Уральская пленница

Через несколько минут, чистая и в чистом, женщина повернула к избушке. Джинсы, темно-синяя футболка и свитер как раз для полевых условий, а кроссовки и носки из ангорской шерсти приятно согревали заледеневшие ступни.

Выполосканные вещи развесила на ветках ближайшего деревца. Пусть высохнут. Юбку, хоть и порванную по шву, она все же решила не выбрасывать. Нечего вещами разбрасываться.

Следующее что она должна сделать, это поговорить с вертолетчиком. Выяснить, по какой причине он привез её сюда. Если ради выкупа, то не стоило забираться так далеко. Отсюда и дозвониться, наверное, невозможно – вокруг стеной горы. Спрятал бы меня где-нибудь, а она сама бы позвонила Кириллу, чтобы тот заплатил, сколько ему скажут.

А если это не с целью выкупа? Может, он маньяк! Ворует женщин, привозит их на эту поляну и насилует. Но, опять, зачем так далеко забираться? Нет, на маньяка он не похож: вертолет, узлы, ящики, этот дом…Зачем он сюда прилетел и зачем она ему?

В доме за время её отсутствия ничего не изменилось. Только вертолетчик перебрался от стола на лежак и, заложив руки за голову, рассматривал прокопченный низкий потолок.

– Нормально? – спросил он, услышав шаги Ольги. – Садись, поговорим. Есть хочешь? Вот сало, хлеб, водки глотни, чтоб полегчало. Водка – хорошее обезболивающее.

А почему бы нет? Есть, действительно, хотелось. Вчера на поминках она какой-то салат ковыряла да минералку пила. А сегодня в местном аэропорту две чашки кофе выпила да половинку шоколадки съела. Побоялась пробовать выставленные на витрине засохшие бутерброды, неестественно желтую курицу и пожухлые апельсины. Сейчас, после купания, желудок мучительно сжался от голодного спазма.

Не церемонясь, Ольга отрезала несколько кусочков сала, уложила их на ломоть хлеба, плеснула в мутный стакан водки.

– За знакомство. Меня Ольгой звать. Ольга Кузьмичева.

– Семён Сурин. Вот и познакомились.

Водка оказалась хоть и теплой, но вполне ничего, не паленая. А сало с чесночком и перцем да с черным хлебушком вообще показались райской пищей. Можно, конечно, разыгрывать из себя обиженную и оскорбленную, но она чувствовала – не тот случай. С Семеном такие игры не пройдут. Жалеть и вытирать ей слезы он не будет, а вот закрыть второй глаз – вполне. Её же главная задача – выйти из ситуации с наименьшими потерями и как можно быстрее. Тем более, играя на чужом поле.

– Может чаю? – спросил Семен.

– Хорошо бы, – с набитым ртом проговорила женщина.

Мужчина встал, из ближнего ящика вытащил закопченный чайник.

– Сходи за водой, – протянул он ей посудину. – Ну, к ручью. А я пока печь затоплю.

Она недоуменно посмотрела на хозяина.

– Да, да, к ручью, – подтвердил тот. – Водопровода здесь не предусмотрено, и даже колодца нет. Да не волнуйся ты, вода здесь в любом источнике, как слеза ангела. К тому же мы её вскипятим.

Ольга отправилась к ручью. Набрав полный чайник, вернулась в избу, где в печи уже разгорались мелкие дровишки. Она протянула Семену чайник, снова села за стол и взяла начатый бутерброд.

– Подожди.

Мужчина, поставив чайник на огонь, уселся за стол напротив неё, тоже отрезал себе сала, выбрал кусок хлеба потолще, вылил остаток водки в стакан.

– Ну, с новосельем тебя!

Он отпил половину дозы, протянул стакан ей, а сам вонзил зубы в бутерброд. Ольга не стала возражать, глотком выпила водку, чуть не закашлялась, но сумела преодолеть приступ и тоже закусила хлебом и салом.

– А ты молодец, не истеришь, – похвалил он гостью. – Другая бы на твоем месте уже вся соплями изошла, а ты крепкая. Уважаю. Вот так пусть будет и впредь.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что мы с тобой сюда не на пикник прибыли. И не развлекаться. Для развлечения я бы помоложе выбрал.

– Тогда почему остановил свой выбор на мне?

– Я не выбирал, так сложилось, – Семен нахмурился. – Я должен был сюда с Алкой лететь, договор у меня с ней железный. Я ей и денег вперед дал. А она, стерва, кинула меня, в последний день исчезла в неизвестном направлении. Сеструха её сказала, что Алка скоро родит и не хочет рисковать здоровьем ребенка. Вот подвела меня, так подвела. А другую искать и договариваться времени не было. Мне здесь без бабы никак. Сготовить, постирать, ну там шкурками заняться…А то, может, для удовольствия тоже…За три месяца здесь без женщины озвереешь. Я уж хотел один лететь, думаю, черт с ними, с бабами, может, обойдусь раз. А тут ты нарисовалась. Сидишь такая на скамье, на солнышко щуришься. Я и подумал: какая разница? Подсуетился, и вот ты здесь. Не бойся, я тебя не обижу, доставлю домой в целости и сохранности. И денег дам, честь по чести.

– Не поняла, а ты что здесь делать будешь?

– Отдыхать, – ухмыльнулся Семен, а потом пояснил: – Я, видишь ли, браконьер, а место это – заповедник. Здесь не то что охотиться нельзя, но даже появляться запрещено. Мне это местечко еще батя показал. Отличный был охотник и по камешкам большой спец.

– Каким камешкам?

– Уральским самоцветам. Тут иногда такие экземпляры попадаются, знатоки с руками отрывают. У меня свои покупатели, берут не торгуясь. А пару раз попадались самородки – серебро и золото. Не веришь?

Ольга пожала плечами. Ей было все равно, что здесь попадается. Ей нужно выбираться отсюда.

– Слушай, – заговорила она после некоторого раздумья, – хочу предложить тебе другой вариант. Ну, сколько ты зарабатываешь за эти три месяца? Я тебе дам в два раза больше. Даже в том случае, если ты через день-два снова вернешься сюда. Да и женщину подходящую найдешь. Как тебе мое предложение?

Семен внимательно разглядывал её лицо, как будто искал какой-то подвох.

– Заманчиво, конечно, – протянул он, – но трудно исполнимо. Это ты сейчас такая тихая, кроткая. А как попадешь на большую землю, так вмиг забудешь свои обещания. Не-е-ет, рискованно. Лучше я здесь свою долю заработаю, чем отвечать за твое, так скажем, похищение. Вы, женщины, мстительны, обид не прощаете. И попаду я как кур в ощип.

– Я тебе слово даю…

– Так и я тебе даю: сезон закончу, верну тебя на то же место да еще и с барышом.

– Да не нужен мне твой барыш, мне своего хватает! – чувствуя подступающее отчаяние, закричала Ольга. – Я тебе дам карточку банковскую и пин-код к ней, снимешь, сколько надо. Только банк нужно выбрать солидный, а то в мелком может все застопориться.

– Во-о-о, уже начались сложности. А что будет, когда я тебя в тот же Екатеринбург доставлю? Хана мне будет!

Женщина поняла, что все разговоры впустую. Надо отступить, а потом повторить попытку. Может, завтра-послезавтра. Она подумает хорошенько, может, придумает что-то, от чего Семен не сможет отказаться. Думать, думать!

– Ладно, – устало проговорила женщина, – утро вечера мудренее. Мне здесь располагаться? – она кивнула на широкое ложе.

– Давай там, только возьми спальник вот в том рюкзаке. Ночью здесь даже в июле холод пробирает до костей, а в конце лета под утро заморозки. А то бы я себе шалашик смастерил, красота! Если живешь среди такой природы, сам становишься её частью. Ну, вроде зверя.

– Спокойной ночи, зверь.

Ольга достала спальник, развернула во всю длину. Спальник был достаточно новый, не грязный и не вонючий, как можно было ожидать. Вот только простыни внутри не было. Ладно, ненадолго.

Она сняла кроссовки, джинсы и свитер. Футболку снимать не стала.

– Помочь? – Семен взялся за собачку застежки и потянул вверх. Застегнул практически до подбородка. – Как, удобно?

– Пойдет.

– Пойдет, так пойдет.

Через несколько минут он тоже успокоился, улегшись поверх второго спальника на своем месте. Скоро в избе стало совсем темно, но невидимым его мелким обитателям: мышам, паукам, сверчкам и прочим – это не мешало вести свою активную ночную жизнь.

