Женщина в Древней Руси

Владимир, недолго думая, отправился войной на Ярополка, с помощью предателя Блуда заманил брата в свой теремный дворец, и там два наемных варяга убили великого князя…

В контексте нашего разговора важно то, что Ярополк, уже женатый на «прекрасной греческой монахине», которую захватил в плен еще Святослав, домогался руки Рогнеды. И та не отказала ему, хотя и женатому, но не рабу. То есть официальное многоженство в тот век было делом вполне естественным. Сколько жен разрешалось иметь любому смертному или тому же великому князю, сказать трудно, но и в этом вопросе дела у Рогнеды Рогволодовны и Владимира Святославича не заладились. По вине, справедливости ради сказать, мужа.

Потому что был он до принятия крещения просто выдающимся женолюбом, уступающим в этом деле разве что Соломону да инкам, которым любые женщины державы не только обязаны были отдаваться при встрече, но и безумно этого желать, как величайшего счастья.

Из вышесказанного ясно, что Рогнеде встречи с Владимиром Святославичем большого счастья не доставляли, но, когда он в открытую стал пренебрегать гордой женщиной, да еще и поселил ее отдельно, за Киевом, на берегу Лыбеди, тут уж она рассвирепела. Оно и понятно. Женщиной она была хоть и гордой, но очень красивой, и ей, конечно же, не могло понравиться то, что у ее законного мужа, от которого она родила Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, двух дочерей, были еще в наложницах жена Ярополка, родившая Святополка, законная супруга, чехиня или богемка, родившая Вышеславла, еще одна жена, родившая Святослава и Мстислава, и четвертая жена, болгарка, родившая Бориса и Глеба, а еще, согласно летописным сведениям, в Вышегороде он имел 300 наложниц, а в Белгородке – еще 300 наложниц, а в селе Берестове – еще 200 наложниц. А кроме этого, глаз у Владимира был верный: в какой бы месте не очутился по случаю князь (а разъезжал он по стране частенько!), всюду глаз его выхватывал из людской толпы красотку.

Не стерпела такого над собой издевательства Рогнеда, которая после свадьбы с Владимиром по его повелению получила новое имя Горислава, решила она убить изменника. Однажды явился он к ней на берег Лыбеди, уснул, усталый, крепким сном, да не очень крепким. Она взяла нож острый в руки, замахнулась, но князь женские повадки знал хорошо. Еще бы ему их не знать! Одних наложниц имел он числом 800! Да каждая со своим норовом.

Отвел он удар, схватил жену, а та в слезы. Мол, не любишь ты меня и младенца Изяслава, Владимир оправдываться не стал, повелел жене законной брачную одежду надеть и ждать смерти.

Осталась у Рогнеды Рогволодовны одна надежда. На сына. Утром вошел князь с судьей в хоромы, где на богатом ложе сидела бледная жена, хотел сам привести приговор в исполнение, как вдруг откуда ни возьмись Изяслав, сын его и Рогнеды, предстал пред отцом, подал ему меч обнаженный и сурово изрек, мать спасая: «Я – свидетель!»

Испугался Владимир сына своего, младенца еще совсем, бросил меч да пошел на совет к боярам. Те попросили простить жену и дать ей в удел Полоцк, которым Рогволод владел.

Владимир так и сделал. Он построил город в Полоцкой земле, назвал его Изяславлем и отпустил туда жену с сыном. И на этом история гордой Рогнеды и ее мужа, выдающегося женолюба, не заканчивается, а скорее наоборот – только начинается. Ведь изгнанница к этому моменту еще не родила Владимиру всех его детей! А некоторые говорят, что ей совсем плохо жилось.

Впрочем, нельзя забывать и другую версию, согласно которой Рогнеда родила от Владимира единственного сына – Изяслава, род которого на протяжении последующих двух с половиной веков будет вести непримиримую борьбу с родом Ярослава, сына Владимира, получившего в управление не только Полоцкую, но и всю Русскую землю.

Н.И. Костомаров, комментируя пересказанное и нами предание о попытке Рогнеды убить Владимира, говорит о том, что «едва ли можно считать Ярослава сыном Рогнеды». Кто тут прав? И так ли важно для русской истории это обстоятельство? Для истории – не важно. Для историков – важно. Потому что есть повод для бесед, споров, для поиска, для построения всевозможных логических цепочек, которые, как это ни странно, к движению истории Восточной Европы частенько не имеют никакого отношения.

