Мистерия мести (сборник)

– Рыжие и крепкие?

– Да. – Бармен помолчал. – Тина сюда не приходила, но нашими парнями интересовалась. Ей нравились крепкие.

– И с Рудольфом она общалась?

Честное благородное слово: я выстрелил наугад. Неожиданно подумал, что иностранное имя прекрасно согласуется с псевдорыцарским антуражем, и тут же ляпнул.

И сорвал джекпот.

– Странно, что ты упомянул это имя, – ОЧЕНЬ медленно произнёс Ржавый, глядя на меня не мигая.

А у меня мурашки по спине побежали. Не от страха, от предвкушения.

– Почему?

– Потому что Руд исчез больше года назад, и Тину о нём расспрашивали.

Вот оно!!!

Какие мурашки? Я практически вспотел от напряжения. Я понял, что ухватился не за ниточку даже, а за толстенный канат, и боялся одного: что Ржавый замолчит.

– Как Рудольф исчез?

– Не прикидывайся кретином, – попросил бармен. – Если бы мы знали, что случилось, то нашли бы его. Руд просто исчез: вышел из дома и не вернулся. И мы, несмотря на все наши возможности, не смогли его отыскать.

– В полицию заявляли?

– Тебя действительно прислал Стальевич?

И я вспомнил: рекламодатели частного ночного клуба. Владельцы «Переплетения» плевать хотели на директора Мальцева, а значит, их возможности по-настоящему велики. Наверняка Ржавый обратился к ним.

– Мне очень жаль.

– Мы давно смирились. – Бармен налил себе ещё. Подумал, выставил второй стакан и угостил меня из своей личной бутылки. – За Руда! Где бы он сейчас ни был!

Мы выпили не чокаясь.

И я подумал, что необходимо прикупить пару бутылок этого ржавого пойла, сколько бы оно ни стоило.

– Как видишь, Юра, твоя зацепка оказалась ошибкой, – с участием произнес Ржавый. – Кто был её нынешним любовником, я не знаю, но точно никто из наших: в последний раз ею хвастались месяца три назад, не меньше.

Мне повезло, что бармен мыслил достаточно прямолинейно и не знал о появившейся на чердаке надписи. Я молча кивнул, признавая его правоту: версия и впрямь оказалась ошибочной, – сделал ещё глоток чудесного пойла и попросил рассказать о Рудольфе. В данных обстоятельствах это выглядело как проявление сочувствия, и Ржавый повёлся.

Только не считайте меня циничной скотиной, ладно? Мне действительно было жаль молодого парня, и я не виноват, что проявление сочувствия к его судьбе стало способом разведения бармена на интересующую меня информацию.

Так получилось.

– Это печальная история, – предупредил Ржавый, повторно наполняя наши стаканы. Чёрт! Если он расщедрится на третью, я потребую, чтобы он меня усыновил! Таинственный ликёр был самым вкусным из всего крепкого, что я когда-либо пил. – Жил в… Москве молодой и подающий надежду… воин.

– Офицер?

– Младший. Потому что молодой. Но у парня были задатки, был талант, его отец гордился им. А мать… Его мать умерла лет двадцать назад. И за парня отвечал только отец. Винсент Шарге.

– А парня звали Рудольфом?

– В честь дедушки, – подтвердил бармен. – Винсент мечтал увидеть парня… генералом, и Руд старался, оправдывал авансы. Работал, тренировался, даже повоевать успел…

Из-за постоянных пауз казалось, что Ржавый подбирает правильные слова, но мне его запинания не мешали. Вы, возможно, удивитесь, но слушать я умею гораздо лучше, чем говорить.

– Догадываешься, в чём Руд ни капельки не разбирался?

– В женщинах, – протянул я, припомнив, что разговор начался с Тины.

– Совершенно верно, – кивнул бармен. – Парень, конечно, знал, как к ним подступиться с точки зрения физиологии, но общаться не умел. И не понимал их. Мы с Винсентом видели, что Руд немного стеснителен, но надеялись, что его вот-вот приберёт к рукам правильная, мудрая женщина.

– Тина?

– Самое плохое, что могло с ним случиться, – отрезал Ржавый. – Целеустремленная стерва, думающая только о деньгах и удовольствиях.

– Как Рудольф познакомился с нею?

– Понятия не имею.

– Они были любовниками?

– Нет, Спящий тебя забудь, он ей стихи писал. – Бармен посмотрел на меня, как на идиота. – Конечно, они были любовниками.

