Мореходка

Интерес к изучаемому предмету был в прямой зависимости от личности преподавателя.

И в этом нам повезло: такого количества выдающихся личностей, профессионалов своего дела, как сказали бы сегодня – «Звёзд», в нашем училище было невероятно много! Простое перечисление их имён ничего не скажет стороннему человеку, но те, кто «в теме», знают, что именно эти люди сделали ЛМУ «брендом», «фирмой», авторитетнейшим учебным заведением с престижной репутацией.

Про выпускников ЛМУ ММФ в пароходствах говорили коротко: «Ребята пьют, но дело знают!» Не раз я потом встречал лично или слышал от коллег по работе рассказы о выпускниках ЛМУ. Наши парни, работая на судах, после немыслимых возлияний, даже в состоянии «полного аута», будучи усажены за пишущую машинку, осуществляли радиообмен, принимали сверхважную на тот момент корреспонденцию, распечатывали её на бланках радиограмм, давали подтверждение приёма и тут же «вырубались» окончательно. А, проспавшись, с удивлением узнавали, что вся необходимая работа ими сделана, всё принято, и у капитана нет никаких претензий к радиослужбе в отношении радиосвязи. Есть радисты, на слух принимающие быстродействие (250 знаков в минуту), которое обычным порядком сначала записывается на магнитофон, а потом на пониженной скорости расшифровывается оператором. При этом вся информация принимается таким радистом сначала без записи на бланк радиограммы (РДО), а потом безошибочно восстанавливается по памяти и распечатывается. Так вот, преподавателями этих людей были «суперпрофессионалы». Слова: «Я окончил ЛМУ ММФ» имеют вес в каждом морском уголке нашей необъятной Родины.

Но всё это будет потом, а пока ты сидишь в классной аудитории и ждёшь, когда придёт преподаватель. И вот стремительно распахивается дверь, в аудиторию влетает и со страшной силой, точнёхонько на преподавательский стол плюхается солидный преподавательский портфель! Ба-бах! Следом за ним появляется и сам преподаватель. Старшина подаёт команду, и все встают, приветствуя его. Как говорится, чтобы завоевать уважение курсанта, его надо или удивить, или напугать!

Курсанты, бойтесь преподавателей с тихим голосом, плавными манерами и скучным изложением материала! Обстановка в аудитории, которую создаёт такой преподаватель, ввергнет вас в сон, вы попадёте в объятия Морфея, как муха в паутину кровопийцы-паука. Тогда ваша голова соскользнёт с подпирающего её кулака и рухнет в бездну, навстречу очень твёрдой поверхности стола, и вы, дёрнувшись, как от удара электрическим током, судорожным движением, в последний момент сумеете избежать травмы лица! И вот именно в этот момент, когда вы счастливо избежите лёгких косметических неприятностей, вы будете застигнуты этим тихим и интеллигентным преподом, снявшим очки и внимательно смотрящим на вас детскими ясными глазами, в которых будут проступать слёзы. Он обидится на вас до глубины души, посчитает ваше поведение на лекции личным оскорблением, занесёт вашу фамилию в чёрный список своих заклятых, подлежащих ликвидации врагов и превратится в ваш постоянный «Ужас, летящий на крыльях ночи!», который будет преследовать вас до вашего полного и безоговорочного распятия на алтаре Науки! И только в случае, если вы испытаете все муки Христа, пройдёте все круги ада, будете зазубривать, как «Отче наш», конспект лекций, купите учебник этого преподавателя и перед экзаменом попросите подписать его вам на память, то тогда, возможно (повторяю: возможно!!!) вы будете прощены и получите свою положительную оценку на экзамене!

А вот тот Преподаватель, который у доски объясняет вам устройство трансформатора, и со словами « … что хорошо – обмотка не горит!», оборачивается и видит вас спящим на его лекции, а затем отточенным движением руки запускает кусок мела вам точно в лоб, – это в дальнейшем ваш любимейший педагог! Который, (как и первый преподаватель), тоже окончил ЛМУ пару десятков лет назад, прошёл все моря и океаны и вернулся в стены родного Училища, научить тебя, оболтуса и лентяя, разбираться в электротехнике так, что ты будешь всю дальнейшую жизнь в День Радио пить за его здоровье и вспоминать эти дни обучения как самые счастливые дни в твоей жизни!

IX.

В учебном корпусе существуют два вида учебных помещений: аудитории, которые являются фактически классными комнатами, и кабинеты, специально оборудованные различной радио– , электро– и навигационной техникой. Вся техника и приборы действующие и идентичны тому оборудованию, на котором в дальнейшем придётся работать на судах. (Имеются ещё лаборатории, мастерские и физкультурный зал, но пока речь не о них). В аудиториях, которые в основном закреплены за каждой учебной группой, курсанты находятся на занятиях и к ним приходит преподаватель. В кабинетах же находятся преподаватели, а курсанты приходят к ним на занятия. При каждом кабинете есть особое помещение – лаборантская. Там находятся учебные пособия, различные материалы, необходимые на уроке и много чего ещё. Штатных лаборантов было мало: я помню только одного. Все звали его «Рука», поскольку вместо одной руки у него был протез. Он был закреплён за кабинетом Радиотехники. Во всех остальных кабинетах были общественные лаборанты из числа курсантов нашего отделения. Преподаватели сами выбирали себе лаборантов, каждый год новых. В обязанности лаборанта входило поддерживать порядок в кабинете, следить за исправностью оборудования и учебной документации, выполнять всяческие мелкие ремонтные работы и оформлять кабинет наглядными пособиями. Предметы изучались в основном в течение года обучения, после чего все сдавали экзамен, а на следующий год рота переходила на следующий курс, и к этому преподавателю приходили новые учебные группы. Поэтому стать лаборантом была большая удача!

Во-первых: преподаватель выбирал себе самого толкового, разбирающегося в его предмете курсанта, доверял ему брать ключ от кабинета и (самое главное) лаборантской комнаты! Пятёрка на экзамене лаборанту была гарантирована, если преподаватель был доволен его работой!

Во-вторых: лаборанты не участвовали в приборках помещения роты. Считалось, что в это время они занимаются уборкой кабинетов. Поскольку кабинеты всегда были в образцовом состоянии, то уборка в них была делом необременительным. Главное, что контролировал лаборанта только сам преподаватель! Старшины в этом плане власти над тобой не имели.

В-третьих: лаборанту выделялось время на обслуживание кабинета. Выделялось это время по необходимости. А необходимость определял сам лаборант! Старшина, конечно, мог проверить, как добросовестно курсант-лаборант использует это время. Но для этого у старшины должно было возникнуть (ну очень!!!) большое желание топать из экипажа до учебного корпуса через всю территорию училища.

И самое главное: лаборант мог хоть какое-то время побыть один! В Училище ты всегда окружён людьми: в кубрике, в роте, в столовой, в учебном корпусе. Всё время ты находишься под чьим-то взглядом. Это напрягает, и морально ты сильно устаёшь! И так изо дня в день, из месяца в месяц. Расслабиться ты можешь только, когда спишь! Поэтому курсант способен спать где угодно и когда угодно! Можно было бы сказать еще сколько угодно (!), но кто ж ему даст?!

Лаборантская комната – именно то желанное место, где курсант-лаборант был (относительно) недосягаем для всех раздражающих факторов! Это была «шхера» для курсанта, тихая и безопасная. Поэтому такие лаборантские комнаты иначе и не называли! Плюс, ко всему вышесказанному, лаборанту официально полагалось две дополнительных недели к летнему отпуску! Фантастика!

Чем больше было у тебя друзей-лаборантов, тем комфортнее тебе жилось в Училище.

Каждый лаборант тайно оборудовал «шхеру» для собственных нужд. Нежилое помещение старательно превращалось в жилое. В жилых помещения запрещалось иметь нагревательные приборы. В кубрике мы кипятили воду для чая в литровой банке при помощи двух лезвий для бритья «Нева», надетых на кусок карандаша и прикрученного к ним, уже знакомого вам, двухжильного провода с электрической вилкой (вспомните про радио в кубрике). Здесь же можно было заныкать настоящий электрический чайник, стаканы, кое-какую посуду. Запас чая и сахара. Инструменты, которые в роте обязательно сопрут! Здесь было минимум три стула, на которых при желании можно было лежать, составив их в ряд.

Вершины в оборудовании «шхеры» достиг курсант нашей группы. Кликуха у него была «Сокол». Парень он был «рукастый», смекалистый и хитрый. Он не стал связываться с лаборантством, а втёрся в доверие к завхозу училища и стал внештатным плотником. Ему в подвале экипажа № 2 было выделено помещение под мастерскую, где он развернулся на всю катушку. Ключ от этого помещения был только у него одного. Там было всё, начиная от мебели, включая диван и заканчивая сейфом. Как плотник он имел неограниченный доступ повсюду. Сумел подобрать ключи почти ко всем помещениям Училища, включая кабинет Начальника Училища. В свою «шхеру» он тащил всё, что плохо или хорошо лежало на территории и в корпусах Системы. Как «Скупой Рыцарь», он копил богатства впрок и любил ими перед нами хвастаться. К его рукам прилипало всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Главной ценностью для курсанта были конспекты. Только хороший полный конспект, заполненный разборчивым почерком, был основой успешной сдачи экзамена по каждой дисциплине. Конспекты берегли и хранили их с особой тщательностью. Потерять конспект перед экзаменом – была самая большая катастрофа! Конспекты всё равно пропадали, и кто знает, куда они девались. Свой конспект я отобрал у «Сокола» лично после того, как он положил его в свой портфель. Он клялся и божился, что это получилось машинально. Кто знает …

X.

Трудно сказать, была ли наша 221 группа самой успевающей по учёбе в роте, но лаборантов, включая меня, было четверо! Старшине приходилось каждый раз ломать голову: кого посылать на уборку помещения роты от нашей группы. Состав группы – 30 курсантов. Из них пять старшин: старшина роты, его заместитель, старшина группы, его зам., плюс зам. старшины оркестра. Четыре лаборанта. Двое в суточном наряде по роте. Двое готовятся к наряду. Один в наряде по камбузу. Пять уборщиков кубриков. «У одного понос, у остальных золотуха!» Ау! Люди, вы где? Меньше половины группы лениво выходит на построение. Командир роты в очередной раз, видя, что на уборку вышли «полтора землекопа», открывает было рот, чтобы задать вопрос старшине о наличие личного состава, но, вспомнив, что это первая группа, в сердцах машет рукой и говорит старшине: «Командуйте!» И старшина роты орёт: «Начать приборку!»

Наш командир роты был капитаном 3-го ранга. Всех подробностей его жизни я не знаю, но, как мне известно, он служил старпомом на подводной лодке, потом пришёл в нашу Систему командиром роты на РТО. Провёл несколько выпусков, его сын учился на РТО и выпускался ещё до нашего поступления. Жил он в Выборгском районе на улице Кустодиева. Его адрес мы знали точно, (потом объясню – почему).

Наш отец-командир капитан 3-го ранга Ларионов Олег Николаевич.

Командиры рот были действующими офицерами ВМФ, им присваивались очередные звания, и шла выслуга лет за службу. Любимыми фразами Олега Николаевича были: «Лучше не будите во мне тигра!» и «Ну-ка, разойдись! Торпеду брошу!» Он мечтал дослужить до пенсии и послать всё подальше! Командиры рот подчинялись Начальнику Училища (который был гражданским лицом, но имел ранг адмирала) и начальнику Организационно-Строевого отдела (ОрСО). Причём последнего он боялся так же, как и все курсанты. На нашем этаже в роте у командира был свой кабинет, где он занимался делами роты и позволял себе «принять рюмашку» для поднятия настроения. Нередко к нему заходили другие командиры рот, такие же офицеры, и тогда у них случался небольшой праздник. Если начальник ОрСО отсутствовал несколько дней в училище, то «Праздник» мог продолжаться каждый день! Но начальник ОрСО с морской фамилией Макаров (все его за глаза называли «Макар») был хитёр, непредсказуем, злопамятен и подслеповат. Его коронной фразой было: «Стой, курсант! Я тебя знаю! Эй, вы трое, идите оба сюда!» Он тоже был кап.три (капитаном 3-го ранга), но, как говорится, важно не звание, а должность. Если он шёл по территории училища, то вокруг него создавался вакуум: даже офицеры избегали встречи с ним. Как говорится: «обходи трамвай спереди, автобус сзади, а дурака – за километр!» У Макара был синдром глубоко пьющего человека, который «подшился» и теперь срывает злобу на окружающих из-за невозможности выпить самому. Таких обычно называли «торпедоносец», так как капсулу («торпеду») медики вшивали в тело клиента в труднодоступном месте. О наличии «торпеды» вряд ли кто-либо знал точно, но все симптомы были налицо! Зная, что офицеры, несмотря на строжайшие запреты, всё равно втихаря выпивают в Училище, он устраивал облавы на них. Поскольку наша рота находилась на втором этаже Экипажа №2 и окна Ленинской комнаты, гальюнов и кабинета командира роты выходили на крышу вестибюля первого этажа, то теоретически через любое окно можно было выбраться на крышу вестибюля и заглянуть во все окна. Если к нашему отцу-командиру приходили товарищи офицеры «на рюмку чая», то писарь роты по распоряжению командира предупреждал дежурного по роте и дневальных, чтобы они, в случае появления Макара докладывали тому, что командир отсутствует. Макар шестым чувством знал, что офицеры сейчас пьют, но застать с поличным не мог! Это его бесило! И он, игнорируя информацию, полученную от дневального, что командира нет в роте, вылезал через окно Ленинской комнаты на крышу вестибюля экипажа и заглядывал в окна командирского кабинета. Пока он дёргал ручки рам, ища не забитое гвоздями окно, дневальный мчался к двери кабинета и орал шёпотом в дверь: «Атас! Макар идёт на крышу!» В кабинете была лёгкая паника, окно мгновенно зашторивалось занавеской, был слышен звон стекла, убираемого со стола, офицеры под столом и стульями экстренно принимали положение «лёжа», и наступала мёртвая тишина. Макар, матерясь, вылезал на крышу, подслеповато щурился через занавеску командирского окна, пытаясь разглядеть обстановку внутри помещения, но это похоже ему не удавалось. Пунцовый, сжимая кулаки и метая глазами молнии, он покидал помещение под команду дневального: «Рота, смирно!»

Спустя какое-то время офицеры рысцой покидали расположение роты и успокоенный дневальный подавал команду: «Рота, вольно!» Писарь закрывал отдыхающего в кабинете командира на ключ до вечера. А вечером два подвахтенных дневальных одевали командира в его шинель, сверху водружали фуражку и, поддерживая под руки нетвёрдо ступающего отца-командира, сопровождали его через весь город на метро до дома, где передавали из рук в руки командирской жене. А наутро, в 07.00, гладко выбритый, пахнущий одеколоном и абсолютно трезвый отец-командир проверял во вверенной ему роте производство команды «Подъём»!

Как нам потом рассказывали ребята, на Кубе, в порту Гавана, на причальной стенке пирса, огромными буквами по-русски белой краской было написано: «Макар – дурак!»

Закончилось всё для него плохо. Вероятно, не выдержав лечения, он на следующий год был в пьяном виде остановлен в городе военным патрулём, вступил в пререкания, был задержан и доставлен в гарнизонную комендатуру. Больше в Училище мы его не видели.

XI.

Поскольку офицерская зарплата ограничена суммой оклада и надбавки за звание, а жена командира прекрасно знает, сколько денег получает её «благоверный», то наш отец-командир знал тысячи способов получить желаемое «горючее» без сокращения денежного довольствия своей семьи. За каждый проступок, курсант был обязан принести командиру «объяснительную». Желательно в таре по 0,5 литра. Наказание всё равно было неотвратимо, но информация о проступке не выходила за расположение роты. Таким образом, командир не снижал показатели дисциплины во вверенной ему подразделении и был у руководства на хорошем счету.

Когда большинство курсантов поняли, что брюки с «клиньями» носить категорически запрещено, всеми были пошиты у городских портных чёрные брюки «клёш» с соблюдением всех деталей, присущих флотским форменным брюкам. В таких брюках ходили исключительно в увольнение, покрасоваться перед девушками. Хранились они в рундуках кубриков, не на виду, но и не особо спрятанные. В один прекрасный день вся рота, вернувшись после утренних занятий в экипаж, обнаружила, что все «шитые» брюки исчезли из рундуков. Народ возроптал! Но командир роты на общем построении показал всему строю огромный полотняный мешок, в котором и находились все наши неуставные брюки.

Когда рота была на занятиях, командир дал дневальному пустой мешок и устроил «шмон» по всем рундукам. Неуставные брюки изымались и помещались в мешок. Таким образом, все, включая старшин, оказались «без штанов» (неуставных)! Командир приказал мешок прошнуровать и опечатать. Дневальный скрепя сердце выполнил приказание. После этого командир сказал, что если ещё раз обнаружит неуставные предметы в кубриках, то разговор будет совсем другой! «Лучше не будите во мне тигра!» – предупредил он. Далее он сказал, что сейчас поместит этот мешок в кладовую в подвале нашего здания под замок и выдаст нам всё обратно только по окончании пятого курса. Строй проводил глазами, полными печали, удаляющегося дневального с мешком и, проклиная судьбу, отправился продолжать обучение.

Прошёл примерно месяц. Войдя как-то раз в роту, я заметил некую суету на этаже.

Время от времени кто-нибудь из курсантов осторожно входил в кабинет командира и вылетал оттуда с брюками в руках. Как выяснилось, пара старшин решила вернуть себе «конфискат» и каждый преподнёс командиру по «объяснительной». Это было роковой, но счастливой для остальных курсантов ошибкой. Отец-командир благосклонно принял дары и убрал «объяснительные» в командирский сейф. Затем прочитал небольшую лекцию о необходимости поддержания уставных отношений в роте. И, взяв устное обещание с «принесших дары» «унести своё барахло из роты к родственникам в город, к чёртовой матери!», приказал дневальному принести мешок. Как только приказание было выполнено и счастливые и довольные просители ушли от него со «своим барахлом», командир открыл сейф, чтобы наконец-то продегустировать подношение. Получилось недурственно!

Потом ещё разок, и ещё! Когда кто-то из курсантов, постучавшись и не услышав ответа, вошёл к нему в кабинет, то увидел сладко спящего за столом командира, слегка похрапывающего и склонившего на руки свою курчавую голову. Открытый мешок стоял перед столом и манил своим содержимым. В открытом сейфе была видна одна, уже полупустая, «объяснительная». Когда курсант появился из дверей кабинета с брюками в руках, мгновенно образовалась живая очередь из желающих вернуть «свои кровные». Всё происходило в полной тишине. Только слегка хлопала дверь и слышались быстро удаляющиеся шаги. Через несколько минут мешок был пустым. Причём мне удалось найти и вернуть именно свои брюки. Остальным могло повезти меньше или совсем не повезти, так как некоторые вылетали с несколькими парами («потом разберёмся»)! Глубоким вечером два подвахтенных дневальных, держа под руки, сопровождали отца-командира знакомым маршрутом для передачи его из рук в руки командирской жене!

А мы стали теперь хранить свой «шитый неуставняк» в кубриках, в образцово застеленных койках. Между матрасом и простынёй!

XII.

Количество и качество знаний, получаемых курсантом за весь период обучения на РТО в ЛМУ ММФ, поражает! Выпускник должен был уметь передавать и принимать на слух радиотелеграфные сообщения со скоростью 110 знаков в минуту с записью на пишущей машинке. Знать и использовать всё радио-, радионавигационное и электронавигационное судовое оборудование. Быть способным вести радиотелефонные переговоры и использовать техническую и служебную документацию на английском языке. Уметь устранять поломки и производить техническое обслуживание вышеуказанного оборудования. Нести самостоятельную вахту в эфире согласно расписанию и обеспечивать безопасность жизнедеятельности человека на море. Всё это выпускник ЛМУ ММФ СССР реально мог делать, работая на морском (речном) флоте. Недаром выпускнику РТО вручались два диплома: радиооператора 2-го класса (международного образца) и радиотехника (общеустановленного образца для средних специальных учебных заведений СССР). Чтобы получить заветные дипломы, требовалось за весьма ограниченное время пройти полный курс по многочисленным учебным дисциплинам, успешно сдать зачёты, лабораторные и курсовые работы, а также семестровые экзамены, получить положительные отзывы о прохождении плавательной практики на действующих судах различных пароходств и сдать Государственные экзамены. Поэтому курсанты каждого курса очень отличались своим уровнем знаний, профессиональной подготовки и способностями принимать самостоятельные решения. Приём в Училище производился на базе 10-летнего школьного образования. Сразу на второй курс (ранее был приём после 8 классов школы, но потом от него отказались, а система курсового обучения осталась прежней). Поэтому поступивший в Училище сразу с гордостью носил на рукаве курсовой знак с двумя «галочками». На этом «гордость» второкурсников и заканчивалась. Каждому курсу присваивалось своё меткое и ёмкое литературное название:

Второй курс – «Без вины виноватые» (или «Униженные и оскорблённые»). Наиболее точным названием было – «Приказано выжить!»

Третий курс – «Горе от ума!»

Четвёртый курс – «Их знали только в лицо»

Пятый курс – «Кому на Руси жить хорошо!»

Про второкурсников («Приказано выжить!») я уже вам рассказывал кое-что ранее.

Третьекурсники («Горе от ума!») были основной постоянной составляющей Системы. Они весь третий курс находились непосредственно на территории Училища, выполняли все организационно-технические мероприятия и дежурно-караульные функции, усваивали огромное количество учебного материала, знали все тонкости курсантской науки выживания и готовились на практике применить все полученные знания на следующем курсе.

Четвёртый курс («Их знали только в лицо») в училище появлялся только на два месяца. Сразу же с начала учебного года курсанты отправлялись на работы в подшефное колхозное сельское хозяйство, расположенное в Ленинградской области. Месяц на «картошке». Потом все направлялись на военно-морские базы Балтийского флота для прохождения стажировки на боевых кораблях. По возвращении курсанты учились три месяца, оставшихся от учебного года. Проходили «визирование», необходимое для прохождения плавательной практики на судах загранплавания морских пароходств Северо-Запада. Четыре месяца бороздили моря и океаны, постигали основы самостоятельной работы и возвращались на пятый курс Училища загорелыми, «просоленными» и упакованными в заграничные шмотки мореманами.

С пятикурсниками преподаватели и офицеры училища уважительно разговаривали уже как с младшим плавсоставом, и относились к ним, как к молодым, но самостоятельным, без пяти минут, специалистам. Им было действительно «Жить на Руси хорошо», так как «Ленинградцам» разрешалось проживание дома, а не в Училище.

XIII.

Курсовая работа подразумевала, что курсант способен самостоятельно что-либо радиотехническое рассчитать, начертить или собрать своими руками. Курсовое задание выполнялось курсантом по согласованию с преподавателем. Большинство наглядных пособий для кабинетов изготавливалось курсантами самостоятельно. Преподаватель только давал задание. Всё исполнение этого задания, включая используемые материалы, лежало на исполнителях. Задача была одна – получить зачёт! Во многих кабинетах висели огромные схемы различного судового оборудования. Они имели гигантские размеры, и изображённое на них могло быть хорошо видно всем с любой точки аудитории. В соответствии с размерами схем были изготовлены и деревянные указки длинной до трёх метров. Курсантам выдавался чертёж схемы на бумажном листе формата А4, а от них требовалось перенести этот чертёж в увеличенном виде на клеёнчатое полотно размером в несколько огромных простыней. Курсанты бежали в ближайшую аптеку и скупали весь запас рыжей медицинской клеёнки, которую обычно используют, чтобы не промокала постель под лежачими больными. Потом за шоколадку можно было упросить кастеляншу, которая сидела в подвале Экипажа №2, сшить на швейной машинке все эти клеёнки в одно большое полотно. А затем, аккуратно разлиновав исходный чертёж по клеточкам, расчертить клетками полотно клеёнки в нужным пропорциях и в карандаше перенести схему с формата А4 на эту гигантскую «пелёнку для слона». Тысячу раз проверить каждую линию чертежа и только затем аккуратнейшем образом, при помощи плакатных перьев и туши, начертить огромную схему «Радиоприёмного устройства «Шторм» или, скажем, «Волна-К», которая потом займёт своё достойное место в кабинете «радиоприёмных устройств» (РПрУ) или (если вы изобразите схему передатчика) в кабинете РПУ (радиопередающих устройств). Эта схема года за три выцветет, истреплется на углах, будет проткнута в нескольких местах трёхметровой указкой, тушь осыплется. И новое поколение курсантов побежит в аптеку добывать рыжую клеёнку для получения зачёта по очередному курсовику.