Последний князь Феодоро

– Совершенно верно, – подтвердил Аркадий и продолжил, – после этого я отдал документы Михаилу Костасу. А затем вернулся в дом к Паисию и сказал ему, что сжег бумаги.

– Это наглая клевета, – не сдержался Паисий и начал вопить, – еще говорит, что был у меня дома. Мерзавец и лжец, да где это видано, чтобы такой проходимец и подлец обливал грязью честных людей, – не все в его глазах прочитали глубокую душевную обиду. Его предал не кто-нибудь, а любимый им человек, Алексей еле сдерживал себя от того, чтобы не расплакаться, но понимал, что сейчас нельзя этого сделать. Его сердце жгла страшная рана, воздуха не хватало, но он понимал, что если сейчас дело будет проиграно, то физические раны и наказание, будут еще более ощутимыми, чем душевные муки. Поэтому собрав весь имеющийся у себя дух и силы, он слегка успокоившись выдохнул и продолжил, – я просто уверен, что все что говорит этот человек – сведения, которые его заставил сказать Михаил Костас, для того чтобы опорочить мое честное имя. Если Вы Ваша Светлость, считаете меня в чем-либо виноватым, то нужно провести расследование и привести более веские доказательства, чем болтовня этого мальчишки и стопка поддельных бумаг.

– Это верно, в таком деле нужно разобраться детально, нельзя принимать решение на скорую руку, – согласился с казначеем судья турмы Константин Кирик.

– Да, как же так, – прогремел над всеми присутствующими Костас, – тут собраны неопровержимые доказательства виновности казначея в подлогах и воровстве. А вы тут собрались полемику разводить. Александр, Вас, как архонта, и Вашего батюшку, как князя, долгое время обкрадывал этот человек, и Вы хотите спустить ему это. Не нужно тут проводить расследование, чтобы не видеть очевидное. Алексей Паисий – вор и все доказательства это подтверждают.

– Успокойтесь турмарх, – ответил княжич, – не стоит так драматизировать, – дело действительно серьезное и в нем нужно хорошенько разобраться. Я предлагаю назначить следственную комиссию, состоящую из независимых казначеев, которых мы пригласим из соседних турм, и возглавит ее Константин Кирик. Единственный, как я понимаю, установленный факт – это то, что этот молодой человек прошлой ночью незаконно проник в здание казначейства?

– Но он это сделал по приказу Паисия, – попытался защитить Ореста Костас.

– В данном случае это не имеет значения. Он совершил преступление и его необходимо судить. Поэтому немедленно поместите его в темницу. Что касается Вас, Алексей, то на время расследования Вам запрещено покидать свой дом. Мало того, с Вами теперь будут находиться два пристава из моей дружины. Это временная мера, до окончания следствия, на этом, я думаю, совет сегодня можно закончить, – и с этими словами уже совсем хмурый Александр поднялся из кресла и в сопровождении Дмитрия и Тихона быстрым шагом покинул зал заседания.

Глава четырнадцатая. Три гонца, три послания

Ранним утром следующего дня с небольшими временными промежутками из Фуны в столицу направились три гонца.

Первый, одетый в дорогую ливрею, украшенную гербами княжича Александра, направлялся прямо к князю Михаилу Гаврасу. Во врученном ему послании княжич излагал суть ситуации и просил князя направить ему из столицы самых верных казначеев, для проведения финансовой проверки в турме. Впервые в жизни Александр не спрашивал совета у отца, что делать в данной ситуации. Он как архонт сам решил, как поступить в этом деле и просто действовал согласно своему решению.

Второй гонец, одетый в не менее знатный камзол, украшенный гербами младшей ветви Гаврасов, направлялся по поручению Тихона к Его Высочеству Исааку Гаврасу. Он вез послание Алексея Паисия, который через своего слугу сумел тайно ночью передать его Тихону. В нем Паисий излагал критические проблемы, возникшие у него в результате предательства Аркадия Ореста, и просил помощи у своего покровителя в любой возможной форме.

И третий гонец, без гербов и дорогих камзолов, в простой матерчатой рубахе, но с не менее важным посланием, был направлен Михаилом Костасом, своему верному боевому другу Стефану Андронику. В этом послании турмарх излагал события последних дней, благодарил Стефана за то, что тот прислал ему в помощники Моше Гирша и просил по возможности повлиять на князя Михаила и уверить его, в том, что он, Костас один из самых верных слуг самого князя и Феодоро, в целом.

Работа гонцов закончилась довольно однообразно. Поздним вечером каждый из них без особых происшествий добрался до места назначения, где передал послание адресату. После чего все их мысли свелись к тому, чтобы направиться в какую-нибудь придорожную таверну и там прогулять почти все вознаграждение за поездку, с чем каждый из гонцов, не взирая, на геральдическую ливрею, камзол, или простую рубаху, успешно справился.

И совсем иначе сложились дела и мысли тех людей, которые эти послания получили.

Его Милость, князь Михаил, начиная читать послание, сперва немного огорчился тому, что Алексей Паисий назначенный им же, может оказаться нечистоплотным казначеем. Но затем, дочитав текст до конца, очень обрадовался, тому, что Александр сам, без советов и подсказок, решил провести справедливое и честное расследование и без горячки, спокойно оценить все случившееся, опираясь на факты, а не на эмоции. Он и сам поступил бы так же и осознание того, что его сын поступает мудро, не могло не порадовать душу отца.

Совсем иные чувства и мысли посетили родного брата князя Михаила, архонта Каламиты его Светлости Исаака Гавраса. Прочитав доставленное ему письмо, он пришел в неописуемую ярость от мудрых шагов княжича. Во-первых, его план с охотой не сработал, а, наоборот, из-за предательства Ореста привел к катастрофическим последствиям. Во-вторых, он понимал, что если Паисия выведут на чистую воду, то след приведет непосредственно к нему. И, в-третьих, он был раздосадован находчивостью своего племянника и понимал, что Александр становится все более сильным противником.

Но не таков был Исаак Гаврас, чтобы перед надвигающейся опасностью опустить руки. Даже в самых безвыходных ситуациях он пытался выйти победителем, и, прочитав послание, серьезно задумался над решением этой задачи. Его раздумья прервал вошедший слуга:

– Ваша Светлость, к Вам прибыл гонец из княжеского дворца и передал послание от князя Михаила.

– «Вот оно, началось», – подумал Исаак. – Что за послание?

– Гонец сообщает, что завтра утром князь собирает малый совет и просит Ваше Высочество непременно прибыть к десяти часам.

– «Значит, князь уже в курсе и не намерен затягивать это дело», –промелькнуло в голове архонта, – скажи гонцу, что я непременно буду, –пробурчал он в ответ.

– Как изволите,– сказал слуга и, поклонившись, вышел из кабинета.

– Ну что же, утро вечера мудренее, – сказал сам себе Исаак, и отправился к себе в спальню, обдумывая по пути свои действия на завтрашнем совете.

А в это же время третье письмо, посланное Михаилом Костасом, у себя дома прочитывал Стефан Андроник. Сначала он посмеялся от души над находчивостью и предприимчивость своего боевого друга Костаса и посланного ему в помощь Моше Гирша. А затем начал размышлять о том, как он может помочь им в окончательном разоблачении Паисия. В качестве подсказки Михаил изложил ему свою версию о том, что казначей Фуны и Исаак Гаврас давно находятся в сговоре и действуют сообща. В этот момент к нему тоже пришел посланник князя и объявил о внеочередном утреннем заседании малого совета и Стефан решил ничего не предпринимать до этого момента.

Ровно в десять часов утра в просторный тронный зал, находящийся на первом этаже княжьего дворца, где проходили заседания малого совета, вошел князь Михаил I Гаврас. Все присутствующие почтительно поднялись и поклонились своему повелителю.

В малом совете, включая князя, его брата и Стефана Андроника заседало еще два человека. Это были, главный казначей Феодоро – Евгений Галактион и логофет княжества – Ипполит Фотин. На совете отсутствовал Евдокий Лиандр, турмарх столичного гарнизона и фактически стратиг (16) княжеской армии. Он находился с проверкой дружины в Каламите.

Князь Михаил приветливо кивнул своим советникам и прошел на свое привычное место – в большое резное кресло, стоявшее во главе стола.

– Друзья мои, сегодня я собрал вас так срочно потому, что дело, которое мне хотелось бы с вами обсудить, не терпит отлагательств, – начал князь, перейдя сразу к причинам неожиданного собрания малого совета. – Речь пойдет о том, что в одной из наших самых процветающих турм, а именно в Фуне, главный казначей подозревается в нечистоплотности, а также в подделке и подлоге документов. Архонт турмы просит у нас помощи в проведении честного и справедливого расследования и вынесения правильного решения, – при этих словах он достал послание Александра и в деталях изложил все обстоятельства дела присутствующим.

– Значит, главой комиссии будет назначен судья Кирик? – переспросил Ипполит Фотин. – Это очень честный и справедливый судья, и я ручаюсь, что вывод комиссии под его руководством будет объективным.

– Ну, а я в свою очередь могу выделить в столичном казначействе наиболее грамотных казначеев и отправить их в Фуну для помощи в проведении расследования, – сказал главный казначей Евгений Галактион.

– Это все ясно, друзья мои, – прервал их князь, – но об этом я уже и сам подумал. Речь пойдет вот о чем. Архонт Фуны просит у меня разрешение вот на что – так как проверка чиновника такого высокого ранга проводится в княжестве впервые, то Александр для проведения независимого и не предвзятого расследования хочет, наряду с двумя нашими проверяющими казначеями, пригласить пару знатных купцов княжества и двух казначеев из генуэзской Лусты. Тогда, по его мнению, мы сможем увидеть реальное состояние финансовых дел Фуны.

И Исаак Гаврас и Стефан Андроник поняли, почему молодой архонт, хочет взять в помощь генуэзцев. Во-первых, это добрый жест по отношению к соседям, а во-вторых, княжич решил действительно докопаться до сути дела и, понимая, что на мангупских казначеев можно оказать давление выбрал наряду с ними независимых генуэзцев. Поняв это, Стефан Андроник от души порадовался находчивости юного княжича, а вот Исаак Гаврас покраснел от злости.

– Где же это видано, – прогремел он, – чтобы мы просили посторонних людей о помощи в решении внутренних дел княжества. Давайте тогда вообще расформируем все казначейства, а вместо наших архонтов назначим генуэзских консулов. Мы всегда обходились своими силами, и я считаю, что звать сюда инородных людей абсолютно ни к чему.

После слов брата князя, у Стефана Андроника прошли всякие сомнения относительно покровительства Исаака Алексею Паисию. Теперь он был в этом уверен. Стефан прекрасно понимал, что если расследование будут проводить только мангупские казначеи, то уж Исаак Гаврас, могущественный архонт, найдет пути воздействия на них. Понимая все это, он начал незамедлительно действовать:

– Если позволите, – начал Стефан и, обратив свой взор на князя, увидел, что тот одобрительно кивнул, позволяя ему продолжить, – я бы хотел обратить внимание вот на что, несколько недель назад на большом совете княжества, Его Высочество Исаак Гаврас, настаивал на том, что нам необходимо вести политику умиротворения наших соседей генуэзцев из Капитанства Готии. Причем, Его Высочество так распинался при этом, что даже назвал отказ от дани туркам поспешным решением…

– Я и не отказываюсь от своих слов, но к чему это сейчас, черт возьми, – негодующим басом прервал речь Стефана Исаак.

– Брат мой, не стоит так нервничать, давайте дослушаем до конца, – обратился князь к Исааку, – продолжайте Стефан.

– Так вот, мне кажется, что та пламенная речь Его Высочества Исаака не оставила равнодушным и юного княжича Александра и теперь он даже в политике своей турмы ищет возможности наладить отношения с соседями, а что может быть лучшим поводом для дружбы, чем просьба о помощи. Конечно, наши казначеи ни чем не уступают генуэзским, но ведь архонт и не отказывается от их услуг. Он просто составляет независимую комиссию для расследования и одновременно налаживает добрососедские отношения с консулом Лусты. Это очень мудрый и правильный ход, поэтому лично я поддерживаю Александра в его решении.

– «Вот же хитрец», – подумал Исаак, – «он точно что-то пронюхал о наших с Паисием делах, чувствую, это дело еще выйдет мне боком, слишком много людей начинают совать в него свои носы», – но Исаак Гаврас был не из тех, кто сдавался перед неизбежным и принял бой. – Вы говорите чепуху, Стефан, я говорил о целенаправленной внешней политике княжества, а не о мелких любезностях отдельного архонта. И уж никак не имел в виду вмешательства генуэзцев в наши внутренние дела. То, что Вы сказали – абсурд и не имеет к моей позиции никакого отношения.

– И все же, я считаю решение княжича правильным, – продолжал свой натиск Андроник, – кроме того, насколько мне помнится, Паисий какое-то время работал в мангупском казначействе, не так ли Евгений? – обратился Стефан к главному казначею.

– Совершенно верно, до назначения в Фуну он полтора года отработал в моем ведомстве.

– И откуда же взялась такая гадина, у нас под носом? – не однозначно спросил, как бы в никуда Стефан, и покосился на Исаака. Несмотря на то, что он не спешил бросаться такими серьезными обвинениями, понимая, что пока еще не поймали слугу, не стоит ловить хозяина, Исаак в этот момент дрогнул, и понял, что ему лучше не стоит спорить. Ведь очень быстро выяснится, что Паисий сделал такую головокружительную карьеру, находясь под его крылом, и дело начнут распутывать прямо здесь и сейчас. А вероятность того, что подозреваемым в махинациях будет уже не Алексей Паисий, а он сам – была как никогда реальна.

– Ну, если вы все так считаете, то я не буду бессмысленно спорить, – быстро выпалил Исаак, увидев, что Евгений Галактион хотел ответить на вопрос Стефана Андроника о месте появления Паисия.

– Вот и хорошо, – одобрил князь Михаил, – кого мы возьмем в качестве независимого купца?

– Я предлагаю обратиться к Моше Гиршу, – не теряя удачного момента, сказала Стефан, – он добрый друг моей семьи и в финансах разбирается как Бог.

– Да уж, это точно, – поддержал его Галактион, – не зря пословица гласит: «Стоит караиму взглянуть на Ваш карман, как он уже пуст».

И все участники совета, кроме угрюмого Исаака расхохотались.

Глава пятнадцатая. Следствие

Спустя три дня после состоявшегося Малого совета княжества на территорию города Фуна съехались независимые казначеи. Это были двое служащих главного мангупского казначейства, два генуэзских казначея, купец Моше Гирш и Константин Кирик, который был назначен руководителем этой первой в истории княжества Феодоро независимой аудиторской комиссии.

Экспертам предстояло в течение недели изучить всю финансовую документацию турмы и определить – имел ли место подлог документов и если имел, то выяснить реальное состояние денежных дел турмы. Таким образом, сразу убивались два зайца – определялась вина или невиновность Алексея Паисия как казначея, и Михаила Костаса как свидетеля и обвинителя.

Помимо глобальной проверки документов в казначействе турмы разворачивалась еще и политическая проверка Александра как сильного архонта. Дмитрий очень усердно склонял княжича поддержать турмарха Костаса, а Тихон в свою очередь, всеми силами пытаясь создать образ человека равнодушного к происходящему, по наущениям отца, поддерживал казначея Паисия.

Сам Александр склонялся к стороне Костаса. Он знал этого вояку и видел его прямолинейность и открытость, что ему нравилось. Да и потом, княжич, как-то ближе был к сословию воинов, чем купцов. Но создавая себе образ справедливого правителя, Александр всеми силами старался ему реально соответствовать. Он уклончиво отвечал на все аргументы сторон и терпеливо ждал окончания расследования.

– Костас – это человек, который прошел все невзгоды войны бок о бок с моим отцом. Он никогда не предаст род Гаврасов. Это настоящий воин и честный человек, – говорил Дмитрий.

– Я согласен с тобой. Но я не могу просто так осудить Алексея, потому, что мне нужны веские доказательства. Беззаконие не придаст мне доброй славы, – мудро отвечал княжич.

В свою очередь Тихон тоже пытался повлиять на Александра.

– Брат мой, я конечно сторонний наблюдатель, но мне кажется, что аргументы Вашего казначея гораздо убедительнее, чем утверждения Костаса. По мне, так турмарх просто ненавидит казначея и пытается его очернить в Ваших глазах. Вызвал себе какого-нибудь генуэзского ловкача, тот ему и подделал документы, а все из-за его зависти.

– Вы так думаете, брат мой? А в чем же заключается его зависть по отношению к Паисию?

При этих словах Тихон задумался и смутился. Дело в том, что его красноречие было, скажем так, не совсем его. Вчера вечером к нему прибыл гонец от Его Высочества Исаака Гавраса с подробными письменными инструкциями и речами, которые Тихон должен был заучить и рассказать Александру, склоняя его на сторону Паисия. И поначалу Тихон успешно справлялся с поставленной задачей, но так увлекся, что посчитал все сказанное – своими собственными словами и решил добавить последнюю фразу, про зависть, которую он вставил от себя. Она естественно была не уместна, и более опытный Александр не преминул воспользоваться возможностью поставить двоюродного брата в тупик. Теперь же нужно было выкручиваться, и мысленно прокляв свою неуместную самодеятельность, Тихон ответил:

– Ну, Вы же сами видите какой Паисий изысканный и галантный, его уважают многие люди, в том числе и сам наместник Гавриил Домнин, – фраза про наместника тоже была написана для Тихона Исааком, – и какой этот Костас – вояка и мужлан, которого никто не воспринимает как талантливого руководителя, а многие просто недолюбливают.

– Людей, которые руководят, часто недолюбливают, это не секрет, а свое дело Михаил Костас знает отменно. Но в целом я понял Вас, брат мой. Все зависит от результатов расследования. Только после него можно будет сделать какие-то выводы.

Пока длилась вся эта политическая игра, и шло расследование, Алексей Паисий по приказу княжича томился в своем доме. И хотя дом был одним из самых комфортабельных в Фуне, комфортно Алексей себя уж никак не чувствовал. Его мучила постоянная бессонница, отчего под глазами появились большие синие мешки. Он совсем запустил свой внешний облик, и на его всегда гладко выбритом лице проступала бородка, которая росла совершенно неравномерно и больше напоминала юношеский пушок. Настроение было прескверным. Алексей практически не выходил из кабинета, мало ел и почти не пил. Всем своим телом и душой он чувствовал, как вокруг его шеи стягивалась удавка, которая вот-вот должна была окончательно сомкнуться. Он десятки раз перебирал в своей памяти все финансовые документы и сам находил в них слабые места, которые раньше казались ему безупречными. От этого у него постепенно развивалась паранойя. Ему периодически, тайно доставляли послания от Тихона, в которых последний уверял, что его отец делает все, для того чтобы спасти его. Но после предательства Аркадия Ореста, что само по себе жгло все его нутро и доставляло нестерпимую душевную боль, Паисий перестал кому-либо доверять.

И вот на третий день проверки, когда до казначея дошел слух о том, что комиссия нашла у одного из купцов один дублированный документ, подтверждавший подлинность бумаг Костаса, нервы Алексея Паисия не выдержали. Собрав все свои оставшиеся силы, он сел за роскошный дубовый письменный стол и написал послание Исааку Гаврасу:

«Ваша Светлость! Много лет я служил Вам верой и правдой и никогда еще не подвергал сомнению свою преданность Вашей семье. Нас связывают многочисленные дела, огласка которых могла бы негативно сказаться на Вашем добром имени. Сейчас обстоятельства складываются таким образом, что если проводимое расследование докажет наличие подлога документов, то тогда наверняка, княжичем будет применен допрос с пристрастием. Во время этого допроса будут применяться известные Вам способы развязывания языка, и я боюсь, что не смогу долго удерживать в тайне всю информацию о наших с Вами делах. Поэтому я вынужден просить Вашу Светлость применить все возможные средства для того, чтобы расследование не пришло к таким выводам. Всегда преданный Вам, Алексей Паисий.»

После написания послания, он кликнул слугу, через которого поддерживал связь с окружающим миром, передал ему письмо и строго настрого велел передать его Тихону Гаврасу в руки. Через два часа Тихон уже отправлял с этим посланием гонца к отцу.

Для того, чтобы находиться поближе к месту происходящих событий Исаак Гаврас устроил охоту в одном из своих угодий недалеко от города Шиварина. Опытный гонец мог проехать это расстояние за 8 часов. А так как переписка Исаака Гавраса не прекращалась ни на день, в его свите всегда хватало толковых посланников. Уже к одиннадцати вечера из уставших рук своего взмыленного фунского гонца он получил послание от Паисия.

– Да что он о себе возомнил, – завопил архонт, дочитав до конца письмо, – я из кожи вон лезу, чтобы вытащить его из передряги, в которую он попал по своей собственной глупости, мужеложец чертов, а он мне еще и угрожать вздумал. Нужно заканчивать с этим делом, а то оно становится слишком опасным.

Он немедленно кликнул слугу и приказал тому срочно разыскать и пригласить к себе Виктора Аглая.

Через некоторое время Виктор уже стоял перед архонтом. Это был среднего роста коренастый брюнет, о котором было известно только то, что он состоял в свите Исаака и возглавлял его дружину. Ему было около сорока лет, и он всегда надевал дорогие костюмы из черного бархата.

Только несколько человек в княжестве знали, что Аглай являлся тайным исполнителем самых деликатных заданий архонта. Он добывал информацию, шантажировал, избивал, но самым главным талантом этого человека была ликвидация неугодных Исааку людей. Главной жизненной ценностью Виктора Аглая была звонкая золотая монета, и вся его жизнь состояла в постоянном ее поиске. Сначала он два года отслужил в княжеской дружине, но, не увидев там для себя дальнейших перспектив, подался к генуэзцам. Он предложил им свои услуги в качестве шпиона и стал передавать им информацию, но через полгода работы его поймали в Авлите, и судили как шпиона, что грозило ему смертной казнью. На процессе присутствовал Исаак и, увидев в Аглае талант изощренного мастера тайных операций, в обмен на пожизненное оказание подобного рода услуг, замял это дело, чем спас ему жизнь. Также он, не скупясь, подкреплял работу Виктора хорошими вознаграждениями и тот верно и исправно служил своему господину. Именно он создал для Исаака сеть доносчиков по всему княжеству, и первый узнавал сведения о том или ином событии. Одним словом, он был не только главой дружины архонта, но и начальником его тайной службы, которая благодаря Аглаю, работала точно как часы.

Исааку Гаврасу, также очень нравилось то, что Виктор понимал его с полуслова и сам придумывал ухищренные способы решения проблем архонта. Вот и теперь решение вопроса с Паисием Исаак хотел поручить именно ему.

– Виктор, – начал Исаак после того, как зачитал письмо Аглаю, – я думаю, ты понимаешь насколько деликатно то дело, которое я собираюсь тебе поручить?

– Да, Ваша Светлость.

– Я надеюсь, промашки не будет, потому что на карту поставлено многое.

– Не переживайте, я в курсе происходящих событий и уже давно приготовил план, по ликвидации…

– Не стоит произносить имен, – перебил его Исаак, – даже у стен бывают уши.

– Именно поэтому я хотел сказать, по ликвидации мешающей Вам мухи.

– Мухи… неплохо сказано, – отметил архонт и слегка улыбнулся. – Если все пройдет гладко, и никто ничего не заподозрит, я щедро вознагражу тебя за оказанные услуги.

– Я в этом не сомневаюсь. Ваша Светлость никогда не скупится на вознаграждение своих верных слуг, – ответил Виктор, и почтительно поклонился. Затем подняв голову, спросил, – когда прикажете прихлопнуть зловредное насекомое?

– Чем скорее, тем лучше, – ответил Исаак и, развернувшись, направился в соседнюю комнату.

– Как будет угодно, Ваша Светлость, – сказал Виктор и вновь учтиво поклонился.

Глава шестнадцатая. Первый допрос

Следующий день был по настоящему жарким. С самого утра в небе палило яркое солнце, и хотя была середина августа, и все люди надеялись, что жара начнет постепенно спадать, на улице было еще невыносимо душно. Жители турмы старались без нужды не покидать своих прохладных домов и тенистых виноградных беседок, и поэтому улицы города опустели. Однако в этот день, несмотря на солнце и зной почти все жители Фуны с утра вывалили на улицы города и как один направились в крепость к недавно построенной церкви Феодора Стратилата.

Это было связано с тем, что этот день был первым днем поста, установленного в память Успения Богородицы, в простонародье называемым Успенским. Все горожане и жители окрестных сел и имений направлялись к главной церкви турмы на утреннюю службу, которую проводил архимандрит Макарий Мирт.