Припал к богатой стерве из-за денег? Почему нет? Но как это связано с его исчезновением? Неужели Мальцев устранил любовника молодой жены?

– Почему вы решили, что Тина могла быть причастна к исчезновению Рудольфа?

Как ни странно, я опять ляпнул не то, потому что взгляд Ржавого не изменился.

– С чего ты взял, чел? Ведьма с ним играла, но и только, она ведь по другой части: ноги раздвигать. А на той неделе, когда он исчез, на город накатил довольно крупный отряд отмороженных Луминаров, так что все подумали на них. – Он замер с открытым ртом как человек, сообразивший, что сморозил очень много лишнего, выдержал паузу в несколько секунд и закончил: – Никто не рискнет связываться со ржавыми качками.

И резко допил свой стакан. И убрал его со стойки. И бутылку тоже спрятал, жадина.

Я кивнул, в очередной раз соглашаясь с утверждением собеседника, и осведомился:

– Я могу поговорить с отцом Рудольфа?

– Только если веришь в загробную жизнь, – не глядя на меня, ответил бармен. – Винсент умер три месяца назад.

* * *

Вообще-то я не собирался проводить в тот день третью встречу: первые две показались мне достаточно продуктивными, дали массу пищи для размышлений, и впереди меня ожидал чарующий вечер с самым прекрасным на свете следователем. Куда ж тут ещё работать, помилуйте! Так что, выходя из «Ржавого топора», я планировал ехать домой, домой и только домой – готовиться к ужину. Но планы, как это часто бывает, оказались нарушены самым бесцеремонным образом. Бесцеремонных образов было два, в каждом по шесть с лишним футов роста, по триста фунтов веса, а силы хватило бы на пару боевых быков. Так мне показалось, во всяком случае. Это я насчет силы. А ещё они были рыжими, как Топор, в смысле как Ржавый бармен, и такими же кареглазыми.

Эти двое взяли меня у края тротуара, куда я вышел, дабы поймать такси. Подобрались бесшумно, очень профессионально придавили, предложили не трепыхаться, не привлекать внимания окружающих и нежно, буквально на руках внесли на заднее сиденье подъехавшего лимузина. Один остался снаружи, а второй плюхнулся рядом и чуть меня приобнял, делом доказывая, что главная на свете добродетель звучит: «Не рыпайся!»

Я был весьма обескуражен подобным обращением, однако, к чести своей, не завопил, не заплакал, не стал нервно спрашивать: «За что?» – и даже отчётливо расслышал фразу:

«…всё в порядке, магистр, он абсолютно безвреден: заурядный чел без малейших способностей, – произнёс сидящий рядом с главным клерк. Рыжеволосый, если вам интересно, клерк. – Самый обыкновенный и примитивный генетический статус».

Фраза прозвучала в тот самый момент, когда захлопнулась дверца, и показалась мне наглой. Насчет статуса не знаю, но вот о способностях клерк мог бы и помолчать. Я по крайней мере честно себе на жизнь зарабатываю этими самыми способностями, а не прислуживаю большому дяде.

Который, как это частенько бывает у больших дядей, не счёл нужным представиться.

– Ты – Юрий Федра? Детектив?

Я-то детектив, а вот почему ты магистр? Учёный, что ли?

Но отвечать что-то нужно, и я выбрал нейтральный вариант:

– А кого вы приказывали привести?

– Не надо остроумничать, – попросил клерк.

Именно поэтому мне не нравятся лакеи: всегда вклиниваются в серьёзные разговоры между знаменитыми детективами и выдающимися учёными. Но я решил быть выше этого и никак не среагировал на нахальное выступление.

– Ты расследуешь убийство Тины Мальцевой.

Магистр не спрашивал, он утверждал. И правила хорошего тона требовали приободрить старика… Впрочем, почему старика? Стёкла сильно затемнены, в салоне, несмотря на то что Москву заливало яркое послеобеденное солнце, царил полумрак, но я видел, что «крупному учёному» не более пятидесяти. Плотный, но не толстый, как борец на пенсии. Стрижка короткая, усы пышные. Не удивлюсь, если рыжие. Никогда не замечал, чтобы на Комсомольском было принято краситься в рыжий цвет. Или тут вирус какой гуляет?

Надо почаще смотреться в зеркало, чтобы вовремя заметить изменения.

– Язык проглотил?

