Человек с картинки (сборник)

Анастасия Черкасова

Человек с картинки

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Вступление

Огромный мир. Просторные дали. Большие города со множеством горящих огней, в каждом из которых – чья-то жизнь. Небо – такое большое, что его видно отовсюду, из любого уголка планеты – и эти облака, окрашенные багрянцем солнечных лучей, освещающих так же все, абсолютно – все. Леса, многочисленные деревья, бескрайние поля. Моря – огромные, необъятные для человеческого глаза. И эти блики на воде, рожденные все тем же солнцем – одним для всех. Цветы, запахи растений. Сколько в мире запахов? Целая гамма. Сколько их? Миллиарды? Больше? Не сосчитать. Не представить. Макушки гор, кажущиеся издали такими крошечными, словно игрушечными, а на самом деле – все таким же огромными, что ни одному из людей, лицезреющих их макушки, не хватит и целой жизни на то, чтобы обойти их все, заглянуть в каждую из ложбинок искрящегося камня. Сколько тропок на свете, сколько дорожек – не пройти. Никогда не пройти, и даже не представить. Множество зверей. И птиц. Чаек, латающих над этим морем. Маленьких черточек, парящих в этом небе – одном для всех. Птица издали – это тоже крупинка, такая маленькая, что не пройдет и минуты, как она скроется вдали, потерявшись навсегда в этом мире, скрывшись от глаз человека, наблюдающих за ней. Степи. Бескрайние пустыни. Теплый песок. Запах листьев. Запах моря. Привкус морской пены, осязаемой где-то внутри так явно, что кажется, словно кусочек моря умещается на кончике человеческого языка. И везде – звери. Сколько их? Таких разных, таких непохожих друг на друга. И везде, везде в этом мире – люди. Столь же разные, несмотря на некоторое внешнее сходство. Множество лиц. Множество отражений человеческих душ. Словно блики на воде. Словно искорки на многогранном хрусталике. День – и ночь. Темнота и свет. Холод – и тепло. Многочисленные блики. Многочисленные оттенки миллиардов запахов. Все это – мир. Все это – наша жизнь.

Возможно, мир не имел бы столь громадного количества оттенков одних и тех же вещей, на первый взгляд кажущихся таким похожими, такими одинаковыми. Он был бы проще и однозначней, если бы не существовало в нем этих разных человеческих душ, порождающих такое разное восприятие окружающего. Даже эти блики на воде – каждый человек видит их по-своему. Чувствует. Или не чувствует совсем. Представить только: внутри каждого человека есть это все – и чайки, и сверкающая гладь воды, и легкий шум крон могучих деревьев, и многоголосное цоканье зверьков. И опять же – души, эти разные человеческие лица. Каждый человек – все чувствует по-своему, воспринимает по-своему. Внутри каждого – такой вот огромный мир, окрашенный своими собственными цветами. Пропитанный запахами и звуками, и каждый из этих миров – уникален. Все это, все – все умещается внутри одного-единственного человека, даже самого маленького. Внутри каждого из нас – целый мир, единственно уникальный.

В серии книг «World Inside» я хочу поделиться с читателями своим собственным миром, открыть глазам других свое восприятие. Каждую из книг я постараюсь сделать так же особенной, отличной от других, дабы открыть разные грани, разные отблески своей души.

Вторая книга серии «Человек с картинки» посвящена той части жизни, без которой люди ни в одну эпоху своего существования не могли помыслить истинного смысла своей жизни. Той части жизни, без которой сущность человеческая пуста, а душа – одинока. Эта книга посвящена теме любви. Любви возвышенной – единственной на протяжении жизненного пути человека, любви всепоглощающей, порождающей желание отдать для другого человека все. Любви самопожертвующей, не дающей возможности жить без единственно любимого человека, окрыляющей, позволяющей сотворить истинное волшебство силою своего чувства. А так же о любви приземленной – более реалистичной, более возможной, чаще встречаемой, более простой и понятной, но не в меньшей степени имеющей право на существование.

Билет в один конец

Мороз щипал мои щеки. Я тихонько шел по улице, было уже совсем темно, тонкий лед похрустывал у меня под ногами. Противный ледяной ветер дул мне в глаза. Зима без снега – противно. Когда нет снега, то всегда кажется, что на улице лютый холод, даже если температура воздуха ушла не далеко за минус. И кажется, что вечер темнее обычного, жутко, гадко, и такое ощущение, будто это не закончится никогда. Зима без снега… Застывшая грязь. Холод. Но я не ощущал этого холода, или не обращал на него внимания, хотя щурился от ветра, не замечал, как и то, что он нещадно трепал мои заиндевевшие волосы. Ведь рядом со мной шла Карина.

