– Очистили? Кто тебе такое сказал? Оглядись по сторонам… Кругом одни вредители, враги народа! Мы их хватаем-хватаем, сажаем-сажаем, стреляем, словно чумных крыс, а они не переводятся. Прут и прут. Лезут и лезут. Ну, не хотите жить в Стране Советов – валите молча на свой вожделенный Запад, не мешайте нам строить светлое коммунистическое завтра.

– Как они свалят, если граница на замке?

– Какать захочешь – штаны снимешь…

– Согласен!

– Вот совсем недавно часть профессорского состава Воронежского государственного университета не вернулась из заграничных командировок… Всех их наша власть просто лишила права называться советскими учёными – и до свидания! Пусть теперь в частных капиталистических лабораториях, без какого-либо содействия государства, попробуют делать свои выдающиеся открытия!

– Так тоже нельзя, братец.

– Это почему же?

– Стране надо двигаться вперёд. Осваивать новые горизонты в промышленности и сельском хозяйстве, перевооружать доблестную Красную армию… Без серьёзного отношения к науке мы обречены топтаться на месте!

– Не согласен. Да, науку поднимать надо… Но это должны делать новые, рабоче-крестьянские кадры. Тем старым, вчерашним, уже ничего не надо. Только выбить финансирование под свои «супергениальные» проекты – и дальше спокойно почивать на лаврах!

– Ну, не совсем так… Зайдёшь?

– Если пригласишь…

– Приглашаю. Хотя – нет. Наша комендантша, тётя Зина, – зверь, а не человек… Умрёт, но не пустит на порог никого постороннего!

– Забыл, что у меня есть волшебная ксива?

– Вот это-то меня и смущает более всего… Представляешь, сколько визга поднимется? «Плечов пришёл в общагу в сопровождении аттестованного сотрудника госбезопасности!» Да после такой выходки мои кости будут перемывать в альма-матер по крайней мере до конца учебного года!

– Возможно… – скорчил хитрую гримасу чекист, протягивая руку для прощания.

Ярослав предъявил постовому открытку. Тот мгновенно вытянулся в струнку, козырнул и услужливо толкнул дверь, ведущую в Большой Кремлёвский сквер…

Бывать в нём студенту ещё не приходилось.

Оказавшись в полном одиночестве на центральной аллее парка, он растерянно глядел по сторонам, не зная, куда следовать далее, но вскоре заметил покатую спину одинокого прохожего, несколькими секундами ранее отбывшего в путь в одном с ним направлении, и бросился вдогонку:

– Вы не подскажете…

– Отчего нет? Подскажу, Слава, подскажу…

Конечно же это был Глеб Иванович Бокий. Сгорбившийся, ссутулившийся и посему выглядевший много старше своих и без того немалых лет…

Его умению перевоплощаться без грима, париков и прочих профессиональных трюков, завидовали многие сотрудники НКВД.

Позже метод возьмёт на вооружение и сам Плечов; вот только на то, чтобы в совершенстве овладеть им, уйдут долгие годы…

– Ну, рассказывай, – удобно расположившись посередине недавно выкрашенной, но уже высохшей скамьи, произнёс чекист.

– О чём? – удивлённо пожал плечами студент, скромно примащиваясь слева от своего куратора.

– Как ты до такой жизни докатился?

– Какой, товарищ комиссар?

– Чтобы доносить на своего преподавателя… Да ещё и земляка!

– А разве Фёдор Алексеевич тоже родом из Белоруссии?

– Да.

– Простите, не знал!

– А если б знал, то не пришёл на Лубянку, а?

– Ну, почему же?.. Какой-то личной неприязни к Фролушкину и, следовательно, причин желать ему зла у меня нет – это правда. Но и оставлять без внимания чьи бы то ни было антисоветские выпады я не намерен!

– Молодец! С этой минуты, как и договорились, будешь работать лично на меня… Ясно?

– Не совсем… Я намерен служить своей Отчизне, родному рабоче-крестьянскому государству, а никак не отдельной личности! Даже такой крупной…

– Да не волнуйся ты так… Кстати, как тебя кормилица в детстве величала?

