Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения

На охоту выехали засветло. Пётр Петрович Самсонов вроде всё предусмотрел. Не в первый раз едут. В его «уазике», кроме шофера Саньки, расположились ещё два его друга детства: Фомин Коля, сварщик с инструментального завода, и прораб строительного управления Василий Душев.

Медвежья охота требует большого опыта и сноровки. Пётр Петрович Самсонов не стал рисковать. Выкупив лицензию на отстрел медведя-шатуна, он собрал свою проверенную охотничью бригаду. Должность позволяла: как ни крути с этой новой жизнью, а директор автобазы в районе – большой человек. Цивилизация их края обошла стороной. За годы перестройки в глухих местах Алтая мало что изменилось. Это там, в центре, в Москве да Санкт-Петербурге, по столичным городам губерний бурлила новая жизнь, а в провинции было тихо. Изменения коснулись лишь торговли. Вместо райпо повсеместно, как грибы после дождя, выросли маленькие магазинчики с разными заграничными штучками в виде «сникерсов» и жвачки. Смешно, что названия у всех были иностранные – супермаркет. Как полагал Пётр Петрович, заграничный яркий товар в основном был отвратительного качества, часто просроченный, и на Западе его выбросили бы на свалку, но нет. Увезли в Россию. Здесь, в глубинке, дикие россияне всё слопают. В остальном привычный уклад жизни района не изменился. Формально крестьяне получили землю с собственность, паи, но ненадолго. При хроническом отсутствии финансирования из области колхозы развалились, а фермеров из крестьян советского пошиба не получились. В посёлке почти не осталось прибыльных предприятий, и автотранспортное хозяйство Самсонова процветало назло всем. Автотранспорт шёл нарасхват, что при таких размерах области нисколько не удивительно. От того, что предприятие имело плюсовой баланс, оно и налогов в бюджеты всех уровней платило больше всех в посёлке. Отсюда и уважение местной власти, и привилегированное положение директора. Всё схвачено. Все свои – от начальника милиции и прокурора до главы местной администрации. У кого деньги, тот и пан. Всех больше денег было у автотранспортного предприятия. Значит, и негласным хозяином этих мест был Пётр Петрович Самсонов…

Хозяин района должен соответственно себя вести. Хочешь не хочешь, а корчи из себя пана. Иначе простой люд не поймёт. Заподозрят что-то неладное. В их понимании, если ты начальник, то соответствуй. Голос, походка, манеры…. Народ это любит и за это уважает. Некоторые даже шапку снимают при виде Петра Петровича, как при царском режиме. Поначалу Пётр Петрович Самсонов недовольно морщился от знаков уважения людишек, а потом привык. Ну, их к ляду! Значит, так оно и надо.

«Уазик» тряхнуло на ледяной кочке. Пётр Петрович Самсонов больно ударился о стойку двери.

– Ты что же, дрова везешь? – испуганно вскрикнул Вася Душев и покосился на хозяина. Тот потёр ушибленное место ладонью и ничего не сказал. Шофер Санька виновато посмотрел на начальника автобазы и пожал плечами.

– Дороги, тудыт, гони налево! Не угадать. Сейчас ещё хуже будет. Из посёлка выедем, там только держись. Снегу нынче намело много. Дороги не чистят. Соляры нет.

– Ладно, рассусоливать-то! – Одёрнул шофёра Пётр Петрович Самсонов. – За дорогой гляди, умник.

Санька крутанул баранку влево, и «уазик» подкинуло ещё круче. Пассажиры были наготове. Никто больше не пострадал.

До тайги ехать недолго. Прямо за околицей посёлка начинается лес. Тонкая полоска рассвета позволяла разглядеть засыпанные почти по крышу дома, редкие деревья, – в основном голые берёзы, – и сизые струйки дыма из печных труб. Привычная картина. Газ в районе обещали протянуть к 2020-му году. «Уазик» зыркал фарами по чёрной колее дороги, вырывая из темноты только бугры да ямы.

Пётр Петрович Самсонов ехал на охоту всерьёз. Не наугад. Человек он был основательный и любил всё предусмотреть и предвидеть. Охотник нынче пошёл не тот. По советским временам ещё водились в тайге отличные охотники. Перестройка уничтожила сноровистых таёжных мужиков как класс. Народ спился. До белой горячки. Как говорят: «До белых коней». Кремль забыл о простых людях. До того перестроился у себя в кабинетах, что когда спохватились, – только руками развели. В таёжных деревнях водка выкосила население, как косой. Кто смог, уехал в район или куда подальше в город, но и там работы нет. Значит, нет жизни. Если «нет жизни», русский мужик в один миг превращается в философа. Практически Аристотеля. Наливает гранёный стакан и пускается в длинные рассуждения о своей горькой доле крестьянина и врагах доброго царя, которому бояре, сволочи, не дают обратить внимание на простой русский народ.

Нет, не к таким охотникам ехал охотиться на медведя один из лучших руководителей района. Пётр Петрович Самсонов давно жил возле тайги. Остались ещё настоящие охотники. Староверы. Они не пили и не курили. Работали до седьмого пота, вырывая у тайги средства к существованию. Этих людей не тронули ни перестройка, ни цивилизация. Староверы берегли свою чистоту. Телевизоров не смотрели, газет не выписывали и от государства ничего не требовали. Даже пенсии. Жили они единой дружной семьей. Старшие учили младших, а дети берегли старость родителей. Исторически так сложилось, что староверы, спасаясь от преследования российской церкви, забились в глухие таёжные места. В чём разница между староверами и обыкновенными христианами, Пётр Петрович Самсонов не понимал, да и не хотел понимать. В Бога он верил по-своему. Он не признавал посредников между Богом и своей душой, считая, что посредники в виде попов являются такими же людьми, как и он, а, значит, грешниками. Каяться перед грешником или исповедоваться ему, раскрывая свой мир, не было никакой нужды. Пётр Петрович Самсонов сам себе батюшка.

Много времени прошло с тех пор, как загнали староверов в самую что ни на есть глухомань-тайгу… Колхозы вплотную подобрались к поселениям староверов. Проклиная наступление новых безбожников – коммунистов, община староверов, скорее всего, постановила бы уйти ещё глубже в лес, но естественная преграда защитила поселение староверов от колхоза «Светлый луч Владимира Ильича Ленина». Овраг. Огромный, каждый год увеличивающийся овраг разрезал небольшую долину в речке Андорке ровно наполовину. Овраг был таким глубоким, что не каждый взрослый и сильный мужчина мог преодолеть его, не сорвавшись со скользких глиняных боков. Иногда мальчишки на спор проникали на территорию староверов, но это случалось редко. Обратно, к себе в деревню, через овраг храбрецы возвращаться не решались. Чумазые от грязи, они вприпрыжку бежали семь верст, огибая естественную преграду. Староверы тем более не пересекали овраг. Ни зимой, ни летом. Они работали. Создавали свой мир и свой достаток. В райцентр ездили редко, только по большой нужде. В районную больницу и то не возили больных. Обходились своими лекарствами. В тайге собирали разные травы, сушили их, делали настои. От всех болезней можно травами излечиться. Земля-матушка плохой травы не родит. Знать только надо. Знать и ещё любить. Если травы не помогали, и заболевание вылечить своими силами не удавалось, староверы молились за скорую и легкую смерть, разумно полагая, что жизнь человеческая в руках Божьих.

Когда перестройка набрала ход, Пётр Петрович Самсонов, страстный охотник, с ужасом ощутил на себе ёё результаты. Пришлось идти на поклон к староверам – единственному оплоту трезвости на бескрайних просторах тайги-матушки. По осеннему бездорожью продрался он сквозь разбухшую от дождей дорогу и нашёл в деревне настоящего охотника – Титыча. Титыч был мужик ещё не старый и необыкновенно крепкий. С огромной окладистой бородой, большими жилистыми руками, он был похож на русского богатыря из сказок. Двухметрового роста, Титыч легко ворочал огромные брёвна и в тайге был незаменимым товарищем. Тайгу он любил и знал, как свои пять пальцев. Вся деревня староверов молилась на него. Титыч умел всё. Добыть мяса в тайге и кедровых орехов наколотить, помочь срубить пятистенок или баньку. Про таких говорят: «На все руки мастер». Особенно Титыч любил медвежью охоту. Вся охотничья округа, включая районного охотоведа, знала, что Титыч медведя любит и уважает. Зря убить не даст. Браконьеров не пустит в тайгу, а если встретит, то поломает ружья и накостыляет так, что в следующий раз человек сто раз подумает, прежде чем идти в тайгу к Титычу «по медведю».

Пётр Петрович Самсонов как-то сразу сошёлся с Титычем. Только посмотрели они в глаза друг другу, так всё друг про дружку и поняли. Настоящий охотник, он своего брата чует за версту, а тут – глаза в глаза. Титыч при первой встрече много говорить не стал. Пригласил в дом, накормил, напоил и спать уложил. Какой хороший хозяин отпустит гостей из дома на ночь глядя?

Петру Петровичу Самсонову нравился Титыч своей молчаливой серьёзностью и солидностью. Как только Пётр Петрович Самсонов вошёл во двор к Титычу, так про себя сразу отметил: «Знать, живёт настоящий хозяин!». Всё вокруг было сделано добротно, на совесть. Пол из строганной доски-пятидесятки. Пятистенок был срублен из огромных корабельных сосен, толщиной почти в обхват. В таком дому никакие морозы не страшны. Сарай и гумно, опять же, срублены топором на славу. Руками, росшими откуда надо. Бревно крепкое, плотное, правда, чуть меньших размеров. Даже тротуарчики во дворе Титыч смастерил из приличной доски. В туфлях на каблуке ходить можно, не то что в валенках или галошах. Одним словом, хозяином Титыч был отменным, ну, соответственно, и охотником, что надо.

Семья у Титыча была большая. Про такие семьи говорят: «Семеро по лавкам». Детей, правда, было у него не семь, а девять. Пять девчонок и четверо сыновей. Старший сын Прокопий – копия Титыч, только молодой, безусый и, наверное, оттого весёлый и игривый. Девки родились тоже под стать отцу. Крепкие в костях и в тазу. Такие бабы в доме всю работу делают. Скромницы, глаза не поднимут.

Любил приезжать Пётр Петрович к староверам. В их семье царила та высоконравственная атмосфера русской семьи, которую днём с огнём не найти на просторах страны. Ехал Пётр Петрович на охоту не с пустыми руками. Охота на медведя – это вам не шутка. Он собирался загодя и брал с собою в подарок Титычуза берлогу – боеприпасы и разные охотничьи причиндалы. Ещё мешок муки, соль, пять килограммов сахара, спички и мелкие подарки детишкам, игрушки разные. На этот раз прихватил с собою подарок и для старшего сына. Настоящий охотничий нож. Появился у Петра Петровича Самсонова специалист по охотничьим ножам. Наконец-то устроился к нему на работу в автоколонну парень с золотыми руками. Ножи охотничьи мастерит на загляденье. Титыч к подаркам относился недоверчиво. Подарки брал только после долгих уговоров, но от ножа для сына не откажется, это точно. Нож для охотника, что глоток чистого воздуха для заморённого человека. Если возьмет в руки, дышит не надышится. Без ножа в тайге смерть. Не выжить. Отсюда и уважение и любовь.

Рассвело…. Пётр Петрович встряхнул голову и посмотрел в замерзшее окно уазика.

– Пётр Петрович, – тревожно сказал водитель Санька. – Метель начинается. Смотри, как сыпет. До деревни недалеко, да и по тайге метель незаметна, а выедем на опушку…. Боюсь не проедем. Снег высокий, метёт, спасу нет.

– Ничего, – ответил Пётр Петрович и поёрзал на сиденье. – Если что – до Титыча дойдём пешком. Машину после откопаем, а охоту срывать не дам. Титыч берлогу подготовил. По мне хоть неделю сидеть, а медвежье ухо я у себя на ковёр в зале повешу. Понял, Санька? – добавил он громче обычного, как бы объясняя сразу всем своим попутчикам свое решение.

Попутчики закивали головой в знак согласия. А чего горевать? С начальником едут. Он старший, он умный. Он знает, что и как! Не впервой, да и к людям едут, не к медведям. Примут, не оставят ночевать в лесу. В машине стало жарко. Двигатель уазика рычал и визжал, но машина упрямо карабкалась по лесной дороге. Машина, конечно, корявая, но проходимости необыкновенной. В России этого достаточно, не до буржуйских тонкостей, компьютеров разных, – тепличных условий практически. В «уазике» щели с ладонь, зато вентиляции не надо. Лишь бы везла машина. По такой дороге это проблематично, но потому Пётр Петрович и брал с собою на охоту водителем Саньку. У того был настоящий водительский талант. Бывало и более опытный шофер, который тридцать лет баранку крутит, а случись пурга или ливень осенний, буксует. Санька же будто срастается с машиной, будто он и есть четыре колеса и двигатель. Что-то нашепчет, вцепится в баранку и, кряхтя вместе с машиной, вылезает из любого болота. Такие парни большая редкость. По крайней мере, Пётр Петрович за свою жизнь более талантливого шофёра не встречал. Хотя Санька оболтус и бабник, но это кому как на роду написано.

Снег валил всё гуще и гуще. Пётр Петрович Самсонов тревожно всматривался в тонкий желоб дороги. Колея терялась в снегу, и машине всё сложнее было разгребать его колесами. Электронные часы пикнули одиннадцать часов. Наконец, впереди посветлел горизонт и «уазик», фыркая, выскочил на опушку. От неё до деревни староверов почти пять километров. Санька бросил машину влево, затем резко вывернул руль вправо и только этим маневром спас «уазик» от попадания в сугроб, из которого не вылезти до вечера. Снег немного утих. Пётр Петрович Самсонов потрогал возле сидения сапёрную лопатку и почти приготовился к выходу. «Уазик» двигался, как черепаха. Два моста тащили машину, утопавшую в снегу почти по верхнее крыло, по белой целине. Санька даже вспотел от напряжения. Он вытирал пот со лба, упрямо ворочая баранкой. Удивительно, но «уазик» тащился вперёд, метр за метром раздирая снежные сугробы и оставляя после себя глубокую колею.

– Молодец, – похвалил водителя Пётр Петрович Самсонов. – Ты, Санька, если что, не горюй. Тормози, – откопаем или бросим.

– Нет, Пётр Петрович, пробьёмся. Снег не такой глубокий, как я думал. По такому снегу пройдём. До пурги мороз землю взял. Кочки нас и вытянут. С кочки на кочку попрыгаем и перескочим опушку, а в тайге снега ещё немного. Иначе не прошли бы сразу. Ещё утром, за посёлком, в балке встали бы!

Санька не обманул. Несколько раз Пётр Петрович брался рукой за сапёрную лопату, думая, что машина встала, но удивительным образом Санька выкручивал баранку, и «уазик» выбирался из очередной снежной ямы. Наконец, к двум часам пополудни в окне машины мелькнули первые дома деревни староверов.

– Уф-ф! – вырвалось у Саньки. – Кажись, приехали.

В салоне загалдели, наперебой расхваливая водителя.

– Молодец, Саня! Настоящий водила! Мы думали: хана, раскапывать придётся!

Санька скромно улыбнулся и промолчал, но Пётр Петрович оценил его скромность. Он дружески хлопнул его по коленке и тихо сказал:

– Восхищаюсь тобой, Санька! Молодец. Настоящий ас. С большой буквы!

К дому Титыча подкатили с ветерком. Деревня староверов стояла на самом яру, и снег не сильно задерживался на верхотуре. Пётр Петрович любил подъезжать к ней со стороны тайги. Рябиновка выделялась из всех деревень, виданных начальником автопредприятия (поездил он по области достаточно). Каждый дом у староверов был выкрашен в свой цвет. Раскрашенные цветами и голубями ворота и калитки, резные наличники и узорчатые ставни окон, делали облик каждого дома неповторимым. Не зря назвали деревню Рябиновкой. По осени окрашивалась она в ярко-огненные цвета. Яркие плоды и листья рябины разукрашивали улицы в цвета осени. Деревушка будто утопала в разноцветье. Красивое место для жизни выбрали люди.

Ветер гнал поземку вниз, в овраг и от того улица была почти без снега. «Уазик», весело урча, катил вдоль крепких домой староверов, словно радуясь, что проскочили они такую снежную кутерьму.

Титыч ждал. Он стоял возле дубовых двустворчатых ворот в теплом зипуне из овчины и, приложив меховую рукавицу к глазам, всматривался сквозь пургу. Когда машина подъехала почти к самым воротам, Титыч встрепенулся. Он до конца не верил, что «уазик» пробьется сквозь снег до деревни, а увидев знакомые номера, быстро откинул деревянный брус и открыл дубовые створы ворот. Автомобиль, не снижая скорости, лихо влетел во двор дома и с шиком остановился возле самого крыльца, надрывно скрипя тормозами. От резкого торможения пассажиров кинуло вперед, и Пётр Петрович незлобно выругал Саньку.

– Ну, охламон ты, Санька, ну, чистой воды охламон. Дрова, небось, аккуратнее везешь, чем своего начальника!

Пётр Петрович вылез из машины и обнялся с Титычем как со старым приятелем, троекратно расцеловавшись в губы.

– С приездом, Петрович, – поздоровался Титыч и крикнул остальным: Давайте в дом, а я вас заждался. Какая, думаю, охота? Пурга на дворе. Все заметёт к ночи. Ни туда, ни сюда. Думал, не пробьетесь по снегу-то!

Санька начал весело рассказывать, как они продирались сквозь пургу, утопая в снегу по крышу, и одновременно открывал багажник. Он свое дело знал четко. Школа. Машину разгрузили в один миг. Охотничье снаряжение оставили в сенях, в кладовке, а сами прошли в дом. Титыч при его огромном росте бегал и суетился как мальчишка. Он радостно похлопывал руками от удовольствия. Восхищенно поглядывая на Саньку, он, однако не преминул ему заметить:

– По девчонкам моим глазами не стрелять. Они не вашего бесовского воспитания. Они верующие, а ты, шалопай, всё глазами стреляешь. Смущаешь моих девчонок. Морда твоя охальничья.

– Да я что? – смеясь, ответил Санька. – Это у меня глаза сами моргают. Как увижу женский облик, так они и моргают.

– Я те моргну, – Титыч хлопнул Саньку по затылку.

– Убедил! – ответил на подзатыльник Санька. Он посмотрел на огромные кулаки Титыча и вздохнул: Чего не сделаешь под давлением грубой физической силы.

Гости и хозяева дружно рассмеялись. За обеденный стол сели только в три часа дня. В просторной комнате стол занимал большую часть площади. Семья у Титыча большая, соответственно и обеденный стол нужных размеров. Сидеть за столом было одно удовольствие, светло и сухо. Впереди красовались два больших окна, выходящих в чистое поле за околицу. Хозяин, как и положено, сел во главу стола. Справа Титыч посадил дорогого гостя Петра Петровича Самсонова, а по левую руку – старшего сына Прокопия. Остальным членам семьи за столом места не нашлось. Рано ещё. Дочери вместе с матерью, приятной седеющей женщиной накрыли стол и исчезли в боковых дверях дома. Прежде, чем сесть за стол, Титыч перекрестился. Гостей неволить не стал. У каждого своя вера. Уважая законы староверов, Петр Петрович не стал открывать «беленькую». Он подумал, что выпить в самый раз после удачной охоты, а сейчас – только попусту переводить водку. Ни уму, ни сердцу, ни желудку от такой выпивки пользы нет. В большие деревянные миски жена Титыча наложила гостям вареную картошку с мясом. Из подполья достала хрустящую солёную вилковую капусту (какую любил Пётр Петрович Самсонов), солёные грибочки, солёный арбуз, нарезала толстые куски ароматного пшеничного хлеба собственной выпечки. Гости взяли в руки ложки и принялись есть. Уговаривать никого не пришлось. С дороги проголодались до урчания в желудке. Утолив первый голод, Пётр Петрович Самсонов на правах старшего из гостей принялся расспрашивать хозяина о житье-бытье, а, главное, о берлоге. Беседа продолжалась недолго. Неожиданно для многих за окном заиграла веселая гармонь. Разухабистая мелодия ворвалась в пятистенок, несмотря на толстые сосновые бревна и двойного остекления рамы. Пётр Петрович недоуменно взглянул на

хозяина дома. Тот усмехнулся и сказал:

– Не обращайте внимания. На Нижней Пустомойке поминки.

– Как поминки? – ещё более удивившись, переспросил Пётр Петрович.

– Да так – поминки. В деревне живут одни нехристи. Ни в Бога, ни в чёрта не верят. Водку пьют, как оглашенные. Водка кончается – брага подходит. Бражку выпьют, принимаются за денатурат и так до смерти. Вся деревня спилась. Колхоз разорился, техника развалилась и сгнила. Трактора, что остались, продали на металлолом и пропили всей деревней. Не пашут, не сеют. Только пьют. На полях тайга свои права отбирает. Берёзки в кулак толщиной выросли. Сосенки, кедрач. Не знаю радоваться или горевать. Вроде тайга восстанавливается, а с другой стороны, для чего же мы горбатились, выкорчевывая тайгу? Не пойму, что будет дальше. Одно слово – безбожники.

Пётр Петрович хмыкнул.

– Такая же петрушка и в посёлке. Пьют многие. С главой администрации района не знаем, чем каждодневную пьянку остановить. Будто корень вырвали у мужика. Болтается на ветру – ни прислонить, ни привязать. Ничего не понимает мужик!

– Веры нет. От того и пьют. Без Бога в душе на земле места нет. Вот они изо всех сил земных и стремятся на тот свет. В геенну огненную. Землю родимую не любят. Детей не рожают. Детей не воспитывают, старых не берегут. Откуда что возьмется, коли так жить?! Вот и пьют!

После слов хозяина в комнате наступила тишина.

Пётр Петрович одёрнул оконную занавеску. Сквозь чистое прозрачное двойное стекло он увидел снежную целину, а чуть вдали, внизу за оврагом, небольшие покосившиеся деревенские домишки. Как по заказу перестал идти снег. Утихла пурга, небо посветлело и выглянуло тусклое зимнее солнышко. В его лучах соседняя деревня выглядела удручающе. Деревня староверов стояла на высоте, красуясь крепкими домами и высокими заборами. А колхозные дома стояли в низине. Разделенные глубоким оврагом они составляли два мира. Сверху строения колхоза были как на ладошке. Вот самое большое строение. Наверное, бывшее правление. Напротив него такого же типа дом с высоким козырьком. Клуб. Деревянные постройки износились и постарели. С северной стороны стены подпирались жердями. Покрытые досками крыши давно прохудились и требовали срочного ремонта. Дома жителей деревни выглядели под стать правлению и клубу. Почерневшие от ветра и дождя, давно не крашенные, маленькие, неказистые, с дырявыми крышами и изломанными заборами палисадников. От дома к дому вела лишь узенькая тропка. Дороги не было вовсе. За разухабистым пиликанием гармошки Пётр Петрович вдруг услышал заливистый женский смех. Приглядевшись, он увидел группу женщин, весело шагающую по направлению к окраине деревни. Одетые в овечьи полушубки, с шалями на голове, они шли, весело переговариваясь между собой. Таёжная тишина несла звонкие женские голоса вдоль деревни, по сугробам и оголённым веткам немногочисленных деревьев, и на фоне разрухи это казалось неуместным. Весёлый женский смех. С чего веселье? Каждая женщина тянула за собой на веревке оцинкованное корыто для стирки белья. Корыта сталкивались между собой, издавая при этом странные металлические звуки.

– Что это у них? – не выдержал Пётр Петрович Самсонов и указал Титычу на стайку веселящихся женщин.

Титыч засмеялся.

– Так это бабы за мужьями идут. Я же вам говорил, вон на краю деревни, дом стоит. Крыша серая и лохматая. В доме том мужик помер. Миронычем кличут. Раньше хороший плотник был. Мы с ним в тайге несколько раз на делянке встречались. Хороший был мужик. Работящий. Спился да помер. Неделю назад Бог прибрал бедолагу. Первый снег накрыл дорогу на кладбище. Лошаденка в деревне была до сих пор одна. Подохла от бескормицы ещё в августе. На погост увести Мироныча некому и не на чём. До кладбища далеко, километра полтора. Вот мужики и пьют каждый день, поминают покойного. Родственникам, говорят, телеграмму отбили. Ждут, когда кто-нибудь приедет и похоронит мужика. Положили покойника в сенях, чтобы не портился, стало быть, на мороз, а сами поминают. Мужики, как напьются вусмерть, так гармошку на улицу выносят и орут дурными голосами. Это знак для жен. Бабы берут корыта для стирки и идут в дом к покойнику. Каждая грузит своего мужика в корыто и веселенько тащит его до дома. Удобно и не тяжело.

Сначала одна бабенка приспособилась своего муженька таким образом домой отвозить. Бабам понравилось. Как, вроде, санки с ребенком тащат. Теперь всякий раз и везут по снегу. Мужики напьются, бабы их грузят в корыта и с песнями бегом домой. Спать. Утром мужики своим ходом доходят до покойника, и поминки начинаются сызнова. Так каждый день. Неделю гуляют. Покойник на морозе, что ему будет!

– Да как же так! Неделю покойник лежит в сенях, а его и не собираются хоронить! – возмутился Пётр Петрович Самсонов. – Не по-людски это!

– Дык, безбожники! Им что? Выпить да похмелиться. До остального дела нет.

Титыч отвернулся от окна и принялся доедать горячую картошку с мясом. Санька жалостливо посмотрел в сторону окна и тихо сказал:

– Может, смотаться на «уазике», похоронить?

– Не получится, Санька! – уверенно ответил ему Титыч. – До погоста далеко. Дорогу давно не чистили. Гроб с покойником в «уазик» не влезет. Завсегда в Нижней Пустомойке хоронили на лошадях. Не пройдет твой вездеход. Хоть на двух мостах, хоть на пяти!

– А давай попробуем! – завёлся Санька, услышав из уст Титыча прямое оскорбление его машине, не раз опровергающей сомнения в своей проходимости.

– Да-а, нехорошо это, – подвел итог разговору Пётр Петрович Самсонов. – Думаю, Титыч, не по-божески это. Покойник не виноват, что вокруг него остались уроды.