Медовый капкан для «Джоконды»

Глава вторая. Приказано совратить

Аромат жареного мяса заполнил салон «Волги», как только сторож суетливо открыл ворота и машина въехала на ухоженную лужайку перед роскошной дачей.

– Какая красота! – воскликнула Ширин. – Твой приятель – военно-морской министр? Это не дача – это вилла, достойная какого-нибудь миллиардера, где-нибудь на Багамах, а не в Подмосковье!

– Нет, это всего лишь дача зятя командующего ВМФ России, – криво улыбнулся «Константинов». – Дай нам Бог, когда-нибудь побывать на дачах, где живут слуги народа – Ельцин, Хасбулатов, Гавриил Попов… Вот у них – виллы, а не дачи!

– Аристотель, я еще плохо знаю русский язык, а что такое «слуги народа»?

– Деточка, это все те, кто дни и ночи напролет только и делают, что пекутся о благе народа, другими словами, это наш президент, наше правительство и все высшая чиновничья рать, которых, как мне думается, 90 % жителей России попросту задушили бы в своих объятиях. Вот такая у нас любовь к нашим слугам народа… Ясно?

– Да, конечно… А скажи, Аристотель, твой друг – это тот, который ворует секреты НАТО? – Ширин лукаво взглянула на «Константинова».

– Нет, ворую секреты я, а он пишет об этом отчеты. Я – разведчик, а не бюрократ. Мое дело – добыть информацию, а бумаги пусть пишут другие… Позволь, я сниму китель – очень уж жарко!

– Так ты – шпион, Аристотель?

– Ширин, давай договоримся, что во внеслужебной обстановке я не Аристотель, а просто Ари. Тем более для тебя!

Агент, следуя линии поведения, отработанной ему генералом Казаченко, уклонился от прямого ответа. Сделал так, как советовал поступить его наставник: «да» и «нет» не говорить, «черное» и «белое» не называть! Сработало.

На ум пришли слова, произнесенные генералом Казаченко во время последнего инструктажа:

«Вообще, Аристотель Константинович, жизнь, которую мы ведем, заставляет нас многое скрывать. Поэтому надо стараться говорить как можно больше правды или, еще лучше, не говорить ничего. Присмотрись, и ты заметишь, что твои собеседники не очень-то интересуются твоим мнением или тем, что ты им хочешь рассказать, а предпочитают рассуждать сами. Им нравится, когда их внимательно слушают, а ты лишь ограничиваешься поощрительными замечаниями или уточняющими вопросами. Они уйдут с убеждением, что ты – прекрасный собеседник, разделяющий их взгляды, хотя на самом деле ты вообще не высказывался, а лишь внимательно слушал. Это приносит успех.

Совсем по-другому надо вести себя с человеком, о котором тебе известно, что он намерен „прокачать“ тебя. Полагаю, что в лице Ширин ты столкнешься именно с таким человеком… Мне кажется, что оптимальным вариантом было бы заинтриговать ее, напустить туману вокруг того, чем ты занимаешься в Главном штабе ВМФ России. Выжидая, фиксируй интерес иностранки к специфике твоей профессии. При этом постарайся не выражать своей обеспокоенности по поводу ее целенаправленного любопытства и попыток что-либо разузнать не пресекай. Чаще ссылайся на своих коллег, которые якобы лучше осведомлены в тех вопросах, на которые иностранка потребует ответов. Время от времени прояви простодушие, предложи познакомить ее с этими осведомленными коллегами-друзьями, но при этом чуть-чуть приревнуй… Или отшутись, но каждый раз оставляй ей шанс. Пусть она винит себя в том, что не смогла в правильной редакции поставить вопрос. Словом, тебе надо сыграть в игру: да и нет не говорить, черное и белое не называть. Мне кажется, было бы правильно перенести на более поздний период обсуждение любых тем, относящихся к твоей служебной деятельности. О них можно поговорить, ну, скажем, во время приема в посольстве, на который ты приглашен.

Думаю, не следует задавать собеседнице встречных вопросов, касающихся ее работы в посольстве. Ты влюблен, она тебя интересует как женщина, а не как должностное лицо».

– Ари, ты не ответил на мой вопрос! – настаивала турчанка.

– Почему же, ведь я сказал, что ворую секреты, значит, я – шпион…

– А твой приятель? Он тоже шпион?