Ах эти лакеи…

– Да, я ищу убийцу Тины Мальцевой, – обречённо признался я. – Виновен.

– Не паясничай, – сухо распорядился магистр. – Не прикрывай ужимками свой страх – я тебя не трону.

Заявление, прямо скажу, обнадежило. Не то чтобы я совсем перепугался, но внезапное нападение настроения мне не подняло. И пальцы подрагивали…

– Как продвигается расследование? Есть успехи?

– Встретился с вами.

Я ожидал тычка под ребра, но магистр с чувством юмора дружил.

– Смешно, – улыбнулся он. – А главное – ты прав: наша встреча действительно один из результатов расследования.

– Вы знали Тину?

– Не нужно переходить в атаку, – с прежним дружелюбием продолжил «крупный учёный». – Мои отношения с Тиной тебя не касаются, а к её смерти я непричастен по той простой причине, что Тина была мне дорога. И я очень хочу отыскать убийцу. Я не самый мстительный… чел на свете, но всегда плачу по счетам. Всё понятно?

– Да. – А как бы вы ответили в данном случае?

Зато теперь стало понятно, откуда взялся Следственный комитет в прекрасном лице Миры Кротовой. Мальцев подключил полицию, а этот дядя – СК. Занятно. Когда появится ФСБ? Или ненасытная Тина ограничилась двумя мужиками?

– Соответственно, с этого момента ты работаешь не только на директора Мальцева, но и на меня.

Магистр говорил негромко, но уверенно, хорошо поставленным голосом. Скорее всего – бывший военный. Или действующий военный – разве какой-нибудь генерал не может одновременно быть ещё и учёным? Магистром дальнобойных стрельб, к примеру.

– Всё понятно?

Объятия ржавого качка стали чуть жёстче, и я кивнул. Право, не буду же я спорить со столь интеллигентными людьми… Использующими то же сленговое словечко «чел», что вышибала из «Переплетения», татуированный грузчик, скромный владелец скромной сувенирной лавки и подвальный бармен. Интересно, дорогой магистр, не твоей ли научной лабораторией является клуб «Переплетение»?

– Когда узнаешь, кто убил Тину, расскажешь мне первому. И я буду решать, как поделиться этой новостью с директором Мальцевым.

– Полагаю, отказываться бессмысленно?

– За тобой смотрят мои ребята, так что я в любом случае узнаю всё, что узнаешь ты.

Ну, не всё, конечно, потому что ребята смотрят со стороны, а расследование в основном проводится в голове и я могу просто не делиться своими мыслями с теми, кто мне не нравится. Кто жадничает и не хочет оплачивать свои требования.

– Мальцев предложил щедрый гонорар.

Только не считайте меня корыстной сволочью – я высказался исключительно из врождённого чувства справедливости: раз платит один, почему бы не заплатить другому? Как выяснилось через секунду: да потому бы и не заплатить.

– Посмеешь меня обмануть – прикажу тебя убить, – спокойно произнёс магистр так, словно не услышал намёка.

Я уже говорил, что превосходно отличаю правду от лжи? Так вот, этот урод не лгал.

* * *

Несмотря на непредвиденную встречу с «крупным научным деятелем», его «секретарём» и двумя «лаборантами», на ужин с Мирой я не опоздал. Более того: успел заскочить домой, принять душ, переодеться, прибыл в ресторан за пять минут до назначенного срока… и прождал ещё двадцать.

Женщины, что делать.

Но вы ведь помните, что я умею отделять рабочее от личного, а потому все эти двадцать пять минут я посвятил вдумчивым размышлениям о магистре… Кстати, магистр – это его настоящее звание? Или уважительное обращение? Мальцев вон любит, когда его называют директором, почему бы моему новому знакомцу не любить другое модное заграничное словечко? Или магистр – заурядное погоняло? Что думать? Решу я, к примеру, что он солидный человек, а на поверку выяснится, что терзало меня сегодня вшивое ворьё в законе, которое полицейские, или та же самая Мира, с удовольствием упакуют в далёкие края по первой же моей просьбе. А я, как дурак, солью этому липовому магистру серьёзную информацию по нашумевшему убийству. Какой же я после этого буду герой и знаменитый сыщик? Так, тварь дрожащая, только без топора и старухи-процентщицы.

