Дорогая Соня, вот уже пошел третий месяц, как мы стоим здесь в полной неизвестности, когда тронемся дальше. Жара нестерпимая и не скажу, чтобы настроение у всех было веселое, хотя в реляциях и телеграммах обыкновенно в таких случаях пишут: «Дух войска превосходный». А по-моему, начинается полное нравственное разложение эскадры; команды не съезжают на берег уже полгода, при постоянных погрузках угля все обносились и оборвались, ходят без сапог, так как их уже давно нет и ропот команд [звучит] на всех кораблях. Масса нарушений дисциплины, и что ни корабль, то судебные дела.

Адмирал, видимо, желая себя очистить, отдает самые гнусные приказы; и все это вместе взятое всех гнетет, и все с нетерпением ждут, чтобы скорее окончилась эта невозможная обстановка. Чем бы ни кончилось, только кончилось бы.

По получаемым здесь отрывочным сведениям, кажется, в Манчжурии дела наши не поправляются, а во всей России волнения и беспорядки. Как все это грустно и тяжело. Как тут не пожелать скорейшего окончания этой драмы.

Пожалуйста, уведомь меня, получила ли ты высланные мной на Credit Lyonnais 6000 фр. и в денежном письме 175 руб. Меня очень беспокоит, не было ли больших хлопот в получении по переводным бланкам из Лионского Кредита, сумма большая, и будет досадно, если сразу не получить. Да, кстати, сообщи, сколько тебе выдают из Штаба Сводного Отряда и сколько всего накопилось с моего ухода. Я теперь расходую на себя очень мало и сберегаю для будущего. Бог даст, война окончится и, если я вернусь благополучно, выйду в отставку и тогда, получив хотя половинную пенсию, да плюс [проценты] с капитала, могу жить не бедствуя; а может быть, куплю маленькую усадьбу, чтобы иметь свой угол и интерес к жизни. Уведомление о деньгах пошли сразу по трем адресам: 1. через Главный Морской Штаб по городской почте; 2. В Одессу Гинсбургу; и 3. прямо на Мадагаскар Nossi-be.

Тебя и Сонюшу крепко целую.

Любящий тебя брат Николай.

2-го марта 1905

Дорогая Соня, сегодня получил твое письмо от 25-го января. Завтра в 12 час. дня мы трогаемся дальше; переход предстоит очень большой без захода в какой-либо порт, будем переваливать через Индейский Океан. А там, куда закинет нас и чем все кончится, одному Богу известно. Вчера получили здесь ужасное известие, что половина Армии Куропаткина уничтожена; по французским известиям 60 т[ысяч] убитых, 80 т[ысяч] раненых и 40 т[ысяч] сдалось, взято 560 орудий и 23 знамени, и что Куропаткин отступает по всей линии, преследуемый японцами. Просто даже не верится в такой погром[44]. Ведь тогда нечем продолжать войну; ожидать, что обстоятельства могут перемениться к лучшему нельзя. Напротив, японцы теперь могут отрезать Владивосток, и [так] как [японцы] уже недалеко до Харбина и, чего доброго, с Владивостоком повторится Порт-Артур. Ах, кто мог ожидать, что эта война будет для нас такая несчастная.

Надо признать, что кампания проиграна и бесполезно продолжать ее, только понесем еще большие потери; и так уже погибло столько жизней. Говорят, Куропаткин отказался [от командования армией] и вместо него назначен Главнокомандующим Сухомлинов[45]; кого ни назначай, делу не поможешь, это не простая, случайная победа японцев, а победа грамоты над безграмотностью; в Японии нет ни одного человека неграмотного, тогда как Россия одна из самых неграмотных стран. Наши верхи всегда думали, что в этом вся сила России, ну а дело-то теперь показало другое. Эта война раскрыла, я думаю, многим глаза. Господи, хоть бы скорее окончилось это ужасное время.

Всего хорошего, дорогая Соня. Сонюшку и Женю целую.

Любящий тебя брат Николай.

[P.S.] Если приедет тетушка, поцелуй ее за меня.

4-го апр[еля] 1905. Камрань (Аннам)

Дорогая Соня, как я уже тебе писал, мы благополучно сделали переход от Мадагаскара сюда. Пришли в полном порядке, и тяжелый угольный вопрос был решен блистательно, – пользуясь штилями, хотя и при большой океанской зыби, спускали паровые катера и баркасы и с помощью их перегружали уголь с наших транспортов. Работа была очень тяжелая, но зато мы подошли к Тихому океану, имея почти полный запас угля. Долгая стоянка в Носси-Бе, при томительной жаре всех изнервничала, и мы рады, что это бесконечное стояние кончилось; все приободрились духом и уже нет того угнетенного состояния, в которое стала приходить эскадра в Носси-Бе. Удачный переход через Индейский океан в 41/2 т[ысячи] миль всех приободрил, до последнего матроса. Погрузки в океане не обошлись без маленьких несчастий, – один броненосец[46] утопил паровой катер, но людей спасли, да трем или четырем матросам повредили мешками с углем ноги, небольшие переломы, что случается и при обыкновенной службе. Это сравнительно настолько маленькие несчастья, которые и считать нельзя. С минуты на минуту ждем появления японской эскадры, все тверды духом и с верой смотрят на Адмирала, который своей решительностью и разумными распоряжениями сумеет дать отпор японцам.

Из газет узнали о погроме армии Куропаткина. Какое это несчастье, – наши на мир теперь не пойдут и война, следовательно, затянется еще на очень долгое время. Вот к чему привела наша слабоумная дипломатия и ложная политика – разорили Россию вконец, да что погибло людей. Такой ужасной войны еще не бывало. Когда, наконец, Господь смилуется надо мной и даст снова мирно зажить. Я, слава Богу, здоров, хотя к концу перехода, продолжавшегося месяц, очень утомился, теперь же отоспался и отдохнул. Здесь есть телеграф, послал тебе телеграмму и в «Новое время»[47] от всего корабля.

Сонюшку целую. Где Коля?

Любящий тебя брат Николай.

8 апр[еля]1905. Камрань

Дорогая Соня, вот уже неделю, как мы стоим здесь, но японцы пока нас не тревожат. Скоро, по всей вероятности, тронемся дальше. Отсюда до Владивостока хотя всего 2600 миль, сравнительно небольшое расстояние, но этот переход будет самым трудным. Все дело в угле, до сих пор мы спокойно пополняли уголь, как в портах, так и в открытом море, ну а теперь это вряд ли удастся, а с тем количеством, которое помещается на наших броненосцах, нам этого расстояния не одолеть. Мы и так грузим на корабли уголь почти в двойном количестве, заваливая все, что только можно. Господь Бог, может быть, поможет нам и теперь, и, если удастся сделать в море хотя [бы] одну погрузку, тогда мы дойдем свободно, не считая, конечно, столкновения с Японскими судами и миноносцами. В каком виде мы дойдем до Владивостока, трудно даже предвидеть; японцы, конечно, примут все меры и все пустят в ход, чтобы нам нанести наибольший вред. Счастлив буду, если удастся дожить до мира; какое поистине тяжелое время мы переживаем, а конца войны и не видно. Все надеялись, что на суше дела поправятся, а там неудача за неудачей и, наконец, этот колоссальный погром армии Куропаткина. Как тяжело на душе, ты себе представить не можешь, все сердце изболело. Следовало бы давно заключить мир, не дожидаясь разбития армии; кампанию все равно надо считать проигранной, но тогда условия мира могли бы быть более легкие, чем теперь. Да, в какую пучину несчастий ввергли Россию, и именно в то время, когда мы же проповедовали о всеобщем мире и всеобщем разоружении. Просто насмешка над этой Га[а]гской конференцией[48]. Неужели Господь не смилуется и не даст нам скоро мира.

Всего хорошего, дорогая Соня. Бог даст, еще увидимся. Сонюшку крепко целую.

Любящий тебя брат Николай.

16 апр[еля] 1905

Дорогая Соня, поздравляю тебя и Сонюшу с Светлым Праздником. Как я тебе писал, французское правительство принудило нас оставить бухту Камрани, вследствие настояний японцев. Мы вышли в море и держались вблизи берегов шесть дней, не имея возможности никуда зайти, а дальше идти нельзя было, так как надо было пополнить всем запас угля.

На шестой день Адмирал привел нас в необитаемую бухту Ван-Фонг в 45 милях севернее Камрани. Здесь мы спокойно погрузились и пока еще стоим. Японцы не тревожат. Может быть, дождемся Небогатова.

Уход отсюда, во всяком случае, не за горами. Соединившись с Небогатовым, у нас сила будет порядочная, но единственно, что нам связывает руки – это транспорты, для защиты их придется отделить часть боевых судов. Но Господь Бог, может быть, нам поможет.

Пользуюсь случаем послать письмо через пароход, который нам привез уголь и сегодня уходит в Сайгон.

Всего хорошего. Всех крепко целую.

Любящий тебя брат Николай.

[P.S.] Если тетушка в Петербурге, поздравь ее за меня с Праздником и поцелуй.

25 апр[еля] 1905

Дорогая Соня, пока стоим в прежней бухте, завтра переходим в другую. Со дня на день ждем прихода Небогатова. Недалеко то время, когда двинемся дальше. Японцы нас, видимо, поджидают в Корейском проливе. Чем все кончится, одному Богу известно. Нас сильно связывают транспорты, а без них тоже не обойдешься. Сегодня привезли для команды сапоги, а то ведь ходили босиком.

Крепко целую.

Любящий тебя брат Николай.

[P.S.] Чувствую себя так себе, по временам нервы дают себя знать; уж очень долго тянется такое напряженное тяжелое состояние.

ОР РНБ. Ф. 422. Ед. хр. 378. Л. 1-24. Подготовка к печати, биографическая справка и комментарии К.Б. Назаренко

Дневник мичмана князя Язона Константиновича Туманова

Князь Язон Константинович Туманов родился в Тифлисе 2 октября 1883 г. в знатной армянской семье. Его отец и дядья (Константин, Василий, Георгий Михайловичи Тумановы) были известны как общественные и литературные деятели. В 1901 г. Я.К. Туманов поступил в Морской корпус, из которого был досрочно выпущен в составе так называемого «царского выпуска» сразу после начала Русско-японской войны (28 января 1904 г.). В марте 1904 г. молодой мичман был назначен вахтенным офицером на броненосец «Орел», находившийся в достройке. Я. К. Туманов проделал с «Орлом» весь путь на Дальний Восток, в Цусимском сражении командовал 75-мм батареей левого борта, был тяжело ранен. Согласно перевязочному свидетельству, у него из спины было извлечено двадцать восемь мелких осколков и еще два из руки.

В плену Я.К. Туманов сначала находился в госпитале в Майдзуру, затем вместе с другими офицерами «Орла» в Киото. После возвращения из японского плена и четырехмесячного отпуска, был назначен (в августе 1906 г.) вахтенным начальником на крейсер «Память Азова», затем (в феврале 1907 г.) штурманским офицером минного крейсера «Уссуриец». Поскольку его корабль находился в ремонте, в летние кампании 1907 и 1908 гг. Я. К. Туманов командовал катером № 2 Петергофской морской охраны. В декабре 1907 г. был произведен в лейтенанты.

Затем Я. К. Туманов служил на канонерской лодке «Карс» Каспийской флотилии и на канонерской лодке «Хивинец», служившей станционером на острове Крит. В 1913 г. князь поступил в Николаевскую морскую академию, но в связи с началом Первой мировой войны не окончил ее, а получив чин старшего лейтенанта, продолжил строевую службу на эсминцах Черноморского флота. Сначала Я.К. Туманов состоял в должности старшего офицера эсминца «Капитан-лейтенант Баранов», затем командовал эсминцем «Живучий». В августе 1915 г. Я.К Туманов был назначен исправляющим должность старшего флаг-офицера по оперативной части штаба командующего флотом. 30 июля 1916 г. произведен в капитаны 2 ранга «за отличие»[49], с августа 1917 г. командовал вспомогательным крейсером «Император Траян». За время Первой мировой войны Я.К. Туманов был награжден мечами к ордену св. Анны 3 степени, полученному ранее, орденами св. Станислава 2 степени с мечами, св. Владимира 4 степени с мечами и бантом. Другими словами, он «собрал» все боевые награды, доступные в его чине, кроме ордена Св. Георгия.

В 1918 г. Я.К. Туманов перебрался в Армению, и некоторое время командовал небольшой флотилией на оз. Гогча, затем вернулся в Россию и стал командующим Волжско-Каспийской флотилией Астраханского краевого правительства. Вначале 1919 г. перешел в Вооруженные силы юга России (А.И. Деникина). С июня того же года он возглавил отдел морской контрразведки портов Черного моря, а 28 марта 1920 г. был произведен в капитаны 1 ранга П.Н. Врангелем «за отличие».

После эвакуации белых войск из Крыма, оказался сначала в Югославии, в 1924 г. переехал в Уругвай, затем в Парагвай, где несколько лет преподавал в морском училище. Во время конфликта с Боливией 1928 г. и парагвайско-боливийской войны 1932–1935 гг. являлся советником парагвайских командующих речными силами, служил начальником отдела личного состава флота. В 1936 г. – капитан 2 ранга парагвайского флота. После окончания войны продолжал службу преподавателем военно-морского училища.

Я.К. Туманов был «кирилловцем» – в 1939–1954 гг. являлся уполномоченным главы российского императорского дома («императора Всероссийского» Владимира Кирилловича) в Парагвае, председательствовал в парагвайской группе РОВСа. Умер князь Я.К. Туманов в Асунсьоне от рака горла 28 октября 1955 г.[50].

Князь Я.К. Туманов состоял в браке с дочерью действительного статского советника Надеждой Константиновной Чабовской, у них была дочь.

Интересы Я.К. Туманова не ограничивались службой. Он автор беллетризованных мемуаров о походе 2-й Тихоокеанской эскадры «Мичмана на войне»[51], о плавании «Хивинца» по Средиземному морю («По Адриатике»), ряда статей в «Морском журнале».

Во время плавания 2-й Тихоокеанской эскадры Я. К. Туманов вел дневник. Тетради дневника, включающие записи за 30 октября 1904 – 20 апреля 1905 г. во время Цусимского сражения, очевидно, были убраны вниз вместе с вещами Я.К. Туманова. Тетрадь с записями за 21 апреля и последующие дни оказалась утерянной во время боя. В японском плену, в городе Киото, товарищ Я.К. Туманова по службе на «Орле», лейтенант Л.В. Ларионов, начавший собирать материалы по истории 2-й Тихоокеанской эскадры, переписал от руки сохранившиеся тетради, позднее он заказал, по меньшей мере, два экземпляра машинописной копии переписанного текста[52]. Кроме того, во владении А. С. Новикова-Прибоя (возможно, через Л.В. Ларионова) оказалась одна из сохранившихся подлинных тетрадей дневника Я.К. Туманова, с записями за 30 октября 1904 – 13 марта 1905 г.[53]. Рукописные и машинописные копии практически идентичны оригиналу, различия между ними сводятся, в основном, к опискам и опечаткам. В машинописной копии по ошибке дважды перепечатан один из листов (63, 64) и пропущен текст, который должен был быть помещен на листе 63. Этот пробел восстановлен по рукописи. Все слова, вписанные в машинопись латинскими буквами, набраны курсивом.

Записки велись с выхода броненосца из Кронштадта, но часть их утеряна во время событий 14 и 15 Мая 1905 г. (прим. Л.В. Ларионова. – К.Н.)

Дакар. 30-го Октября

Сегодня пришли сюда после семисуточного перехода из Танжера. Во все время перехода не случилось ничего достойного внимания. Землю видели только раз, на третьи сутки к вечеру высокие берега Канарских островов. Вчера по настоянию докторов слег в постель. Несмотря на всё нежелание, пришлось покориться. После обеда началась грандиозная погрузка угля. Принимали до 2200 тонн и насыпают его всюду, куда только можно: в палубах, кочегарках и даже на юте. Жара невыносимая; спасаюсь от нее только благодаря Павлинову[54], который дал мне свой вентилятор. У старшего доктора[55] в каюте 52° тепла[56] (65 °C. – К.Н.), а в операционном пункте 62° (78 °C. – К.Н.). Говорят, что после погрузки угля офицеров отпустят на берег. Для меня это не имеет никакого значения, ибо и с разрешением, и без разрешения берега мне не видать, как своих ушей. Понаехали, конечно, поставщики с всевозможными тропическими предметами обихода, как то: касками, белыми костюмами, туфлями и т. и. Конечно у него сейчас же порасхватали все, что было можно и наши офицеры расхаживают уже в английских касках, белых туфлях и кителях местного производства.

1-го Ноября

Сегодня на эскадре случилось несчастье. Умер от солнечного удара лейтенант Нелидов[57], или, как его все называли, «дядя Ваня». Похороны завтра.

2-го Ноября

Хоронили Нелидова. От нас был послан в распоряжение адмирала[58] катер с Бубновым[59], которой рассказал мне процедуру похорон. Французы нарядили в процессию свои войска, и когда катер с гробом подошел к пристани, то по одной стороне ее шпалерами стали белые войска, т. е. французы, а по другой колониальные – негры. Проводив гроб до могилы, при опускании тела они вместе с нашими матросами произвели салют в три залпа. Сегодня офицерство гуляет по берегу, причем многие не брезгуют знакомиться с прелестями негритянок. Вечером приехали к нам гости французские офицеры – артиллеристы. За стеной моей каюты, когда ужин подходил к концу, я слышал громкие крики, прерываемые звуками кек-уока[60]. Очевидно, дело обстоит благополучно и гости в фоне (так в тексте. – К.Н.).

Часов в 10 вечера они уехали, причем в открытый иллюминатор долго слышно было все усиливающееся: «hip, hip, hip, Урра». Завтра в 3 часа дня уходим.

3 Ноября

Снялись с якоря, идем в Габун [61]. В самом углу Гвинейского залива в широте NO 15° впадает в океан река Габун, по имени которой названа эта французская колония. До сих пор Габунг (у Туманова этот топоним пишется неодинаково. – К.Н.) только раз видел русское военное судно – этим судном был «Скобелев»[62].

Габунг. 13 Ноября

Сегодня пришли сюда после десятисуточного перехода, причем дело не обошлось, конечно, без приключений. Придя на вид берега, не нашли ожидаемого маяка; эскадра застопорила машины и в поиски за маяком был отправлен «Роланд». После довольно долгого пропадания «Роланд», наконец, принес известие, что искомый маяк находится в 25 милях севернее. Пришлось повернуть обратно. Оказалось, что течением нас снесло к югу настолько, что мы очутились в S полушарии, а именно в широте SO 3° Таким образом, сами того не подозревая, мы перешли экватор. Подходя к Габуну, по сигналу адмирала, со всех судов спущены были шестерки и паровые катера, на буксире которых эти шестерки вышли вперед и в строе фронта пошли впереди эскадры, делая промеры. Эта осторожность была принята адмиралом вследствие ненадежности местного исследования. Должно быть, вследствие того обстоятельства мы стали на якорь очень далеко от берега, в 41/2 милях. Едва успели бросить якорь, как уже узрели идущих к нам наших милых сопутников – угольщиков. Видна густая растительность, на берегу настоящий девственный лес, пальмы и т. и. береговые прелести. Костенко[63] даже выразил искреннее желание побегать кругами «а ля “Вторник”»[64] по песочку, который узкой и ослепительной полосой блистал вдоль берега. Вскоре, впрочем, береговой пыл остыл, так как на «Суворов» к адмиралу приехал губернатор и предупредил его, чтобы мы были осторожны, так как несколько дней тому назад четыре европейца отправившиеся на охоту на слонов, были съедены дикарями. Мы было не поверили его словам, но справившись в книге с описанием Африки, убедились в справедливости его слов. Это место, одно из самых диких мест Африки, и здешняя публика не прочь полакомиться жарким из европейца, причем этим пиршествам она придает религиозный характер. По словам губернатора в здешнем городе Libreville не более 150 европейцев. Весело должно быть им здесь живется. Наш последний переход был очень тяжелый, жара невыносимая. На кочегаров и машинистов жалко смотреть. Дня не проходит, чтобы одного, другого не стащили бы в лазарет.

Костюмы наши отличаются простотой замечательной; на голое тело одеты белые брюки и китель. Сплю я на циновке, купленной в Дакаре, а под голову подкладываю кожаную подушку.

На матраце и пуховой подушке спать немыслимо. Занятия идут по тропическому расписанию, т. е. рано утром и вечером. С 11 до 4 дня команда отдыхает. Занятия, главным образом, заключаются в организации боя. Каждый вечер в кают-компании, под председательством старшего офицера разрабатывается план учения на следующий день: в таком-то часу, по такому-то румбу показывается неприятельская эскадра, состоящая из стольких-то судов и такого-то типа, идущих таким-то ходом и таким-то строем. Пробивается боевая тревога. В таком-то часу 6-дм[65] орудия начинают пристрелку, и пристрелявшись, уже вся крупная артиллерия открывает огонь. Эскадры сближаются, и по мере сближения огонь открывает более мелкая артиллерия – 75-мм, за ней 47-мм орудия. В таком-то часу – первые раненые. Санитары с носилками уносят их к операционному пункту, в котором, между прочим, сегодня +68 °Р (85 °C. – К.Н.). В таком-то часу мы получили подводную пробоину в таком-то месте. Водяная тревога. Под означенное место подводится малый пластырь, примерно затапливаются для выравнивания крена противоположные отсеки и т. д. В таком-то месте, в таком-то часу пожар. Пожарная тревога. Вооружаются помпы, проводятся шланги. Примерно затапливаются соседние с пожаром погреба и т. п. Кроме того, офицеры следят за правильной наводкой комендорами орудий, установкой прицела на даваемые расстояния, беспрерывно идет подача снарядов. Подача электрическая, в случае внезапной порчи динамо-машины и остановки тока, немедленно переводится на ручную, то же самое делается с повреждением башен. В случае прекращения электрического освещения, во всех погребах должны находиться фонари, с заранее зажженными в них свечами. Все это обязательно проделывается каждое учение. Нельзя не согласиться с разумностью таких учений, и они, безусловно, дадут благой результат в бою не бутафорском, а настоящем. Это ученье к 8 часам утра обыкновенно кончается и затем до обеда идут специальные судовые работы.

Сегодня, в первый раз после болезни, вышел в кают-компанию, и выходил даже наверх.

18-го Ноября. Стоянка в Габуне

На другой же день нашего сюда прихода началась погрузка угля в таком же громадном количестве, как и в Дакаре, т. е. вдвое более нашего полного нормального запаса, этот ад продолжался двое суток, после чего наших офицеров стали посылать грузить уголь еще на транспорты. Дня за три до ухода на эскадре разыгралась целая драма, долгое время служившая темой для пересудов в кают-компаниях всех кораблей. Дело было так. По приказу адмирала в 6 часов вечера на рейде прекращалось все движение и, кроме дозорных шлюпок, обходивших свои корабли, ни одна шлюпка не имела права идти по рейду под страхом расстреляния. 15 числа на «Дмитрий Донской» была приглашена к ужину одна из сестер милосердия с «Орла». Эта сестра пробыла на «Донском» до полночи и в первом часу ночи, по приказанию командира, была подана шестерка, чтобы отвезти сестру домой. В эту же шлюпку сели проводить сестру три офицера, причем один даже сделал это по приказанию командира. К несчастью, эта шестерка была поймана лучом прожектора с «Суворова» и едва она успела высадить сестру на «Орел», как подошедший дежурный катер арестовал ее и доставил на «Суворов». Офицеров потребовали к адмиралу, к несчастью, все трое были пьяны. Что им говорил адмирал, неизвестно, только на другой день появился приказ, по которому все три офицера списывались в Россию для отдачи под суд за неисполнение приказа адмирала. Вслед за этим приказом появился другой, более общий, но обидный уже для всех. В этом приказе адмирала объявлялось, что на эскадре появляются признаки гнилости и растлевания, недобросовестное отношение к службе, могущее повлечь за собою ужасные последствия, примером чего служит первая эскадра, где проспали японские миноносцы и вместо поддержки армии, флот обречен на пассивную оборону, и эта, надеющаяся на поддержку флота армия, кровью заливает его грехи. В заключение адмирал предписывает своему младшему флагману иметь постоянное строгое наблюдение за «Донским».

В тот же день все три офицера были свезены на берег для отправки на уходящем на днях в Европу почтовом пароходе в Россию. Эти приказы наделали массу шума. Все осуждали адмирала. Действительно, по всему видно, что эти приказы написаны под горячую руку. В проступке офицеров нет неисполнения общих распоряжений, это громадная разница, и когда она выяснится на суде, адмирал будет поставлен в очень неловкое положение. Затем, смягчающим вину обстоятельством является еще и то, что эти офицеры не только ехали с ведома командира и старшего офицера, но один из них даже по приказанию командира. Гораздо больше шуму наделал второй приказ, в котором с грязью мешалась первая эскадра Тихого океана. В особенности возмущены были офицеры, плававшие раньше в Тихом океане на этой эскадре и сроднившиеся с ней. Это было им тем более обидно, что наша 2-ая эскадра Тихого океана, в смысле безалаберности и боевой неподготовки смело может дать много, если не все 100 очков вперед первой.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4