Тарон

Нуш

Тарон

 Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

В голубом небесном пространстве парили птицы над городом Мадрид. В танцующем полёте они словно играли друг с другом, гоняясь за потоком тёплого ветра. А их маленькие тени оставляли свой неповторимый узор танцев на стенах домов, проникая вместе с бликами солнца в окна. Многоэтажный дом, находящийся на улице Алькала, лениво просыпался. Игра птиц и их весёлая трель никак не могла отвлечь Тарона от потока назойливых мыслей.

– Не смотри ты на меня так пытливо, зеркало. Лучше ответь мне, ведь сегодня такой чудный день, а моя любимая проснулась без настроения, с нахмуренным личиком, почему?

Вслух рассуждая с зеркалом, Тарон немного рассеянными движениями поправил на шее галстук, в очередной раз про себя отмечая, что у Нелли всегда получается отлично повязать ему галстук. Его внимание было приковано к жене, лежавшей на супружеском ложе, стоявшем в центре просторной комнаты. Над ним висело огромное кольцо, по всей окружности которого легко передвигалась воздушная, полупрозрачная ширма цвета нежно-зеленого изумруда, с сапфировыми вкраплениями. У изголовья расположился высокий комод цвета какао с молочными разводами, а по бокам кровати стояли торшеры в виде плетущегося тропического цветка. Напротив кровати на стене висела авторская картина, а под ней находился небольшой, ручной работы комод, привезенный Тароном из дальней страны. В нём Нелли хранила всё, что было памятным для их семьи. Почти в углу спальни была стеклянная дверь, это был выход на мансарду, где Нелли своими руками создала маленький и уютный Эдем. По утрам солнце дарило своё тепло, озаряя этот маленький сад, и вместе с ароматом цветов проникало в их с Тароном спальню. Тарон, чуть улыбнувшись краешками губ в ответ на чарующую улыбку жены, вновь произнес:

– Зеркало, что же ты молчишь, словно партизан? – и, вздыхая, продолжил: – Что же испортило настроение моей Нелли?

Не моргая, Тарон смотрел в зеркало на отражение супруги, взглядом словно наслаждаясь ею, и в то же время подспудно ощущая тревогу. Нелли, молча наблюдавшая за мужем, на несколько секунд прикрыла глаза, прислушиваясь к голосу своего беспокойного сердца. Она была красивой, миловидной женщиной, невысокого роста, хрупкая, но сильная волей. Быстрым движением рук поправила свои короткие и непослушные темные волосы, кокетливо поведя плечами, сонно потянувшись, встала с постели. Накинув на плечи шелковый пеньюар салатного цвета, бесшумными шагами направилась к Тарону:

– Не мучай ты зеркало, оставь его, пусть молчит себе, любимый. Всё хорошо.

И, поцеловав его в плечо, потянулась к расчёске. Спустя пару минут она вновь пристально посмотрела в глаза мужа. Голос Нелли прозвучал дрожащими нотками тревоги, она боялась движениями рук выдать своё волнение, но брови предательски чуть дрожали, несмотря на все усилия скрыть состояние души.

– Тарон, люблю тебя!

– Ещё бы, как же так, такого брутального, как я, и не любить?! – Тарон рассмеялся и нежно подхватил на руки Нелли. Не тая сердечной страсти, закружились они по комнате, лаская друг друга взглядом. В их глазах уже на протяжении двадцати трёх лет горел свет любви, и кипела страсть в крови, и её запах, сводивший его с ума, её манящая улыбка кружила ему голову с того дня, как они познакомились. Он неустанно целовал её чувственные розовые губы, крепко держа на руках.

– Люблю тебя, Нелли! – шепнул он, прикасаясь губами к непослушным волосам.

– С годами твой поцелуй ещё слаще, Тарон! – проворковала она, нежно водя пальчиками по его щеке. – А моё настроение – это всего лишь дурной сон этой ночью. Этот день унесёт его, как уходит талый снег в землю. Любимый, отпусти же меня, надо успеть приготовить завтрак, и скоро наш сынок Рупен проснётся.

Ласково взъерошив шевелюру Тарона, она улыбнулась, стараясь подавить в себе страх, и, не произнося больше ни слова, вышла из спальни, направляясь в кухню. В огромной квартире кухня находилась этажом ниже и была совмещена с просторной столовой. Интерьер кухни и столовой Нелли подбирала вместе с одним из ведущих дизайнеров Великобритании, который угадал её желание совместить красоту с практичностью и функциональностью.

– Может, я тебя чем-то невзначай обидел? – выходя вслед за Нелли, встревожился Тарон, потирая ладонью в задумчивости свой высокий лоб.

– Я даже не имею желания возвращаться к этому разговору, – резко ответила Нелли, оглядывая кухню.

– Это впечатление от сна, Тарон, но его влияние не бесконечно. Она впервые столь резко ответила мужу, за все годы, совместно прожитые, он не слышал от неё подобного тона, и, увидев удивленные, непонимающие глаза Тарона, Нелли отвернула голову в сторону, виновато опустив синие глаза. Тарон обиженно, выпятив вперёд нижнюю губу, смотрел на жену, словно ребёнок, которого незаслуженно строго одернула мама.

– Позвони после обеда Ирэн, она даст тебе мудрый совет, что и как делать, чтоб не сбылся твой кошмарный сон, – еле слышно предложил он, бормоча ещё тише что-то себе под нос. В его голосе чувствовалось желание не быть услышанным Нелли. Ему вдруг захотелось покинуть кухню и остаться наедине со своими мыслями.

– Господи! – всплеснула руками Нелли. – Ты не изменился, Тарон, – и с сожалением добавила: – Ты все ещё сердишься на неё. А у Ирэн сегодня премьера в театре, ты не забыл?

– Нет. Такое забыть – всё одно, что себя не уважать. Порою меня посещают мысли, что она ведьма, ведунья, колдунья – но что-то нехорошее в ней присутствует… Я даже всё никак не могу найти талантливого сценариста, который смог бы до тонких деталей описать Ирэн во всём, начиная от характера и образа её жизни, – невесело пошутил Тарон с давней обидой в голосе.

Он даже не мог представить, что его слова, сказанные им Нелли, прозвучат для неё с более ироничным смыслом.

– Тарон, прекрати, – она обернулась к нему и потрясла в воздухе ложкой. – Ты, как ребёнок, насупился и злишься на Ирэн. Ещё немного, и ты топнешь ногой. А Ирэн ведь не только имеет звание заслуженной народной актрисы и почитателей со всего мира. Прежде всего, она заменила тебе родителей. А ты всё сердишься на неё, обижаешься и игнорируешь. Хоть она ни в чём не виновата перед тобой, давая тебе в жизни всё по максимальной возможности.

– Виновата она! – воскликнул упрямо Тарон, обиженно вздыхая и чуть не опрокинув чашечку горячего кофе, приготовленного им самим в турке.