Например, некоторые ученые связывают распрю между потомками Рогволода и его дочери Рогнеды с потомками Владимира и его сына Ярослава Мудрого именно с тем, что Изяслав и Ярослав не являлись единоутробными братьями. Конечно, и это могло стать одной из причин, не главной, между прочим. Сводить начало Великой распри на Руси, продолжавшейся с XI по XV век, к одному лишь женолюбию Владимира, наплодившего так много неединоутробных сыновей, будущих удельных князей, было бы неверно.

Междоусобица в Восточной Европе имела куда более веские причины. Женщины в данном деле не повинны.

Так или иначе, но свой суровый нрав Рогнеда показала еще раз, уже после крещения Владимира, который, став примерным христианином, распустил свой гарем и разрешил дочери Рогволода вторично выйти замуж.

Гордячка отказалась и постриглась в монахини под именем Анастасия.

Умерла она приблизительно в 1000 году, еще совсем не старой.

Рогнеду-Анастасию, несостоявшуюся первую на Руси мужеубийцу, можно и пожалеть, как женщину. Владимир I Святославич хоть и сохранил ей жизнь, но искалечил счастье ее женское! А можно и возненавидеть ту варяжку, которая подняла руку на великого князя киевского, еще не ставшего отцом Ярослава, еще не крестившего Русь!.. Без полоцких князей, потомков Рогволода и его дочери Рогнеды, история Восточной Европы претерпела бы совсем незначительные изменения. Без Ярослава Мудрого, Ярославичей, Владимира Мономаха, Мономашичей и так далее вплоть до последних Рюриковичей она бы тоже состоялась и, вероятнее всего, шла бы по тем же путям и дорогам, но имела бы на каждом временном отрезке иных героев, иные подвиги и частные ошибки. И все-таки, почему Владимир не убил Рогнеду, а вместе с нею и Изяслава? Это – не праздный вопрос! Точный ответ на него поможет читателям и читательницам правильно оценить главные, направляющие характеристики того напряженнейшего исторического поля – Восточной Европы в IX–XII веках, – в котором жили, трудились, воевали, детей рожали мужчины и женщины: славяне, финно-угры, степняки, прибалты и так называемые варяги. Русские летописи, составлявшиеся на протяжении различных исторических эпох: когда род Рюриковичей доминировал на политическом небосклоне Киевской Руси, когда Русское государство находилось в жесткой данной зависимости от Орды, в период формирования страны Московии, – а также и другие редкие источники, дошедшие до наших дней, подают историю неискушенным людям таким образом, будто действительно то была не история Восточной Европы, а история рода Рюриковичей. Недаром у некоторых специалистов появилась так называемая норманнская теория, защитники которой утверждают, будто и государство в этом регионе создали варяги, и всю-то историю дальнейшую делали в основном они.

Но так ли было в действительности? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно точно установить демографические данные: сколько могла родить варягов та часть Скандинавии, из которой спускались в Восточную Европу «люди в кольчугах»; сколько рожала в те же времена (IX–XII века) Восточная Европа; сколько было на Руси чисто варяжских браков, семей, родов, династий; сколько было браков варяжско-смешанных?

«А зачем это знать в разговоре о Рогнеде, Изяславе и Владимире?» – спросит удивленный, а то и разочарованный читатель. А затем, чтобы понять причины довольно-таки мягкого, если не сказать, слюнтяйского отношения Владимира к Рогнеде после той страшной для него ночи. Почему он не убил ее, а вместе с нею и ее сына как потенциального мстителя? Потому что, хоть и варяг-полукровка, он находился в чужой стране, варягов в ней было мало, они должны были держаться друг за друга, чтобы не вспугнуть варягов, готовых отправиться к ним из Скандинавии. В X веке потомкам Рюрика устраивать братоубийственную широкомасштабную свару, убивать друг друга было опасно. Они бы здесь не выжили. Именно поэтому Владимир советовался с боярами, а они ему присоветовали мир и спасли тем самым от расправы Рогнеду – первую русскую потенциальную «леди Макбет».