– Ярек, Яра… Я родился в Минске 23 августа 1911 года… Тогда в этом городе проживало множество поляков, как у нас говорили – ляхов, и мама, между прочим, представительница одного из самых славных и древних белорусских родов – Кухарчик её девичья фамилия, стала звать меня на чужой манер…

– Значит, Яра?

– Так точно!

– Теперь это твой оперативный псевдоним, о существовании которого никто не должен знать.

– Понял.

– Запомни: быть секретным сотрудником в нынешнее время – непросто и… небезопасно! Внутри страны обострилась классовая борьба. Враги народа, словно тараканы, повылазили изо всех щелей и пытаются сорвать построение социализма… Чтобы своевременно выявлять, а, значит, и пресекать их подлые замыслы, сил аттестованных сотрудников явно недостаточно, вот мы и вынуждены прибегать к услугам сознательных граждан из разных социальных групп, в том числе и студенчества. Надеюсь, ты не против?

– Никак нет!

– Я лично ходатайствовал перед руководством о том, чтобы взять тебя на довольствие и в то же время вывести за пределы штатного расписания.

– Спасибо…

– Встречаться будем раз в неделю на этом же месте… По пятницам, в 14.00…

– Сегодня двадцать седьмое, воскресенье… В пятницу – первое – Новый год, Глеб Иванович.

– Тогда по средам… Если наша лавка вдруг окажется занятой – пересядешь на следующую в этом же ряду и прождёшь ровно четверть часа.

– А если вы не придёте?

– Значит, на то нашлась уважительная причина… Волноваться по такому поводу не следует. Просто потерпишь лишних семь дней…

– Понял.

– Появляться на Лубянке тебе нельзя… Лишь в случае крайней нужды, ежели таковая, конечно, возникнет, можешь позвонить на этот номер. – Бокий достал из внутреннего кармана пальто обычный календарный листок, на котором карандашом были выведены несколько цифр, после чего изорвал его в мелкие кусочки и отправил в стоящую справа от скамьи мусорную урну. – Запомнил?

– Так точно.

– Представишься: «Яра» – и назовёшь время, например, семнадцать ноль-ноль, оставив зазор в два часа, чтобы я смог добраться до места встречи.

– Понял.

– Вот тебе постоянный пропуск. – Бокий протянул открытку всё с тем же Кремлёвским пейзажем, посреди которого красовался штамп с трудно различимой аббревиатурой (позже Плечов много раз будет рассматривать её через лупу, но так и не поймёт, к какому учреждению имеет отношение эта, как он в мыслях окрестил, «абэвэгэдэйка»).

– Спасибо…

– Ежели же со мной что-то случится, и мы не сможем свидеться в течение трёх недель – спокойно наслаждайся жизнью, пока тебя не найдёт мой преемник…

– Как я его узнаю?

– Он скажет: «Здравствуй, Яра». А после того как ты в произвольной форме ответишь на приветствие, представится: «Тебе привет от Горняка». Так меня ещё при царе Горохе окрестили филеры тайной полиции. Теперь эту кличку мало кто помнит…

– Понял.

– У тебя три главные задачи. Первая: внедриться в ближайшее окружение Фролушкина и выяснить, как он на самом деле относится к марксистко-ленинскому учению; вторая: что, в его понимании, означает «познать Бога» и почему профессор решил, что уже достиг цели… И третья, может быть, самая главная… О ней – подробней. Так что напряги мозги, дорогой товарищ!

– Я весь внимание.

– Фёдор Алексеевич родился в Несвиже…

– Знаю такой город. Сейчас он в составе Речи Посполитой.

– Не перебивай… Именно там находится родовая усыпальница князей Радзивиллов, славных представителей одного из самых богатых родов Великого княжества Литовского… Поговаривают, что в их владении оказалась одна из главных святынь христианского мира… Точнее, не одна, а целых тринадцать! Ты об этом ничего не слыхивал?

– Нет…

– Речь идёт о статуях Христа и двенадцати апостолов. В полный рост. Из чистого золота.

– Вот это да!

– Хотя некоторые исследователи уверены, что реликвия давно утеряна… Так это или иначе – всё равно больше, чем Фролушкин, об этом деле никто не знает. Ты должен выведать всё, слышишь всё, что ему известно о сокровищах Радзивиллов. Именно такое задание поставил перед нашим отделом сам…

– Я постараюсь! – еле выдавил студент, моментально догадавшийся, о ком идёт речь.

Сразу после тайной встречи с Бокием Плечов отправился… нет, не в родное общежитие, а в институтскую библиотеку, даже в воскресенье не запирающую свои двери для честной студенческой братии. Единственный выходной у её сотрудников, в том числе и Оленьки Фигиной, к которой Ярослав не очень успешно подбивал клинья весь уходящий год, наступит только завтра…

Свободных мест в читальном зале не оказалось, и ему пришлось торчать несколько минут в битком набитом людьми переходе из одного помещения в другое, – предбаннике, как шутливо называли его студенты…

– Следующий! – спустя четверть часа откуда-то издали донёсся знакомый звонкий голос.

– Подойди ко мне… – тихо бросил Плечов, поравнявшись с одной из двух дежурных библиотекарш – миловидной брюнеткой лет двадцати с немного смешными, не очень опрятными косичками, и неспешно побрёл в направлении освободившегося столика – последнего в правом ряду.

– Ну что ещё ты хочешь? – наконец-то соизволила исполнить просьбу надоедливого клиента дражайшая (и строжайшая) Ольга Александровна. – Мы же договаривались: встречаться только вне служебных помещений.

– Я по делу.

– Да знаю я твои дела, знаю… Всё учреждение над нами насмехается…

– Это почему же?

– «Опять твой пришёл… Будет глядеть в книгу, а видеть Фигу»…

– Но не я же наградил тебя такой дурацкой фамилией?

– Дурацкой?

– Ну прости, прости… Вот поженимся…

– Да ты сначала институт закончи, устройся на работу, получи жильё…

– Всё будет. Пойдём сегодня в кино?

– Посмотрим.

– В «Колизее» снова крутят твоих любимых «Весёлых ребят». Так сказать, по многочисленным просьбам трудящихся. Пошли, а?

– Сказала – посмотрим. Давай делай заказ… Забыл, я на работе?

– Меня интересует Несвиж – городок в Западной Белоруссии. Тащи все книги, в которых он хоть как-то упоминается!

– Как ты себе это представляешь?

– Не знаю. Поройся в каталогах, переверни вверх дном все фонды, запасники…

– Что мне за это будет?

– Шоколадка.

– Одна?

– Целый набор, если согласишься пойти в кино.

– Вот что значит один раз продемонстрировать мужчине свою слабость! Теперь он будет пользоваться этим до конца жизни. Что ж… Ладно… Пять плиток «ЗИС-101»9, и я согласна…

Ольгины старания не прошли даром. После долгих поисков в одном из заброшенных уголков студенческого книгохранилища ей удалось обнаружить две худенькие брошюрки на польском языке.

В одной из них рассказывалось о происхождении знатного рода Радзивиллов, в другой речь шла о Несвижском замке, где и находилась интересующая Плечова резиденция сановников.

За полчаса Ярослав выучил их содержание наизусть.

Итак…

Род Радзивиллов (на белорусском языке – Радзівілы, на литовском Radvilos, на польском – Radziwillowie), как и утверждал Бокий, оказался одним из древнейших (и богатейших) в Великом княжестве Литовском.

Его девиз – «Bоg nam radzi» («Нам советует Бог»).

Общий герб – три охотничьих трубы в золотой оправе на лазоревом щите; в нашлемнике над короной – семь страусовых перьев.

Первым официальным носителем фамилии стал Николай I Радзивилл Остик (умер в 1477 году), принявший христианство и оставивший литовское языческое имя в качестве фамилии.

В 1518 году Радзивиллы (в лице князя Миколая III, прозванного за пропольскую позицию «amor Poloniae» – любовь Польши) получили титул князей Римской империи.

К тому времени они уже владели огромными территориями Белоруссии (городами и местечками Геранёны, Давид-Городок, Клецк, Койданово, Копысь, Лахву, Мир, Несвиж, Чернавчицы, Щучин) и Литвы (городами Кедайняй, Дубингяй, Биржай да множеством деревень).

Вскоре к ним добавилась и территория Слуцкого княжества, отошедшая от всем известных Олельковичей…

Но не всё так просто.

В одной из книжиц, где помимо всего прочего приводились легенды того времени, любознательный студент обнаружил ещё несколько разных, порой взаимоисключающих версий о происхождении знатного рода.

Одна из них гласила, что его зачинателем является литовский боярин Сирпутий, чей уже упомянутый сын Остик крестился под именем Кристин и в 1419–1442 годах служил «каштеляном виленским».

Мол, в то время и родился у него сын Радзивилл…

Другая утверждала, что род происходит из высшего жреческого сословия языческой Литвы, а его первым известным представителем является жрец Лиздейка. Будто бы как раз у него родился сын Сирпутис (Сирпуть), что позже женился на княжне ярославской, от брака с которой и появился на свет сын Войшунд, крестившийся под именем Христиан…

В общем, факт, как говорится, налицо – только интерпретация совершенно разная.

Однако более всего Плечова заинтересовали не обстоятельства возникновения древнего рода, а коротенькое упоминание о привидении, якобы обитавшем в Несвижском замке – этому феномену было посвящено всего лишь несколько строк во второй брошюрке.

Неизвестный автор на полном серьёзе утверждал, что это – призрак Барбары, возлюбленной польского короля Сигизмунда Августа и дочери… Юрия Радзивилла!

Также из текста следовало, что братья Барбары – родной Николай Рыжий и двоюродный Николай Чёрный – смогли даже тайно обвенчать сестру с наследником польского престола.

Дальше – больше!

В 1548 году Сигизмунд Старый умер.

Сигизмунд Август взошел на трон и потребовал признать свою супругу польской королевой. Но этому неожиданно воспротивилась его мать – Бона Сфорца…10

7 мая 1550 году в Кракове Барбару всё же короновали, но вскоре она заболела и 8 мая 1551 года неожиданно скончалась.

Полагают, к этому приложила руку могущественная Бона.

Однако Сигизмунд, безумно любивший Барбару, не смог смириться с невосполнимой утратой и вскоре решил вызвать дух покойной супруги. Естественно, при помощи алхимиков и магов…

По закону жанра во время спиритического сеанса он ни в коем случае не должен был касаться фантома, но не удержался – протянул навстречу любимой руки… В тот же миг в комнате что-то взорвалось, и присутствующие явственно ощутили гнетущий трупный запах…

Говорят, что с тех пор призрак не может найти себе покоя. Как правило, он появляется в Несвижском дворце ночью, в первом часу, и предупреждает о грядущих бедах…

На впечатлительного студента эта история произвела неизгладимое впечатление…

В ту ночь Плечову впервые привидится метущаяся фигура красивой молодой женщины, которую он, почему-то облачённый в тяжёлые княжеские доспехи, попытается обнять, но, когда, наконец, достигнет цели, изображение вдруг развеется, и он проснётся, явственно ощущая невыносимый запах вони…

С тех пор странный сон будет приходить к Ярославу едва ли не каждую ночь.

Однако мы сильно забежали вперёд…

К единственному работающему окошку кассы выстроилась огромная многоликая очередь – в основном из числа трудящейся молодёжи. Причём почти все собирались парами.

Отмучившись около часа, Плечов приобрёл-таки два вожделенных билетика на последний сеанс в последний ряд.

Что нам кино, лишь бы в зале было темно…

Трансляция картины закончилась поздно, но Ольга никуда не спешила (помните, – в понедельник у неё выходной!), транспорт не ходил, и Ярослав был вынужден через всю Москву провожать возлюбленную домой, а после – также пешком, возвращаться в своё расположенное неподалёку общежитие.

Поэтому подняться в семь часов утра оказалось совсем непростым, практически непосильным, делом.

Помогли однокурсники и в то же время «сожители» по общей комнатушке: Василий Петров, Владимир Филатенко и Алихан Букейханов.

Последний из них постоянно проживал в семикомнатной квартире на Большом Кисловском переулке у дяди – лидера какого-то влиятельного национального движения, в честь которого его и назвали родители, обосновавшиеся в столице недавно образованной Казахской Советской Социалистической республики11, но у влиятельного родственника внезапно возникли очередные серьёзные проблемы с советской властью, и племянник, чтобы не искушать судьбу, решил вернуться на законную жилплощадь в студенческом общежитии, где он был прописан.

Не особо церемонясь, друзья сбросили Плечова с железной кровати и выплеснули на его бедную голову кружку ледяной воды.

Только после этого Ярослав стал собираться на пары.

Опаздывать нельзя… Не дай бог, нарвёшься на старосту группы Николая Альметьева – тот не только прогул в журнале поставит, но и обеспечит добрый подзатыльник…

А рука у Кольки ох как тяжела, как-никак – мастер спорта, призёр первенства Союза по какому-то новомодному виду единоборств, культивируемому с недавних пор на военной кафедре Московского института физкультуры.

Конечно, можно попытаться «отмазаться», мол, писал всю ночь сценарий… по твоему же заданию, однако, провести Альметьева крайне трудно – тот каждого видит насквозь, любую малейшую неправду чует своим большим рабочим сердцем.

Лучше не зарываться, а то вылетишь из института, потом позора не оберёшься!

Первую пару Ярослав фактически проспал. Причём – с открытыми глазами.

А когда следом за сокурсниками потянулся на перерыв, то чуть было не столкнулся в коридоре с опиравшимся на лакированную трость высоким, слегка сутулящимся, мужчиной, нижнюю часть лица которого закрывала густая окладистая борода. Это был Фролушкин.

Назвать профессора старцем не поворачивался язык – ему не исполнилось и 57 лет, но для Плечова, как, впрочем, для всей молодёжной аудитории, и такой, не самый «почтенный» возраст казался запредельным.

– Ой, Фёдор Алексеевич, здравствуйте!

– И вы будьте здоровы, – буркнул философ, намереваясь без задержки продолжить свой путь, но навязчивый юноша не собирался так просто отпускать его.

– Простите, ради бога… Хочу представиться. Студент четвёртого курса Плечов, Ярослав Иванович. Имел честь посетить вашу прошлую лекцию.

– Понравилась?

– Очень.

– Приходите сегодня. В актовый зал. Начало – в пятнадцать ноль-ноль… А сейчас простите – спешу! Моё почтение! – Учёный отвесил аристократический поклон и, ускорив шаг, скрылся за углом.

– Спасибо! Обязательно буду! – вдогонку ему бросил Ярослав и помчался в буфет за любимыми пирожками с ливером – их всегда подвозили к десяти часам утра…

Тесный зал оказался забитым до отказа. Негде яблоку упасть.

Немного опоздавшему Плечову ничего не оставалось, как забиться в отдающий сыростью дальний левый угол и, уткнувшись носом в диковинную колонну, по всей видимости, служащую строительной опорой в этом, основательно поражённом грибком, древнем архитектурном ансамбле, стоя, слушать очередную замечательную лекцию. На сей раз, она была посвящена теме эволюции в природе.

Фролушкина, как всегда, понесло.

С первых секунд своего выступления он взял под сомнение основные принципы «самого передового учения» – диалектического материализма, и выдвинул совершенно чудовищный тезис о том, что в каждом живом существе «непременно есть божественное начало», как он выразился – «искра божья», после чего плавно оседлал «любимого конька» – взаимоотношения в треугольнике человек-бог-религия.

Здесь лектор впервые поддержал большевиков, развернувших непримиримую войну с православием. Мол, «неподдельная вера в Творца не имеет ничего общего с религиозностью, навязанной нам кучкой меркантильных попов».

Дальше – больше.

Фролушкин обрушил весь свой пыл на учение Христа. По его мнению, у Господа нет «никакой необходимости в посредниках, в том числе и божьем сыне, ибо все мы – его равноправные дети», ну а о Богородице вообще высказался очень язвительно и, как всегда, кратко: «У Бога не может быть земной матери!»

С теорией Дарвина профессор в принципе согласился (и то хорошо!), но и тут не смог удержаться от «ложки дёгтя», заявив, что не верит в происхождение человека от обезьяны, так как «каждый представитель живой природы может развиваться и совершенствоваться исключительно в пределах своей видовой группы, определённой свыше, иначе из мух давно появились бы слоны, а из мышей – свиньи».

Основные тезисы его теории Ярослав старательно записывал в блокнот – пригодится при составлении первого донесения в контору!

Впрочем, вскоре лекция настолько захватила свежеиспечённого секретного сотрудника, что он оставил это неблагодарное занятие.

«Бенефис» Фёдора Алексеевича продолжался более двух часов, но студенты не собирались отпускать разошедшегося профессора, предложив ему небольшой философский диспут.

Кто мы?

Кем и с какой целью созданы?

Для чего пришли в этот хрупкий земной мир?

И куда уйдём из него?

Недолго думая, учёный дал согласие.

Плечов не раз тянул руку из своего «медвежьего угла», чтобы задать несколько каверзных (по его собственному мнению) вопросов, но Фролушкин даже при всём своём желании физически не мог заметить и оценить старания затерявшегося в толпе невысокого худощавого паренька, а, следовательно, и предоставить ему слово.

К счастью, в тот день их ждала ещё одна – и снова случайная! – встреча…

Когда Ярослав одним из последних покидал «альма-матер», то сразу заметил впереди опирающуюся на трость сутулую фигуру и немедленно бросился за ней следом.

– А, это вы… – как-то уж не больно уважительно промямлил Фёдор Алексеевич, повидавший на своём веку немало всяких выскочек и приставал.

– Я. Студент Плечов.

– Ярослав, если не изменяет память?

– Так точно.

– Гм… Служили?

– Да. На Северном флоте.

– Шарман… Я, знаете ли, человек полностью сухопутный, однако моряков уважаю чрезмерно. С раннего детства.

– Спасибо.

– Не за что… Потом, при случае, расскажу эту историю…

– С удовольствием послушаю.

– Мне вообще-то на трамвай. А вам?

– Лично я никуда не спешу и охотно составлю вам компанию. Если вы, конечно, не возражаете.

– Нет. Не возражаю… А вот и наша «Аннушка»…12 Ну-ка, мой юный коллега, подсобите, пожалуйста, немощному больному человеку…

– С огромным удовольствием!

Плечов подставил ладонь под острый сухощавый локоть и, налегая сзади всей массой своего не самого грузного тела, бережно толкнул «старца» вперёд, таким образом, помогая ему втиснуться в битком забитый людьми вагон, после чего сам едва успел вскочить на подножку.

– Вы тут? – донёсся до него бодрый голос Фёдора Алексеевича.

– Так точно!

– Сдюжите?

– Попытаюсь!

– Долго терпеть вам не придётся – всего три остановки. Кстати, приготовьтесь, – скоро первая из них. Там к нам будет пытаться присоединиться ещё большее число народу…

– Хорошо.

Всё случилось, как и предполагал профессор.

Десятки людей штурмовали старый московский трамвай, но взять «Аннушку» приступом так и не удалось: наглый студент, с трудом балансируя на узкой подножке, никого не выпустил и не впустил.

То же самое он проделал ещё раз через несколько минут.

А потом, наконец, покинул вагон вместе со своим преподавателем…

Обосновался Фролушкин, как оказалось, в поистине царских хоромах.

Три комнаты, каждая из которых не менее двадцати пяти метров. Потолки «заоблачные», как ни старайся – не достанешь.

Ярослав попытался сделать это, пока профессор ходил в туалет, но так и не допрыгнул.

Высота – метра четыре, а то и больше, при его росте в метр семьдесят заведомо оказалась недостижимой…

– Скажите, дорогой Фёдор Алексеевич, вы один здесь проживаете? – с удивлением, нет, даже с восхищением в голосе протянул студент.

– Так точно, дорогой мой, если выражаться вашим же военным слогом…

– Заблудиться не рискуете?

– Никак нет! Философ не может творить в узком, замкнутом пространстве… Ему простор нужен.

– А как же Диоген с его глиняной бочкой?

– Так ведь жил он в другое время и не в самом передовом государстве мира. Вот представьте себя в мизерной комнатушке. Метров на десять – двенадцать…