На линии огня

Леденец посмотрел на часы. Ровно в семь он назначил встречу Фарту. Тот точен, как хронометр. Тридцать лет без малого оттрубил Семен Фартышный, он же Фарт, в армии. Дослужился всего лишь до майора, но военная выучка въелась в плоть и кровь. Всегда подтянутый, аккуратный, мужик был до тошноты исполнителен. Фарту можно было поручать какое угодно дело и не контролировать выполнение. Хоть и был он старше шефа на десяток лет, но уважал и никогда не задавал лишних вопросов.

Сильно прихрамывая, Леденец торопливо шел по улице. Сегодня нога болела сильнее обычного, но Костя не снижал темпа, чтобы не опоздать. Фарт попросил непременно прийти. Он раздобыл новую информацию и хотел поделиться ею с шефом. Приглашать к себе Костя не мог – хозяйка была не в меру любопытной. Фарт же обитал один в двухкомнатной квартире. Он давно развелся с женой и новую семью заводить не собирался. В его логове царил образцовый порядок, и можно было поговорить без помех. Дом был вне подозрений. Рядом находился штаб ДВО с часовым у входа. Посторонние тут не ошивались.

Фартышный стоял у истоков созданной Костей организации и был, собственно, ее вдохновителем. Когда они познакомились, а афганцы сходятся быстро, оба сидели на мели. Фарта как раз турнули из фирмы, где он был кадровиком. Бывший контрразведчик слишком тщательно вел дела, а «новым русским» это было не нужно.

Леденец тоже погорел на последней работе. Он пристроился к речникам, приторговывающим китайской контрабандой. Но когда увидел, как они нагло обманывают погранцов, возмутился, потому как сам много лет носил зеленую фуражку.

Поведав друг другу о своих бедах, оба задумались, на что и как жить дальше. Тут-то экс-майор и подкинул идейку. Знакомый ресторатор, мол, жаловался, что его донимает рэкет, и предложил взять его под опеку.

– Захочет ли твой ресторатор менять шило на мыло? – спросил Костя. – Мы ж не безвозмездно станем работать?

– А мы по-божески брать станем и, сам понимаешь, отработаем с лихвой. Для такого дела у меня есть крепкие ребята. Бывшие сослуживцы хорошему делу послужить готовы. Мы ведь собираемся обиженных защищать?

В предложении Фартышного было что-то очень привлекательное. С одной стороны – настоящая мужская работа, с другой – помощь беззащитным. Среди бывших афганцев много безработных ребят с крепкими кулаками. Но одной мускульной силы маловато. Противник серьезный, шутить не станет. Понадобятся стволы… Ну да народ у нас запасливый. Из Афгана, из Чечни ребятишки пустыми не возвращались.

– Там, где оружие, там криминал, – сказал Леденец.

– С волками жить… – пожал плечами Фартышный. – Иначе остатнюю жизнь будем хлеб жевать и прокисшим квасом запивать. Да не дрейфь! На пару стволов я смогу разрешение добыть…

Больше всего на Костю произвела впечатление перспектива питья прокисшего кваса, но… Так называемую фирму придется легализовать. Как это оформляется, Леденец, далекий от бюрократических крючкотворов, совершенно не представлял.

– Любая работа требует профессионализма, – сказал Костя. – Не суйся в воду, не зная броду.

Фартышный искренне возмутился:

– Я контрразведчик, ты спецназовец, бывший погранец. Боевой опыт у каждого очень даже серьезный. Неужто шпана тутошняя хитрее чеченов?.. Вот и будем действовать по-военному: разведка, засада, боевое охранение. Становись во главе!

– Почему я, а не ты? – удивился Леденец.

– Потому что я штабник, в подручных всю сознательную жизнь ходил. А ты от природы командир, грудь в орденах. За тобой ребята пойдут…

В рассуждениях Фартышного был известный резон. Если подойти грамотно, дело обязательно выгорит. С торговлей не получилось, потому что всякой шушере доверял. С контрабандой тоже не сладилось. Работенка оказалась прибыльной, но уж очень дурно пахла. В общем, жить лучше в ладах с уголовным кодексом.

В идее Фартышного было не только рациональное зерно, в ней был определенный шарм. Защищать людей от поборов бандюг – достаточно благородная задача! Вовсе уж чистеньким не останешься, столкновений с криминальным миром не избежишь, но стоит ли бояться тому, кто много раз смотрел в лицо смерти?..