Среди ночи в неплотно притворенную дверь протиснулся пес и, зевнув с завыванием, улегся на пол рядом с Ольгой. А женщина не спала, обдумывала свое незавидное положение. События последнего дня так выбили её из колеи, что даже захотелось заплакать. Но она забыла, как это делается – не плакала, наверное, лет с четырнадцати, когда после развода с отцом пропала её мать. Еще в детстве она усвоила, что слезы делают человека слабее, плачущий человек не вызывает жалости, как это принято считать, а только насмешку. В школе, когда её доводили до слез, она до крови прикусывала себе щеку изнутри, и ни единой слезинки не проливалось. Потом годы упорной учебы, труда и желание выбиться «в люди» настолько закалили её характер, что она сама бы удивилась, если бы заплакала от жалости к себе или злости на саму себя, свою глупость и неосмотрительность.

Согревшись в спальнике, слушая сопение Семена и сонные вздохи собаки, Ольга пыталась вспомнить нечто важное, какие-то слова, на которые она не обратила внимания, но подсознательно чувствовала, что это было важно.

Что же это было? Кто что сказал?

Времени было много, до утра можно было перелистать всю свою жизнь, но она стала перебирать последние дни и часы, когда приехала к Петру Петровичу.

Это связано с ним, напрягала память Ольга. Завещание? Нет. Воспоминания? Нет. Что же, что же? Если только тот разговор за день до смерти деда. Он уже почти не разговаривал, а к вечеру вдруг как-то странно посмотрел на неё и говорит:

– Елена Васильевна ко мне сегодня приходила. Звала за собой. Я согласен. Вот только она тебе велела передать. Как это… – он сморщил лоб, как всегда делал, когда пытался что-то вспомнить, – «Силу дает не ненависть, а любовь. Туча страшна, но проливается благодатным дождем. Ветер опасен, но меняет судьбу. Труден путь, но укрепляет дух». Вроде, так.

– И что это значит?

– Не знаю, но думаю, она хотела тебе сказать, чтобы ты не боялась.

– Чего не боялась?

Дед не ответил. Взял её руку, долгим-долгим взглядом посмотрел на неё, как будто запоминая.

– Она сказала: «Не бойся».

– Хорошо, не буду.

А сама тогда подумала, что давно ничего не боится. Через многое пришлось ей пройти, пока строила свой бизнес, отвоевывала свое место под солнцем, обходила конкурентов и противостояла врагам. Что могло её напугать? Бандит из-за угла или привидение? Смертельный диагноз или тюрьма? Все в жизни может быть, и все можно преодолеть. Ну, кроме смерти, конечно. Если форс-мажор, то не бояться нужно, а волю в кулак и танком вперед. А эту науку она уже усвоила.

И вот сейчас, лежа в избушке на опушке заповедника, она поняла, о чем предупреждала её бабушка. Она из своего заоблачного далека увидела, что вскоре случится с внучкой. Но почему не предупредила? Могла же передать через Петра Петровича, чтобы ехала поездом, а не выбирала самолет.

Ха, а ты бы послушалась? Ты же внимания на слова деда не обратила, тут же забыла, выбросила из головы! Мнительность тебе не свойственна, к бабкам-гадалкам ты не ходишь, в гороскопы не веришь, и в то, что бабушка в тот день приходила за Петром Петровичем, не поверила, сочла бредом умирающего.

Так что пожелание бабушки не бояться надо принять к сведению. Хотя особенного страха в душе так и так не было. Семена джентльменом не назовешь, но и не дикарь он. Немного поартачится и согласится на её условия. Она заплатит, сколько он скажет, лишь бы оказаться подальше от этого места.

Интересно, кто-нибудь спохватится, когда она не вернется вовремя? А Кирилл? Почувствовал ли он, что она попала в неприятную ситуацию? Будет ли он её искать?

С другой стороны, сколько людей ежегодно пропадает без вести. Многих находят? Значит, надеяться на то, что её быстро отыщут, нечего, а вот постараться самостоятельно отсюда выбраться – это стало бы её очередной победой.

В мутное окно просочился свет луны и озарил избушку изнутри. Закопченный потолок, затянутые паутиной углы, щелястый пол. Все грязное, запущенное. Берлога. При самом плохом раскладе ей придется здесь прожить три месяца, ну, четыре. А если попробовать пешочком через горы? А в какую сторону? И по силам ли ей это будет? Чем-чем, а спортом она никогда не занималась. Даже об утренней зарядке редко вспоминала, а чего было вспоминать, если со здоровьем проблем не было. За все время неделю с простудой пролежала, да раз поясницу прихватило, пришлось идти к невропатологу. Что еще? Голова на погоду побаливает, весной аллергия на пыльцу, немытые фрукты есть нельзя. Как пишут врачи в карточке – «практически здорова».

Горы вокруг не такие уж и высокие. Может, рискнуть?

И она представила, как забирается на гору, как цепляется за траву и корни, выбирает ногой устойчивое положение. Этот же сюжет её преследовал и во сне.

***

Следующие за прилетом дни были похожи один на другой. Семен натянул на вертолет маскировочную сеть, чтобы с высоты он не был заметен, а потом занялся разбором вещей. Ольге ничего не оставалось, как взять на себя заботу о чистоте берлоги и готовку. За день ей удалось привести избу в приличное состояние, при этом выгрести из-под лежаков, стола и от печки-буржуйки горы слежавшегося мусора. Самым тяжелым и противным было скатать и выбросить два убитых грязью и сыростью матраса.

– И как только на таких они спали? Хорошая хозяйка была эта Алка, – бормотала она себе под нос, – аккуратная. Ха-ха!

Трудно было приспособиться к печке. Хоть Семен и показал ей, как растопить её и сколько дровишек пихать в нутро, но тонкие прутики для растопки загорались и тут же гасли, а пламя не желало разгораться.

Помучившись, Ольга нашла выход: вытащив из выброшенного матраса кусок слежавшейся ваты, она обмакнула его в бочку с соляркой и сунула в печь. С первой спички вата вспыхнула, а через секунды пламя перекинулось на дрова, и печь натужно загудела, изрыгая в открытую дверцу искры.

– Прикрывай, пожар устроишь! – Семен толкнул дверцу печки и опустил задвижку. – Ты с этим осторожнее, – кивнул он на кусок ваты. – Случаи были, когда от паров солярки одежда занималась, и человек горел, как факел. Я тебе лучины наготовлю, положу вот сюда, повыше, чтобы всегда была сухой. Ничего, привыкнешь.

От этих слов сердце женщины неприятно заныло. Привыкнешь… Неужели придется остаться здесь надолго?

Первые дни они питались консервами. Вскрывали банку говядины с гречкой, кидали в кипящую воду, и в зависимости оттого, сколько там было воды, получался или суп, или каша. Запивали варево чаем или растворимым кофе. Меню было однообразным. Кроме гречки, был еще рис с кусками жира под названием «Плов», непонятное месиво с этикеткой «Мясо цыпленка» и пол-литровые банки: «Щи», «Рассольник» и «Борщ».

В одном из фанерных ящиков были сложены пакеты с ванильными сухарями, пряниками и галетами. Еще здесь были конфеты, большая коробка вафель, мешок с сахарным песком. Пачки чая были упакованы в плотно заклеенный целлофановый пакет, а несколько банок растворимого кофе переложены полотенцем.

Запасся Семен и мукой, и овощами. Были здесь и рыбные консервы.

– А что рыба здесь не ловится? – полюбопытствовала Ольга. – Зачем кильку надо было тащить или вот эту сайру?

– Килечка и сайра – мировой закусон, как говорил Райкин. А рыбы здесь не переловить. Вот подожди, обустроимся, я тебя на рыбалку возьму, увидишь, какие здесь экземпляры водятся.

За повседневными делами Семен совершенно не проявлял агрессии и даже был по-своему приветлив, охотно помогал женщине передвигать тяжелые вещи, носил воду из ручья и колол дрова, складывая их у входа.

Пока Ольга обустраивала дом, Семен занялся баней: поправил печь, законопатил стены, утеплил тем же матрасом дверь. Несколько сгнивших досок выбросил и настелил новые, правда, необструганные. В бане стояли два металлических бачка для холодной воды, прямоугольный бак, вмурованный с одного буку в печь, откуда надо было ковшом с длинной деревянной ручкой черпать горячую воду. Два алюминиевых таза с помятыми боками, сложенные на полке, завершали интерьер бани.

Баня топилась по-черному, потолок в ней был низкий, и сквозь малюсенькое окно почти не пробивалось света. Но все равно это было лучше, чем плескаться в ледяном ручье. Первый раз зайдя сюда, Ольга боялась, что испачкается в саже, заденет головой потолок, но приловчилась и уже мечтала, как закончит все дела в доме, вымоется и постирает свои вещички.

Наконец наступил банный день, Семен три часа колдовал с жаром, таскал воду и даже наломал еловых веток вместо березового веника.

– Для березовых уже поздно, – пояснил он. – Замочишь такой веник, два раза хлестнешь, и он облетит весь, одни прутья останутся. А елочка и запашистая, и упругая, и к телу приятно липнет. Попробуешь – понравится.

Первым в баню пошел Семен. На пороге оглянулся:

– Может, и ты со мной? Я тебя попарю…

– Нет, – отрезала Ольга. – Иди, я сильно жарко не люблю.

– Как хочешь.

Его не было часа полтора. За это время женщина сварила картофельный суп с рыбными консервами, вскипятила воду для чая и даже выложила красивой горкой печенье и конфеты.

Среди вещей Семена она обнаружила несколько простых полотенец, не новых, конечно, но стираных и глаженных. Видимо, какая-то женщина его собирала в дорогу. Но не Алка, как пить дать. Та, по всему видать, грязнулей была, и так чисто выстирать и аккуратно сложить вещи, вряд ли, смогла. Наверное, жена или мать позаботились.

– Уф-ф-ф, красота, – в избу ввалился распаренный до малиновой красноты Семен. – Иди, там сейчас само то: жарко, но не жжется, и воды хватит.

– Я постираю?

– Конечно, что зря воде пропадать.

Он блаженно растянулся поверх спальника, обмахивая себя концом полотенца.

– Часа хватит? А то есть хочется.

– Постараюсь.

В бане было жарко и влажно. Душистый пар охватил тело женщины, которое сразу в нескольких местах зачесалось. Осмотревшись в полутьме, она взяла таз, налила горячей воды, поискала, чем постирать вещи. На низкой скамейке лежало простое мыло типа «Банное» или «Семейное», которым она пользовалась в студенческие годы. Рядом – брошенные вещи Семена – трусы, футболка, джинсы и носки.

– Отлично, я не только поломойка, повариха, но и прачка, – вздохнула Ольга. – Хотя мне объяснили, для чего сюда женщину берут – для бытового обслуживания и телесных утех. Ладно, не барыня, не развалюсь.

Вначале она выстирала свои вещи, потом приступила к мужским. Стараясь не обращать внимания на резкий запах пота и технической смазки, она намылила вещи, а потом встала в таз ногами и стала месить их, чтобы отошла грязь. Тут никакие руки не выдержат. Чтобы не тратить холодную воду, выполоскать выстиранное она решила в ручье.

Сложив вещи в таз, выставила его наружу, а сама полезла на полог, положила под голову колючие веники и, вдыхая еловый аромат, прикрыла глаза, представляя себя не на закопченном полке крестьянской бани, а в своей ванне, наполненной пеной с хвойным экстрактом.

Потом, сидя на корточках, Ольга тщательно вымыла волосы (благо, флакон с любимым шампунем оказался в сумке), попробовала себя похлестать веником, но кожа воспротивилась, и она просто помахала им вокруг себя, чтобы сильнее стал аромат. Вода была мягкая, мыло хорошо мылилось, и скоро кожа женщины заблестела, на ощупь стала гладкой, как шелк, а во всем теле появилась легкость и в то же время приятная усталость.

Потом она тщательно вытерлась полотенцем, замотала им голову, натянула чистое белье и, подхватив таз, пошла к избе. У порога оставила выстиранное, решив заняться им после.

В доме было все по-прежнему: в печке прогорали дрова, сверху пыхтел чайник, закопченная кастрюля укутана курткой, чтобы варево не остыло. Семен на своем месте похрапывал. Ольга разлила по железным мискам суп, в заварной чайник сыпанула горсть заварки и налила кипятка.

– С легким паром, – послышалось с лежанки. – Баня не только гигиена, но и большое удовольствие. С ним может сравниться только секс.

Ольга промолчала.

– Чего молчишь?

– О чем говорить?

– Ну, расскажи о себе.

Мужчина придвинулся к столу, взял ложку, попробовал.

– А ты хорошо готовишь, – оценил он старания Ольги. – Даже такой простецкий суп у тебя вкусным выходит. А что будет, когда я тебе дичинки принесу! Ела когда-нибудь лосятину? М-м-м-м…Особенно на углях зажарить! Как снег выпадет, принесу тебе добычу, женщина!

Ольга опять промолчала. Да и что она могла сказать? Что не хочет здесь дожидаться снега? Что ей обрыдла эта убогая хижина, и свое время она предпочитает проводить не за стиркой и готовкой, а в своем офисе, с приятными людьми, ночи проводить с Кириллом, а мыться не раз в пять дней, а каждый вечер.

Поев и выпив кружку чаю, Ольга пошла к ручью полоскать белье. На берегу обнаружила лакающую воду собаку. Женщина знала, что её зовут Гелей, и это не первый её полевой сезон. Геля посторонилась, давая пройти Ольге, потом резко отряхнулась, так что брызги полетели в разные стороны, и спокойно улеглась на берегу, не сводя взгляда с женщины.

Вода в ручье, казалось, стала еще холодней, просто ледяной до ломоты в пальцах, и Ольга в который раз про себя посетовала, что следить за руками в таком месте – бесполезное дело. Хоть бы ревматизм не заработать.

– Что смотришь? – обратилась к собаке Ольга. – Нравится тебе тут? А мне нет, я домой хочу.

Геля внимательно слушала собеседницу, помаргивала глазами в красных прожилках, шевелила верхней губой. У Ольги никогда не было никакого домашнего животного, а крупных и даже средних по размеру собак она боялась. Но глядя на Гелю, страха не ощущала. Напротив, ей казалось, что они обе попали не в то место и находятся рядом не с тем человеком. Как успела заметить Ольга, Семен не заморачивался, чтобы кормить собаку. Видимо, пропитанием Геля обеспечивала себя сама.

– Слушай, разве ты охотничья собака? Мне помнится, алабаи – для пастушьева дела приспособлены. А может, еще ты дичь умеешь загонять?

Ольга присела рядом с собакой, осторожно положила ладонь на мощную холку. Геля чуть напряглась, но не показала своего недовольства или раздражения. Зарывшись в густую шерсть, пальцы женщины плавно скользили по шкуре, отмечая бугрящиеся мышцы спины и шеи.

– Хорошая собака, хорошая…

Геля вздохнула и уронила голову на передние лапы. Ей нравилась ласка женщины, и хотелось, чтобы нежные прикосновения длились и длились. В жизни, если не считать раннего детства, Гелю никто не гладил, не называл ласково, не беспокоился, сыта она, здорова ли. Она давно поняла, что человеку надо служить, не ожидая благодарности или хотя бы одобрения взглядом. Три года она прилетала сюда со старым хозяином, и вот уже два с новым, молодым. Но разницы в отношении к ней того и другого, не видела. До сезона охоты молодой хозяин все время держал её за высоким забором, и Геля видела окружающий мир через узкую щель железных ворот. Только три недели назад ей удалось вырваться на свободу, и четыре дня она провела в заброшенном саду на окраине городка, где собирались бродячие собаки. Среди них были и те, кто удрал от хозяина, и те, кого хозяева отправили пинком на улицу за ненадобностью. Они были несчастны, тосковали по теплой будке и окрику «Ко мне!». Геля пробыла в чужой своре недолго, но поняла, что такая свобода тяжелее цепи и ошейника.

Голодная, нагулявшаяся вволю, Геля добралась до знакомых ворот и улеглась в ожидании хозяина. Тот не удивился появлению собаки, снова прицепил цепь к ошейнику, молча поставил миску с едой, а рядом ведро воды. Больше Геля не делала попыток уйти со двора.

Новая женщина хозяина ей нравилась больше прежней. У той был неприятный визгливый голос, крашеные волосы и запах спиртного. Она частенько кидала в Гелю поленьями или, походя, пинала в бок. Собака оскаливалась, но не решалась зарычать или как-то по-другому проявить характер, помня, что можно схлопотать от хозяина ботинком по ребрам.

Нынешняя женщина говорила тихо, занималась своими делами и каждый день выносила ей остатки еды, оставляя за углом дома. Конечно, этим Геля не наедалась, но такая забота была ей приятна.

И еще какое-то неведомое чувство притягивало собаку к женщине, будто она видела нечто общее между ними.

Когда Ольга поднялась и пошла к дому, Геля побрела за ней. Сегодня она останется, не пойдет на охоту. В последнее время у неё появилась странная слабость и желание больше спать. Так почему бы не побаловать себя!

Геля развалилась у порога, следя, как женщина развешивает под навесом выполосканное белье, как возвращает таз в баню и, замешкавшись у двери, глядит на закатное небо. Все верно, именно оттуда они прилетели, думает собака и закрывает глаза.

Еще два дня Семену понадобилось, чтобы привести снаряжение в боевую готовность. Вытащил и осмотрел рыболовную снасть, расчехлил ружья. Всего у него было три винтовки, одна поновей, а две видавшие виды. Каждую он разобрал, смазал все части, собрал и несколько раз спустил курок, с удовольствием слыша мягкий щелчок.

– Красава, – гладил он ложе винтовки. – Скоро на дело пойдем. Ох, и соскучился я по охоте! А ты умеешь стрелять?