Но криминальную биографию таинственного магистра – если таковая имеется – я поручил выяснить Байконурычу, этот раскопает на основании одного лишь погоняла. А сам стал думать, каким боком магистр вообще может быть привязан к расследованию. Кто он? Воздыхатель? Незаконнорождённый отец? Таинственный любовник, к которому бегала шустрая Мальцева под прикрытием танцевальных дел? Последнее – вернее всего. Но для чего в таком случае магистр вышел на сцену? В чём смысл? Чем плохо, что безутешный муж ищет убийцу своей верной до гроба жены? Пусть ищет, на то он и муж. Почему любовник хочет не просто узнать имя преступника, а обязательно первым? Уж не потому ли, что убийство Тины заказала прознавшая о подлом обмане жена магистра?

А это мысль!

Я даже нервно глотнул воды, которую мне принёс сердобольный официант.

Жена заказала, а может, даже сама исполнила, учитывая зверство совершённого преступления, и теперь магистр пытается оградить благоверную от возмездия. Любимая погорячилась, с кем не бывает? Его задача – контролировать расследование и остановить меня в случае успеха.

Но зачем он сам ко мне притащился? Я ведь знать не знал ни о каких магистрах и ни о каких жёнах! Зачем?

– Скучаешь?

Выглядела Мира потрясающе. Как выяснилось, деловой костюм и обтягивающие джинсы следовало рассматривать в качестве предварительной артподготовки, а настоящий удар я получил сейчас. Это была ядерная бомба. В смысле – платье. Открытое, дразнящее, чёрное, облегающее, изысканно подчеркивающее достоинства… Чёрт! Какие достоинства? Великолепности! Женщина, которая согласилась со мной поужинать, была сложена из великолепностей: упругих, выпуклых, манящих, сводящих с ума…

– Скучаешь?

– Томлюсь в ожидании.

Я вскочил, помог Мире присесть, помог официанту вернуть на место отвисшую челюсть и велел нести шампанское.

Тем вечером я был в ударе.

Не хочу хвастаться, но я умею устроить женщине приятное во всех отношениях свидание: стеснительность оставил в детстве, развязность – в юности, получился весьма достойный коктейль из отличного образования, многих знаний и остроумия на грани фола. Но именно на грани, пошляком меня не называли даже… Ну, в общем, никогда не называли.

Я умею сделать хорошо, а в тот вечер сделал великолепно.

Работы, то есть расследования, мы не касались – как-то сама сложилась устраивающая обоих негласная договорённость, зато я выяснил, что Мира терпеть не может рэп, морщится при звуках современной попсы и обожает инструментальные композиции. «Мне не нравятся поющие голоса, даже очень хорошие». Следователем стала потому, что юрист, а быть адвокатом скучно. «А быть следователем?» – «Я люблю разгадывать загадки» – и тем Мира окончательно меня добила. Ещё она москвичка в четвёртом поколении, по нынешним временам – всем аборигенам абориген, великолепно говорит по-французски и уже семь раз была во Франции, игнорируя остальной мир. Нельзя сказать, что я в восторге от цивилизации галльских петухов, но в Париже, разумеется, бывал, так что разговор поддержать сумел. Мы даже вспомнили одну прекрасную кафешку напротив Дома инвалидов, где подают весьма недурственный тар-тар, и договорились как-нибудь её навестить.

Вдвоём, разумеется.

Мы болтали, смеялись, шутили и видели только друг друга, совершенно позабыв о времени. В общем, первая часть свидания удалась на славу, и продолжать я собирался в том же духе.

Из ресторана мы вышли в начале двенадцатого, когда летние сумерки начали сменяться тёплым покрывалом глубокого вечера. Красиво загнул? Самому понравилось. Вечер тоже задался как по заказу: тёплый, но не душный, не жаркий. Он как будто приглашал совершить недлинную романтическую прогулку по засыпающему городу. К тому же выяснилось, что моя квартира находится буквально в трёх шагах от ресторана и там нас поджидают…

– Замечательные бокалы, в которые ещё ни разу не наливали вино.

– Чем же они замечательные? – с улыбкой поинтересовалась Мира.

– Двести лет назад их сделал настоящий мастер, сумевший вложить в них частицу своей души. Я восхищаюсь ими с детства.

– И ещё ни разу никого не угощал?

– В нашей семье принято доставать эти бокалы лишь в исключительных случаях.

Вот так и рождаются фамильные легенды. Ничего сложного, как выяснилось, – на твои уши лапшу вешает продавец, а ты распределяешь её по окружающим.

– Ты всем девушкам рассказываешь эту историю?

– Ты следователь, разве тебя не учили распознавать ложь?

– Всем?

– Сегодня я достану эти бокалы в первый раз.

Мира чуть подалась вперёд – известный, интуитивно понятный жест, – и наши губы встретились. Весьма неплохо встретились, надо отметить.

– Я тебе верю.

Хорошо, что она сказала это после моей последней фразы, – теперь мне не было стыдно.

Жаркие поцелуи на прохладной ночной улице напомнили мне юность. Настолько приятно напомнили, что я не очень хорошо запомнил путь до дома. Несмотря на все остановки, он получился не очень долгим, но весьма интригующим. И возбуждающим. Слово «нетерпение» стало нашим паролем, и потому последний отрезок – из арки через заросший деревьями двор в подъезд – мы собирались пройти довольно быстро, однако уже в самом начале пути я услышал:

– Доброй ночи, Юра.

И вынужденно притормозил.

– Здравствуйте, Евгений Стальевич.

Старый пень сидел на лавочке, выгуливал своего датского принца на ночь и по всем правилам этикета должен был промолчать, не мешать нам с Мирой идти по своим делам. Но не промолчал, стервец, а я, тряпка такая, не смог не ответить.

– Хороший сегодня вечер.

– Гав! – подтвердил здоровенный Гамлет, устроившийся рядом с лавочкой как памятник самому себе. И голову наклонил, кобель датский, пытаясь разглядеть мою женщину.

– Ага.

– Пойдём скорее, – прошептала Мира.

Получилось так, что, когда мы остановились, я закрыл Миру от старика, и теперь вдруг почувствовал – не понял, а именно почувствовал, – что она не хочет показываться Стальевичу и уж тем более представляться ему. А ещё я почувствовал, что он очень хочет познакомиться с моей спутницей.

Странно.

– Гуляете?

– Романтика…

– В такой вечер её даже звать не нужно – сама приходит.

– Да…

Сказать вам честно? Ладно, слушайте: в тот момент на меня накатило бешенство. На Стальевича. На наглого старого ублюдка, мешающего мне довести до квартиры прекраснейшую на свете женщину. Накатило так, что у меня непроизвольно сжались кулаки, а на глазах выступили слёзы. Накатило так, что я даже сделал маленький шаг к скамейке, и Гамлет вперил в меня изумлённый взгляд.

Я не контролировал себя и хотел бить. Я хотел убить. И не напал только потому, что едва не оглох на правое ухо. На то самое, что было ближе к Мире. А едва не оглох я от её громкого крика, почти визга. За которым последовал короткий вопль испуганного Стальевича. Бешеный лай Гамлета.

И рык из кустов.

Или с веток деревьев?

Одним словом – рык.

Сквер в нашем дворе густой, и кусты есть, и деревья, в сезон он больше похож на лес, чем на сквер, и в его зелени способен укрыться партизанский отряд средних размеров. И именно из зелени пришёл тот дикий рык, морозом продравший меня до костей и съевший всё мое бешенство, словно сладкий пончик.

А вслед за рыком пришло оно…

Чёрная тень? Чёрный образ? Чёрная тварь? Я не запомнил фигуру – только угрожающее движение чего-то длинного, на первый взгляд неловкого, но потрясающе скоординированного и ужасающе опасного. А ещё – пронзительно жёлтые глаза. И рык.

Оно ударило. Во всяком случае, я едва устоял на ногах. Ударило, но не коснулось. Но ударило настолько сильно, что всё дальнейшее распалось для меня на фрагменты.

Огонь. Кто-то рядом со мной бьёт в чёрного концентрированным потоком огня.

Жар.

Чёрный прячет морду. Рык превращается в визг.

Облегчение.

Ругань.

Потому что чёрных два. Второй выныривает слева, а в его сторону несётся ярко-белый росчерк, больше похожий на молнию. Пахнет палёным. Меня сносит с ног, но я тут же вскакиваю, слышу крик Миры и пытаюсь её закрыть. Первый чёрный снова бьёт. Он больше не визжит, он оправился и в ярости. Он потерял глаз.

«Чем же он бьёт?! И почему Стальевич развёл в стороны руки и что-то бормочет? Почему он не убегает?»

Две чёрные фигуры, три жёлтых глаза, удары, которые бьют, но не касаются, длинные когти, светящиеся, словно покрыты фосфором.

«Когти?!»

– Они ставят щиты!

«Голос женский. Мира?! О каких щитах она говорит?»