– Скорее нет. Он аналитик, пишущий отчеты о том, как твой Ари ловко крадет секреты. Мой приятель преуспел в этом деле и даже возвысился. У него бойкое перо, а у меня – всего лишь оперативный дар. Но работать с ним в тандеме – одно удовольствие!

– Разве ты, Ари, не понимаешь, что он эксплуатирует тебя: ты таскаешь ему каштаны из огня, а он только и делает, что составляет отчеты. Пишет о том, что сделано тобою, а не вами! Разве это справедливо?

– Но награды все-таки получаю я…

– Да, я заметила, у тебя даже есть боевые ордена… Интересно, за какие бои?

– За те сражения, что я вел на даче моего приятеля с очаровательными иностранками, воруя у них посольские секреты! Дорогая, тебе не кажется, что мы заболтались? Пора тебе узнать, каким искусством жарить шашлыки владеет сторож.

«Константинов» взял турчанку за талию и увлек к мангалу, где жарилось мясо.

Про себя же подумал:

«Черт подери, не слишком ли прямолинейно, девочка, ты начала „прокачивать“ офицера Генерального штаба, коим я для тебя являюсь?!»

На лужайке, рядом с мангалом, был врыт в землю длинный дубовый стол, на котором громоздились закуски и целая батарея бутылок со спиртным.

– Ари, – вдруг закричала Ширин так громко, что агент от неожиданности вздрогнул, – мы забыли цветы!! Здесь не хватает роз!!

«Константинов» махнул рукой, и сторож, сгибаясь под тяжестью ноши, приволок охапку белых роз к столу.

– Клади прямо на стол! – приказал агент сторожу, хотя догадывался, что этот рослый детина, судя по возрасту, как минимум в звании майора.

Начали с шампанского. Ширин бросила в бокал с вином лепестки роз.

– Уезжая из Парижа, я бросила горсть монет в Сену с одного ритуального моста, чтобы вновь туда вернуться. Лепестки – это тоже монеты. Может быть, когда-нибудь мне доведется вернуться в море роз…

«Жаль, если не со мной», – с грустью подумал «Константинов».

…Прогулочный катер уже с другим рослым майором у штурвала летел по Москва-реке, играя фейерверком брызг на хвосте. Мимо проносились идиллические берега с сосновыми лесами, уютными полянами, густо заросшими цветущими ромашками. Красота – ни одной живой души вокруг!

«Константинов» и Ширин, обнявшись, стояли на палубе. Он исступленно целовал ее лицо, губы, шею, открытую впадину груди. Волосы турчанки вились по ветру, окутывали его лицо. В какой-то момент, не выдержав испытания искушением обладать этим огнедышащим телом, агент приподнял Ширин от пола, и, держа на весу, сбежал по ступеням в каюту.

Никогда не знаешь, что в голове у женщины, хотя порой бывает и видно, чего она хочет и чего нет, чего боится и до какой степени подпустит к себе. Но никогда нельзя заставлять женщину делать что-либо вопреки ее желанию.

Аристотель рискнул и положил свою руку турчанке на грудь. Удивительное дело! Ширин не отстранила руки, наоборот, всем телом легла на ладонь. Волшебное ощущение! Но сомнения у агента оставались. Женщина, тем более такой редкой красоты, должна же посопротивляться, хоть для порядка. Ведь они едва-едва знакомы…

– Давай разденемся, – продолжил атаку «Константинов».

Она молча сдернула блузку на ковер, до подмышек подняла подол широкой юбки, с остервенением рванула ажурные трусики, явив на свет божий две молочно-белые ляжки, скрепленные наверху черным треугольником, и с едва заметной улыбкой застыла посреди комнаты.

– О, Господи, какая же ты красивая! Как пахнет от тебя чистотой весеннего дождя, горьким медом и… розами!

Аристотель шагнул к Ширин, прижал к себе и ощутил под пальцами упругую бархатную грудь, которая казалась ему огромным персиком.

– Чему ты смеешься? – прошептала она.

– Я счастлив, – еле шевельнулись его губы. Подняв женщину на руки, он тут же опрокинул ее на ковер. Крепко держась за его шею, она прошептала:

– Не здесь, не здесь… Не сейчас!..

Аристотель, вмиг захмелевший от предвкушения близости, упрямо мотал головой – только здесь, только здесь, немедленно!

Как в бреду говорили они – быстро, яростно, смятенно, – и весь их горячечный разговор был просто криком – его оголтелым и торжествующим «ДА!» и ее отчаянным и бессильным «НЕТ!»

С истерической слезой в горле она бормотала, уговаривала подождать, только не сейчас, потом, лучше потом, но сейчас не надо, это ужасно – ведь знакомы они всего лишь второй день, это ужасно, ей стыдно, у нее ни с кем такого не было, она ему верит, но они же не скоты, не животные…

«Константинов» в каком-то сомнамбулическом приступе продолжал раскладывать ее между обжигающе холодными ведерцами с шампанским, трясущимися руками скользил по упругому шелку ее бедер, пока его ладонь не вобрала в себя горячий бутон ее лона. Наконец, похоть и приключенческий задор победили последние крупицы разума в ней, и она уступила. До хруста прижав женщину к себе, Аристотель присел немного, а ее вздернул на себя.

Она коротко вскрикнула и обмякла, отдавшись во власть его безумного порыва. Белые лучи вздыбившихся ног турчанки, черный мохнатый тюльпан ее естества сводили Аристотеля с ума, рвали на куски его воспаленное воображение…

Ее губы были закушены, а в уголках глаз метались бесовские искорки. И когда он вошел в нее, она зажмурилась, сладко и глухо замычала.

«Врет, ведь все врет! Не надо сейчас, мне стыдно, у меня ни с кем такого еще не было… А в Париже? Тоже ни с кем и ничего не было?!» – мелькнула у Аристотеля мысль и тут же погасла кометой, потому что он почувствовал, как мука наслаждения перетекает из ее чресел в него, и водоворот нечеловеческой страсти отключил сознание.

Фантастический загул начался. Время остановилось за порогом каюты, там, на палубе, а может быть, на Страстном бульваре?

Сексуальным атакам, казалось, не будет конца. Наконец, обоюдная страсть достигла апогея, и «Константинов» почувствовал, как женское тело забилось в последних счастливых конвульсиях обладания. Тела их замерли. Ширин, больно вцепившись Аристотелю в грудь, испытующе наблюдала за ним, вперив взгляд в его зрачки. Он приподнялся над ней и совершенно неожиданно для самого себя громко рассмеялся.

– Ари, что происходит? – забеспокоилась женщина.

– Ширин, тебе сколько лет?

– Двадцать семь… А что?

– Нет-нет, ничего… Ты сумела мне вернуть мои двадцать семь. Безумие какое-то… Подумать только, десятки женщин пролетают в твоей жизни, как снежинки во время метели, как вдруг – стоп машина! Ты нашел то, что искал всю жизнь…

Аристотель испытывал счастье и боль одновременно, глядя на это щедрое молодое тело, преисполненное неги, готовое к пылкой отдаче, эти влекущие глаза, одинаково хитрющие и доверчивые. Он думал о том, что между ними дистанция в полтора десятилетия и… генерал Казаченко. А так хочется продлить эти мгновения яростного первобытного блаженства, когда это тело, разгоняемое тобою, мычит и сладко воет, а ты нутром чуешь, что забавы с ним никогда не прискучат и не внушат усталости, потому как, не успев закончить первый заезд, ты уже вновь готов продолжить эту лютую скачку!

«Вот и попробуй изложить это генералу Казаченко в отчете о проведенном мероприятии! Да разве я сумею описать это? Да разве он сумеет понять?! Странно, – вдруг пришло в голову „Константинову“, – а девочка что? Уже никуда не торопится?»

Будто подслушав его мысли, Ширин обеспокоенно спросила:

– Ари, который час? Боюсь, что меня уже ищут в посольстве!

– Я сейчас вызову из Генерального штаба вертолет, и он тебя доставит прямо в кабинет посла. Только, чур, не одеваться!

…Поднявшись на палубу катера, «Константинов» приказал штурвальному возвращаться. На подходе к берегу агент, стоя у самой кромки палубы, в порыве страсти вновь подхватил Ширин на руки. Как-то так получилось, что в этот момент катер заложил такой крутой вираж, что мужчина и женщина, как снопы, рухнули за борт. В ту же секунду вслед им полетели два спасательных круга, а лжебоцман, спокойно вытащив из кармана широченных морских клешей какой-то черный пластмассовый предмет размером со спичечный коробок, поднес его к ручке дамской сумочки, с которой турчанка не расставалась ни на минуту. Коробок жалобно запищал. В следующую секунду из другого кармана клешей был извлечен еще один черный коробочек. Прикоснувшись к ручке, он едва слышно зажужжал.

Лжебоцман удовлетворенно крякнул:

«Ну вот, диктофон теперь будет молчать, как Герасим… А щас посмотрим, как там наши Муму, чай, не утонули еще?»

На берегу «Константинов» рассмешил перепуганную турчанку, рассказав, что именно за такие приключения он получил все свои боевые награды.

…Устранением записи беседы, которую «Шехерезада» должна была доставить своему оператору, Казаченко подталкивал Селлерса сделать еще одну попытку «прокачать» начальника отдела Главного штаба ВМФ России, коим для американца являлся «Константинов». Цель: выяснить направление разведывательных устремлений американца.

Глава третья. Грезы «Шехерезады»

В ночь после свидания на даче Ширин долго не могла уснуть. Уже Ахмед-паша, отложив на прикроватную тумбочку томик стихов Махмуда Абдул Бакы, пожелал ей спокойной ночи и выключил свой ночник, а она продолжала жадно курить, неотрывно глядя в потолок.

С нежностью турчанка перебирала в памяти гербарий прошедшего дня – свежие лепестки воспоминаний о часах общения с Аристотелем. За годы, проведенные в Париже, она сменила множество постелей, и лица наиболее выдающихся партнеров и любовников порой продолжали стоять у нее перед глазами, но теперь их напрочь вытеснил образ боевого морского офицера…

Всякая женщина, даже не отягощенная таким богатым сексуальным опытом и не наделенная такой ослепительной красотой, как Ширин, хранит в сердце сказку о Принце, который вот-вот придет, но почему-то всегда опаздывает на целые годы. И вот он наконец предстал перед ней в облике Аристотеля…

«Удивительное дело! – размышляла турчанка, раскуривая очередную сигарету. – Я впервые встречаю человека, мужчину с такой разноречивой духовной палитрой.

Ари, ты – усталый циник, selfmademan, – человек, без чужой помощи пробившийся в жизни, – с оттенком грусти сообщающий о своей профессии разведчика, и вместе с тем ты – поэт, романтик, иначе как можно расценить преподнесенный тобой стог цветов и все, что было затем!

По твоему поведению чувствуется, что хотя ты и избалован вниманием красивых женщин и обладаешь какой-то сатанинской гордостью, но при этом тебе удалось сохранить некое мальчишеское очарование. В твоих оливковых глазах и наивная чувственность девственника, и жесткость, даже жестокость хищника… При всей моей настойчивости ты не ответил всерьез ни на один из моих вопросов, сумел все перевести в шутку и уйти от прямого ответа. Ничего не скажешь – разведчик!

И все-таки твое истинно мужское начало, твой крепко взнузданный половой инстинкт, обаяние, такт и внутренняя грация производят неизгладимое впечатление… Когда ты улыбаешься, твое лицо озаряется каким-то детским мечтательным сиянием, тебя сразу хочется притянуть к себе и отдаться тебе без остатка!

Странное дело, я, искушенная во всех премудростях флирта, растерялась, как девочка, под твоим пронзительным взглядом, я потеряла уверенность в себе, я готова была поступиться своим самолюбием, лишь бы подольше быть с тобой, мой милый Принц, так неожиданно появившийся из генштабовской „Волги“!

Рядом с тобой, Ари, чистокровный ты мой скакун, я вижу своих прежних партнеров всего лишь вьючными мулами. Сразу видно, что ты не медяшка, а чистое золото! Твоя плоть источает аромат расы патрициев и превосходство над окружающими и даже… над всем моим прошлым!

Словом, по всем физиологическим и интеллектуальным параметрам мы подходим друг другу, Ари! Люблю мужчин с кипучей энергией, мечтающих перекроить мир на собственный лад. Мне нравятся люди с огромными амбициями, с ними не соскучишься. Ты показался мне человеком действия с хваткой бульдога. Ты хорошо изучил женщин, умеешь найти правильную ноту в разговоре с ними, склонить их к исполнению твоих желаний. Но, несмотря на это, я вижу, я чувствую, что ты уже немножко в меня влюблен. Да и я сама, по-моему, тоже…

Даже если отбросить непреложную истину, что никакая женщина не откажет мужчине, если видит в его глазах огонь любви, пусть даже он – настоящий Квазимодо, но ты ведь не такой, ты красив, как языческий бог! Так вот, в тебе есть еще две черты, импонирующие женщинам – авантюризм и самоуверенность. Наверно, они – твои чисто профессиональные качества. Как бы там ни было, слабый пол любит опираться на мужчин, которые знают, чего хотят, и, не обременяя себя сомнениями, напролом идут вперед. Я терпеть не могла богатых слюнтяев с собачьими глазами, которых раздирал внутренний вопрос: поцеловать сейчас или потом, при всем том, что за мои ласки они уже заплатили Бофису. Ты делаешь все правильно. Если любовь – это сражение, так атакуй же… И ты атакуешь, да еще как! Ты мне подарил незабываемый праздник, нет – фестиваль, ничего подобного у меня в жизни не было. Я хотела бы провести с тобой еще не одну ночь, и чтобы Небу стало жарко, а Шайтану завидно!»

* * *

Ахмед-паша громко захрапел во сне. Не в силах делить свои размышления с внушающим отвращение мужем, Ширин с омерзением выпрыгнула из постели, накинула пеньюар и, роняя на ковер пепел с зажженной сигареты, бросилась вон из спальни.

…Во сне она плакала, видя себя больной и бедной, странствующей в обносках по ухабистой дороге в поисках давно утраченного счастья. Иногда на ее пути встречались беломраморные дворцы, в которых осенний ветер клубил пожелтевшие листья под какой-то странный могильный мотив.

Она бродила по огромным пустым залам и всякий раз подходила к маленькой закрытой изнутри двери. От ее осторожного толчка дверь открывалась, скрипя давно несмазанными петлями. Перед нею открывалась небольшая уютная комната, из угла которой языками пламени ей подмигивал камин. Туда не доносился холодный ветер из дворца. За столом сидел Аристотель и на калькуляторе подсчитывал секреты, похищенные у НАТО.

Увидев Ширин, он вскакивал, бросал ручку, подбегал к женщине и нежно ее обнимал. В комнату каждый раз входил еще кто-то, но турчанка всегда боялась оглянуться, будто зная, кто стоит за спиной. Однако грек брал ее за плечи и поворачивал к двери. На пороге стоял Майкл Селлерс, очень серьезно смотрел на них и загадочно улыбался.

«Познакомься, – говорил Аристотель, – это мой коллега и соперник».

Лицо Ширин после этих слов становилось мокрым от слез, она выбегала из комнатушки, мчалась по мертвым залам в надежде найти выход. Безуспешно! Всякий раз ее путь превращался в кольцо, а она с все большей настойчивостью пыталась вернуться к той маленькой комнате, но никак не могла ее отыскать…

…Утром Ахмед-паша обнаружил жену спящей на кожаном диване в гостиной. Первым его желанием было перенести ее в спальню, но вдруг он почувствовал резкую боль в правом боку и отказался от своего намерения.

Ширин спала, по-детски беззащитно раскинув руки. Залюбовавшись молодым телом, военный атташе забыл о приступе боли, затем вдруг вспомнил, что еще месяц назад он даже насильно не мог бы выпроводить супругу из своей постели, так они были счастливы, познавая и наслаждаясь друг другом.

«Что делают с нами болезни! Слова врача обретают пророческий смысл… Моя Ширин уже сделала шаг в сторону от меня, она уже не хочет со мной спать. Ну что ж, на все воля Аллаха!»

За завтраком Ахмед-паша, сосредоточенно помешивая в чашке кофе, как бы невзначай, вкрадчиво произнес:

– Дорогая, если со мной что-то случится, знай, что половина тех денег, что идут на мой счет в банк «Crédit Lyonnais» от нашего совместного предприятия с дядей Гаджи, принадлежит тебе. Необходимое распоряжение я уже сделал…

– Спасибо, дорогой Ахмед-паша. Но я думаю, что вы опережаете события! – ответила женщина, не поднимая головы от чашки кофе.

Турок, пристально глядя на жену, добавил:

– Кстати, почему ты вчера не пришла к ужину?

Подняв голову, Ширин в упор посмотрела на мужа.

– У меня спустило колесо, когда я собиралась отъехать от портнихи. И если бы не офицер Главного штаба ВМФ России…

Тут она намеренно сделала паузу, заметив заинтересованность во взгляде мужа, на которую и был сделан расчет. Затем как ни в чем не бывало Ширин скороговоркой добавила:

– Да-да, я пригласила его на завтрашний прием, который вы устраиваете… В общем, Ахмед-паша, вы не должны думать, что… Словом, о вашей карьере я пекусь не менее вашего!

– Приятно слышать… Кстати, я сделал заявку на поездку в Новороссийск. Там опять отмечена активность русских кораблей.

– Когда вы уезжаете?

– Это зависит, как ты понимаешь, дорогая, от российского МИД. Думаю, что на этой неделе все решится. Что представляет собой этот офицер?

– По-моему, он один из тех, кто вас интересует. Персональное авто, полная грудь орденов, относительно молод. Более того, он не славянин!

– Кто же?

– Грек… Аристотель Александриди.

– Ты делаешь успехи, дорогая, спасибо!

Из-за стола супруги поднялись в полном согласии. Равновесие удалось сохранить путем взаимных уступок и маневров…

Глава четвертая. Откровения на явочной квартире

– Птичка в клетке! – выпалил «Константинов», едва переступив порог явочной квартиры.

Встретив снисходительный взгляд Казаченко, добавил:

– Откровенно говоря, этот ваш майор у штурвала испортил мне мундир, а Ширин, барахтаясь в воде, потеряла золотую серьгу. Надо же было заложить такой вираж у самого берега! Он что, приревновал меня к турчанке или это было предусмотрено вашим сценарием?

«Константинов», от которого генерал Козлов ничего не скрывал, обсуждая на равных, как с оперативным сотрудником, его роль в предстоящем мероприятии, недоверчиво посмотрел на своего нового оператора.

– Я надеюсь, Аристотель Константинович, ты объяснил турчанке, что золотая серьга в Москве-реке – то же самое, что горсть монет в Сене? Готова она вернуться на дачу? – Казаченко в шутливом тоне попытался переключить внимание агента, заставив его отвечать на свой вопрос.

– Боюсь сглазить, Олег Юрьевич, но, думаю, она уже по уши в меня влюблена…

– Так уж сразу и влюблена! Это с ее-то опытом общения с мужчинами… Знает ли она вообще, что такое любовь?

– Олег Юрьевич, достаточно того, что я знаю, как выглядит влюбившаяся в меня женщина… Поведение Ширин у меня сомнений не вызывает – влюблена! Знаете, умные люди говорят, что любовь – сродни беременности. Трудно утаить. Еще труднее симулировать…

– Аристотель Константинович, а ты не допускаешь мысли, что она такая же актриса по жизни, как и ты? Психологи, к примеру, утверждают, что мы всегда должны иметь в виду возможность быть обманутыми. Логика проста: если ты пытался кого-то обмануть и твой обман удавался, то теоретически ты не должен исключать того, что и с тобой могут проделать то же самое, то есть провести, переиграть, обмануть. Как считаешь?

– Но она же билась в конвульсиях не теоретического, а физиологического оргазма… Ладно бы только это, но ведь есть еще и глаза, там же море любви. Нет-нет, меня в этом не проведешь!

– Имея такой богатый эротический опыт, актриса вроде нашей «Шехерезады» может с успехом изобразить не только наступление оргазма, но и любовь во взгляде…

В голосе Казаченко агенту послышались нравоучительные нотки. Он медленно забросил ногу на ногу, раскурил сигарету и отрешенно смотрел на носок лакированного башмака, на котором играл солнечный зайчик, невесть как пробившийся сквозь наглухо задернутые шторы.

«Тебе ли меня учить, генерал, где разыгранный по сценарию пароксизм страсти, а где настоящие чувства? Знаешь ли ты вообще, какая разница между забойным сексом и настоящей любовью? Вот уж действительно: всегда найдутся эскимосы, которые разработают для жителей Африки инструкцию, как вести себя в условиях жары. Впрочем, невозможно объяснить аромат шашлыка человеку, который годами жевал шнурки от собственных башмаков… Не учи орла летать и не занимайся соплежуйством, генерал, послушай лучше, что тебе говорит мастак по части любви и секса, и хорошенько усвой сегодняшний мастер-класс!» – закончил свой внутренний монолог агент.

Уняв волну внутреннего протеста, «Константинов» заставил себя улыбнуться и, чеканя каждое слово, произнес:

– Олег Юрьевич, разыграть ту бурю страстей и то наслаждение, в которых я едва не захлебнулся, невозможно, как невозможно хмелеть по памяти… Стонами и подвыванием во время совокупления еще можно ввести партнера в заблуждение, но как можно волевым усилием заставить работать на полную мощность железы внутренней секреции? Это под силу только йогам, однако о том, что турчанка занималась йогой и поэтому владеет механизмом эмоциональной и физиологической саморегуляции, вы мне, Олег Юрьевич, ничего не говорили…

Казаченко с улыбкой выслушал доводы агента, упивающегося своим превосходством в вопросах практического секса, и примирительно произнес: