Как невозможно жили мы

– Вы, конечно, правы, но я боюсь, как бы не было неприятностей.

– Ничего не будет. Ведь если что, то завтра вы и поедете.

С неохотой, но всё же Юрий Аркадьевич согласился.

На следующий день в понедельник Николай Кузьмич сидел в своём кабинете в учебной части Института. Он перебирал дела диссертантов. Директор распорядился уничтожить – сжечь – все списки и документы.

Весь город жжёт архивы и дела. Тучи жжёной бумаги как дождь сыплются с неба и устилают тротуары и мостовые.

А у Николая Кузьмича всё в таком идеальном порядке. Всё подшито, пронумеровано. У него ни одна бумажка не пропадёт. Любую справку можно навести моментально. Недаром его так ценят как учёного секретаря. Прежде всего, нужны аккуратность и любовь к делу. А в каком виде он принял все это пять лет назад. Была полная неразбериха. А сейчас – приятно посмотреть.

– Да. И вот приходится сжигать. Тут печку топить несколько дней.

Почему-то Николаю было нисколько не жаль ни бумаг, ни своего труда. Сказано – сжечь, пускай горит.

Он ждал телефонного звонка. Он вскакивал каждый раз, когда звонил телефон, но это было всё не то. Неужели он не позвонит?!

Юрий Аркадьевич обещал позвонить в любом случае, во что бы то ни стало.

Николаю легче было допустить мысль, что в армию возьмут его самого, чем то, что Копочка (так детским именем звала обожаемого брата Катя) уедет в эту зенитную батарею под Белосток. Там же такой котёл. Это же верная смерть. Неужели ему не продлили бронь!?

Наконец, раздался долгожданный звонок. Очень весёлым голосом Юрий Аркадьевич сообщил, что всё устроилось. Договорились, что сразу после работы Николай Кузьмич отправится к ним на Васильевский.

Вот, что рассказал Юрий Аркадьевич.

«Начальник отдела “найма и увольнения”, а, кроме того, и начальник “спецчасти” на нашем заводе, товарищ НН – орденоносец, всем известный герой гражданской войны. Он, не задумываясь, поехал со мной прямо в военкомат:

– Нужно освободить товарища Болдырева!

– Нельзя! В переживаемое страной время ходатайства от учреждений способствуют уклонению, – начал плести ему в ответ начальник мобилизационного отдела, военный чиновник с двумя “кубиками”[3].

– Какие-то два кубика будут меня, комбрига, обвинять в уклонении!

– “Спецчасть” идёт прямо в кабинет к военному комиссару, показывая своё удостоверение, представляет меня и начинает объяснять, что я занимаюсь такими-то оборонными вопросами по распоряжению Самого ГлавКомВерха, и за то, что мне вовремя не продлили бронь на исполнителей уже наложено взыскание.

Военком – это же “шпалы”, как ты понимаешь, относится ко всему изложенному с полным пониманием. С распоряжениями ГлавКомВерха никто шутить не хочет. Но комиссар, как ребёнок, заворожен и самой разговаривающей легендарной, вставшей из гражданской войны, личностью.

На заявлении завода № 211 появляется резолюция комиссара: “Тов. Болдырева освободить, вернуть паспорт, в часть послать замену”.

С этой резолюцией мы возвращаемся к начальнику мобилизационного отдела. “Два кубика” не верят своим глазам:

– Как? Освободить… Подпись военкома. Не может быть!

Теперь мы все трое идём к военкому. “Кубики” говорят:

– Тут, тут не ясно в резолюции. Как освободить?

Такого при комбриге “шпалы” не выдерживают:

– В резолюции написано всё ясно: “Освободить! Послать замену!” А вы… учитесь понима-Ать! И исполня-Ять!!!

Так я получил обратно свой паспорт. Есть бронь. В Белосток ехать не надо. Здесь поработаем», – закончил свой рассказ Юрий Аркадьевич.

Перемигиваясь и давясь от смеха, они с Николаем смакуют инцидент в военкомате и распаковывают сложенный накануне чемодан. Женя сияет.

Как будет торжествовать Катя, когда узнает, что судьба отвела от брата такую угрозу, – подумал Николай Кузьмич.

Женина мама Ольга Александровна накрывала овальный стол в Жениной комнате к вечернему чаю. Ольга Александровна, интеллигентная дама, вдова зубного врача, скончавшегося ещё до революции, олицетворяла в семье старый трудовой Петербург.

«Как у Юры элегантно, – подумал Николай Кузьмич. – Ничего лишнего, а что есть – один стиль. Огромный красного дерева времён Александра Первого письменный стол, книжный шкаф тоже красного дерева, тахта с ковром. Над тахтой охотничьи ружья[4] Юрия Аркадьевича. На окнах Женя почему-то никогда не вешает никаких занавесок. Им хорошо, четвёртый этаж, окна выходят в сквер, домов близко нет. Только купола Воскресенской церкви.»

– Покажи, покажи свои марки Николаю Кузьмичу, – подталкивает своего сына Володю Тамара Иосифовна, сестра Евгении Иосифовны. Володя застенчивый юноша лет пятнадцати, талантливый рисовальщик. Марки он стал собирать недавно, а Николай Кузьмич старый заядлый коллекционер.

В отличие от своей сестры Жени, Тамара Иосифовна ничем не походит на мать. Маленького роста, полная, она всегда, даже дома ходит на очень высоких каблуках в узких коротких юбках. Она высвечивает волосы перекисью водорода, стрижётся и делает шестимесячную электрозавивку мелкими кудряшками. Очень ярко накрашивает губы. Ничего этого ни Женя, ни Катя себе никогда не позволяли. Они старались выглядеть как можно более естественно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Очаг – так тогда было принято называть детский садик.

2

Домик существовал до середины 1950-х годов, но Петровские не осмеливались заявить на него права. Позднее там выстроен многоэтажный дом.

3

В то время знаки различия, форма, названия армейских чинов были не такими, как сейчас. Современные чины, погоны и знаки различия ввели в середине войны 1941-45 годов.

4

Вскоре всё оружие, в том числе и старинные кремнёвые ружья, были отобраны.