– Я вижу!

«Стальевич? Что происходит?»

Я поскальзываюсь на ровном месте, но не падаю, а подпрыгиваю, как будто что-то невидимое помогает мне устоять. И вижу Гамлета. Или не Гамлета? Я вижу не датского дога, а какую-то обезьяну, потому что собаки неспособны так запрыгнуть на жертву, вцепиться в неё задними лапами и рвать клыками и когтями. От милого, вечно дремлющего Гамлета остались только цвет, шерсть и уши.

– Назад!

«Чёрт! Один из «лаборантов» магистра!»

Рыжий не подбегает, а словно подлетает к нам из арки. Я надеялся на базуку, но у рыжего всего лишь кинжал.

«Дурак!»

Взмах! И левая рука того чёрного, которого рвёт Гамлет, бессильно повисает.

«Герой!»

– Их двое!

Поздно. Когти второго чёрного, который одноглазый, режут рыжего насквозь. Сначала я не понимаю, а потом вижу разрезанную, будто арбуз, голову, дольками падающую на асфальт, и начинаю орать.

– Их трое! Трое!

«Боже! Что это значит?»

– Я уберу щит!

Мира взмахивает рукой так, словно запускает в чёрных мяч. Из Стальевича вылетает молния. Гамлет почти срывает однорукому голову. Молния уходит в небо. Одноглазый отмахивается, и мне прилетает тыльной стороной ладони. Я теряю…

День 4

– Когда я потерял сознание?!

– Мне горько топтать твою гордость, Юра, но в самом начале драки, – развёл руками Евгений Стальевич. – Увы.

Старик сидел возле моей кровати с видом доброй медсестры: такой заботливый, внимательный, точно знающий, какой компресс нужно приложить, какую мазь использовать, какую таблетку проглотить… Десять минут назад, когда я только проснулся и сполна оценил разрушительные последствия романтической прогулки, Стальевич показался мне спасителем.

Но лучше бы он ничего не рассказывал!

– Вы шутите?

– Мы говорили о романтике, и в этот миг тебя ударили по голове. Ты повалился на Миру, и на этом твоё участие в сражении закончилось.

– Я ничего не видел?

– Ты пробыл без сознания до утра.

То есть я не видел невнятных чёрных фигур, длинных, но очень скоординированных, обладателей пронзительно-жёлтых глаз, умеющих бить не прикасаясь, вооружённых острыми светящимися когтями, неведомыми и невидимыми щитами. И Гамлет не обращался в чудовище… Да и как он мог, он же собака. А его лая я не слышал, потому что валялся в отключке, а моя девушка и древний старик пытались отбиться от…

– Обезьяны отмороженные, только стаями и нападают, шакалы трусливые, – проворчал мирный продавец сувениров. – С бейсбольными битами на нас накинулись, потом травматику достали. Какая только мразь им разрешение на неё выдает?

– Евгений Стальевич…

Старик удивлённо посмотрел на меня, понял, что перегнул палку, поправил очки и развёл руками:

– Извини, Юра, увлёкся. Просто в моё время они знали своё место, а теперь оборзели от безнаказанности. А безнаказанность для тупых и злобных тварей хуже наркотика, поскольку примитивные мозги понимают только две позиции: «можно» и «нельзя», и если «можно», то начинается полный беспредел.

Правильные, но жёсткие слова не укладывались в моём сознании с образом добродушного старика, поэтому я поспешил мягко оборвать неожиданный монолог:

– Как вы отбились?

– Полицейский патруль помог. Машина въехала в наш двор буквально через минуту после того, как ты потерял сознание. А до этого времени их Мира и Гамлет кое-как сдерживали.

Мне стало совсем стыдно.

– Так эти щенки отмороженные даже на полицейских напали!

«Рыжий»! Я вспомнил примчавшегося к нам на помощь «лаборанта». Вспомнил настолько ярко, что не удержался:

– И тот парень не погиб?

– Какой парень? – искренне изумился Стальевич.

Вранья я не почувствовал и уточнил уже без всякой надежды:

– Рыжий.

– Не было там никакого рыжего.

Стыдобища…

Я мужественно удержал в себе желание провалиться сквозь землю и осведомился:

– Почему меня не забрали в больницу?

– Ты бы этого хотел?

Проснуться в окружении незнакомых людей без одежды и документов? Потом пытаться сбежать или умолять отпустить? Тратить время?

Я потрогал свою многострадальную голову и ответил честно: