Никаких принцев!

Директриса холодно ждет, когда я успокоюсь, потом заводит речь про какой-то карцер, где я буду проводить много времени и где мне точно не понравится.

– Тогда я не буду проводить там много времени, – категорично заявляю я, и директриса улыбается:

– Придется, милочка. Придется. Ты провела бы там сегодня час за одно только опоздание, но в честь того, что это твой первый учебный день, я закрою глаза. Но только сегодня. А теперь идем, тебе пора на урок.

Кажется, я начинаю понимать Роз. Я тоже не хочу тут учиться, даже месяц или, не дай бог, полтора. А уж три года!

В класс мы идем быстро, и все мои силы уходят только на то, чтобы собственно идти. По сторонам удается посмотреть лишь изредка, и то я замечаю лишь удивленные взгляды горничных и лакеев. Стражников или нет, или они успешно притворяются мебелью. Странно, во дворце Роз стражи много, все напоказ…

Габриэль идет за нами с самым невозмутимым видом и пару раз успевает меня подхватить, когда я спотыкаюсь.

А потом мы все-таки приходим, и я даже не успеваю спросить директрису, куда мне рыцаря девать или это совсем даже не моя проблема?

Класс оказывается вполне себе обычным классом, с партами-одиночками, разве что они даже на вид удобнее тех, что у меня в школе, и кресла к ним прилагаются мягкие. Впрочем, все это я отмечаю чисто машинально, потому что когда на тебя смотрят около двадцати пар глаз, включая учительницу, становится очень неловко. Настолько, что я чувствую, что сейчас буду страстно хамить и вылечу сразу, а не через месяц, как мы с Роз договорились. В итоге все силы уходят на то, чтобы выглядеть невозмутимо и не краснеть. Я копирую выражение лица Габриэля, а краснеть – ну, я уже зеленая.

Меня тем временем представляют: директриса что-то говорит, параллельно изумление во взглядах класса и учительницы растет. Я делаю шаг назад, к двери, но натыкаюсь спиной на Габриэля. Даже если решу сейчас все бросить (и пусть Роз сама отдувается – вот же удружила сестренка!), понимаю: ее рыцарь меня в момент догонит. А значит, выхода нет, и… Ну где, где там мой жених?

Принца я нахожу взглядом сразу. Это несложно, особенно если принц предназначается Роз. Он ведь просто обязан быть статным, красивым и всем из себя совершенным. В классе такой один, и от него этим совершенством прямо-таки веет. Он буквально светится, и одним из его лучей пронзает меня в самое сердце, как купидоновой стрелой. Я злюсь: такой красивый парень – и его придется отшить! Даже нет, не из-за красоты его злюсь, просто он… Я бы в такого влюбилась. Вот вижу его сейчас и понимаю: влюбилась бы. И если бы он меня жабенком назвал, я бы растаяла. Все-таки несправедливо – ну зачем он такой… А? Такой… И смотрит без обычного: «А это твое зеленое точно не заразно?» Нормально смотрит, удивленно, и я ну вот чувствую в нем родственную душу! Чего, конечно, не может быть, потому что он красавец и принц.

Потом я замечаю странную вещь: принц сидит на «галерке», в последнем ряду. И вокруг него – пустое пространство. Или все здесь не выдерживают его совершенства… Или он отверженный. Что, согласитесь, странно, если он принц.

Мои мысли тем временем прерывает голос директрисы, которая царственным жестом указывает на класс и объявляет, что я могу сесть поближе к жениху, чтобы мы поскорее познакомились. «Но не болтать!» Как будто мы дети малые…

Я совершенно искренне улыбаюсь. И, забыв про чертовы каблуки, спешу к жениху, благо вокруг него пустых мест много. Прости, Роз, я потом его отошью. Сначала познакомлюсь.

По классу проносится слаженный изумленный вздох. А потом смех. Я останавливаюсь, мой принц краснеет, утыкается взглядом в пол и сжимает кулаки (намекая, что совершенство совершенством, но ничто человеческое ему не чуждо). М-м-м, он даже злится мило!

– Принцесса Розалинда, – окликает меня тем временем директриса. – Принц Ромион…

«Ромчик», – тут же переделываю я. Имя победителя. Нет, Роз, ты уж извини, но я за него, может, даже замуж выйду. Все равно я иномирянка, и это не считается.

– Принц Ромион, – повторяет директриса.

Отодвигается кресло – в противоположной части класса.

Я оборачиваюсь – и меня начинает разбирать совершенно идиотский смех. Причем смеюсь я куда громче, чем весь класс, – но да, они-то рты ладонями закрывают. А я смотрю на настоящего Розалиндиного суженого… И, в общем, когда дар речи ко мне возвращается, я говорю только:

– Тебя что, тоже прокляли?

В классе наступает тишина. Абсолютная. Даже директриса не шевелится. Только тот, кого я до этого приняла за принца, осторожно поднимает голову от книги, смотрит на настоящего принца в первом ряду и странно улыбается. Кажется, эти двое друг друга не любят. Мягко говоря.

А настоящий принц… Да нет, не прокляли его, конечно. Просто по сравнению с совершенством в конце класса он смотрится бледно. Но теперь я замечаю, как глядят на него и учительница, и директриса. И мест рядом с ним пустых нет, все заняты девицами вроде Роз, разве что побледнее – крови феи им не досталось, но они заменили ее косметикой. М-да, что я в самом деле, нормальный же парень. Просто… Но не видела я раньше худеньких низкорослых принцев! Интересно, он на скрипке не играет? Так и вижу его во фраке на сцене. А вот в битве с драконом не вижу. Или на троне. Да он на троне в подушках утонет! Его же не заметят!

Зато взгляд, каким он смотрит на меня, – тот самый. «Зелень уродливая». И я по привычке широко улыбаюсь в ответ, одариваю его таким же взглядом и подмигиваю:

– Ничего, говорят, поцелуем любви это лечится.

Принц не удостаивает меня и словом. Он обращается к директрисе – голос у него приятный. Может, плюс к скрипке еще и поет?

– Я могу сесть?

– Конечно, Ромион, – улыбается директриса. Потом поворачивается ко мне, и выражение вселенской боли появляется у нее на лице. – Ты тоже… сядь. Куда-нибудь. Розалинда.

Я оглядываюсь на Габриэля – тот снова занял пост рядом со шкафом. Ну что ж…

Девицы вокруг принца Ромиона дружно смотрят на меня так, что ясно – они костьми лягут, но место ни одна из них не уступит. Да больно надо!

Иду к последнему ряду, к парте у окна. Да, солнце будет печь, и к концу дня я стану жареной лягушкой. Но в тени сидит господин Совершенство, которого я сдуру перепутала с женихом, и он теперь точно ничего хорошего обо мне не думает. Вон, даже и не смотрит.

Зато все остальные смотрят. Да ну их к черту! Я знала, что меня тут хорошо не встретят. Все как везде. Пусть – я им еще устрою.

В довершение, уже в полной тишине – директриса успевает выйти и закрыть за собой дверь, а учительница тоже смотрит – у меня подламывается один каблук, и я падаю у самой парты.

Класс взрывается смехом, уже не сдерживаемым. И учительница, естественно, не делает ничего, чтобы это безобразие прекратить.

Стискивая зубы, я поднимаюсь. И языком (в такие моменты (а еще когда комары) он у меня волшебным образом удлиняется) вытаскиваю из рук одного из смеющихся перо. Тоже улыбаюсь.

– Спасибо. А то я свое дома забыла.

И сажусь. Хочется сломать несчастное перо на маленькие-маленькие кусочки. Хочется сесть перед этим Ромионом и улыбаться ему до посинения. Хочется сказать какую-нибудь гадость учительнице, которая как ни в чем не бывало поворачивается к доске-зеркалу.

Но я просто достаю из сумки, которую ставит передо мной Габриэль, книги и письменные принадлежности.

Ничего. Я вам всем еще устрою глокую куздру!

Глава 3,

в которой я узнаю о сестре много нового

Припекает.

В который раз пытаюсь отсесть подальше от окна – вместе с креслом и столом, но дальше просто некуда – проход закончился, сбоку свободная парта. А дальше, через узкий проход (у́же того, по которому я вот уже полчаса перемещаюсь), сидит то самое Совершенство, на которого я стараюсь не смотреть. Всеми силами я очень-очень стараюсь. Не. Смотреть!

Собрав волю в кулак, отворачиваюсь и пробую слушать учительницу. Она что-то рассказывает, шагая туда-сюда, а за ней мигает, меняя отражения-картинки, громадное, на всю стену зеркало в золоченой раме. Парты здесь довольно далеко друг от друга, а я сижу в самом конце класса, так что изображение в зеркале мне видно еле-еле. Да и учительницу через все эти спины никак не рассмотреть – впрочем, я не слишком и стараюсь. Мне скучно, жарко и плохо. Я даже не могу сказать, какой предмет тут изучается. Вроде бы что-то про политику. Какие-то внешние и внутренние факторы. Причины. Следствия. Бред какой-то, я хочу отсюда уйти!

Поворачиваюсь к Габриэлю. Он замер, скрестив руки, у книжного шкафа – конечно же. Отворачиваюсь – бесполезно, этот мне не поможет. И снова взглядом задеваю Совершенство, который через парту и проход. Виола, у тебя совесть есть? А достоинство? Отвернись сейчас же!

И ведь ничего такого безумно необычного в нем нет: просто очень красивый мальчик. Юноша. Парень. Если верить Роз, в этом классе должны быть только мои сверстники. Ну, может, на год старше. Значит, ему или шестнадцать, как мне, или семнадцать. Хм. Когда налево голову повернет и на него солнечный луч падает, выглядит на шестнадцать. А когда, прищурившись, на учительницу с ее зеркалом смотрит, то на семнадцать. Может, даже восемнадцать. Ну очень серьезный парень… Я его внешность за эти полчаса уже до последней веснушки изучила. Они у него светлые такие, на скулах, очень милые. Маленькие – вот что значит «солнечные поцелуи». А еще у него нос очень правильный. Прямо благородный профиль получается… Он точно не принц? Наверное, какой-нибудь герцог или граф? Ну конечно, кто еще будет учиться в этой школе… Ой, он перо кусает!.. Боже, я даже не знала, что так бывает: замираешь, и взгляда не отвести, и дрожь в коленках какая-то… странная… Папа всегда говорил: встретишь того, кто тебе до бабочек в животе понравится, тогда пожалеешь, что никогда нормально не целовалась. Я… я уже целу́ю… в смысле жалею. Можно, я поцелую его прямо сейчас? Я согласна жить с ним долго и счастливо!

Господи, он оборачивается… Он смотрит на меня? Он в ответ на меня смотрит?

А я – жаба…

Утыкаюсь взглядом в какой-то из учебников на столе, а перед глазами все плывет. Может, у меня тепловой удар?

Ха, удар? Поцелуи? Я же зелень уродливая, на меня такой, как он, в жизни без отвращения не посмотрит. Что, Виола, не веришь? Брось-ка на него еще один взгляд. Ну? Убедилась? Да его тошнит от тебя – как и всех вокруг. Вот, даже кресло подвинул – подальше от тебя. А ведь между вами и так целая парта и проход. А ты размечталась – поцелуй, при-и-инц. Губу раскатала. Такие красавцы встречаются с девушками вроде Роз, такими же совершенными и… настоящими принцессами. А потом живут с ними долго и счастливо. А в заколдованных непринцесс они не влюбляются. Ты все это уже проходила. Хочешь на нем лишний раз обжечься? Все ведь уже было – с таким же милым с виду и совершенным. Ну, почти с таким – тот все-таки был не так совершенен… Но все равно. Красота равна тщеславию, а тщеславные люди легко делают больно маленьким бедным лягушечкам вроде тебя, Виола. Так что не будь дурой, отвлекись уже окончательно и сосредоточься…

Очередным волевым усилием я все-таки отворачиваюсь – и встречаюсь глазами, кажется, со всем классом сказочной золотой молодежи. Включая учительницу. И все они очень выжидательно на меня смотрят.

– Что? – квакаю я, от волнения зеленея, наверное, сильнее обычного.

Кто-то немедленно начинает хихикать. Учительница изящно взмахивает рукой с чем-то вроде волшебной палочки – набалдашник в виде звезды мерцает синим.

– Розалинда, может быть, вы все-таки почтите нас своим рассказом о Сиерно-Креманском конфликте?

О чем, о чем?

Я ерзаю в кресле, потому что весь класс с прямо-таки садистским удовольствием меня рассматривает. Надо же было им меня подловить в минуту душевных метаний! Какой там конфликт? Вот у меня в душе – это конфликт! Но я о нем никому не расскажу.

– Нет. Не почту.

– Простите?

– Не. Почту! – повышаю голос я и стискиваю зубы.

В классе наступает мрачная тишина. Улыбка учительницы гаснет, но потом загорается снова, только уже насквозь фальшивая. И с издевательской ноткой.

– Жаль. Что ж, Розалинда, принимая во внимание, что вы еще не до конца освоились и не знаете, что на заданный вам на уроке вопрос полагается отвечать…

– Слушайте, отстаньте от меня, а?! Ставьте двойку, если вам так хочется. Не буду я ничего рассказывать, – совершенно невежливо перебиваю я. Больше всего мне не нравится, что весь класс с удовольствием наблюдает это бесплатное представление. Уже чувствую себя препарированной лягушкой.

– Что, простите, ставить? – в полной тишине спокойно интересуется учительница.

Кажется, я уже знаю, в чей кофе подброшу комаров в этой школе…

– Двойку. Кол. Что у вас тут ставят, когда урок не выучил? – из последних сил сохраняя самообладание, отзываюсь я. Сколько у них тут урок длится? Когда звонок?!

– Урок я вам, Розалинда, еще не задавала, – холодно замечает учительница. – Идите к зеркалу.

Я недоуменно хмурюсь, но потом понимаю, что она имеет в виду то громадное зеркало, на котором, как на экране, сейчас показывается карта. Ясно. «Идите к доске».

– Мадам Мелинда, она же не дойдет, – раздается голос кого-то из девочек в первых рядах.

– Если только допрыгает!

– Или скажите ее духу, пусть понесет. Она же так сюда прибыла.

– Или…

– Тишина! – прерывает учительница. И смотрит на меня. – Розалинда, прошу вас.

Да идите вы все… к чертовой бабушке!

Я улыбаюсь. Напоказ. Эффектно, полагаю, потому что ближайшие ко мне парни тут же морщатся – все как один. Что ж, отлично. Этап первый пройден. Этап второй – я выбрасываю ноги в проход, нагибаюсь, не заботясь о том, что платье скособочилось и подол неприлично задрался. В полной тишине треск сломанного каблука слышится, как звонок с урока, которого все нет и нет. Причем каблук до конца не отрывается – я минуту дергаю его туда-сюда, но он держится, гад! Вспомнив, наверное, все нецензурные выражения (а половину из них прошептав), срываю туфли к чертовой матери и с удовольствием швыряю их в окно. Тихий плеск – внизу, наверное, фонтан или пруд. И снова тишина.

Все, я готова. Не переставая улыбаться, иду к зеркалу, стараясь не обращать внимания на устремленные на меня любопытные, издевательские взгляды.

Мадам Мелинда – высокая красивая женщина неопределенного возраста (папа про таких говорит, что после тридцати у них возраст заканчивается) – цепко на меня смотрит и холодно улыбается. У нее высокие скулы и тонкие алые губы, поэтому улыбка получается хищной. И зеленые глаза при этом так сверкают, что мне становится совсем не по себе. По-моему, эта мадам куда сильнее напоминает злую ведьму, чем даже та настоящая ведьма, которая меня прокляла.

– Отлично, Розалинда, – мадам кивает на карту в зеркале и передает мне «волшебную палочку». – Покажите нам Креманию.

Я беру палочку – и набалдашник на ней гаснет. Одновременно же гаснет зеркало.

Как дура, я в полной тишине стою с палочкой в руках, косясь на учительницу. В классе раздается несмелый смешок, впрочем, быстро утихший. Мадам Мелинда поднимает брови.

– Полагаю, проклятье мешает вам колдовать, Розалинда? Или, – помедлив, интересуется она, – это у вас с рождения?

Я стискиваю в руках палочку и начинаю страдать от сильного желания огреть ею вышеупомянутую мадам.

– Простите, – мой голос звучит тихо, но достаточно твердо, чтобы заполнить тишину класса, – вы думаете, что я родилась лягушкой? А раз моя мама фея, то лягушкой, в которую я пошла, полагаю, вы считаете моего папу?

Тишина в классе теперь такая, что если бы здесь пролетел комар, мы бы все без труда его услышали.

Мадам Мелинда моргает и протягивает руку, чтобы забрать у меня палочку.

– Я ничего не считаю, Розалинда. Просто мне сложно понять, зачем кому-то проклинать такую принцессу, как вы.

Теория «папа решил жениха испытать» тут вряд ли прокатит да и звучать будет нелепо, поэтому я, отдавая палочку, бросаю:

– А мне сложно понять, почему моя внешность вас настолько сильно занимает.

Мадам Мелинда с интересом глядит на меня – тоже в полной тишине – и наконец изящно делает пасс палочкой. Зеркало снова загорается.

– Покажите Креманию, Розалинда.

Я смотрю на россыпь цветных «лоскутов» на карте, пожимаю плечами и наугад тыкаю в фиолетовый. На фоне светящегося зеркала мои перепонки теперь не заметить просто невозможно.

По классу прокатывается слаженный смех.

– Это не Кремания, Розалинда, – улыбаясь, говорит мадам Мелинда.

Я снова пожимаю плечами и с самым невозмутимым видом тычу теперь в зеленый. Тут этих «лоскутков» больше десятка – мы долго так будем Креманию искать?..

– И это не Кремания. Розалинда, вы не знаете, где находится ваше же королевство?

Сомневаюсь, что даже настоящая Розалинда знает, где оно находится. Но не она сейчас мнется у зеркала.

Я напряженно смотрю на карту. Увы, «лоскуты» не подписаны.

Мадам Мелинда улыбается.

– Попробуйте еще раз, Розалинда. Третий раз обычно счастливый.

Я ненавижу ее. Я ненавижу весь этот класс, эту школу, Розалинду, за которую отдуваюсь. Но больше всего я ненавижу чувствовать себя дурой. Уродиной – я привыкла, и с этим ничего не поделаешь. Но вот уже пять лет в моей собственной школе я не мялась у доски, не зная, как ответить на вопрос.

Вдыхаю поглубже, поднимая руку, понимая, что еще пять минут, и класс, включая учительницу, попадает под парты от смеха, потому что лягушка-принцесса не в состоянии показать на карте даже собственную страну…

Отодвигается кресло, и уже знакомый звучный голос у меня за спиной произносит:

– Мадам Мелинда, позвольте мне озвучить причины Сиерно-Креманского конфликта? Меня это, так же, как и принцессу Розалинду, напрямую касается.

Я сцепляю трясущиеся руки за спиной и торопливо отшагиваю-отпрыгиваю от зеркала. Мое место занимает принц Ромион с «волшебной палочкой» в руках. Теперь она не гаснет, а разгорается ярче.

– Кремания, – уверенно говорит принц, показывая в самый центр «лоскутного одеяла», на розовый (ну кто бы сомневался) кусок, – заключила договор с Эльфляндией, – тот самый зеленый лоскуток, который я недавно выбрала, – против Подземной империи, – коричневый лоскут, – потому что правитель гоблинов попросил руки принцессы Розалинды, но получил твердый отказ.

Я стою у двери и хлопаю ресницами, как блондинка, точнее, очень глупая лягушка. Вот Роз, змея, могла хотя бы предысторию рассказать!

Хм, а не тот ли это гоблин, в которого мы на спор горшки с геранью кидали? С балкона, пока он серенады пел?..

– Тогда его величество Майяр Третий украл принцессу Розалинду, – Ромион поворачивается к ошеломленной мне, – в седьмой день весеннего фестиваля. И прислал королю Кремании официальный ультиматум «Будущему тестю», в котором недвусмысленно намекнул, что если король не даст свое благословение, принцессу обвенчают против воли ее отца. Или же отправят в гарем императора старшей наложницей.

«Ви, я хочу стать актрисой…» Актрисой? Да она уже… Большой театр по ней плачет!

– Это послужило официальным поводом для конфликта, – заключает принц. – Причинами же были, конечно, розовая пыльца, нелегально поставляемая Креманией из Зачарованных Садов, а также поднятие гоблинами пошлины на ввозимые товары, что король Кремании назвал грабежом, а самого императора гоблинов – подземным пиратом.

Ну-ну, зная отца Роз, он выразился покрепче. Но масштаб трагедии мне уже понятен. Папочку тебе, Роз, расстраивать не хотелось, да? Договор нельзя расторгать?

Я смотрю на принца Ромиона и сквозь гнев на сестру пополам с замешательством и жалостью – догадываюсь, чем эта история закончилась, – не могу не обратить внимания, что хоть ростом он с меня (а в лягушачьей коже я низенькая) и к тому же худенький, как тростинка (половина меня, а то и четверть), да еще и черты лица у него слишком мягкие и мелкие для юноши (честно, больше двенадцати лет я бы ему не дала). Но как-то при всем этом ему удается не выглядеть ребенком-пусечкой, вышедшим к доске отвечать урок, ах, ты моя радость, ми-ми-ми. Он держит себя и говорит так, что, во-первых, невольно слушаешь, а во-вторых, проникаешься уважением. Даже я проникаюсь, хотя я сторона субъективная, заинтересованная. Уверенный в себе мальчик – сразу видно. И пальцы у него тонкие и длинные, наверняка на чем-нибудь действительно играет, кроме моих нервов…

Но и да, на меня смотрит с плохо скрываемым презрением. Таким, что понятно: в глаза уродиной и жабой не назовет. Но подумает.

…Конец истории Сиерно-Креманского конфликта действительно оказывается предсказуемым. Отец Роз засуетился, стал готовиться к войне и искать союзников. Эльфы его кинули, гномы «отмазались» подачкой в виде пары сундуков с оружием. Согласилась Сиерна, которая тоже имела на гоблинов зуб, а еще хотела под шумок отчекрыжить кусок у Кремании. Кремания хотела, естественно, того же – но у Сиерны. В итоге, подписав мирный договор с гоблинами, эти двое набросились друг на друга, но ситуация получилась патовая (причем еще бы чуть-чуть – и не в пользу Кремании), и отец Роз предложил сделку с брачным контрактом.

Во всей этой истории меня действительно удивила только пара вещей. Первое – как подчеркнуто вежливо Ромион говорил о королеве-правительнице Сиерны. Я ведь правильно понимаю, раз он принц, то королева – его мать? Но то ли так принято, то ли я все-таки ничего не понимаю, но когда Ромион говорил «ее величество королева Изабелла», звучало это слишком официально и не к месту на обычном уроке.

И второе. Гоблины в этом мире имеют репутацию примерно такую же, как сатиры в моем мире. Уродливые, но похотливые. О них даже феи говорят с улыбками, и в этих улыбках – толстый намек. Так что Розалинда, побывав «в гостях» гоблинского императора вряд ли ушла от него невинной и непорочной. Мне-то все равно, но после рассказа Ромиона… Да и до этого, впрочем, тоже… В обществе «честных правил» репутация Розалинды наверняка упала ниже плинтуса. Роз, конечно, посчитала этот незначительный факт не стоящим моего внимания. Зато понятно, что меня тут видят как уродину, дуру и шлюху в одном лице. Вот я влипла!..

Ромион тем временем заканчивает, отдает палочку мадам Мелинде. Учительница благосклонно кивает, осматривает класс.

– Вопросы? Нет? Прекрасно, Ромион, садитесь. Как всегда, отлично…

– А можно мне вопрос? – поднимаю руку я.

Все взгляды снова устремляются на меня, а Ромион замирает у своего кресла. Потом поворачивается и тоже смотрит – так, что нормальная лягушка давно бы упрыгала в свое болото и не смела бы даже квакнуть.

Я сжимаю руки за спиной в кулаки.

– Зачем это тебе? Я понимаю, что не могу отказаться: эта, как… его… гоблинская империя нас растерзает, а наши соседи и не почешутся. Но зачем этот брак Сиерне?

Ромион дергает уголком рта – раздраженно, хотя жест вообще-то нервный.

– Как я уже объяснял, Кремания пообещала уступки…

– Что мой отец пообещал, я поняла, – перебиваю я. – Тебе это зачем? Скажи королеве, что не хочешь жениться на лягушке легкого поведения. Неужели она не найдет тебе другую невесту, посимпатичнее и тоже с хорошим договором под мышкой? – я киваю на девиц в первых рядах. – Так зачем это тебе?

В мертвой тишине мы с Ромионом смотрим друг на друга, и взгляд принца на этот раз какой-то… странный. Кажется, я чего-то еще не знаю. Потому что если до этого он на меня смотрел просто как на дуру-лягушку, то теперь – как если бы эта дура-лягушка попыталась сожрать его вместо комара.

Но проходит пара мгновений, и принц снова возвращается в свою скорлупу уверенного-умного-взрослого мальчика.

– Вам, ваше высочество. Зачем это нужно вам.

– Мне? Как ты хорошо объяснил…

– Вы, – спокойно поправляет принц. – Вы объяснили.

Я сжимаю руки за спиной так, что ногти больно впиваются в кожу. Вы? Правила вежливости здесь насчет «вы» и «ты» такие же, как в моем мире, насколько я знаю. И этот малютка-принц только что очень изящно провел черту между ним и мной. И, судя по всему, между мной и всем классом.

– А может, мне еще на колени каждый раз перед тобой падать? Или ниц сойдет? – выплевываю я. И тоже смотрю на него, как на комара. Невкусного, худого комара. Я тоже умею опускать взглядом ниже плинтуса.

Но тут за окном оглушительно звенит колокол. И сразу после него мадам Мелинда как ни в чем не бывало говорит:

– Конец урока. Домашнее задание вы получили – все свободны. Хорошего вам дня. Розалинда, задержитесь, пожалуйста, на минутку.

– Я хотела бы извиниться, – говорит она мне, когда все уходят. – Я никак не думала, что на этот вопрос вы не сможете ответить. Он ведь, – она запинается, – напрямую вас касается.

Я смотрю в окно. Там действительно большой, идеально круглый пруд с маленьким фонтанчиком посредине: лягушка в короне, подняв голову, изрыгает струи воды. Лягушка очень похожа на меня.