Начали с малого. Собрали ребят, поговорили по-свойски и пришли к однозначному решению: фирме быть! Договорились со знакомым Фарту владельцем ресторана и устроили в его заведении засаду по всем правилам военного искусства. Рэкетиров повязали. Те оказались слабаками, быстро раскололись на допросе, который, естественно, вел Фарт, что было по его части. Они привели афганцев к своему хозяину, который «нормального» языка не понял. Пришлось растолковать на кулаках…

Постепенно авторитет охранного агентства «Заслон» начал расти. Ребята подобрались отчаянные, видавшие виды. Конечно, не обходилось без эксцессов, но мелкая шушера с афганцами предпочитала не связываться. Круг опекаемых охранной фирмой людей расширялся. К первым клиентам добавились палаточники с набережной, затем знаменитый в Хабаровске «Салон красоты», а позже – рыбаки, привозившие на причал улов, этих рэкетиры вообще обдирали до нитки. Те, кого бандиты особенно донимали, сами находили афганцев и просили о помощи. В общем, Косте нравилась его нынешняя роль этакого Робин Гуда. Он даже чуточку любовался собой. Власти ведь не смогли помочь простому люду, а он…

Фарт открыл Косте дверь и машинально взглянул на часы. Было ровно семь.

– Заходи. Есть хочешь? – спросил шефа.

– Не откажусь.

– Тогда рули на кухню. Сейчас что-нибудь сообразим.

Был Фартышный мужиком высоким, плотного сложения. Все в нем было крупно: скуластое с квадратным подбородком и тяжелой нижней челюстью лицо, искривленный нос. В ладони могла запросто уместиться противотанковая граната, а сапоги – пожизненная проблема хозяина, были сорок седьмого размера. Несмотря на это, двигался Фарт легко и в кухне чувствовал себя прекрасно. Поджарив яичницу из пяти яиц, он поставил сковороду на стол, насыпал в поллитровую кружку три ложки растворимого кофе и залил кипятком. Закончив хозяйственные работы, уселся напротив и сказал:

– Есть неприятные сигналы, шеф.

– Слушаю тебя. – Костя вытянул ноющую ногу. Как бы снова не загреметь на больничную койку. – Если ты об ухудшении обстановки в городе, то ясно, откуда ветер подул. Амнистия. Как летом пятьдесят третьего…

Фартышный неодобрительно покосился на шефа. Он вообще недоверчиво относился к слухам и сплетням, тем более к официозу. Как истый особист, экс-майор по лучшим канонам светлого прошлого создал собственную сеть осведомителей. «Разведданные» стекались к нему из разных источников. Их можно было сопоставить и выбрать наиболее достоверные.

– На днях со старым приятелем встретился, – сообщил Леденец, прихлебывая кофе. – Он мне доверительно признался, что усилился приток китайской контрабанды. Чуешь, Фарт? Если оживится торговля, возрастет рэкет.

– Что за приятель? – подозрительно спросил Фартышный. – Откуда у него сведения?

– Верней не бывает, – усмехнулся Леденец. – Да и Кроткий сигнализировал, будто банда Лапы активизировалась.

– Стакан Стаканыч соврет – недорого возьмет, – буркнул Фартышный. – Балабон!

Он недолюбливал второго зама Кости, носившего безобидную фамилию и занимавшегося оперативными вопросами. Даже прозвище придумал ему обидное, правда, не без основания. Степан Степанович Кроткий любил выпить, особенно за чужой счет. Его, собственно, из армии турнули за пьянку. Мужик, рассказывали, вроде бы неплохо воевал в Афгане, был ранен, награжден орденом, но из-за пагубной страсти за двенадцать лет службы дослужился лишь до старлея.

Кроткий и внешне был полной противоположностью Фартышному. Небольшого росточка, худой, узкоплечий, с ввалившимися щеками и тонкими ножками, он, в отличие от основательного, веско роняющего слова Фарта, был крайне подвижным и импульсивным.

За приверженность к «зеленому змию» Кроткий часто получал от Кости нагоняй. Надо знать, твердил шеф, где, когда и сколько, а главное – с кем… Кроткий в ответ тараторил: «Ну что ты, командир! Не серчай, я свою норму знаю».

– Не кати на малыша бочку, надоело, – заметил Костя с укоризной. – У него в банде Лапы свой человек имеется.

– Думаешь, у меня нет? – набычился Фартышный.

– Тогда объединяй усилия.

– Ну уж нет! В мою епархию пусть никто больше не суется.

– Пора бы вам с Кротким обнюхаться, – с досадой сказал Леденец.

Самолюбивый сыскарь не терпел соперничества, а ревнивое отношение к Кроткому особенно усилилось после того, как именно Стакан Стаканычу, сохранившему милицейские связи, удалось выправить лицензию на организацию охранного агенства «Заслон». Отдавая Косте заветный документ, он с подначкой сказал: «Похвалялись тут некоторые, да лапищи коротки оказались…» И выразительно поглядел на Фарта. Тот промолчал, но зло в душе затаил. Вдобавок ко всему на бумаге Кроткий числился его начальником, шефом фирмы. Руководил, разумеется, Леденец, но полулегальное положение в Хабаровске не позволяло оформить на него документы.

Фартышный не отозвался на последнюю реплику Кости, и тот раздраженно заметил:

– Пойми, Семен, мы в одной упряжке. Раздрай между нами совершенно недопустим.

– Не надо на меня давить, шеф. Я знаю цену Стаканычу.

– Чем же он плох? Дело знает, в обстановке разбирается, инициативен. Рюмку, конечно, любит опрокинуть, но кто среди нашего брата без этого греха?

– Не рюмку, а поллитровку, – подхватил Фартышный. – Мы на свои гуляем, а Стаканыч норовит дуриком проскочить. Это очень неприятный симптом – подкупить могут…

– Разве он подвел хоть однажды?

– Не хотел говорить, шеф, – нахмурился Фартышный, – но, наверное, надо. Во время последней акции на пристани, когда тебя не было, Стаканыч заглянул перед делом в ресторан. Его, естественно, обласкали, бутыль на стол. Выполз оттуда наш мужичишко, изрядно нагрузившись, и с ходу выхватил ствол. Мы гадов уже прижали, стали по-хорошему договариваться, а Стаканыч потасовку устроил. Едва ноги унесли…

– Почему сразу не доложил?

– Не хотел расстраивать.

– Так дело не пойдет, Семен! – сердито сказал Леденец. – У нас не шарашка. У нас дисциплина должна быть, иначе похоронят… Кроткого придется наказать!

– Не надо, – неожиданно попросил Фартышный. – Обо мне подумай. Как буду выглядеть?

– При чем тут ты?

– При том, что в сексотах ходить не люблю. А кроме меня, доложить тебе о происшествии некому. Так что не трогай на сей раз Стаканыча, прошу…

– Будь по-твоему, – неохотно согласился Костя. – Но за Кротким пригляди. Это прежде всего твоя забота и функциональная обязанность. За кадры жестко спрошу!.. И давай вернемся к главному. Меня серьезно заинтересовал приток контрабанды.

– Извини, шеф, еще немного о другом… Должен тебя проинформировать: братва недовольна.

– На что или на кого ропщут?

– Работенка, говорят, пыльная, а доходы мизерные. Сам ведь приказал брать с подопечных по минимуму. Если так будет продолжаться, разбегутся хлопчики.

– Что ты предлагаешь? – в упор спросил Костя.

Фартышный выдержал испытывающий взгляд шефа и спокойно ответил:

– Я считаю, с некоторых пор мы стали мелко плавать. «Заслон» окреп, набрал силу. У меня созрела мысль взять поступающие из-за кордона грузы под свой контроль.

– Хочешь окончательно перейти грань закона?

– Надо смотреть правде в глаза, шеф: в той или иной мере мы это делаем ежедневно. Но не так страшен черт…

– Давай поконкретней, – перебил Леденец. – Мне надоели общие слова.

– Схема предельно простая, – осторожно начал Фарт. Он еще не понял, насколько удалось заинтересовать шефа. – Контрабанда поступает в край по нескольким каналам. Все они давно отлажены, выявить их не составит труда. Затем постараемся поставить определенные заслоны на путях товаров, и начнем.

– Придется выйти на таможню, – заметил Костя.

– Сделаем. Там у меня знакомцы.

– Речников в расчет взял? У них нынче в моде меновые сделки.

– Судов, имеющих возможность входить в контакт с китайцами, немного. Их тоже постараемся поставить под контроль. Труднее уследить за рыбаками, но и здесь есть зацепка. Еще на службе я столкнулся с хитрой конторой по имени Рыбнадзор. Они нас красной рыбкой по имени амур снабжали. Вот на этот Рыбнадзор надо попытаться накинуть цепочку, там есть приятные хлопцы…

– Ну, брат, удивил и порадовал. Похоже, ты уже всю систему разработал, – уважительно заметил Костя.

– Жить-то надо, – отозвался Фартышный, явно довольный похвалой шефа. – Фирма должна широко развернуться.

– Надеешься, власти нас не вычислят?

Фарт насупился:

– Да пошли они… Разве не власть выкинула тебя, меня и тысячи таких же на помойку? За верную службу и преданность Родине сделали нас нищими, бомжами. Прости, шеф, не знаю, как ты, а я лично ничего этой власти не должен.

– Так ведь лицензию отберут.

– Не отдадим! Пусть попробуют!.. Сейчас все воруют, набивают мошну, строят особняки. Я всего-то предлагаю ворюгам с нами поделиться…

– Кончай петь Лазаря, Семен, – прервал его Костя. – Вернемся в имеющиеся обстоятельства. Твое предложение обдумаем, все тщательно взвесим, разведаем и уж потом…

– Но в принципе, шеф, положа руку на сердце, ты согласен со мной? – спросил Фартышный. Он умел быть настойчивым и не любил неопределенности.

Костя встал, вышел из кухни, увлекая за собой хозяина. Потом, задумчиво глядя в окно, сказал:

– Пока что одни словеса… Но курс менять будем!

4. НЕРАЗРЕШИМОЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ

Едва Бардин переступил порог штаба, как к нему, шумно распахнув дверь, ввалился Постовский. В небольшом кабинете начальника отряда сразу стало тесно. Постовский был не так уж высок, почти вровень с шефом, зато широк и тучен. Большая с редкими волосенками голова на короткой шее венчала массивный торс. Начальник штаба усиленно играл в волейбол, бегал десятикилометровые кроссы вместе с солдатами, но сбросить лишний вес не удавалось. И он, оправдываясь, неизменно повторял: «У нас в Криницях уся порода такая. Полсела Постовских, и усе дюже габаритны…»

Родом начальник штаба был из Западной Украины и впервые уехал из дома, когда по разнарядке военкомата отправился поступать в Алма-Атинское погранучилище. Там сельский парень увидел диво-дивное – живого верблюда, узнал, что такое арык.

– Извини, Михаил Иванович, – загудел начштаба с порога, – не хотел с утра пораньше тревожить, но нужда погнала.

Постовский сокрушенно развел руками. Он знал, что в железном распорядке начальника отряда первые утренние тридцать минут отданы работе с документами, поступившими накануне.

– Что-нибудь срочное? – спросил Бардин недовольно.

– Да как тебе сказать… – Начштаба тяжело опустился на стул и достал пачку сигарет. Он был еще более заядлым курильщиком, чем шеф. – Ситуация, понимаешь, не требует отлагательства…

– Изложи внятно. Я слушаю.

– Вчера вечером навестил меня начальник райотдела милиции подполковник Шпонка.

– Зачем прибыл, пояснил?

– Говорит, соскучился. Ехал мимо, решил поприветствовать. Ты его знаешь?

– Встречались. Скользкий тип.

– Вот и у меня такое же ощущение. Я его спрашиваю, как в районе с контрабандой? Слыхал, приток увеличился? А подполковник делает круглые глаза. Ничего подобного, говорит, следим строго… Может, и следят, но ты помнишь, что нам недавно Пэ Пэ говорил? Прет товарец из-за рубежа вовсю.

– Помню и знаю: разведчик наш зря таких вещей сообщать не станет, – сказал Михаил, прикуривая сигарету. – И генерал Гончарук, когда я был в округе, о том же самом толковал… Короче, надо выяснить, как действительно обстоят дела с контрабандой в нашем районе. Ты вот что, Зиновий, вызови Смолистого и поставь перед ним задачку. Срок даю четыре дня. Пусть все тщательно проверит. После его доклада решим, нужно ли принимать меры. Что-нибудь еще?

– Тут, понимаешь, один сигнальчик настораживает. Утром звонил начальник Кирсановки.

– Хмель? – спросил Бардин. – Я с ним вчера разговаривал, все было в порядке.

Он очень симпатизировал начальнику заставы Кирсановки. Тот напоминал ему собственную офицерскую молодость, когда двадцатидвухлетним старлеем Михаил стал самостоятельным командиром подразделения. Олег Хмель, как и Бардин в свое время, понюхал пороха и был награжден новым, только что введенным орденом Мужества.

– Вчера, может, порядок был, – сказал Постовский, – а сегодня с утра пораньше Хмель сказки мне начал рассказывать про какой-то старый монастырь.

– Есть такой на его участке, – заметил Бардин. – На оспариваемой территории.

– Буддийский, что ли?

– Наш, православный. Когда-то стоял он на том же мысу, что и Кирсановка. Построили его русские монахи. Они же канал прокопали, в который позднее Амур ринулся и образовал протоку. Но это уже после революции было, когда и монахов, и беляков, что к ним пристроились, из монастыря, скажем так, удалили, и все вскорости пришло в запустение. А до того обитель процветала. Казаки святых отцов почитали, и рублем, и оружием поддерживали, потому, должно быть, ни китайцы, ни маньчжуры их не трогали. А теперь вот «опамятовались», исконно китайским этот вновь образовавшийся по воле Амура-батюшки остров считают. Правда, дальше деклараций не идут, пошумели в шестидесятых и успокоились.

– Не скажи. Старший лейтенант Хмель доложил: в старом монастыре началась какая-то подозрительная возня. Это его обеспокоило.

– Правильно, – резко сказал Бардин. – Когда на оспариваемой территории что-то происходит, начальник заставы обязан встревожиться… С этим я, пожалуй, сам разберусь. Там, кстати, где-то рядом «Стремительный» стоит. Надо Исакова расспросить, не заметил ли чего подозрительного. Распорядись, чтобы через час к штабу подали машину. Заодно из своих, кого сочтешь нужным, направь, пусть поработают на Кирсановке.

Постовский ушел, но Бардину так и не удалось сосредоточиться. Сообщение начальника штаба вызвало тревогу. У Михаила уже возникала мысль послать в монастырь разведчиков, да все откладывал: лезть на оспариваемый участок без достаточных на то оснований чревато. Вот и дотянул. А вообще местечко это зловещее. Местные старожилы рассказывали про монастырь ужасные вещи. В Гражданскую войну в нем якобы располагалась колчаковская контрразведка. Людей в подвалах пытали, расстреливали. Позже семеновцы устроили там нечто вроде диверсионной школы. Обучали русских, в основном забайкальских казаков, ушедших с белыми за рубеж. Готовили их для заброски через границу…

В дверь неожиданно заглянула Алена. Михаил вздрогнул: никак не ожидал ее появления.

– Машина ждет, – весело сообщила она. – На Кирсановку направляемся? Документы уже готовы.

У Бардина язык не повернулся сказать, что ей не следует ехать. Еще ничего не произошло, а за спиной, поди, уже ползет шепоток.

– Так я одеваюсь, Михаил Иванович, – не спросила, а сообщила она.

И он снова промолчал. Не смог отказаться от совместной поездки. Сознание, что она будет в машине рядом, заставляло сильнее биться сердце, испытывать грусть и радость одновременно. Сбросив охватившее оцепенение, Бардин встал, отвел глаза в сторону и, проклиная себя за слабость, глухо сказал:

– Через минуту выезжаем…

Узкая, пробитая сквозь чащобу дорога вспарывала тайгу извилистой лентой. Подпрыгивая на бесконечных рытвинах, уазик как бы раздвигал могучие разлапистые сосны, которые нехотя расступались.

Михаил сидел рядом с водителем. Он не оборачивался, но каждой клеточкой кожи чувствовал, что позади сидит она, единственная и неповторимая женщина, столь желанная, сколь и недоступная.

Вдали, в таежном прогале, когда они выскочили на сопку, мелькнула зеленовато-голубая, как всегда величественная гладь Амура. Вон он, мыс – рукой подать, но на машине до него по тайге, в объезд топей, через Кирсановку не меньше часа добираться.

– Я катерников предупредил, товарищ подполковник, – сказал водитель. – Они вас ждут, чтобы переправить на мыс.

– Добро! – буркнул Бардин, понимая, что несправедлив к шоферу. Следовало поблагодарить за предусмотрительность, но Михаилу было не до того. Чувствовал он себя препаршиво. Досадовал на начальника штаба: неужто больше некого было послать?

Обычно на Кирсановку Бардин ехал с теплым чувством. Сюда, на отдаленную заставу, любили внезапно наведаться проверяющие из округа. И здесь нельзя было ударить лицом в грязь. На заставе поддерживался образцовый порядок, о чем Михаил постоянно заботился. Но старший лейтенант Хмель и сам делал все для того, чтобы подчиненные несли службу строго по уставу. Офицер старался, не жалея сил, и Михаил испытывал к нему почти отцовские чувства. Был бы у него такой сын!..

Бардин любил детей и очень тосковал по своим двойняшкам, прекрасно сознавая, что увидит их не раньше очередного отпуска. К нему они в обозримом будущем не приедут. Благоверная, когда он предложил поехать всей семьей к новому месту службы, ехидно спросила: «Ты обеспечишь в тайге французскую школу для девочек? И музыкальную тоже?..»

Катер, готовый к отплытию, ждал у дощатого пирса, сооруженного недавно по распоряжению Бардина саперами отряда как раз против Безымянного.

Едва начальник отряда и Алена ступили на палубу, как суденышко тут же отвалило от пирса. Водитель с машиной остался ждать их возвращения на берегу.

На мысу, у такого же пирса, заранее предупрежденный оперативным дежурным, их встретил начальник заставы. Был он светловолос, долговяз и оттого слегка сутулился. Перетянутая широким командирским ремнем талия была тонкой, как у девушки. Большие серые глаза буквально ели начальство. Лихо козырнув, Хмель отчеканил доклад на одном дыхании и от усердия, торопливо отступив в сторону, чтобы пропустить подполковника, поскользнулся.

– Не так резво, – улыбнулся Михаил, помогая начальнику заставы восстановить равновесие. – Ну, докладывай, что у вас тут стряслось?

– Если разрешите, товарищ подполковник, я лучше на местности покажу и прокомментирую. Там сразу станет вам ясно…

– Считаешь, иначе командир не поймет? – усмехнулся Бардин. Настроение у него заметно поднялось. Обстановка, а главное, сознание того, что находишься на передке и от тебя многое зависит, всегда давало ощущение собственной значимости, нужности.

– Ни в коем случае так не считаю, товарищ подполковник! – горячо воскликнул Хмель, и на его тщательно выбритых щеках заалел румянец. – Но вы сами учили: увидеть всегда надежней.

– Коли так, пошли, – согласился польщенный Бардин. – А спутницу нашу дежурный пусть на заставу проводит. Ей с документами работать.

Остров Безымянный (под таким именем он был обозначен на схемах и рабочих картах) выглядел отлогим, почти безлесым. Лишь редкие группы деревьев стояли неподалеку от уреза воды. За ними тянулись полосы кустарника, карабкающегося по склонам холма. У его подножия, ближе к реке, как раз и стоял православный монастырь. Каменные постройки его чернели проемами выбитых окон, провалами крыш и кирпичными трубами. Лишь на одной из трех колоколен уцелел крест, две другие были обезглавлены. Окружающая монастырь каменная ограда, выщербленная и местами обваленная возле въездных с полукруглой аркой ворот, зияла широченным проломом.

Бардин, неоднократно бывая на Кирсановке, частенько пристально рассматривал в бинокль и остров, служивший яблоком раздора, и чужой берег. Ему по штату было положено изучать обозримую территорию сопредельного государства. Разглядывал он и монастырь, но никогда не акцентировал внимания на картине запустения. Когда-то здесь, в добротных стенах, кипела жизнь. Сверкали золотые купола, и далеко по обе стороны Амура разносился серебряный колокольный звон, зовущий к молитве.

Сам Михаил в Бога не верил, но всегда уважительно относился к религиозным убеждениям других. Сейчас, когда церковь в России начала возрождаться, среди новобранцев попадались верующие. Из этих ребят, честных, непьющих, выходили неплохие солдаты.

На южном берегу мыса рос густой, довольно высокий ивняк. Бардин приказал в нем укрыться. Незачем демонстрировать китайцам интерес к оспариваемой территории вообще и к заброшенному монастырю в частности.

– Надеюсь, старший лейтенант, теперь вам будет удобно докладывать? – спросил Бардин, но Хмель не принял шутливого тона.

– Так точно, товарищ подполковник! Разрешите начать?.. Третьего дня наряд доложил мне, что в районе монастырских развалин замечено движение. Приезжала машина. Люди в количестве пяти человек осматривали постройки, поднимались на стены, что-то копали.

– Вполне могли быть археологи, – заметил Бардин. – Монастырь, говорят, построен еще в восемнадцатом веке.

– Нет, товарищ подполковник, – отрезал Хмель, – археологи не ходят в камуфлированных комбинезонах и не ездят на армейских джипах.

– Полагаете, это были военные?

– Не обязательно армейцы, – неуверенно отозвался начальник заставы. – Мои солдаты знаков различия в бинокль не заметили, но в походке людей, как отметил старший наряда, чувствовалась выправка.