиб холодный пот. Нужно было выбираться отсюда.

Он обернулся и в этот миг на него накинулись свиньи. Они стали кусать его, топтать ногами. Бегун уже был уверен, что они пытаются его съесть и живым не за что не отпустят. Капитан лишь успел за секунду до нападения животных выхватить табельный пистолет, хорошо, что взял его с собой на всякий случай, и сделать несколько выстрелов. Целился он в головы, но смерть одних свиней не останавливала других. Пристрелив пять штук, Бегун сумел выскочить из сарая. В этот момент он заметил, как забор двора перепрыгивают милиционеры из постовой службы с фонариками. Вероятно они услышали звуки выстрелов.

Дальше? А что дальше? Дальше был очень неприятный разговор в кабинете прокурора в присутствии начальника Бегуна. Прокурор, вволю накричавшись, все-таки выписал задним числом ордер на обыск дома стариков. Время самого же обыска пришлось скорректировать. А само дело было засекречено. И так в городе назревала череда беспорядков. Суд прошел за закрытыми дверями. На нем никого, кроме стариков, защитника, прокурора, секретаря, судьи и нескольких свидетелей не было. Как только дело было передано в суд, Бегуна уволили из органов. По собственному. Стариков приговорили к реальным срокам, но насколько именно, Бегун уже не узнал.

Прошло полгода. Бывший капитан в это время работал простым водителем на одной из городских фабрик. Но то дело все равно не давало ему покоя. Порой ему казалось, что не все удалось выяснить тогда операм. Почти каждую ночь Бегуну снились кошмары, в которых он отбивался от стада огромных говорящих свиней с бешеными глазами. Свиньи смеялись и грязно ругались грубыми мужскими голосами, а Бегун все пытался сбежать от них.

Он стал разговаривать по ночам, вскакивать с криками и в холодном поту с кровати. Дело усугублялось тем, что жена ушла от него к другому, обозвав на прощание сумасшедшим. Бегун стал очень быстро после этого малообщительным, угрюмым человеком. Его стали сторониться. Коллеги по новой работе предлагали ему обратиться к врачам-психотерапевтам. Бегун болезненно воспринимал такие советы и принимался ругаться. А затем и злоупотреблять спиртным. Дошло до того, что его поймал начальник фабрики в состоянии сильного похмелья однажды с утра и предложил написать по-собственному. Что Бегун и сделал.

Пока еще оставались деньги, он бесцельно бродил по городу, силясь понять, что не сумел он тогда до конца рассмотреть в той истории со стариками-вандалами? Ему стало казаться, что они были страшными колдунами. Его состояние ухудшалось. Теперь в своих снах Бегун уже видел себя, заходящим ночью с обыском в дом Ефремовых. Он, видел за столом деда с бабкой, подходил к ним и начинал задавать разные вопросы. Почему-то из своего детства. Зачем-то спрашивал у них, где его отец, пропавший, когда Бегуну было три года. А затем замечал, что на столе лежит голый мертвец, а дед с бабкой грызут и жуют его плоть. Бегун отбегал от них, но каждый раз старики набрасывались на него и принимались вгрызаться ему в кожу своими черными ртами, из которых лезли черви.

Бродя однажды зимнем утром по городу, бывший милиционер случайно оказался в районе Верхнего рынка. Побродив по уличным рядам, он зашел в павильон согреться. Вид его был, прям-таки бродяжим. Заросшее лицо, тусклый цвет впалых глаз, грязное пальтишко. Возле мясного ряда он почему-то остановился. А затем понял, что интуитивно привлекло его внимание. Не обращая на его самого никакого внимание, между собой разговаривали двое работников рынка. По всей видимости, рубщики мяса. На них были жирные передники, а сытые лица украшали густые холеные бороды. Интуитивно прислушиваясь к их разговору, Бегун понял, что привлекло его внимание. Мясники говорили об Иване Ефремове.

«Очень порядочный человек был наш Иван Иванович Ефремов», – говорил один из них.

«Да, – отзывался второй, – сейчас таких уже и не осталось. Бывало, приедет как обычно с кабанчиком, в субботу или воскресенье, говорит мне, Михалыч, поруби хрюшку, голова твоя и ливер. Что ж, возьмусь. Никогда он не обижал нашего брата. А мясцо какое вкусное у него было! Я ему говорю, помню, Иваныч, ты чем свиней своих кормишь, шоколадом что ли? А он разулыбается, помню. У меня, говорит, свои секреты. Я в корм травы специальные добавляю. Вот как».

У Бегуна пот залил лицо, и заметно задрожали руки. Он поднял голову и окрикнул рубщиков:

«Мужики, а какой это Иваныч, с большой родинкой на носу что ли?».

«Он, и ты его помнишь?».

«Помню, – ответил Бегун, – а где он сейчас?».

«Да говорят, вроде в тюрьму посадили за что-то».

Бегун развернулся и выбежал на улицу. Ему хотелось на свежий воздух. Отдышавшись, он направился в отделение милиции. Холл его выглядел точно так же, как и полгода назад, когда Бегун в последний раз был здесь. Только на входе сидел незнакомый ему сержант. Оглядев Бегуна, он с ноткой грубости произнес:

«Тебя кто вызывал? К капитану Сидорову?».

«Он уже капитан, – мелькнуло в голове у Бегуна, – с какой это кстати?».

А сержанту ответил:

«Я бывший сотрудник, оперуполномоченный Бегун, ну давай мне хоть Сидорова».

Сержант с недоверием посмотрел на собеседника, но взял в руку трубку телефона стал куда-то звонить.

Через десять минут, охамевший Сидоров, гнал Бегуна из отделения, постоянно повторяя:

«Ну конечно, конечно, ишь ты, допился до чего, пшел прочь, алкоголик, какой еще дед, какие мясники, какие свиньи, дело закрыто, а ты никто…».

И сержанту, дежурившему на входе:

«Вот этот еще раз появиться, в хату его оформишь за нецензурную брань в общественном месте и протокол судье, да на сутки его, а будет борзеть, по почкам…»

«Понял», – коротко ответил сержантик и, подбежав к Бегуну, грубо вытолкал его на улицу.

«На моей должности, сволочь сидит, пузо отъел, а еще не так давно обращался ко-мне по имени-отчеству», – размышлял Бегун, ковыляя в сторону дома. «Но дело ясное теперь, вот тот пазл в мозаике, что мне не хватало. Только что делать, что теперь делать?».

На следующий день Бегуна мучило сильное похмелье. Но на опохмел денег не было, все последнее вчера истратил.

«Пойду в сторону рынка, – решил бывший капитан, – может там какая шабашка есть на часок, вот и похмелюсь».

Тогда в округе Верхнего рынка всегда околачивались юнцы и забулдыги. Для них всегда была пятиминутная работенка. Где арбузы помочь разгрузить, где разобрать торговую палатку. За мелочь. Вот сюда-то и пришел Бегун с утра по раньше и стал медленно бродить по рынку. А вот и грузовик подъехал к овощному ряду. Груженный. Бегун пошел в его сторону, в надежде на предложение о подработке. Но вдруг сзади он услышал не громкое:

«Товарищ капитан…».

Не может быть, чтобы это меня, решил Бегун и продолжил путь. В это время чья-то рука дотронулась до его плеча, а голос повторил:

«Товарищ капитан, постойте».

Бегун повернулся и увидел перед собой бледную женщину во всем черном. Он не узнал ее, а она продолжила:

«Я Агафонова, помните меня?».

И он вспомнил. Но как она была сейчас не похожа на себя. Сильно похудела, а на лице был видимый отпечаток горя.

«Я больше не милиционер, мадам, и немного тороплюсь. Как у вас дела? Ужасная была история, сочувствую вам… Мне пора».

Бегун уже было развернулся, чтобы отойти от нее, но тут он расслышал еще одну фразу от женщины:

«Паша умер…».

Бегун вновь повернулся к ней, подошел ближе и тихо произнес:

«Возьмите водки».

Женщина кивнула, и они пошли уже вместе.

«Пойдемте ко-мне, – сказала она, – я все возьму, мне нужно поговорить с вами».

Заинтригованный Бегун молча кивнул. Ему не очень-то хотелось идти в ее мрачный дом, уж точно в котором до сих пор живет скорбь, но повиновался.

Молча куря на кухне, уже которую сигарету перед начатой бутылкой, он слушал неторопливый рассказ Марии и не перебивал. Она пила чай с желтой от кофеина чашки, а ее речь струилась спокойным потоком, без эмоций. Но какая в них была трагедия. Всей ее разрушенной жизни:

«Помните ту торговку билетами? Она тогда во время обыска прокляла моего мужа, сына и всю мою семью? Муж мне рассказывал. Вы же тоже были там? Сразу после этого умер Константин. Она хотела сначала забрать у моей семьи выигранную нами машину, а когда не вышло, она забрала моего мужа. И прокляла на вечные скитания его душу. Знаете, я разговариваю с ним иногда».

Бегун молча осушил очередную стопку. Агафонова, горько улыбнувшись, продолжала:

«А два месяца назад умер мой сын. Врожденный порок сердца, о котором мы ничего не знали почему-то. Врачи сказали, что так бывает… Дочь сейчас живет с моей матерью. Ей там лучше. Тем более, что она боится, когда приходит Константин. Мать говорит, что я схожу с ума. Но это не правда. Она же не знает, что я пережила тогда и переживаю сейчас. Я только один раз вызвала душу мужа. На сороковой день с помощью заклинания, которым научила меня соседка. После этого он стал приходить сам. Каждую ночь. Это он сказал мне пойти сегодня на рынок, где продавали его костюм, и встретить вас».

Почему-то ее идиотская, как казалось Бегуну, история, имеет какое-то рациональное зерно, все же думалось ему.

«Может потому что я выпил на старые дрожжи и успел захмелеть?», – подумал бывший капитан. Мария же продолжала:

«Он говорит, что в городе по-прежнему продолжают раскапывать могилы, снимать с покойных вещи, а их самих скармливать свиньям. Он сказал, что вы все знаете. А сколько их-то, батюшки, съеденных… Один раз Константин показал мне. Ночью они приходили все. Видите за окном детскую площадку? Она вся была в искусанных голых мертвецах. Только я могла их видеть. Они были повсюду. Десятки и десятки неповинных людей. Они теперь взывают об отмщении. Все. И Константин. Вы взялись тогда за это дело, но оно не законченно. Вы для них служитель закона и по-прежнему капитан милиции, к которому они взывают. Так сказал мой муж. Все что будет нужно, я сделаю. И машину нашу возьмите, если нужно. Но нужно действовать прямо сейчас».

Бегун допил водку и, сказав, что ему нужно прийти в себя, отправился домой. Предстояла работа, которую неизвестно с чего следовало начинать. С Агафоновой договорились о том, что встретятся завтра в полдень возле конторы городского нотариуса, для того, чтобы выписать доверенность на его имя на Волгу, которой сейчас числилась хозяйкой Мария. На том и порешили.

Пьяному Бегуну нужно было хорошенько выспаться, для того, чтобы завтра быть в бодром настроении и иметь свежий вид. Он хорошо понимал это, поэтому, придя домой, завалился в кровать и проспал до самого утра. Будильник, который он завел накануне, прозвенел ровно в восемь. Поднявшись с кровати, Бегун чувствовал себя довольно-таки не плохо. Пожалуй, впервые за последние несколько недель. Позавтракав разведенным яичным порошком, он побрился, а потом стал искать в шкафу чистые вещи. Выгладив рубашку, он направился к нотариусу ровно к 12 часам. Подойдя к конторе без четверти, он стал ожидать Марию. Хотелось курить, но сигареты закончились. Прождав Агафонову полчаса, он стрельнул у прохожего папироску и жадно закурил. Просидел на уличной лавочке еще полчаса, а той, кого он ожидал здесь, все еще не было.

«Да где ее носит?», – размышлял про себя Бегун.

И тогда он решил сам зайти к ней. Ведь могло и что-то случится. Подойдя по памяти к дому Агафоновых, он поднялся к квартире и стал стучать, так как звонка не было. Стучал долго, минут десять. Но к двери никто не подходил. И вот когда он уже собирался уже уходить, в квартире послышался тихий шум и щелкнул замок. Дверь медленно отворилась и заплаканная Мария чуть ли не упала ему на руки. Бегун завел ее в комнату и, усадив на диван, поинтересовался что случилось. Тогда женщина тихо зарыдала, схватив Бегуна за руку. Через несколько минут она произнесла:

«Они и его выкопали. Моего сына. Я видела его вчера. Из окна ночью. Он стоял там, на детской площадке, голый и изуродованный, и плакал. Все кричал, – мама, мама, спаси меня от них, спаси. Я ничего не могла сделать. Потом, видимо потеряла сознание. Потому что очнулась утром. Была не в силах куда-то идти и все это время проплакала. Простите, что не пришла на встречу».

Бегун набрал ей стакан воды под краном и заставил выпить. А потом сказал:

«Есть лишь один способ узнать, правда ли это все, а не ваша ли больная фантазия, что, скорее всего. Я как-то уже один раз просил у вас разрешение на эксгумацию труппа мужа. Сейчас нужно нечто подобное. Хуже вам уже не будет, но вдруг все это не более чем ночной кошмар?».

Мария схватила Бегуна за руки и, уже не плача, шепотом стала говорить:

«Я с вами, я покажу могилу сына. Я справлюсь. Мне уже лучше. Идемте, идемте скорее к нотариусу, понадобиться машина. У нас где-то были и лопаты. Я буду помогать вам…».

Отделаться от нее не было никакой возможности, поэтому Бегун молча кивнул головой.

Ближе к полуночи на окраину Ташлы подъехал автомобиль ГАЗ 2410. В салоне было двое. Закуривший Бегун и спокойная Мария Агафонова. Постояли. Вроде тихо. Подъехали с ближе к кладбищу со стороны поля. Никого. Бегун заглушил двигатель и вышел из машины. Стояла тихая ночь. Работа предстояла не простая. Морозов все последние дни не было, но земля могла промерзать по ночам. Достав из багажника две лопаты, Бегун пошел за Агафоновой, которая, хорошо ориентируясь на местности, петляла среди могил. Минут через пять она остановилась и, показав на свежий холмик земли, тихо сказала – здесь. Не раздумывая, бывший капитан стал раскапывать землю. Мария взяла вторую лопату с земли и стала помогать. Почва не охотно, но поддавалась. Через минут сорок работы лопата Бегуна ударилось о дерево.

«Еще немного», – проговорил он, и стал расчищать крышку гроба.

Мария стояла над ним и тихо приговаривала:

«Ох, сынок мой, да хоть бы это все мне почудилось. Думала, что никогда уж не увижу твоего лица, да вот как пришлось…».

В это время Бегун открывал крышку, которая удивительно легко поддалась. Неприятное чувство охватило Бегуна и он, сделав последний рывок, заглянул вовнутрь гроба. По его виду Мария все поняла, у нее подкосились ноги, и она присела прямо на землю рядом с разрытой могилой и, укусив себя за запястье, тихо, без стона заплакала. Озадаченный Бегун молча смотрел в пустой, не особо больших размеров, ящик. Он не знал о чем и думать. Через несколько минут к нему подобралась Мария и, уже без рева, зло сказала:

«Пропустите, дайте и мне посмотреть».

Бегун отодвинулся в сторону, а лицо женщины скорчилось в гримасе ужаса. Когда Бегун зарывал яму, Агафонова молча сидела на лавочке одной из соседских могилок, но уже не плача. Закончив работать, бывший капитан с Марией вернулись к машине. По-прежнему никого не было видно. Сев в Волгу они быстро уехали. Всю дорогу Мария как-то ненатурально и зло улыбалась. Довезя ее до дома, Бегун предложил проводить ее до квартиры, но та сказала, что не стоит и она хочет побыть одной. Договорились о том, что завтра они встретятся у нее дома ближе к обеденному времени. Бегун поехал к своему дому. Нужно было помыться, переодеться и отдохнуть.

Наступило воскресное утро. Когда-то ночью успел выпасть снежок, который сейчас таял на городских улицах. Чисто одетый и выбритый похорошевший Бегун, подъехал на Волге к дому прапорщика Мелешко. Тот жил в частном доме в районе речушки Мамайке. В это время бывший сослуживец Бегуна как раз куда-то выходил с женой из ворот своего дома. Увидев Бегуна, Мелешко даже присвистнул и, сказав что-то на ухо жене, сел в машину.

«Давай-ка отъедем», – сказал он водителю. Тот повиновался и проехал с полкилометра по дороге. Только тогда к нему повернулся Мелешко и, обняв, сказал:

«Давненько не виделись, земляк. Говорили, что ты давно спился и на этой почве сошел с ума, да вижу, врут злые языки. Сам машиной, гляжу, обзавелся. Так, где пропадал? На твоем месте знаешь кто?».

«Знаю, – ответил Бегун, – Сидоров».

«А, ну раз знаешь, что тогда… Всех он нас, младших, как-то строил и накрепко запрещал с тобой общаться. Случилось чего?».

«Да, Вить, случилось. Помнишь то дело с двумя вандалами, дедом и бабкой? Нет что нового по нему?».

«Ну, мне нельзя с тобой, еще и службе…», – замялся Мелешко.

«Да перестань, мы же с тобой не один пуд соли вместе съели. Никто не узнает. А этот Сидоров – очередная выскочка. Разузнай для меня хоть, сколько им дали срока? Да бабке той, что с билетом обманула мальчика тогда, помнишь?».

«Помню, но…», – снова замялся прапорщик.

«Никаких но. Мальчик умер два месяца назад. Ради него можешь хоть?».

«Попробую. Приезжай в среду рано утром. Только не к дому. Стань на пустыре, там рядом, я увижу из окна. Ну, бывай. Довозить не надо, сам дойду. А ты уезжай сейчас, только не по моей улице, хорошо? Не обижайся. Помогу тебе, но так, чтобы не знал никто».

На том и порешили. А воодушевленный Бегун поехал к дому Марии Агафоновой.

Уже находясь у нее в доме, бывший капитан внимательно осматривал ее квартиру. Более внимательно, чем при прошлых ее посещениях. На трюмо стояли в рамочках разные фотографии. На одной из них была запечатлена счастливая улыбающаяся семья. Мать, отец и двое детей.

«Это мы в фотоателье как-то забегали. Как раз накануне всего этого, что на нас обрушилось», – проговорила сидящая на диване и очень спокойная, даже слегка замедленная в речи и движениях Агафонова.

«Мария, вы успокоительного напились?», – спросил, повернувшись к ней Бегун.

«Товарищ капитан, нужно спасать мою дочь. На себя мне все равно уже, но дочь надо спасать. Я утром по телефону от соседей с матерью разговаривала. Алине кошмары стали каждую ночь сниться. Пашке тоже за месяц где-то до смерти они снились. Каждую ночь, он жаловался, помню, да я не обращала тогда внимания, дура. Все по Константину печалилась. А беда новая уже стояла в дверях. Муж опять приходил вчера. Мне страшно. Он сказал, чтобы я к вам переехала. Прямо сегодня. Мне неудобно… Простите».

Бегун призадумался. В любом случае, женщине не желательно сейчас одной находиться. Тем более в этом доме. Здесь каждая кружка, каждая фотография вызывает у нее микро стрессы. Наконец он проговорил:

«Едемте, Мария, прямо сейчас. Я и сам должен был предложить. Вам у меня лучше будет. Поживете пару дней, а там посмотрим. Собирайтесь».

Сидя вечером в захламленной холостятской квартирке на кухне Бегун потягивал из стакана красное вино, купленное по его просьбе Агафоновой, а она, немного порумянившая после одного бокала, рассказывала о своем сыне.

«Пашка у меня очень смышленый был. Учился хорошо. Порой даже с учителями спорил. Они ругались, помню, на родительских собраниях. А он им из Маяковского что-нибудь. Хотя еще его не проходили. Читать, ох как любил. Всю домашнюю библиотеку прочитал, даже по электрике книжку мужа какую-то. Какое было счастье, которое, казалось, будет с нами всегда. А оно раз и в миг разрушилось. Мы, наверное, самой счастливой семьей были бы, если бы не это недовольство Кости по поводу машины. Не умел он настоящему радоваться. Все время мечтал о чем-то.

Ближе к ночи, Бегун, постелив себе прямо на кухонном полу, отправил Марию на свой диванчик и быстро заснул. Утром, женщина приготовила завтрак из купленных ей вчера яиц и пошла в свою квартиру, кое-что забрать еще из вещей. А Бегун все утро пытался установить на Волгу радио.

Мария вернулась очень бледная и, как будто, сильно испуганная. Забежав в квартиру Бегуна, она расплакалась. Оказалось, что кто-то залазил ночью в ее дом, о чем свидетельствовала выбитая дверь.

«Может быть, вы не закрыли ее еще вчера сами?», – спросил ее Бегун.

«Нет, нет, – отвечала Мария, – точно помню что закрывала. А, кроме того, вся квартира затоптана грязными башмаками. Вчера как раз грязь была на улице ночью. Я думала сначала в милицию бежать, но решила, что вам сперва скажу».

Призадумался Бегун. Дело дрянь. Скорее всего, их кто-то видел ночью на кладбище. Возможно, после этого, сказал еще кому-то. Но зачем и кто? Если сторож, то почему не вызвал милицию тогда еще? Значит не он. Но кто? Раскопщики? Тогда они должны быть замешаны в исчезновении труппа Павла, иначе, зачем им врываться в квартиру его матери? В милиции сейчас просто составят протокол, зададут кучу неуместных сейчас вопросов и все. Бегун знал это. И никто не станет охранять дом Марии. А уж, тем более, не стоит им сейчас говорить милиции про пустую могилу. Дело может закончиться помещением их, с Агафоновой, в психушку. Что же делать?

Бегун, собравшись, поехал на автобусе на Ташлянское кладбище. На всякий случай, ему хотелось осмотреться там еще раз. Вышел на остановке и, закурив, пошел пешком. Людей на кладбище, за исключением какой-то старушки, стоящей с гвоздиками возле древней могилки, никого не было. Бегун прогуливался среди оградок и присматривался. Вдруг он вспомнил, что на могилке Павла, разрывая ее глубокой ночью, скорее всего, оставил после себя беспорядок и, возможно, следы своего присутствия. По памяти пошел в ту сторону. Дойдя до могильного холмика, он заметил, что тот не имеет никаких следов вскрытия. И, более того, его сейчас прикрывало намного больше искусственных цветов, чем тогда, когда он их разгребал.

«Может, кажется, – сказал сам себе Бегун, – но, по-моему, здесь кто-то навел уже порядок.

Не останавливаясь возле могилы Павлика, он направился в сторону кладбищенской сторожки. Она размещалась на краю кладбища.

«Почему мы не обыскали ее тогда?», – вдруг мелькнула у бывшего капитана шальная мысль.

Он присел на покарябанную лавочку заброшенной могилки и вновь закурил. Ему хорошо было видно, как в окошке конторы кто-то быстро отодвинул занавеску, глянул на улицу и, вроде как заметил Бегуна. Моментально занавеска вернулась на свое место. Бывшего опера, с минуты его появления на кладбище, преследовало чувство, как будто за ним кто-то наблюдает. Потушив окурок, Бегун пошел к выходу из кладбища, не смотря в сторону сторожки. Он решил вернуться сюда ночью. Еще раз. И вдруг он застыл как вкопанный. У ворот, со стороны дороги, стояла милицейская машина, из которой быстро вышли двое неизвестных ему сотрудников и подходили к воротам. Интуитивно Бегун медленно попятился назад. В следующее мгновение, милиционеры, заметив его, побежали в его сторону.

Когда-то, давным-давно, во время армейской службы в десанте, Бегун получил удостоверение кандидата в мастера спорта по легкой атлетике. Правда, он уже не помнил, когда бегал в последний раз. Метнувшись назад, Бегун заметил, что расстояние между ним и милиционерами составляло не более десяти метров. Сотрудники, у которых бывший капитан сумел рассмотреть сержантские лычки на плечах, бросились за ним вдогонку. Вот здесь Бегун вспомнил сдачи нормативов по бегу с препятствиями во время службы. С легкостью перепрыгивая через могильные памятники и блуждая зигзагом, он сумел уже через несколько минут оторваться от догоняющих. Но он все еще мчался, не снижая скорость, когда уже слышал далеко позади себя злые окрики – «Стой, гад».

С той стороны кладбища, куда выбежал бывший капитан, начинался лес. Перепрыгнув через калитку, Бегун понесся, не останавливаясь по лесу, маневрируя между оврагами. Сбросив скорость, он бежал еще с полчаса, пока не выбежал к дачам. Обогнул их и побежал дальше. Затем перешел на шаг. Погони, явно, не было. Восстанавливая дыхание, Бегун делал круговые движения руками и, отдышавшись, стал размышлять. Ему стало ясно, что милиционеры прибыли именно по его душу. И уже не осталось сомнений в том, что могилка Пашки была убрана, уже после их с Марией ухода. Появлялся вопрос, кто вызвал милицию и почему те так быстро прибыли? Может быть, ее вызвали еще до того, как он подошел к сторожке? Может быть сторож? Но зачем вызывать милицию ради ничего еще не сделавшего человека? Абсурд. Значит вызывавшие были уверенны, что Бегун что-то им неприятное уже сделал или собирается. Хоть бы еще никто из милиции не был в сговоре с этими кем-то…