Рассказ о дочери Рогволода будет однобоким, если не напомнить читателям и читательницам версию о славянских корнях полоцкого князя, сторонники которой установили, что имя «Рогволод» означает немного-немало «владелец рога», то есть мыса. Принципиально происхождение отца и дочери ничего не меняет в наших оценках ее судьбы и деяний. Хотя вряд ли она, будучи славянкой, назвала бы рабом сына Малуши, которая была дочерью искоростеньского князя Мала, очень влиятельного, надо сказать, и авторитетного в том же славянском мире. Не отрицая этой версии, именно как версии, причем весьма слабо обоснованной, автор данных строк считает, что только чужак с хорошей родословной мог так обозвать Владимира. Ни у Рогволода, ни тем более у Рогнеды, будь они славянских корней, такого права не было!

Без женщин сыту не сваришь (Легенда Белгорода на Ирпени)

Город Белгород на реке Ирпени неподалеку от Киева впервые упомянут в летописи под 980 годом. Через одиннадцать лет Владимир Святославич укрепил замок в Белгороде, являвшемся важным пунктом в системе обороны столицы от набегов кочевников. В 997 году город осаждали печенеги, о чем до наших дней дошло нижеприведенное предание.

Владимир отправился в Новгород, чтобы пополнить дружину для войны с печенегами. Узнав о том, что киевская дружина покинула город, степняки подошли к Белгороду. Богатый был город, печенеги надеялись взять здесь хорошую добычу. Но овладеть крепостью штурмом не удалось. Они окружили город и выслали на север разведку, чтобы своевременно отслеживать продвижение дружины Владимира. А князь тем временем вел переговоры с новгородцами, никак не мог убедить их выделить воинов.

Белгородцы надолго остались один на один с противником. Враг не пускал к крепости никого, изредка штурмуя город – осажденные уверенно отражали атаки. Но вот голод подкрался в крепость. А с голодом воевать трудно, потому что этот враг ведет страшный бой с человеком изнутри, беспрерывно. Он поражает не сразу, но почти всегда наверняка. Не было на земном шаре народа, который не испытал бы на себе муки голода. И редко кому удавалось одержать над голодом полную победу. Белгородцы держались до того момента, когда победа теряет всякий смысл, потому что одержать ее можно только ценой жизни: своей – ну здесь каждый волен решать сам, а вот за других, за близких и родных… волен ли решать человек? Волен, – говорят сильные люди, которые родились на свет лишь для того, чтобы побеждать всегда – любой ценой, ценой своей жизни, жизни любого человека вообще. Есть такие люди. Победа – смысл их существования.

Собрались люди на вече, стали думать, как быть. Еда кончилась, взрослые едва стоят на ногах, дети пухнут с голоду, умирают. Но печенеги убьют стариков и воинов, возьмут в рабство детей и женщин, разграбят, сожгут дома. Что делать? Нужно ждать Владимира. Он своих в беде не оставит. А если князь ничем не может помочь? Значит – бой до конца. Так говорили сильные люди. Но печенеги, озверев, возьмут город и всех – даже женщин и детей – убьют! Не лучше ли сдаться, выпросив у врага достойные условия, хотя бы пощадить детей? Дети – это жизнь. Они запомнят врагов, отомстят им. Жизнь – это тоже победа. Над смертью, над голодом. Так говорили некоторые.

Долго спорили белгородцы. Поздним вечером, решив сдаться, они разошлись по домам.

Об этом узнал седой старик, который уже совсем ходить не мог, не дошел до площади, где было вече. Сын рассказал ему о решении земляков. Возмутился дед, хотел побить сына, да силушки не хватило подняться со скамьи, взять в руки колотушку. Повелел он позвать старейшин, сказал им: «Не сдавайте город еще три дня. Надо испробовать все способы. Соберите со всех домов хоть по горсти овса, пшеницы, отрубей. Что у кого осталось…»

Старец долгий век прожил: все мудрое, о чем слышал, что видел, он запоминал. Ходили к нему люди за советом. И сейчас они сделали так, как он повелел.

Принесли женщины на площадь все, что осталось у них. Приказал старец «сделать болтушку для киселя, выкопать колодец, вставить в него кадь». Удивились горожане – не чудит ли старый? Но выхода у них не было, все в точности исполнили они. Затем старик приказал вылить кисель в кадь, упрятать ее в глубокий колодец. И еще один колодец повелел он выкопать и отыскать в городе лукошко с медом, «сделать из него пресладку сыту» и вылить в кадь вторую.

Наутро воеводы пригласили печенегов на переговоры. То-то обрадовались степняки!

Пришли они на площадь. Встретили их красны девицы, румянами накрашенные, с виду очень даже не голодные, бойкие. Воины, воеводы и старейшины тоже были здесь. Усадили гостей за стол. Повели разговоры: «Зачем губите себя? Если будете стоять и десять лет, не одолеете нас. Стены Белгорода крепкие, а пищу нам земля-мать дает. Испробуйте на вкус».

Белгородский воин почерпнул болтушки для киселя из колодца, вылил в латки. Женщины сварили кисель – вкусная, сытная пища! Печенегам понравилась. Но еще больше им мед пришелся по вкусу. Ну и живут же люди в Белгороде!

А жители, не жадные по натуре, налили целую корчагу кисельного раствора и еще одну корчагу сыты из колодцев – в подарок князю печенежскому и его женам, – и с миром проводили послов до ворот.

Князь печенегов позавидовал белгородцам и увел войско в степь широкую кочевать да искать землю, которая сама бы давала кисель и сыту.

Да так и не нашел ее степняк, хотя с голоду от этого не умер.

Царевна-лягушка

Одним из важнейших для исторического познания является всеми с детства любимая сказка. И как жаль, что, быстро взрослея, мы забываем о ней!

В качестве иллюстрации «демографической темы», затронутой в рассказе о судьбе Рогнеды-Анастасии, мы напомним читателям и читательницам один эпизод из всем известной сказки «Царевна-лягушка».

Два старших сына одного царя выстрелили из луков, стрелы полетели в терема, женились они на русских красавицах. Стрела младшего сына, Ивана-царевича, угодила в болото, «и вернула ему стрелу не русская девица, а заколдованная Царевна-лягушка». Российский историк Б.А. Рыбаков совершенно справедливо считает, что «сказочная встреча Ивана-царевича с лягушкой является фольклорным отражением соприкосновения русских дружинников или княжеских данников, вирников и емцов с местным мерянским населением. Вся страна, где скрывается Царевна-лягушка, это – болота, глухие леса с одинаковыми избушками, построенными колдуньями. Царевна-лягушка оказывается в каких-то родственных отношениях с этими колдуньями, схожими с Бабой-ягой»[3].

В этой сказке отражены диффузионные процессы проникновения сначала славян, а затем и русских дружинников в волго-клязьминский ареал, а также и в другие Восточноевропейские области: стрелы старших братьев Ивана-царевича выбрали места посуше. Не нужно иметь слишком уж буйную фантазию, чтобы догадаться о том, как часто летали во все стороны стрелы любви разных дружинников и как много было в Восточной Европе веселых свадеб, и как эти стрелы любви участвовали в формировании новой нации, и как быстро эта нация размывала в себе все чужеземное, в том числе и варяжское. «Земля есть корень всех существ», – было сказано одним из мудрецов Древнего Китая за 1,2 года до того, как в Восточной Европе каким-то варягом была пущена первая стрела любви.

Елизавета-Элисив. Старшая дочь Ярослава Мудрого (Ярицлейва)

В битве при Стикластадире 29 июля 1030 года законный монарх Норвегии, конунг Олав, потерпел поражение от своих противников – соотечественников, недовольных проводимой им политикой укрепления центральной власти, и поддержавшего их датского короля Кнута Могучего – и сам пал в жестокой сече. Много сторонников Олава погибло в сражении. Его сводный брат, Харальд, сын Сигурда Свиньи, пятнадцатилетний юноша, бился изо всех сил, привязав рукоять меча к еще не крепкой ладони, получил несколько ранений, чудом остался в живых.

Верные люди спасли его, перевезли в лес, где известный бонд (крестьянин, зажиточные бонды выступали в той битве против Олава) подлечил юношу, поставил на ноги.

Оставаться в Норвегии Харальд не мог. Кнут Могучий посадил на норвежский престол своего сына. И отправился Харальд в Гардарику (страну городов – так называли в Скандинавии Киевскую Русь), где правил конунг Ярицлейв – Ярослав Мудрый, у которого несколько лет назад уже находил приют Олав. Юноша надеялся, что и ему поможет конунг русов. Он не ошибся.

Ярослав встретил гостя хорошо. Дал ему вместе с Эйливом, сыном Регнвальда, крепкую дружину, доверял им важные ратные дела. Они воевали удачно и смело. Возвращаясь из походов, на пирах, воины шумно вспоминали подвиги, сочиняя боевые висы. Харальд тоже был поэтом – иначе и быть не могло в те века великих песнесказителей и воинов. Он читал свои прекрасные висы и хотел, чтобы слышали его сильный голос Ярицлейв, жена его Ингигерд (Ирина в замужестве) и дочь их Элисив (Елизавета). Он – человек боя, смелый вождь – робел, тщательно скрывая свои чувства ото всех и от Элисив, всякий раз, когда она с улыбкою смотрела на высокого воина-поэта.

Шумные пиры бывали у Ярицлейва. Но шум и суета не могли обмануть, отвлечь опытную Ингигерд от главного. У нее три дочери на выданье. Отвлекаться некогда. Она быстро раскусила Харальда и, как сказано в «Саге о Харальде Суровом», сказала об этом мужу.

Ярицлейв был не против отдать дочь за столь удачливого воина, но не сейчас.

Прошла зима, отшумело грозами лето, Харальд совершил удачный поход на Ляхов, вернулся с победой и добычей, а после обычного шумного пира, утром, они с Ярицлейвом надолго уединились.

Они говорили о деле важном. Письменного или словесного договора заключать не стали, не клялись друг другу, не целовали крест, но между ними уговор, и нарушать они его – молодой, воинственный и мудрый, сдержанный – не собирались.

Жена Ярицлейва узнала об уговоре и сказала об этом дочери. Элисив обрадовалась.

Вскоре ладьи верингов (так называли варягов в Византии) отплыли из Киева в Константинополь.

В упомянутой саге поведано о воинских подвигах Харальда и его верных верингах, находившихся на службе у византийской императрицы Зои Порфирородной более десяти лет. За эти годы сводный брат Олава Святого совершил несколько десятков удачных походов, взял около 80 городов, проявив лучшие качества крупного военачальника. Возвращаясь из походов, он щедро делился добычей с воинами, часть оставлял на содержание дружины и, естественно, с дозволения императрицы; отправлял огромные богатства на сохранность Ярицлейву. По уговору между ними.

А еще он писал чудесные висы. В том числе и знаменитые «Висы радости» своей возлюбленной Элисив-Елизавете, дочери Ярицлейва и Ингигерд.

Императрица не хотела отпускать удачливого полководца в Скандинавию, где после смерти Кнута Могучего у Харальда появилась возможность занять норвежский трон. Этому, кроме всего прочего, сопутствовало и изменение настроения бондов, натерпевшихся от норвежских повелителей. Такого момента Харальд упустить не мог. Зоя, узнав о планах веринга, арестовала его вместе с самыми преданными людьми, посадила чужеземцев в башню. Лишь чудо помогло в ту ночь скандинавам… и щедрость Харальда, который, вернувшись однажды из похода, рассчитался с вдовой одного из погибших своих воинов, жителей Константинополя, и нанял на свои деньги прекрасного врача, вылечившего ее сына. Теперь настал черед вдовы. Она, рискуя жизнью, помогла Харальду и его друзьям вырваться из смертельной ловушки.

И вскоре он прибыл к Ярицлейву.

Конунг русов, мудрый Ярослав, выполнил условия договора. Он сохранил все богатства Харальда, выдал за него Элисив, выделил богатое приданое, и жила дочь киевского князя, жена конунга Норвегии, счастливо, но не безмятежно, около двадцати лет. Почему же не безмятежно?

Да потому, что слишком часто воевал «последний король моря», последний крупный викинг, слишком напряженной была обстановка в Варяжском море, да и в «островной Европе». Родила Элисив двух дочерей, наследника не родила. Да, видимо, ее это не особенно волновало. Даже по скупым на любовную лирику строкам «Саги о Харальде Суровом» можно понять, какое неземное чувство связывало души этих двух людей, один из которых обязан был воевать, другой, то есть жена его, – ждать и надеяться.

В свой последний поход – на Альбион – Харальд Суровый, один из лучших полководцев XI века в Европе, а то и на всем земном шаре, собирался особенно тщательно. Уверенный в победе, он взял с собой Элисив, двух их дочерей, Марию и Ингигерд, сына от другой жены – Олава. Старшего сына Магнуса Харальд объявил королем Норвегии.

Огромный флот Харальда Сурового взял курс на Альбион, остановился на Оркнейских островах. Здесь конунг оставил любимую жену и дочерей и отправился дальше вдоль берегов Шотландии на юг. Норвежское войско высадилось на берег, захватило Кливленд, одержало несколько побед, но главную битву Харальд Суровый проиграл. Это случилось неподалеку от Станфордабрюггьере (Стамфорд-Бридже) 25 сентября 1066 года. Король Англии Гарольд, сын Гудвина, разгромил норвежское войско. Харальд в битве погиб.

Через 19 дней, 14 октября, в битве при Гастингсе, герцог Нормандии Вильгельм Мусекон-порожденный, хорошо знавший сестру Элисив – вторую дочь Ярицлейва Анну, разгромил войско Гарольда, сына Гудвина, и начал прекрасно спланированное и хорошо подготовленное завоевание Альбиона. Эта акция даст ему имена Победитель, Завоеватель, но другое имя – «Побочный» – он будет помнить до конца дней своих. Так называла его Анна Киевская, королева Франции, младшая сестра Элисив.

Завоевание Альбиона откроет новую страницу в истории Европы и Средиземноморья.

Но старшая дочь конунга русов не заинтересовалась этими знаковыми геополитическими событиями.

Слухи о победах Вильгельма сына Роберта Дьявола, ставшего королем Англии, доходили до Элисив. Она относилась к ним равнодушно. Ее не интересовали дела королей, князей, императоров, она жила в доме, построенном еще при Харальде на скалистом берегу моря, иной раз выходила по вечерам под навес, где когда-то англичанин Тости уговаривал ее мужа пойти войной на Англию, и вспоминала его «висы радости»:

Корабль мой объехал Сицилию;Оружие наше блистало;Черный корабль, нагруженный воинами,Рассекал морские волны,Послушный воле наших надежд.Жаждая битв, я думал,Что ничто не может противиться моим желаниям,Но русская деваПренебрегла мной.Я бился с жителями Тренделага,Их было больше нас,Мы выдержали жестокую битву.Я – еще совсем молодой –Оставил на поле битвы труп конунга,Закаленного годами.Но русская деваПренебрегла мной.Однажды нас было шестнадцать на корабле;Буря раздула паруса.Корабль захлебывался под тяжестью волн,И мы одни столкнули их в море.Жаждая битвы, я думал,Что ничто не может противиться моим желаниям,Но русская деваПренебрегла мной.Я изучил восемь упражнений,Битвы для меня нипочем,Ни один конь не выбьет меня из седла,Ловко я умею плавать,Отлично стою на коньках,В метании дротиков, в управлении весломЯ не знаю равных,Но русская деваПренебрегла мной.Нет ни одной вдовы,Ни одной девушки,Которая не знала бы,Что во всех странах югаПервые лучи солнцаВсегда заставали меняНа поле битвы;Храбро рубился я мечом,Есть свидетели моих подвигов.Но русская деваПренебрегла мной.Я рожден в горах, там звучатТетивы луков и шумят стрелы,Корабли мои – ужасы народов,Их кили трещат на скрытых вершинахПодводных скал,Вдали от человеческого жилья.Я избороздил широкимиЛиниями все моря.Но русская деваПренебрегла мной.

Прочитав эту замечательную вису в переводе автора XIX века, можно сделать парадоксальный вывод о том, что всю свою жизнь Харальд бегал наперегонки со своей судьбой да так и не догнал ее, не успокоился до тех пор, пока она терпела его, хоть и пренебрегала им.

Может быть, об этом думала и Элисив (Елизавета, дочь Ярослава Мудрого), смирно доживая свой век в доме на скале у моря.

Анна Ярославна – королева Франции

Хорошо жила-поживала под Харальдом Суровым Элисив-Елизавета, милая душа, скромная, но не слабая, не плаксивая. И конунгу Норвегии с ней было хорошо. Знал он, воинственный и нежный («Висы радости» грубиян не напишет), что дома, на берегу скалы у моря, шумного, как вся его жизнь, ждет его радость великая, жена Элисив. Сильным был «последний морской король», последний «бродяга моря», последний викинг, и сила эта подпитывалась постоянно нежной энергией милой жены. Идиллия, честное слово! Какой царь-король-император не мечтает о подобных подданных?! Элисив – высочайший образец подданного!

А младшая сестра ее, Анна?

Она родилась между 1024 и 1032 годами. Киевская держава приближалась к апогею славы и могущества, хотя опытный политик уже в эти годы мог бы догадаться, что пора расцвета и стабильности будет в Восточной Европе кратковременной и непрочной: слишком уж шаткими были дела в окружавшем Русское государство мире, слишком быстро накапливались противоречия внутри стремительно разрастающегося дома князей Рюриковичей.