Каринка! Любовь моей жизни, первая и единственная. В свои девятнадцать лет я знал, что больше никогда никого не полюблю, и даже думать не смогу ни о ком с такой трепетной нежностью, с какой я всегда вспоминал о ней.

От мороза у нее раскраснелось лицо, а волосы трепетали на ветру. Я глядел на нее и не мог наглядеться, глядел и осознавал, что сегодня вижу ее в последний раз, что никогда, какую бы длинную жизнь я не прожил, я не увижу такого близкого и родного лица, единственного в природе.

Карина. Я смотрел и со вздохом опускал взгляд на окоченевшую землю, не выдерживал и снова смотрел. Ее же глаза постоянно смотрели прямо, такие светлые, с чуть заметной искрой легкой грустинки, но абсолютно спокойные и бесконечно верившие своему счастью.

Мы шли рядом, мы просто гуляли, и ветер остервенело носил по дороге помятые бумажки.

– Значит, все? – задумчиво произнес я, – Так просто… Странно.

– Выходит, так, – Карина вздохнула, – сейчас бы в школу, да? В десятый класс. И почему тогда ничего не получилось?

Я не знал на это ответа.

– Миша, Миша, – глаза Карины погрустнели больше, припомнив былое-старое, давно забытое, – И почему ты тогда отказался от меня?

– Не знаю, – мое сердце разрывалось, – Я был дураком. Просто дураком, с еще, оказывается, детским умом, вообразившим себя взрослым. А что бы тогда сейчас было? Как думаешь?

– Все было бы совсем по-другому, – Карина горестно опустила глаза, – Мы были бы уже четыре года вместе. Представляешь? Четыре года! Я это точно знаю. Ведь я тогда так любила тебя, так любила! Моя первая любовь… Любила, еще полудетским сердцем, но это не имеет значения, ибо и дети любить умеют. И еще неизвестно – может быть, даже больше взрослых.

– Любила? – я снова грустно посмотрел на Карину, – А сейчас? – я отвел глаза, – Ладно, глупый вопрос, не отвечай.

Помолчав, я вздохнул:

– Да, любила. Как жаль, что нельзя вернуть время назад. Я бы все тогда сделал иначе. Жаль.

– Да, жаль, – согласилась Карина. Ее взгляд стал совсем грустным, – Если бы ты тогда пришел, если бы был со мной, я бы только тебя всю жизнь любила. Так странно, да? Я бы не встретила Гришу. Четыре года – большой срок, а прошли, словно один миг.

Мы немного помолчали. Я первый подал голос:

– Знаешь, я словно вчера вот так вот с тобой шел. Из школы. Словно и не было этих четырех лет. Но они были, я знаю! За это время многое изменилось. Я понимаю. Теперь у тебя есть Гриша. И ты любишь его… А я люблю тебя.

Мы снова замолчали.

– Знаешь, я только в одно поверить не могу, – опять заговорил я, – Неужели ты и вправду выходишь замуж? Завтра… Уже завтра. Это – как черта. Потом другая жизнь. Черта для всего.

– Я бы очень хотела видеть тебя на своей свадьбе, – заговорила Карина, – Ведь ты очень близок мне. Но я не стала тебя приглашать, – Карина потупила взгляд, – Я подумала, что это ни к чему.

– Понимаю, – мы остановились, дойдя до ее подъезда. В последний раз.

– Ну, все? – мы встали друг напротив друга и встретились глазами. Я никогда не забуду, как она смотрела в этот момент – в ее ясных зеленых глазах стояла грусть, но на дне их плескалось счастье.

– Пойдешь? Тебе, наверное, пора. У тебя, должно быть, много дел, ведь завтра такой день!

Я грустно улыбнулся, Карина ответила мне чистой и искренней улыбкой:

– Да, пожалуй. Пойду. Приятно было повидать тебя. Как-нибудь еще обязательно встретимся.

Я глядел на нее и знал – нет, не встретимся, никогда не встретимся, глядел и старался запомнить, чтобы потом вспоминать всю жизнь, как выглядели тогда ее сияющие глаза, раскрасневшиеся щеки и чуть растрепанные волосы – тогда, в нашу последнюю встречу.

– Иди. Удачи, Карина. Желаю тебе большого-большого счастья. Тебе и Грише.

– Спасибо, – как часто потом на протяжении всей жизни я видел в своих снах эти приподнятые уголки губ! – И тебе счастливо. Пока.

– Пока.

Карина ушла домой, а я отправился к себе. Дома я лег спать, а наутро взял уже собранные заранее вещи и давно припасенный билет и уехал к родственникам в Новосибирск. Там я остался навсегда. Я знал, что больше никогда – ни через год, ни через пять, ни через десять лет я не увижу Карину, девушку, чье лицо я никогда не забуду и не разлюблю, и в чью судьбу я больше не вмешаюсь. Я даже не взял с собой ее фотографии, но образ ее не раз преследовал меня во снах. Я не знал, что сталось с нею, но Карина постоянно мне снилась, на поверхности ее зеленых глаз застыл вопрос, но на дне их плескалось счастье.

2005

Удар в тишине

Кусочек лунного лучика проникал в щель между неплотно задвинутыми шторами и тонкой змейкой струился по подушке постели больной девушки. София лежала в мертвом сиянии лунного света, и все тело ее пронизывала боль. За последние дни она совсем ослабла и уже не могла ходить, но сегодня ей стало особенно плохо, и она проснулась ночью оттого, что ее измученное сердце трепыхалось так болезненно, что даже дыхание перехватывало, и, казалось, вот-вот оборвется все.

Умирающее сердце уже отказывалось бороться за свою жизнь. Оно, обескуражено вздыхая, тихо замедляло шаг.

Удар. Еще удар. Еще.

«– Соня, – Паша улыбался, – Я люблю тебя!

Легкий мартовский дождик моросил по крышам. Поблескивающие на ослепительно ярком солнышке бусинки капель озорно застревали в волосах – его и ее. Прозрачное небо, умывшись и став совсем чистым, смеялось от счастья…».

Удар… Удар… Удар…

«– Паша, погляди, какая звезда! – Соня оглянулась через плечо и улыбнулась, заглянув ему в глаза, – Такая яркая, красивая, правда?

– Звездочка моя, – он тоже улыбался, – Красавица моя, ты лучше всех!

Он обнял ее за плечи…».

Удар… Удар…

«Она уткнулась лицом ему в грудь.

– Паша! Я люблю тебя! Обними меня! Обними, крепче! И не отпускай. Никогда не отпускай, слышишь? – она доверчиво подняла на него глаза, – Не отпустишь?

– Не отпущу.».

Удар… Так больно почему-то… Или нет? Или уже не больно? Удар…

Непонятно. Удар. Пауза… Удар…

«Луна катилась по озеру. Вода такая гладкая, спокойная. Небо темно-синего цвета, красивое. Трава такая мягкая. Деревья – высокие, могучие. Кажущиеся совсем темными в ночной прохладе. Не страшно. Не холодно. Тихо. Только где-то совсем неподалеку стрекочет какой-то ночной сверчок. Ночь – она добрая. И Пашка, милый Пашка. Такой родной, теплый. Вот он, рядом. Спит, как ребенок, тихо дышит. Теплое его дыхание едва-едва касается кожи ее шеи…».

Удар. Что такое? Сердце замерло? Пауза. Пошевелиться так сложно. Или совсем никак? Удар… Едва подрагивают кончики пальцев… Пауза. Удар…

Лунный луч соскользнул с Сониной постели и начал таять. Летняя ночь коротка. Каркнула ночная ворона. Кому-то тоже не спится?

«Соня лежала, доверчиво и самоотверженно прижимаясь всем телом к Паше. Любимый, любимый. В его объятьях так тепло. В темноте блестят Пашины глаза…».

За окном уже чирикают птицы. Ночь погасла.

Удар… Молчание. Тишина. Удар… Такой слабый, такой беззащитный. Почти не слышно его. За что бороться?

Парень, одиноко идущий по улице, поднял глаза к светлеющему небу и посмотрел на неживой месяц. У месяца нет души.

А у него?

«Нет, я был не прав. Мне не стоило говорить ей таких слов. Это подло, так нельзя. Нельзя.».

Он вдохнул теплый летний воздух и посмотрел по сторонам. Никого нет в столь ранний час. Улица пустынна.

Ни единого ветерка.

Чирикают птицы.

Спать совсем не хочется. А бродить по улице нет толку.

Нет, он не должен был, не должен.

«– У меня нет к тебе никаких чувств.

– Паша! Не надо!

– К чему все это? – в голосе слышатся нотки раздражения, – Соня, я никогда тебя не любил.».

Удар… В сердце что-то кольнуло? Оно еще может что-то чувствовать?.. Нет, ничего. Показалось… Сердце…

«Нет, я не должен был… Я определенно не должен…».

«Соня лежит, сотрясаясь всем телом. Неужели человек может так горько плакать? Больно, так больно! Неужели возможна такая боль?».

Удар… Или показалось? Ничего… Ничего…

«Я не должен был!».

Птицы уже распелись вовсю. Уже разгорелось утро. Лунные лучи уступили место первым лучикам солнца. Уже можно встретить на улице редких ранних прохожих.

«Как я мог?» – Паша метался. В голове слегка шумело после ночи без сна.

– «И зачем? Как мог я сказать такое? Как мог так поступить? И разве можно погубить любовь из-за мимолетных влечений? Как все спасти? Как исправить?».

Можно спасти. Должен!

Паша бежит. Сердце колотится. Жутко отчего-то. Холодок по коже. Что случилось, что?

Он звонится в дверь. Шесть часов утра.

– Пустите меня к ней, пустите! Я должен, должен!..

Испуганные глаза ее старшей сестры.

Она лежит на постели.

– Соня! Прости меня!

Он кидается к ней. Отчаянно прижимается к ее груди.

Сердце, где ты, сердце?

– Соня! Я люблю тебя!

Ни звука. Тишина.

– Соня!

Сердце молчит.

23.06.2005

Багровые слезы

Мы познакомились случайно.

Девочка ловила машину, и я остановился. Я ехал домой с работы. Был теплый вечер, ласковое летнее солнышко припекало, и мне скучно было ехать одному. Да и девочка миленькая, совсем молоденькая, можно и помочь, мне не трудно. И вообще, я парень добрый, помогать люблю.

Она легко и без страха запрыгнула в мою душную машину – такая маленькая и хрупкая, ко мне, такому большому и сильному. Уселась на прогретое сидение рядом со мной и улыбнулась мне так тепло и открыто, что я не мог не улыбнуться в ответ. Она была очень милая, эта девушка, хорошенькая мордашка, стройная фигурка, и взгляд такой чистый и невинный. Вся она была какая-то очень прелестная, совсем еще юная.

– Такая маленькая, а ко мне садишься? А ты не боишься, что я тебя обижу?

– спросил я.

Она рассмеялась беззаботно, глаза ее улыбались:

– Ты? Да ты в зеркало себя видел? Ты совсем не страшный, по тебе видно, что ты не сделаешь ничего плохого.

Святая наивность. Не сделаю я, конечно, ничего плохого, я вообще хороший парень, но нельзя же всем так верить. Пропадают такие девчонки!

Мне было не совсем по пути, но я довез ее до дома. Слово за слово, мы разговорились – Саша, пятнадцать лет едва исполнилось. Засиделась у подружки, не заметила, как время пролетело, только пришла, как-то незаметно заболтались, теперь торопится домой. Девчонки!

– Боля, двадцать два года, – представился я ей, – Болеслав.

Так уж получилось, что у меня остался ее номер телефона. Я, вообще-то, не собирался с ней как-то завязываться, у меня была невеста по имени Люда, взрослая женщина, а не малолетняя девочка, и я ее любил. Но Саша нацарапала на клочке бумаги заветные циферки и сказала, что будет ждать, и я, отчасти чтобы не обижать девчонку, отчасти просто так, взял листок.

Это сейчас я вспоминаю снова и снова, как она выпрыгнула из моей машины, захлопнув за собой дверцу, обернулась, бросив веселый взгляд через стекло, помахала мне ладошкой, а через мгновенье она уже, словно молодая козочка, подскакала к подъезду своего дома, легко взлетела по ступенькам крылечка и, замерев перед дверью, снова обернулась, и снова помахала мне, и улыбнулась мне такой ослепительной улыбкой, и глаза ее так сияли, словно я был для нее самым дорогим человеком на свете. О любовь моя, сколько бы я сейчас отдал за этот взгляд!

Но тогда я совершенно не собирался ей звонить. Я был занят – у меня была невеста, я заканчивал институт и все время метался, подрабатывая то в одном месте, то в другом. Моя машина была куплена в кредит, и деньги были нужны мне, как никогда. Я мечтал поскорее вылезти из долгов, тогда уж можно было подумать о свадьбе с Людой и настоящей семейной жизни. В общем, маленькая девочка Саша не входила в мои планы.

На самом деле, по части дел любовных, я был человеком довольно легкомысленным и не отказался бы от какого-нибудь мимолетного жаркого романа – просто так, Люду я бросать, конечно, не собирался, – но Саша на роль кандидатуры абсолютно не подходила, ломать жизнь малолеточке я никак не собирался.

По правде говоря, я даже забыл об этой встрече, не придав ей значения, у меня было много других забот. Но волею судьбы через пару недель мы встретились опять.

Дни стояли знойные, и как-то раз, припарковав машину, я зашел в магазин купить воды. Я почти сразу узнал ее светлую головку и худенькие плечи. Она покупала себе орешки. Я тихонько встал позади нее, и она оглянулась. Легкие волосы ее взметнулись, я никогда не забуду это божественное движение головы и восторг в ее глазах, когда она увидела меня.

– Болик!! – закричала она и улыбнулась так радостно, словно я был самым лучшим ее другом, которого она встретила после долгой разлуки.

– Что ты делаешь здесь? – я напряг память, припоминая, где ее дом, – Ты ведь живешь не тут.

– Ты отвезешь меня домой? – спросила она, кладя в рот орешек, – Боже, как мне жить дальше, нося в душе ее образ, если милые движения этого любимого мной существа как на пленке навсегда остались в моей памяти, существа, полностью завладевшего моим сердцем, ставшим им, существа, которое меня любило, существа, которого я потерял?

– Поехали! Я все расскажу тебе. Поболтаем, мы давно не виделись.

Я, в общем, никуда не спешил, мой рабочий день уже закончился, Люда гостила у бабушки в Тверской области, и я, подумав, согласился провести этот летний вечерок с этой милой веселой девчонкой.

Саша сияла. Она жевала орешки и самозабвенно щебетала о том, что была в гостях у своего молодого человека Ильи, а сейчас она шла к метро, чтобы ехать домой, и ей очень захотелось орешков, и, зайдя в магазин, она вспомнила обо мне и поняла, что это неспроста, что она непременно скоро меня увидит, ведь вчера она весь вечер обо мне думала. А домой идти у нее нет никакого желания, ей совсем не хочется заниматься повторением математики, которую она терпеть не может, но сделать это необходимо, потому что она, Саша, ее совсем забыла, а ей скоро в школу, в десятый класс.

Меня забавляли Сашкины разговоры, и мне пришелся по душе ее озорной, жизнерадостный нрав, а потому она показалась мне приятной собеседницей, и я заключил, что вечер оказался не скучным. За эти несколько часов я узнал о ней гораздо больше, и мое мнение о ней изменилось, став отличным от того, что сложилось за те прошлые двадцать минут, что мы ехали в машине.

Я понял, что Саша – это не такой уж и наивный и невинный ангелочек, каким может показаться на первый взгляд, и если присмотреться, то можно увидеть, что на дне ее светлых ангельских глаз мелькают дьявольские искорки. Главное – она оказалась доступной настолько, насколько я не мог и предположить, но меня еще одолевали сомнения, стоит ли этим воспользоваться; несмотря на свою разгульную, как выяснилось, жизнь, Саша была еще очень юной, почти ребенком, а осознает ли ребенок то, что творит?

– Зачем я тебе? – спросил я, выйдя провожать ее до подъезда, – Неужели я тебе нужен? Ты ведь знаешь, что у меня есть невеста, и я ее люблю, и серьезных отношений у нас с тобой никогда не будет. Ты понимаешь, чего ты хочешь? Тебе это надо?

– Да, да… – шептала она, обхватывая своими нежными ручками мою грубую шею.

– Ты маленькая, – продолжал я, – Ты еще совсем маленькая и глупая, ты влюбишься и будешь плакать.

– Не буду! – обещала она.

– Смотри, подумай хорошенько. Я не хочу причинять тебе боль, – сказал я, но она уже тянулась ко мне своими юными свежими губами, и я поцеловал ее, вкушая чувства, одолевавшие эту малышку, которые она пыталась выразить, отвечая на мой поцелуй.

Саша убежала в подъезд, а я влез в машину и, развалившись на сидении, в задумчивости закурил. Я чувствовал, как разум мой постепенно затягивает мутная пелена, я пытался еще взывать к своей совести, из-за маленькой девочки, чьих слез я не хотел видеть, из-за любимой Люды, которую я хотел предать, но в резонанс с ударами крови в висках, в голове пульсировала мысль: она приняла решение. Она свой выбор сделала. Она знает, на что идет. А я, по крайней мере, поступил с ней честно.

Через пару дней у меня выдался выходной, и я без раздумья извлек из кармана джинсов уже порядочно помятую бумажку, в которую я до сих пор так ни разу и не заглядывал. Достал и пробежался глазами по набору чуть размазавшихся цифр. И позвонил.

– Привет! – радостно сказала она, подняв трубку, – А я одна дома сижу, мне скучно. Хочешь, приезжай!

Так и начался наш головокружительно страстный роман, в котором я не считал себя виноватым.

Использовал ли я ее? Да, я ее использовал. Не нужно было быть внимательным, чтобы увидеть, что девочка влюбилась в меня без памяти. Она была хорошим человеком, эта девочка, но мне не было разницы, как и не нужна была мне ее любовь. Главное, она согласна была сделать для меня все, что я пожелаю, и я этим пользовался. Я испытывал к ней только страсть, на другие чувства у меня не было ни времени, ни желания.

Мы прекрасно провели вместе последнюю неделю лета. Потом приехала Люда, и я посвятил себя времяпровождению с моей – тогда! – любимой, по которой я очень скучал. Потом меня совсем закрутила работа и подготовка к диплому, ведь я заканчивал институт. Мне исполнялось двадцать три, и мы с Людой были заняты подготовкой к празднованию моего Дня Рождения. Так что когда я снова позвонил Саше, на земле уже лежали багровые листья.

Она не обиделась, что я так долго не звонил. Она все понимала. И с радостью согласилась со мной встретиться.

Милая! Пусть будет мне вечным наказанием мучительно сладкое воспоминание о том, как ты трепещешь у меня в объятьях! Как больно, милая, пусть эта боль вечно мучает меня, я это заслужил.

Времени на нее у меня было мало. Я звонил ей редко, только когда мне было удобно, но она бежала ко мне по первому моему зову, когда угодно, куда угодно – и никогда на меня не обижалась. Саша ходила в школу, но стоило мне поманить ее, как она моментально удирала с уроков, из-за чего, вероятно, у нее потом возникали проблемы, но меня это мало волновало.

Я был доволен. Меня все устраивало. Любящая невеста и пылкая маленькая любовница, готовая мчаться за мной на край света – милая и покладистая, старающаяся во всем мне угодить.

Все шло прекрасно, пока темнели от сырой гнили мокрые темно-багровые листья, пока первый пушистый снежок припорашивал теряющие свой цвет, становящиеся бесформенными кучки. Постепенно снега становилось все больше, но я не обращал внимания ни на это, ни на то, что серые Сашкины глаза становятся с каждой встречей все печальнее, что задорный огонек в них почти совсем погас, а сама Сашка становилась все молчаливей, и все дольше смотрела она в мои глаза тихо и грустно, ничего не говоря. Не было мне дела и до того, что Саша рассталась с Ильей, и причиной их расставания наверняка являлся я.

Не думайте, что я такой бездушный и черствый, и мне было совсем не жаль маленькую девочку, которую я нагло использовал. Просто я не думал обо всем этом, у меня была Люда, и большинство моих мыслей занимала она. Остальные мысли, которые умещались в моей голове, были посвящены повседневным делам, а на маленькую Сашу места просто не оставалось.

Любовь моя! Нет, я все-таки черств. Как мог я равнодушно смотреть на то, как умирала в тебе, еще такой юной и живой, последняя отчаянная надежда, а вместе с ней потухали твои всегда прежде веселые глаза? Как мог? Пусть эти мысли навечно вдавят в мою душу тяжелый камень, пусть же всегда теперь меня будут мучить совесть и боль.

В воздухе кружился снег, а Саша начала обижаться. И мне это не нравилось. Это не соответствовало моим правилам. Уже не была она такой податливой и ласковой, как прежде.

Все чаще пыталась она меня оттолкнуть.

– Тебе наплевать на меня, тебе нужно от меня только одного! – с горькой яростью восклицала она.