Псевдоним «Эльза»

– Да, конечно. Я привёз с собой все документы, чтобы вы могли ознакомиться, – ответил Маннергейм с готовностью. – Я попросил, чтобы специально к этой поездке всё тщательно перевели на немецкий. Врачи в недоумении, – признался он. – Как подтвердил рентген, нога срослась успешно. Но эти постоянные боли, которые с каждым годом всё сильнее, а последние три года – особенно.

– Я, конечно, изучу внимательно все исследования, но, как подсказывает мне опыт, – ответила Маренн задумчиво, – неправильное решение было принято изначально. Использовать для пересадки бедренную кость – опасно. Тазовые, бедренные, плечевые кости – в них активно происходит кровообращение, а значит, с кровотоком могут легко попасть микробы, вызывающие воспалительный процесс. Ну а где воспаление – там гной. И если он не выступает на поверхность, он попадает обратно в кровь. Это легко может привести к сепсису, заражению крови, – объяснила она, а барон слушал её очень внимательно. – Стоит только побочной инфекции слегка подорвать иммунитет и снизить защитные силы организма. А при хроническом бронхите – это вполне возможно.

– Нужна ещё одна операции? – спросил Маннергейм напряженно. – Можно ли помочь Мари?

– Я думаю, да. Это вполне вероятно, – Маренн произнесла уверенно. – Конечно, нужно будет провести дополнительные исследования. Насколько я понимаю, наружных свищей нет. Пока нет. Значит, организм справляется собственными силами, но они на пределе. Поэтому для начала попробуем подавить инфекцию медикаментозно. Но если будет обнаружено попадание гноя в межмышечное пространство, то да, тогда операция, – она вздохнула. – Придется вскрывать флегмону кости и всё тщательно вычищать. Но опять-таки мы сможем сделать это только после того, как подавим все острые проявления заболевания. Тогда можно будет поручиться за то, что рецидивов не возникнет.

Дверь открылась, в охотничью комнату донесся шум голосов из соседнего зала.

– Я прошу прощения, фрау, – вошел адъютант Гитлера Гарри Менгесгаузен, – только что приехал фюрер, – сообщил он. – Он приглашает барона принять участие в беседе.

– Благодарю, – Маренн встала, Маннергейм поднялся вслед за ней. – Я распоряжусь, чтобы все документы, которые вы привезли с собой, доставили мне в клинику Шарите, – пообещала она. – И думаю, что уже на этой неделе смогу отправиться в Хельсинки. Если болезнь уже достигла острой стадии, медлить нельзя. И так, я полагаю, упущено много времени.

– Я вам признателен, фрау, – Маннергейм склонил голову и слегка сжал её руку. – Что касается условий работы, то можете не сомневаться. Несмотря на то что положение в стране сложное, мы на грани войны с Советами, я позабочусь о том, чтобы были созданы все необходимые условия.

– Благодарю, – Маренн улыбнулась. – Собственно, мне понадобятся только помещёние и… больная, – пошутила она. – Необходимое оборудование, медикаменты, и даже ассистентов, я привезу с собой. Чтобы не возникло никаких неожиданностей.

* * *

Вечер был холодный и необычайно ясный. Розовые лучи заходящего солнца скользили по неподвижной глади поросшего камышами озера. Изредка слышался хруст – это запоздалая утка садилась в камыши, торопясь к месту ночёвки.

– Рейхсфюрер очень доволен вашей беседой с бароном Маннергеймом, фрау Ким.

Кутаясь в пышный меховой воротник шерстяного пальто, Маренн шла с Шелленбергом по обсаженной елями и рододендронами аллее вдоль озера в загородной резиденции штурмбаннфюрера. Отблески играли на кожаных обшлагах его шинели и чёрном козырьке фуражки.

– Однако помимо сочувствия и желания оказать барону помощь в несчастье, которое постигло его лично, рейхсфюрер был бы весьма доволен, если бы вы, фрау Ким, находясь в Хельсинки, сосредоточились бы не только сугубо на своей профессиональной деятельности, но и обратили бы внимание на некоторые детали, связанные с нашей работой.

Шелленберг сделал паузу – ждал реакции.

– Я готова, мой штурмбаннфюрер, – ответила Маренн не задумываясь, – если это будет в моих скромных силах.

– Я уверен, вы справитесь.

Шелленберг улыбнулся.

– Я не попрошу вас, конечно, целенаправленно собирать сведения о противнике или следить за кем-то, для этого у меня есть в Хельсинки агенты, и они неплохо справляются с делом, – продолжил он. – Но как вы, вероятно, знаете, фрау Ким, связи, настроения, атмосфера – всё это играет существенную роль в том, какие выводы мы здесь в Берлине сделаем из полученной от агентов информации. Можно сделать акцент на каком-то факте, а можно трактовать его как второстепенный и увидеть важное обстоятельство в другом событии. Потому важна каждая мелочь. Поскольку княжна Шаховская, которой рейхсфюрер очень просит вас оказать помощь, действительно является ближайшей к барону Маннергейму персоной, вы, несомненно, будете иметь возможность наблюдать настроения в его кругу. Кроме того, есть ряд обстоятельств, связанных с прежней, ещё петербургской жизнью княжны, которые стали нам известны, и они заставляют нас отнестись к её прошлому внимательно.

– Княжна Шаховская была связана с русской контрразведкой? – удивилась Маренн.

– Нет, нисколько, – Шелленберг покачал головой. – Но не исключено, что с русской, точнее, большевистской, чекисткой разведкой связана другая персона, с которой княжна Шаховская когда-то была близко знакома в Петербурге, и теперь, по сведениям наших агентов, можно ожидать появления этой персоны в Хельсинки, – Шелленберг сделал паузу, обдумывая. – Об этой персоне нам известно немного.

– Я ничего не понимаю, – призналась Маренн. – Что за персона? Это мужчина или женщина?

– Женщина. Это человек лично близкий Сталину, пользующийся его доверием. Во всяком случае, прежде это было так. В недавнем прошлом – личный агент Дзержинского, то есть работавший с ним на прямой связи, без посредников. Она помогла шефу чекистской разведки полностью избавиться от белогвардейской верхушки в Париже и Берлине, практически обезглавить белоэмиграцию. Возглавляла европейский отдел до прихода к руководству Ежова. Три года назад через чешских союзников Кремля нам удалось вбросить на эту персону компромат, и в результате чисток по делу маршала Тухачевского она была снята со всех постов, арестована и отправлена в ссылку. Сейчас после очередной смены руководства, видимо, вернулась, и, насколько нам известно, не утратила доверия вождя. Приезд Эльзы – это её позывной – не станет проходным эпизодом. Такие лица обычно появляются перед важнейшими событиями, и перед ними, как правило, ставятся очень серьезные задачи. Этот приезд фактически будет означать, что Сталин решился на войну с Финляндией. Все эти переговоры, которые сейчас ведутся в Москве между советской и финской сторонами, просто отвлекающий маневр. Сталин уже понял, что на переговорах ему ничего не добиться, он просто выигрывает время, ждёт удобного момента. И безусловно, уже разработал план, как свалить на финнов вину за агрессию. Эльза – мастер всякого рода провокационных штучек. Не исключено, что она получила соответствующие инструкции, и они разыграют «спектакль» наподобие того, который организовал в Глейвице Науйокс для того, чтобы иметь повод для агрессии. Сейчас главное действующее лицо от НКВД в Хельсинки – это один из помощников русского посла Борис Рыбкин, известен под псевдонимом Ярцев, он имеет неограниченные полномочия, ему помогает его жена, тоже крупный сотрудник органов, госпожа Зоя Рыбкина, она возглавляет отделение «Интуриста» в Финляндии. Все эти люди ведут активную деятельность, но как сообщил мне на днях оберштурмбаннфюрер СС Кнохен, возглавляющий соответствующее подразделение в Шестом управлении и курирующий, в частности, Скандинавию, в Хельсинки большевики планируют смену резидента, чета Рыбкиных отозвана, вместо них ожидается другой человек. Мы предполагаем, и это подтверждается косвенными данными из Москвы, что это будет Эльза. Её приезд будет означать войну.

– Каким образом княжна Шаховская могла быть связана с этой дамой? – внимательно выслушав штурмбаннфюрера, Маренн пожала плечами. – Весьма неприятной, надо полагать. Дама, устраивающая войны, – она склонила голову, – это мне кажется не вполне естественным. Видимо, это и есть большевистская реальность, тот новый мир, который они всем обещали. Не может же она оказаться бывшей русской аристократкой. Когда-то работала на кухне у Шаховских, если только так.

– Не совсем так, – сдержанно поправил Шелленберг. – Мы не располагаем исчерпывающими сведениями, но, по нашим данным, она дворянка. И даже успела приобрести титул, выйдя замуж за знатного аристократа. Но муж её был убит во время Гражданской войны в России, она же осталась с большевиками…

– Осталась с большевиками?! – Маренн даже остановилась на мгновение. – После того, как они убили её мужа?

– По тем временам вполне обычная история, – ответил Шелленберг. – Разделение проходило по самым близким людям, по семьям, мы и сами недавно наблюдали это в Германии. Идеи побеждали чувства привязанности, родства. Именно потому, что муж её был известным в Петербурге человеком и, конечно, входил в круг знакомств князей Шаховских, я предполагаю, что княжна Шаховская может знать её. Если мы вовремя узнаем о прибытии агента, это поможет нам действовать быстро и, возможно, упредить события. Согласно пакту мы должны сохранять нейтралитет, мы не можем помочь Финляндии не то что войсками или вооружением, даже промышленными технологиями, это всё приходится делать в обход, через третьи страны. Мы можем действовать только тайно, в этом, кстати, весьма преуспел наш друг шеф абвера адмирал Канарис, – Шелленберг усмехнулся. – Совместно с финскими разведчиками они организовали морские патрули и, курсируя вдоль береговой линии, собрали немало данных о пунктах сосредоточения Красной армии и о силах, которыми располагает Сталин. Канарис, конечно, делится информацией со своим бывшим подчиненным, нашим шефом Гейдрихом. Мы, правда, тоже не бездельничаем. Кнохен организовал регулярную заброску диверсионно-разведывательных групп в Карелии. Всё это позволяет нам держать руку на пульсе событий. Но повторяю, в открытую мы ничего не сможем сделать, – Шелленберг сделал паузу и, отвернувшись, закурил сигарету. – Мы ничем не сможем помочь финнам в случае прямой агрессии. Пакт связывает нам руки.

– Разве большевики могут быть союзниками Германии? – осторожно произнесла Маренн. – Это неестественно, этот пакт – лицемерие, ведь совершенно очевидно, что Сталин – враг европейской цивилизации, какими бы силами она не была представлена. Он – враг нашей культуры, римской культуры, он представляет хаос, разрушение. Большевики погубили блестящую европейскую Российскую империю, какой её основал их император Пётр, и они не успокоятся, пока не осуществят свой Интернационал, который везде провозглашают, пока весь мир не превратится в единое государство пролетариата. Разве Англия не более естественный союзник для Германии?

– Для какой Германии, Мари? – Шелленберг остановился и внимательно посмотрел на неё. – Германии, которую возглавляет Адольф Гитлер? Который хочет стереть Англию с лица земли, разве вы не слышали последние речи нашего фюрера? Такие разговоры опасны, Мари, и я надеюсь, вы не позволите себе вести их с кем-либо ещё, кроме меня, даже в самом близком кругу, – предупредил он. – Да, с цивилизационной точки зрения Англия – естественный союзник Германии. У нас одни исторические корни, одна культура. Но англичане победили в прошлой мировой войне, а мы проиграли, и сейчас наступает время реванша. Униженный будет мстить. В том, что эта идеология отмщения победила в нашем обществе, возможно, виноваты мы, образованный класс, так как теперь сами вынуждены исполнять приказы далеко не самых высокоинтеллектуальных персон, отражающих, однако, мнение большинства граждан, а потому пользующихся популярностью. Это, безусловно, приведёт к большой беде, так же, как и вы, я понимаю это ясно. Но в наших силах сейчас лишь ослабить удар, не отменить его. Схватка рейха и большевистской России неизбежна, пакт – это только отсрочка. Два хищных зверя не живут в одной клетке, они уничтожают друг друга, бьются до гибели одного из них. И это нам предстоит. И очень важно, на чьей стороне окажется именно Англия. Боюсь, что не на нашей. Вы же слышали обращение Черчилля к парламенту. «Мы будем сражаться на пляжах, мы будем сражаться в городах и на холмах, мы будем сражаться на островах, но мы никогда не сдадимся». Это в английском духе. И сейчас, когда Англия и Франция объявили нам войну, надо успеть достичь победы и мира на западе, пока восточный колосс связан пактом и намерен пока решать свои территориальные споры с маленькой Финляндией. Так что мне передать рейхсфюреру? – Шелленберг спросил озабоченно. – О его просьбе.

– Я сделаю всё, что я смогу, конечно, – подтвердила она.

– Вы там не будете одна. Вам будут помогать. Наши люди будут извещены, – заверил её штурмбаннфюрер. – Я сегодня же попрошу Кнохена, чтобы он подготовил эту поддержку. Однако очень прошу вас быть осторожной. Это просьба рейхсфюрера. И моя лично. Мари, – рука Шелленберга легла поверх руки Маренн, лежащей на кованых перилах, украшающих небольшой мостик над озером, где они стояли. Его пальцы скользнули по тонкой лайковой коже перчатки. Маренн почувствовала, как от волнения у неё вздрогнуло сердце. Она неотрывно смотрела в чёрное зеркало воды внизу, в котором отражались камыши. Она боялась повернуться и затаила дыхание. Вальтер приблизился на шаг. Его пальцы сжали её руку. Он повернул её к себе, несколько мгновений смотрел ей в лицо блестящими от волнения светлыми глазами, потом наклонился, чтобы поцеловать.

– Нет, нет…

Маренн резко отстранилась и уперлась рукой ему в грудь.

– Я не могу. Простите.

– Я понимаю.

Не поворачиваясь, боясь обернуться, она быстро пошла по аллее парка к дому. Обогнув дачу, направилась к выходу. Офицер службы охраны удивленно взглянул на неё, но ни о чём не спросил и приготовился выпустить с территории, едва взглянув на пропуск, который она протянула ему, достав из кармана пальто. Сзади мягко прошуршали шины – остановилась машина.

– Фрау Ким, подождите, – она услышала за спиной знакомый голос помощника Шелленберга – унтерштурмфюрера СС фон Фелькерзама; голос раздавался из опущенного окна машины. – Уже поздно, и до Грюневальда далеко. Штурмбаннфюрер приказал мне довезти вас до дома.

– Благодарю, Ральф.

Она подошла к машине. Фелькерзам предупредительно распахнул перед ней дверцу – она села на заднее сиденье. От охватившего смятения её бил озноб, она едва сдерживала дрожь.

– Поднимите шлагбаум, – приказал Ральф солдату охраны, садясь за руль.

– Слушаюсь, унтерштурмфюрер, – тот быстро выполнил приказание.

Машина тронулась с места и, выехав с территории резиденции, ещё несколько минут ехала по лесной дороге, освещая путь фарами. Стало совсем темно.

– Как вы хотели идти здесь в темноте, фрау? – спросил Ральф удивленно. – Здесь легко споткнуться и упасть.

– Я как-то совсем не подумала об этом, Ральф, – призналась Маренн честно. – Хорошо, что вы догнали меня. Спасибо.

– Это приказал штурмбаннфюрер, – ответил Фелькерзам сдержанно.

Маренн промолчала.

* * *

– Мама, ты так поздно! Ой, простите.

Накинув пальто, Джилл выбежала на крыльцо, но, увидев Ральфа за рулем, смутилась.

– Агнесс уже третий раз греет ужин, – добавила она растерянно. – Мы заждались.

– Ничего страшного, я немного задержалась, – Маренн ободряюще улыбнулась дочери. – Если вы не торопитесь, унтерштурмфюрер, – обратилась она к фон Фелькерзаму, – я приглашаю вас поужинать с нами. Нам это будет приятно, – она бросила взгляд на Джилл, та смотрела под ноги, опустив голову.

– Нет, нет, благодарю, фрау, – Ральф вышел из машины. – Добрый вечер, фрейлейн, – поприветствовал он Джилл, та едва заметно кивнула в ответ. – Штурмбаннфюрер поручил мне всего лишь довезти вас до дома, и мне необходимо вернуться назад. Благодарю за приглашение, но принять не могу.

– Я понимаю, – ответила Маренн мягко. – Хотя жаль. Тогда – увидимся завтра, – она слегка пожала плечами.

– Спокойной ночи, фрау. До завтра, фрейлейн.

Ральф фон Фелькерзам снова сел в машину. Хлопнула дверца, заработал мотор. Мягко шурша шинами, «мерседес» медленно развернулся и выехал за ворота.

– Ты что, его боишься? – спросила Маренн у дочери, когда ворота закрылись. – Ты как-то излишне смущаешься. Или мне кажется? – Маренн внимательно посмотрела на дочь.

– Нет, я не то что боюсь, – ответила Джилл неуверенно и направилась к двери. – Мне кажется, он уделяет мне слишком много внимания. Но больше, чем это положено по службе.

– Тебе это неприятно?

– Нет, напротив, – возразила Джилл горячо, снимая пальто в прихожей. – Но я не уверена, можно ли это? На службе всё очень официально.

– Я не думаю, что Ральф может позволить себе что-то, что было бы неудобно или тем более оскорбительно, – уверенно сказала Маренн. – Так что тебе не стоит волноваться, напротив, мне кажется, у тебя есть причины радоваться, – поправляя волосы, она посмотрела на Джилл в зеркало.

– Радоваться чему? – дочь искренне удивилась.

– Что ты ему нравишься, как я понимаю, – Маренн сказала намеренно равнодушно и прошла в столовую.

– Мама, это ты серьёзно? – Джилл побежала следом. – Нет, ты всё это серьёзно сказала? – допытывалась она.

– Вполне. Добрый вечер, Агнесс.

Под хрустальной люстрой, освещающей комнату, горничная накрывала на стол.

– Добрый вечер, фрау.

– А что Отто, не приедет? – спросила Маренн у Джилл, присев в кресло перед камином.

– Нет, – ответила та, встряхнув пышными волосами. – Он звонил и сказал, что останется ночевать у себя на квартире, в Берлине. Завтра рано утром совещание.

– Останется у себя? – Маренн не повернулась, спросила намеренно равнодушно. – Так рано совещание, что он не успеет доехать? Я что-то не замечала, что он большой любитель поспать, – заметила она с горькой иронией.

– Ну да, он так сказал, – Джилл растерянно пожала плечами. – Ты расстроилась, мама?

– Нисколько, – Маренн постаралась, чтобы её слова прозвучали весело. – Значит, мы будем ужинать вдвоем.

– А ты знаешь, я сегодня показывала фотографию Штефана Зилке, – Джилл придвинула стул и села рядом. – Она сказала, что он собрал вокруг себя столько девушек, что танка за ними не видно. И письмо у него такое беззаботное, даже радостное, не скажешь, что оно с войны. А ты когда поедешь в Польшу, мама? – спросила она. – Ты знаешь, одна наша сотрудница, её зовут Софи, она специализируется по славянским языкам, как раз польский и всё такое, хочет написать Штефану письмо, он ей очень нравится. Геббельс же бросил клич: напиши письмо солдату. Она всё это очень всерьёз воспринимает, – Джилл рассмеялась. – Ну то, что доктор Геббельс говорит, – уточнила она. – Вот буквально не отходила от меня: можно я напишу твоему брату, – пока я не дала согласие. Мне-то что? – Джилл пожала плечами. – Пусть пишет. Уверена, что Софи ему совершенно не интересна, но расстраивать её не стала, жалко. Я даже сказала, что ты передашь ему, когда поедешь в Польшу. Вот будет для него сюрприз!

– Конечно, я поеду, Джилл, – ответила Маренн, не отрывая взгляда от огня в камине. – Но боюсь, что это будет не скоро, а через некоторое время. В ближайшее время я поеду в Финляндию, в Хельсинки, таков приказ рейхсфюрера. Так что Софи лучше воспользоваться военной почтой. Я бы с удовольствием ей помогла, но так будет быстрее.

* * *

– Мадемуазель Катрин, вы прекрасно держитесь в седле и вели себя сегодня очень смело. Признаюсь, я восхищён.

Князь Белозёрский, наклонившись, поцеловал её руку. Его глаза смотрели с теплотой, и Катя, засмущавшись, отвернулась, так и не сообразила, что ответить…

…Крупные капли дождя стучали в тусклое окно сторожки, ветер рвал ветки дуба, темно-зелёные ажурные листья скользили по стеклу, где-то вдалеке слышались раскаты грома. Денщик Григория растопил печь и набивал углями старинный, ещё времен матушки Екатерины, медный самовар. Она в волнении сжимала бледными пальцами край кружевной занавески на окне. Григорий приблизился на шаг, у неё перехватило дыхание, когда он положил руку ей на плечо и повернул к себе, она видела его глаза очень близко, как будто растворилась в его взгляде…

– Мадемуазель Катрин…

Железный подоконник за окном застучал – несколько голубей подрались из-за хлебных крошек, которые насыпала им в кормушку соседская домработница Клава. Екатерина Алексеевна приподняла голову и повернулась к окну, и тут же острая боль пронзила висок, она стиснула зубы, чтобы не застонать, и снова положила голову на подушку. Сладковатый привкус тошноты появился во рту, она судорожно проглотила слюну. Закрыла глаза. В дверь постучали, затем она приоткрылась.

– Катя, ты спишь?

По легкому акценту она узнала наркома внутренних дел Берию.

– Твоя девица сказала мне, что сегодня тебе стало лучше. Мы с Симаковым ненадолго…

– Да, Лаврентий, входите, – Екатерина Алексеевна с трудом приподнялась на локте.

– Я помогу, – её заместитель майор Симаков быстро подошёл и, осторожно поддержав за плечи, помог ей сесть.

– Спасибо, Николай Петрович. Присаживайтесь, – она показала рукой на два стула у окна. – Сейчас Аннушка принесёт чаю.

– Да особой суеты не нужно, – Берия придвинул стул, сел, постукивая пальцами по толстой кожаной папке, которую принёс с собой. Симаков расположился чуть дальше. – Мы уж начаёвничались, – продолжал нарком. – На совещании у Хозяина.

– Это что-то об Алексее? – она показала взглядом на папку. – Ты нашёл о нём что-то? Он жив? – спрашивая о муже, генерале Петровском, она неотрывно смотрела в лицо наркома и даже не чувствовала в этот момент навязчивой, нудной боли в голове, ставшей в последнее время её неразлучной спутницей.

– Нет, это не об Алексее, – Берия отвел взгляд. – Это по финляндским делам. Я пришёл, чтобы обсудить с тобой это. Не волнуйся, – он быстро добавил, увидев, как исказилось и без того бледное, измученное болезнью лицо Кати, – я же обещал. Если я обещал, я сдержу слово. Мы найдём его. Приговор не привели в исполнение. Он где-то в лагере, он жив, Катя, это совершенно точно. И я его найду. Но очень много текучки. А после ежовских прихвостней чёрт ногу сломит. Я помню, Катя. И его найдём, и Кондратьева. Не сомневайся. Нам самим эти люди сейчас нужны. Я уже заручился поддержкой Хозяина на этот счёт, а это дорогого стоит. – Берия сделал многозначительную паузу. – Ты должна поддерживать себя надеждой, – он понизил голос, наклонившись к ней. – Не расстрелян, Хозяин отменил приказ в тридцать седьмом, значит, вернётся. Ты об этом должна думать, надеяться.

– У меня не хватает сил, – призналась она честно. – Но и на том спасибо. Так о чём ты хотел говорить?

– Чай, можно? – В комнату вошла медсестра, исполнявшая заодно обязанности и сиделки, и горничной, и кухарки, проверенный сотрудник органов, назначенный лично Берией. В руках она держала поднос с чашками и накрытым салфеткой заварным чайником.

– Поставьте там, – Симаков показал на стол.

– Екатерине Алексеевне через полчаса лекарство принимать, – строго предупредила она.

– Мы успеем, – сухо ответил Берия. На мгновение повисла тишина.

– Хозяин настаивает, чтобы ты отправилась на финскую границу, – сообщил нарком, как только медсестра вышла. – Здесь информация, полученная от нашего резидента Рыбкина, он же консул Рябцев, ознакомься, – он протянул Екатерине Алексеевне папку. – Все его попытки склонить финнов к нейтралитету оказались безуспешны. Они упорно смотрят в сторону Германии, готовы в случае конфликта предоставить немцам свою территорию, а тех сдерживает только пакт, формально, – Берия вскинул брови, – тайно они оказывают Маннергейму всю необходимую техническую помощь, и это становится опасно. К тому же они упёрлись на переговорах по островам. Похоже, их не удастся склонить к компромиссу. Надо организовать операцию, Катя. Симаков кое-что уже обмозговал, Хозяин в общих чертах одобрил. Детали нам поручено с тобой домыслить самостоятельно. Важен политический аспект, – Берия со значением поднял вверх указательный палец, – международный резонанс, так сказать. СССР – государство, которое стремится к миру во всём мире. Мы защитники всех обиженных и угнетенных, надежда пролетариата всего земного шара. Мы против войны. Нельзя допустить, чтобы буржуазная пресса обвинила нас в агрессии против соседнего государства. Всё должно выглядеть так, что финны сами на нас напали, а мы вынуждены ввести войска, чтобы ответить на действия зарвавшегося агрессора.

– Мы войны не хотим, но острова нам всё-таки нужны, – Екатерина Алексеевна попыталась улыбнуться, но боль стала только сильнее, и она сморщилась. – Финны нападать не желают, но надо сделать так, чтобы они этого захотели, или, по крайней мере, так это выглядело для англичан и французов. Я понимаю.

Она помолчала мгновение, потом взглянула на наркома тусклыми, покрасневшими от постоянной боли глазами.