Нелли не посмела возразить мужу. Перед глазами была вся его душевная боль, пережитая за годы жизни, его мучения и печаль. Задумчивым взглядом Нелли смотрела на мужа с вмиг осунувшимся посеревшим лицом, его сжатые губы и чуть выдвинутый вперед подбородок выдавали его мысли. Перед нею сидел не только любимый муж, а еще известный, всеми любимый режиссер, чьё имя звучало у многих на устах, и многие популярные актеры желали бы сыграть роли в его фильмах. Его известность ещё более возросла после выхода в свет его новой работы. Это был фильм, снятый им в Иране. Память воспроизвела те жуткие четыре дня, тот час, когда он сообщил ей о своём принятом решении создать документальный фильм. В новом фильме основной сюжет о солдатах, чьи жизни беспощадно поглотила страшная война, которую инициировала прихоть государства. Каждый раз, когда речь шла о войне, Тарон жестко критиковал государство, обвиняя его в бесчисленных пороках. Во время съемок фильма Тарон лично общался с матерями погибших, и словно сам пережил от начала до конца… хотя, есть ли конец в материнском горе? Было нелегко, почти невозможно говорить с Тароном о смерти, он становился другим человеком, в одно мгновение исчезала с лица улыбка и его небесно-голубые глаза становились бесчувственными стекляшками; нервничая, он неосознанно все чаще поправлял свою прическу, заглаживая серебристую седину к затылку. Его нежные и тонкие черты лица обретали суровость, и было что-то жесткое в его жестах. И одна Нелли знала и понимала причину такого радикального изменения в Тароне, от одного только услышанного слова «смерть».

Еще в детстве будущий режиссер тяжело перенес трагическую смерть любимых и любящих его, единственного сына, родителей. В тот день, который пришел, начавшись, как и другие дни, но ставший ужасным событием… По желанию родителей он остался у бабушки, а наутро, в тот день, проснувшись в радостном ожидании звонка от родителей, он вдруг увидел слезы и услышал крик Ирэн.

– Тарон, мне приснился жуткий сон, я не могу прийти в себя! Будто твои родители ехали в машине, и вдруг началась стрельба по автомобилю, превращая его в решето. Восьмилетний Тарон хлопал глазами, смотря на свою растрепанную, всю в эмоциях бабушку, и не мог понять, о чем она говорит. Ирэн не разрешала маленькому Тарону называть ее бабушкой, настаивая, чтобы он обращался к ней по имени. Но уже тогда он знал тот факт, что в тот день смерти его деда, мужа Ирэн, бабушке тоже привиделся вещий страшный сон, предвещая кончину деда.

Тарон интуитивно ощущал на себе объятия его строгой бабушки, хоть и ни разу за восемь лет жизни она не обняла его, как это делали бабушки его ровесников, ни разу он не видел и не получал от нее ласки. Ее грозный образ настолько запечатлелся в его детском сознании, что даже тогда, в тот день, она обняла его впервые, он так и не решился произнести вслух: «Не плачь, бабушка, не надо, не плачь».

Только мысленно повторял, как заклинание: «Бабушка, не плачь, бабушка, не плачь…» И так же рождались заклинанием слова на похоронах его родителей, где он крепко сжимал ручонкой ладонь его суровой бабушки. Она сумела удержать слезы в себе, ни слова не сказав вездесущим папарацци и не взглянув в объектив камер приехавшего телевидения. А после похорон, оказавшись дома, без посторонних и чужих взглядов и ушей, она негромко позвала его к себе:

– Теперь можешь плакать, Тарон, здесь только я и ты.

Ее слова прозвучали словно приказ для маленького мальчика. Строго взглянув в голубые глаза внука, она негромко, но четко произнесла:

– Они тут. С нами. Их присутствие незримо, – и она прикоснулась ладонью к фотографиям сына и невестки, стоявшим на одной из полок книжного стеллажа. И уже сразу же изменившийся, грозный взгляд Ирэн из-под нахмуренных бровей упал на пожилого мужчину на фото, улыбающегося и с раскинутыми руками, будто желая объять небо.

– Рудик, ты теперь доволен? Любимый, они оба теперь под твоим крылом, под твоей вечной опекой… – голос Ирэн оборвался, и слезы потоком хлынули из ее глаз:

– Береги их, Рудик! Береги! – прокричала она молчаливому мужчине на фото, глотая соленые слезы.

Тарон почти не моргая смотрел на бабушку, в его неокрепшей душе было больше жалости, чем сочувствия к Ирэн.

– Тарон, подойди ко мне ближе.

– Ты убила их! Ты! Ты! Ты! – неожиданно закричал Тарон ей, подавшись всем телом вперед. – Ты убила их! Ты убила их!

Прошли годы, но мысль о вещих снах Ирэн, о её предсказаниях кончины близких, родных людей настолько укрепилась в мозгу Тарона, буквально въевшись в его плоть вместе с обвинениями в смерти, что ни время, ни какие-либо другие обстоятельства не могли доказать обратное. И это все было неизменным, несмотря на то, что Ирэн не допустила ни няню, ни гувернантку к ребенку, сама заменив ему родителей, не жалея себя, не утаивая сил, одна растила его, воспитывала, уча многим нужным в жизни вещам, чтобы он стал Человеком, давая ему лучшее, что было в ней. А теперь он, будучи состоявшимся, взрослым человеком, сидел в кухне на высоком табурете перед любимой женой и невнятно бормотал себе под нос слова на своем родном армянском языке. Из всего потока его фраз Нелли еле улавливала отдельные слова, смутно догадываясь об их смысловом значении. И сердце Нелли все быстрее стучало, разрываясь от ощущений, от слов Тарона, в которых звучали воспоминания о прошлом. И вновь что-то напомнило Нелли о её сне, который она не решалась ему рассказать. Руки предательски задрожали и, отвернувшись от Тарона, скрывая нарастающее волнение, она хотела направиться в комнату Рупена, чтобы разбудить и поднять его к завтраку. Но её шаги остановил голос Тарона, прозвучавший за её спиной как мольба:

– Я эгоист. Любимая, подойди ко мне. Моя Нелли, – потянулся он навстречу её прикосновениям. Руки любимой жены нежно обвили его широкие плечи, и он со вздохом склонил голову к её тонким, заботливым пальцам. – Ты прости меня. Все эти годы тебе снились разные сны, а я даже не спрашивал, о чем они. Может, цветные, красивые, а может, и тревожные, но я не знаю об этом. И сейчас я вижу, как ты маешься, и хочешь мне о чем-то поведать, и стремишься убежать в другую комнату, борешься с собой, меня бережешь, чтобы…

– Люблю тебя, – перебив растерянного мужа, Нелли коснулась губами его губ, слившись в сладком поцелуе. – Тарон, – прошептала она. – Сон – это твоя любовь. И я живу твоей любовью, Тарон. Пойми. Мою жизнь ты превратил в волшебный сон, в бесконечный рай. Любимый, хочу сказать тебе, все 23 года, каждое утро, просыпаясь, встречая рассвет, я любуюсь тобой, смотрю на спящего тебя и тихо шепчу – ты мой, Тарон! Разве я бы вышла замуж за эгоиста? Нет. Ни за что!

Тарон встал со стула и, заключив её в объятия, крепко прижал к груди, осыпая поцелуями её волосы.

– Нелли, как жизнь дана Богом одна, так и ты для меня одна, моя единственная.

– Тарон, мне так нравится, когда мы так признаемся друг другу в любви, мой нежный птенчик, – скокетничала Нелли, скрыв свою тревогу от Тарона.

– О-о-о, любимая, а я так обожаю запах твоих пальчиков и улыбку, что сводит меня с ума, – улыбнулся Тарон. – Но ты расскажи мне о своем сне, что было в нем, что ты до сих пор встревожена, я чувствую, хоть и замечаю, как ты стараешься скрыть от меня беспокойство.

Тарон был настойчив, но Нелли колебалась, она то отводила свой взгляд в сторону, то вновь смотрела мужу в глаза.

– Я боюсь, что ты, узнав о сне, возненавидишь меня, – наконец тихо произнесла Нелли, опустив голову. И заторопилась:

– Я пойду разбужу Рупена, а то он уже опаздывает в школу.

Брови Тарона удивленно вздернулись, и он непонимающе посмотрел на жену:

– Тебя??! Возненавидеть???

Не удержавшись, Нелли вернулась к нему и крепко его обняла. Её сердце плакало и дыхание содрогало всю её сущность. Она уже не могла держать в себе переживания, и навзрыд плакала, прижавшись к груди мужа, и с водопадом слез, проглатывая некоторые слова, обрывками она поведала о своем страшном сне. И было ясно, что ей снились похороны их с Тароном сына, их Рупена.

– Ты провожал его в школу, вы шли через детскую площадку, и он побежал в сторону качелей… что-то произошло, эти обрывки… и он умер у тебя на руках, Тарон! – задыхаясь от плача, она смотрела в глаза Тарону, ожидая увидеть ненависть в его глазах. – Скажи же!

Но Тарон молчал. Он помог ей присесть на стул и быстро сходил за успокоительным. Целуя её руки, он заставил принять успокоительный препарат и, держа в руке стакан с водой, осторожно дал запить. Так же молча он положил свою сильную руку ей на плечо и медленно провел по её спине, словно желая забрать эту боль от любимой. Присев рядышком на корточки, он заглянул в её заплаканные глаза.

– Нелли, Нелли, прошу тебя, успокойся, дыши глубже, я рядом, любимая. Ты решила, что из-за какого-то сна я смогу возненавидеть тебя… – целуя руки Нелли, говорил Тарон. – Никто и ничто не сможет убить мою любовь к тебе, ты всегда знай это, любимая.

Немного помолчав, он бережно взял в руки её ладони:

– Я понимаю, на чём основан твой страх. Любимая, обещаю, даю тебе слово мужа, мужчины, что с нашим сыном ничего не произойдет, поверь мне, ничего не случится, – твердо произнес Тарон, вставая и не выпуская из объятий жену.

Тарон прислушивался к своим новым ощущениям и словно впервые почувствовал всю силу любви Нелли и её страх потерять близкого, самого родного человека, из-за его прошлого.

– Это всего лишь сон, – вновь повторял Тарон.

Порою, произнося определенные слова часто, человек сам себе внушает, убеждая смыслом слов, и тогда потеря близкого превышает все грани разума. Но в эту минуту Тарон думал о Нелли, о её любви. Ведь в его жизни она была для него всем, и сама жизнь опустела бы, не будь её рядом. И за всё, что происходило в его судьбе, он был благодарен ей одной. Её понимание и терпение многому научили Тарона. А на работе его коллеги даже подшучивали над ним, спрашивая: «Тарон, как же ты выдерживаешь эти часы работы вдали от любимой, от семьи?»

И только они вдвоем знали, как мучительно долго проходило это время отсутствия, где бы ни был Тарон. Каждый раз, когда выдавалась свободная минута, он набирал её номер телефона, только бы сказать: «Любимая, люблю тебя!». И услышать в ответ взаимное:

«Любимый…», и сердцем ощущать её улыбку, слыша прерывистое дыхание в динамике телефона. Сердце Тарона властвовало над его разумом, видя, в каком состоянии его любимая. И мысли его лихорадочно бились словами, и ни одного из слов не мог подобрать Тарон, чтобы успокоить любимую, вернуть ей уверенность. Внутри него, где-то в груди кричала душа, но всего хаоса слов было мало, все они были бессильны перед стеной страха Нелли. И только увидев подавленность и растерянность в глазах мужа с побелевшим от тревоги лицом, она сделала глубокий вздох, тихо произнесла:

– Я боюсь тебя потерять.

– Мы никогда друг друга не потеряем! – твердым голосом произнес Тарон. И добавил: – А сон твой как приснился, так и уйдет, как исчезает день.

– Любимый, чем же я заслужила твою любовь, Тарон? Чем? Твоя любовь такая всеобъемлющая, словно Вселенная, – целуя руки мужа, Нелли украдкой роняла слёзы.

– Нелли! – вдруг резко вставая, произнес Тарон. Необъяснимая импульсивность Тарона вмиг насторожила Нелли, она заглянула внимательно в его глаза, немного со страхом. Следя взглядом за каждым его движением, она заметила, как Тарон красиво приподнял свою левую бровь. И улыбка озарила её уста, она узнала ту самую мимику лица своего мужа, он всегда делал так, когда хотел тайком подшутить, его левая бровь, чуть дрожа, вскакивала на середину лба, и этот лукавый, игривый взгляд…

– Скажи-ка ответ мне на один вопрос: за 23 года нашей совместной жизни сколько раз я тебя ругал? – спросил Тарон, придавая лицу грозный вид.

– Только три раза, – стараясь не поддаваться возникшему ощущению ожидания неприятного разговора.

– И за что же я тебя ругал?

– Первый раз за то, что однажды зимой я не взяла с собой перчатки и мои пальчики замерзли. А во второй раз ты отругал за то, что я невзначай пересолила твой любимый суп. А в третий… – Нелли не удержалась и начала смеяться.

– Да-да, за что же в третий раз мне пришлось тебя поругать?

– За то, что войдя в туалет, я забыла закрыть дверь. А ты зашел и, присев передо мной и читая мораль, ждал. Что, это даже очень красиво? Тарон, не слушай меня, – опустив стыдливо глаза, попросила она. Он, улыбаясь, стал перед ней на колени, благодарным жестом взяв её за руки, и произнёс:

– Любимая, так вот. Запиши сегодняшнюю дату в твоей, любимой горячо мною, красивой голове, что твой Тарон ругал тебя за то, что ты в себе подняла такую тревогу из-за какого-то бредового сна.

Тарон хоть и видел на губах и в глазах любимой улыбку, но, зная её характер (она всегда старается не подать виду и держит в себе тревожные переживания) и чтобы избавить Нелли от лишних мыслей, он произнес:

– Нелли, любимая, я принял решение, сегодня же попрошу у Ирэн прощения. Прямо во время выступления, со сцены! Ты всегда учила меня понимать и прощать. И сегодня ты, сама того не осознавая, впервые научила меня принять то, что было много лет назад. Твоя любовь в словах разрушила все те воспоминания прошлого, эту жуткую картину тех дней, что терзали меня, время от времени возникая перед моими глазами. Ты словно смыла с готового эскиза все те ненужные, темные краски, под чьим влиянием я жил все эти годы.

Тарон замолчал, по старой своей привычке дотронувшись рукой до подбородка, чуть потерев его большим пальцем, он пристально взглянул в глаза любимой. И тихим, спокойным тоном в голосе продолжил вслух свои мысли:

– Нелли, годы в нас закладывают свои механизмы. Я, скорее всего, родился под счастливой звездой, в счастливой белой рубашке, поскольку этот механизм не смог разрушить меня ни изнутри, ни внешне. А вместе со мной нашу любовь, нашу семью, любимая, – и, подойдя ближе к своей жене, он протянул ей навстречу руки, желая заключить её в объятия.

– Ты подарила мне сегодня нового меня!

Нелли, утирая свои мокрые от слез глаза, крепко обняла своего мужа. Его голос, полный спокойствия и уверенности, пронизанные любовью к ней слова вмиг избавили её от страха, исчезла тревога, сжимающая ей грудь, а его объятия уносили куда-то её страх. И ощущение защиты и опоры, которое она утеряла вместе со сном, вновь вернулось к ней, словно свежий ветер. Обнимая Тарона, она чуть слышным шепотом произнесла:

– Господи, спасибо Тебе.

Годы научили многому, преподавая им обоим хорошие уроки, уча их вместе преодолевать препятствия в жизни. И только они вдвоём знали, какими усилиями всё давалось и сколько душевных сил им пришлось вложить, чтобы в их семье появился Рупен. Он был для них всем. Смысл их обоюдной жизни они видели в его больших, карих глазах. Он был их жизнью, их радостью, как радуга после дождя. Его кудрявые волосы и нежные черты лица были наполнены светом любви его родителей, и восьмилетний Рупен всегда повторял, улыбаясь: «Я как вырасту, стану таким красивым и брутальным, как папа, и буду мудрым и умным, как мама». И каждый раз по утрам, за завтраком, маленький Рупен повторял эти слова, по очереди подбегая то к отцу, то к маме, обнимая их и ласково прижимаясь головой к ним. И в глазах Тарона и Нелли играла улыбка нежности.

И это начало нового дня, утренняя заря, ничем не отличалось для Рупена от всех предыдущих начал, за исключением тех дней, когда отец уезжал в дальние поездки, связанные с работой. Солнце так же ярко сияло им в окна, и лучи бережно ложились на кухонный стол, сползая затем в причудливой игре бликов на светло-бежевый пол. Нелли рассказывала увлеченно Тарону, что французское телевидение предложило ей вакансию телеведущей в новой программе, посвященной примечательностям, и не только, городов разных стран.

Передача так и называлась – «Города мира». Узнав, что Нелли приглашают в Париж, Рупен воскликнул:

– Мама, а ты возьмешь меня с собой?

И, вскочив со стула, он подбежал к Нелли и повис у неё на шее, целуя щечки, повторил вопрос:

– Возьмешь меня с собой?

Обнимая сына, Нелли вопросительным взглядом посмотрела на Тарона. Его голос был решающим. Она хорошо знала, что Тарону будет трудно отпустить её, даже пусть, может, и на короткое время. Но также она знала, что Тарон понимает, насколько важен для любимой этот шанс, сколько лет она мечтала о таком предложении… Как она стремилась к вершине этой мечты. Тарон чуть хитро прищурил глаза и, наклонив голову, тихо произнес:

– А меня возьмете с собой?

Нелли и Рупен в один голос синхронно ответили:

– Мы подумаем…

Их радости не было границ, они втроем, в предвкушении поездки в Париж, подшучивали друг над другом и так в радостной беседе собирались на улицу. Нелли торопилась на работу, чтобы предупредить и сообщить о поездке в Париж, что она согласна и принимает предложение известной телекомпании. На пороге, прощаясь, они вдвоем поцеловались, и Нелли вдруг спросила:

– А как же твоя работа? Ведь твой график настолько плотный и заранее просчитан по дням и даже по часам, Тарон.

– Я все сам решу, ты не волнуйся, все улажу, и никаких эксцессов не возникнет. Поговорим об этом после премьеры Ирэн. Встретимся в театре, я как раз заберу Рупена из школы.

Вся переполненная радостными эмоциями, Нелли закружилась в легком танце вокруг любимого и, чмокнув его в обе щеки, шепнула:

– Ты лучший из всех мужей!

– Нет, нет, любимая, – ловя губами её поцелуи, – из всех мужей самым лучшим был первый мужчина, и имя ему – Адам, любимая, – улыбаясь, с искорками счастья в глазах проговорил Тарон. – Ведь он был настолько увлечен созданием семьи, что отдал за это все блаженство свободы и наслаждения беспечностью Рая Еве. Лучшими мужьями не бывают, любимая, – подмигнул он Нелли. – Есть только прекрасные, несравненные, лучшие жены!

– Льстец!

– Комплимент принят, – ответил Тарон и, кивком головы показав в сторону Рупена, продолжил: – А он весь в мыслях о Париже, небось, уже гуляет по улицам городским, пугая голубей, вылитый ты, мечтает и мечтает.

Нелли рассмеялась, шутя погрозив пальчиком Тарону, и поцеловала его. Она словно не хотела отпускать мужа и сына, в груди было какое-то щемящее чувство и даже мешало свободно дышать. Непонятное ощущение заставляло её застыть в такой позе, не пуская ни вперед, ни обратно. А Рупен в это время, крепко обнимая своего отца, произнес неожиданную для их ушей фразу: