Право первого хода

Честно говоря Вике давно уже надоел весь этот праздник. Все было хорошо, прилично, благопристойно даже. Никто пока не напился, никто не лез ни к кому выяснять отношения. Оркестр играл неплохо, правда все больше заезженные шлягеры. Но танцевать было можно. На Славика никто из девиц, включая и Светку, не покушался. Все были по парам, так что Славик, несколько раскрепостившийся после выпитого, беззастенчиво пользовался своим правом монополиста.

А Вике хотелось домой. Она все поглядывала по сторонам в ожидании, когда кто-нибудь начнет собираться и прощаться. Ей было неловко уходить первой. А вот второй или третьей – это ничего.

Но все сидели, как пришитые.

После очередного танца к ним подошла Света.

– Как вы тут? Не скучаете? Пойдемте на крылечко, перекурим.

– Я же не курю, ты знаешь.

– Ничего, за компанию воздухом подышишь. Там уже попрохладней стало.

Вышли. Света и Славик достали сигареты. Закурили.

– Слушайте, – сказала Света после первых затяжек, – у меня к вам предложение. Витя мне квартирку подарил на день рождения. Вот только-только, я там и сама еще можно сказать, почти и не была. Давайте съездим, посмотрим. Может, чего посоветуете. Заодно чуть-чуть и новоселье отпразднуем? А?.. Как вы? А Витя вас потом по домам развезет.

Глава 2

Среди множества условных единиц и условных понятий есть одна штука, имеющая довольно драматичное название – точка невозврата.

Тому, кто перешагнул через нее, обратной дороги нет. Отныне – только вперед, чего бы тебе это не стоило. И хорошо тому, кто эту точку видит. Он может десять раз подумать, и, может быть, он все же повернет назад. И будет жить долго и счастливо, правда так и не узнав, что же там – за точкой невозврата.

Но большинству из нас видеть ее не дано, и мы понимаем, что нечаянно заступили за черту только тогда, когда уже ничего не вернуть и не исправить. Все, захлопнулись двери, отрезано прошлое, только что казавшееся таким надежным, таким уютным настоящим. Отныне – никаких гарантий, никакой страховки. Не всякому дано вернуться из мест, лежащих по ту сторону. Да нет, никому не дано, потому что если ты и вернешься, ты не узнаешь того, что оставил и оно не признает тебя, поскольку для того, чтобы вернуться, тебе самому придется стать другим.

1

Воистину, жадность фраера сгубила. Вместе с выдоенной из второй жертвы тысячей в общем получался вполне приличный для такого промысла навар. Те, кто имеют в карманах по настоящему большие бабки проводят время в других местах. Так что вполне можно было возвращаться, но тут Макс, шедший впереди, остановился и даже зачем-то поднял руку, будто за ним ехал целый отряд.

– Стой, – сказал он, не поворачиваясь. – Кажется, еще едут.

За деревьями, точно, мелькнул свет фар. Машина заворачивала на полянку.

– Цыпа, цыпа, цыплятки… – прошептал Макс, опускаясь на корточки.

– Да может, хватит уже? – возразил Вадим. Возразил, правда, надо честно сказать, достаточно неуверенно. К чему, в самом деле, отказываться от того, что само идет в руки?

– Да ладно, ладно… Чего ты?.. Да не маячь, пригнись. – громко зашептал Макс в котором охотничий азарт пересилил даже начинающуюся ломку.

Макс же и испортил все дело. Терпения все же не хватило, да и предыдущая легкая добыча развратила его, добавив наглости и лишив чувства опасности. Так что когда, минут через десять парочка вышла из машины и мужик, усадив бабу на капот, начал, не прерывая поцелуев, расстегивать ремень на брюках, Макс, не утерпев, выскочил из укрытия и, видимо решив на сей раз сам сыграть главную роль, громко сказал, подходя к машине:

– Та-ак, уважаемые!.. Что это у нас тут происходит?

Подошедший следом Вадим встал чуть поодаль, решив дать возможность Максу побыть первым номером. Раз уж ему так хочется. Шире дорогу молодым кадрам!

– Ну-ка, попрошу документики, гражданин! – все больше входя в роль продолжал наступление Макс. Теперь он светил фонариком прямо в лицо мужику.

Тот заслонился ладонью и сделал шаг в сторону.

Вадим поднял фотоаппарат и пару раз щелкнул вспышкой. Девица соскочила на землю и стала тихонько подкрадываться к дверце. Макс перевел луч света на нее и заорал:

– Куда?! Стоять на месте!

– Кто такие? – спросил мужик, делая шаг вперед. И было в его голосе что-то такое, что очень не понравилось Вадиму. Вернее чего-то в нем не было.

Страха в нем не было, вот чего, понял Вадим. И это его насторожило. Похоже, тут могут возникнуть осложнения. Макс же, кажется, ничего не чувствовал.

– Милиция, – ответил он мужику. И добавил. – Ну, так как насчет документов?

– Минуточку. Из какого отделения?

Не ожидавший такой наглости Макс опешил и растерялся.

–Твое какое дело, бля? Документы давай!..

– Спокойно, гражданин. – Пришел на помощь Вадим. – Мы из двенадцатого отделения, старший оперуполномоченный Семенов. Мы тут насильника разыскиваем. Маньяка. Так что не надо дергаться и качать права. Покажите документы. И девушка тоже. Надеюсь, – добавил он, – она совершеннолетняя?

– Так, ну что ж, понятно. – Спокойно сказал мужик. – Документы… конечно… – Говоря это он тихонечко, почти незаметно глазу двигался и теперь вдруг оказался возле самого Макса. Он не повышал голоса, не делал угрожающих движений, все так же спокойно он сказал: – Сейчас. – И Макс вдруг дернулся и повалился куда-то вбок, в темноту.

Вадим застыл на мгновенье, пораженный увиденным. Фонарик упал и теперь мужик был виден смутно, силуэтом на фоне бледного ночного неба. Видно было, как он развернулся, после чего раздался его голос:

– Наташа, в машину!

Кажется, он собирался сваливать. И пусть! – подумал Вадим.

– Пусть уходит. Надеюсь с Максом все в порядке?..

Слышно было, как девушка забралась внутрь автомобиля. Этот петушок, оказавшийся на беду блюстителей нравственности, бойцовым, направился туда же. И тут из травы как раненый солдат навстречу вражескому танку поднялся и встал на нетвердые ноги Макс.

– Куда, сука?!. – зловеще выдохнул он. В наступившей на мгновенье, как показалось Вадиму, абсолютной тишине, заглушившей даже несмолкаемый и ровный, как шум в ушах, шелест ветвей над головой, прозвучал звонкий металлический щелчок и в руке Макса бледно сверкнула узкая полоска стали.

– Все, кранты!.. – почему-то пронеслось в голове Вадима, хотя это было еще далеко не все, напротив, все еще только начиналось. Но какая-то странная апатия и усталость вдруг навалились на него, разом обездвижив.

Да и все равно, он был слишком далеко, а то, что начиналось, происходило слишком быстро, почти мгновенно. Оба – Вадим видел это каким-то обострившимся зрением, зачем-то подаренным ему на это растянувшееся мгновенье взамен способности двигать собственным телом, – оба, и Макс, и этот мужик одновременно оказались возле машины. Послышались звуки борьбы: удары, яростный хрип, металлический звук хлопнувшей дверцы, чей-то – Вадим не разобрал, чей – отчаянный мат… Слышно было, как взвизгнула девица, опять мясистый звук удара и вдруг, сквозь хриплое дыханье не очень громкий крик. Кричал этот, из машины:

– Назад, сука!.. Назад, я сказал! Убью!

И сразу вслед за этим прозвучал звук, который невозможно спутать ни с каким другим – звук выстрела. Потом еще один.

И наступила тишина.

На все том же равнодушно-сером фоне неба застыл теперь один силуэт. И этот силуэт принадлежал не Максу. Это Вадим хорошо понимал, хотя лица не видел. Пистолета у Макса не было. И силуэт этот, постояв несколько секунд и, видимо, поозиравшись по сторонам, двинулся в сторону слабо светящегося пятна в траве: к тому месту, куда упал фонарик, оброненный Максом.

Луч света метнулся по сторонам, мельком зацепив и Вадима, застывшего в оцепенении и скрытого ветками кустарника.

– Эй, ты, второй! Выходи! Сам выходи, я тебя все равно вижу. А то застрелю.

– Врет. – Понял Вадим. – Нет уж…

Тот еще пошарил фонариком по кустам и, светя себе под ноги, направился к машине. Там уже стояла его девица. До Вадима донеслись их тихие голоса. О чем-то они переговаривались, присев на корточки и разглядывая в свете фонарика то, что лежало рядом. То, что они разглядывали и было, видимо, Максом.

О чем они говорили Вадим не слышал. Похоже мужик эту девку о чем-то просил, а она не соглашалась. В голосе ее все явственнее слышались истерические нотки. Потом он вскочила, крикнула что-то неразборчивое и бросилась в темноту, прочь от машины. Мужик, крикнув: – Постой! Да постой же!.. – бросился за ней.

Конечно, он догнал ее. Догнал и привел назад. Хлопнули дверцы, взревел мотор, вспыхнули фары. Они уехали, мигнув Вадиму на прощанье задними стоп-сигналами. Вадим перевел дух и повалился на землю.

Макс был мертв. Мертв безнадежно и окончательно. С такой, разнесенной вдребезги головой уже можно не беспокоить реанимацию. То, что Вадим сделал дальше, он сделал подчиняясь не рассудку, робко спрятавшемуся куда-то еще там, в кустах, а выработавшемуся за два, сейчас уже почти забытых, афганских года рефлексу: раненых и убитых не бросать!

И невдомек этому рефлексу было, что нет тут поблизости медсанбата, что никто не будет укладывать в ящик и упаковывать в оцинкованное железо это свисающее с плеча Вадима тело. Не отправят его на родину. Да и есть ли эта самая родина у Макса. Была когда-то, наверное…

Куда тащил Вадим это, оказавшееся слишком легким для своего роста, тело, он и сам не знал, подгоняемый инстинктом, заставляющим зверя уходить из опасного места. Только споткнувшись в темноте о корень и чуть не грохнувшись наземь вместе со своей ношей, Вадим остановился, привалившись к теплому, шершавому стволу какого-то дерева. Он осмотрелся, пытаясь сориентироваться. Вдали послышалось натужное завывание проезжающего грузовика. Вадим посмотрел в ту сторону, откуда донесся этот звук. Значит, там шоссе. Пустое сейчас. Только тягачи, впряженные в длинные фуры, катят по нему, максимально выжимая всю мощь своих нехилых моторов, пользуясь ночным затишьем. Сейчас их время.

– Ага!.. – сказал сам себе Вадим, и, поправив на плече не слишком тяжелую, но неудобную ношу, шагнул в ту сторону.

Он положил Макса на землю, не дойдя шагов десяти до последних деревьев, росших вдоль обочины. Макса надо было похоронить. Зачем это надо – Вадим и сам не знал. Надо…

Пусть не на кладбище. Бог простит. Но не бросать же так? А значит?.. Значит, сейчас надо тело припрятать, запомнить место и завтра, тоже ближе к вечеру, вернуться сюда, захватив с собой лопату. Не голыми же руками рыть…

Вадим, уложив Макса меж двух кустов, в ложбинку, закидал его сухими ветками и припорошил листвой, уже достаточно нападавшей на землю. Сам присел рядом, вытирая вспотевший лоб.

Попить бы сейчас. И закурить!.. Просто неудержимо захотелось сделать хоть одну затяжку. Всего лишь одну, но чтоб до самых корешков, до головокруженья. Черт!.. Так ему, кажется не хотелось курить даже тогда, в лагере, когда он решил бросить.

У Макса, вроде, были сигареты. Ну да, точно, были. Взять, что ли?.. Вот, блин!.. Ведь только что он тащил его, а сейчас сама мысль о том, что придется раскидывать всю эту кучу и ворочать безжизненное тело в поисках пачки и зажигалки… Да, ведь еще и зажигалку нужно!.. – Мысль об этом вдруг вызвала у Вадима тошноту.

Нет, ну его к черту! Обойдется. Нет!..

Он встал. Хватит, отдохнул. Пора идти. Он вышел на обочину и огляделся. Надо было запомнить место. Это оказалось далеко не так просто. Во-первых, ночь. Во-вторых, вообще никаких примет. Деревья кругом темной стеной, и больше ничего. Дорога ровная в оба конца. Так, вон валун лежит. Ага, точно!.. Ну и хорошо, попробуем запомнить: от валуна немного назад и влево. Ну, а теперь, в город. Пешком, наверное, за час дойду.

Вадим шел ровным, неторопливым шагом и думал о том, о чем обычно думают люди, только что столкнувшиеся со смертью. О бренности и мимолетности того, что принято называть жизнью; о хрупкости сосуда, в который эта самая жизнь заключена; о бессмысленности и ненужности существования – как Максова, так и своего, да и большинства людей, населяющих эту землю.

Потом он стал думать про самого Макса. Про то, что совсем, оказывается, не знал его. А теперь этот самый Макс – жалкий тип, паразит, наркоман, психопат, однако знающий, оказывается, откуда-то Бодлера и способный на отчаянный поступок, – так и останется этот Макс для него навсегда неразгаданной загадкой. Пока не забудется. А когда забудет Макса и он, Вадим, то вот тогда Макса точно уже не станет на этой земле. Потому что больше, кажется, не кому о нем помнить и вспоминать. Что он там кому должен, а кто ему – все это херня по большому счету. И никому он не нужен. Ну, может быть, этот прыщавый Гера вспомнит однажды, что что-то давно не заходит к нему Макс за очередным чеком, да тут же и забудет. И правильно: у него и без Макса клиентов хватает. А к тому, что иные из них имеют обыкновение исчезать, порою и навсегда – к этому Гера давно привык и не обращает на это внимания.

2

Квартира, вопреки Викиным ожиданиям, оказалась вовсе не в одном из новых "элитных" домов, а на втором этаже стандартной, убогой панельной пятиэтажки. Этакий привет из далеких, славных шестидесятых, когда и воздух был чище, и цели яснее, и задачи определеннее – за работу, товарищи!

Ехать пришлось долго, за автовокзал и Покровскую слободу, на правый берег реки Добрыни, в темных водах которой празднично отражались огни раскинувшейся на ее берегу нефтебазы. Вез их Виктор в своем большом, как сарай и таком же грязном "Опеле-Фронтир", после той машины, на которой они со Славиком приехали в кафе, показавшемся Вике просто какой-то колымагой. Она даже спросила Славика:

– Слушай, а где твоя машина?

– Пришлось отпустить, – грустно улыбнувшись, ответил Славик, не оставлявший попыток обнять Вику за плечи. – Она же не моя, и даже не папашина. Это машина его предвыборного штаба. Один друг дал на время из своего гаража.

Дом был действительно скверным. Двор разглядеть не удалось из-за темноты, зато подъезд выразительно щерился пустым дверным проемом. Сорванная с петель входная дверь неприкаянно стояла рядом, прислоненная к перевернутой бетонной трапеции с дыркой посредине, поддерживавшей козырек над входом. Похоже, что дом не нравился даже самому Виктору, и Вика удивилась, зачем было надо покупать квартиру в этой берлоге?

Однако, вошли, и по полутемной грязной лестнице поднялись на второй этаж. Дверь в Светкино гнездышко была покрашена голубенькой краской, но, похоже, очень давно. Ни глазка, ни номера квартиры на двери не было. Видимо, все, что успели сделать новые хозяева, это сменить замок.

Внутри, честно говоря, было ненамного лучше: две комнаты, как попало заставленные поверх вытертого линолеума разномастной мебелью, лилипутья кухонка, на пространстве которой сумели в тесноте, да не в обиде разместиться раковина, газовая плита, да колченогий шаткий столик с тремя табуретками. В туалете сильно пахло канализацией, а в ванной не было ванны.

Нет, Вике здесь решительно не понравилось и сразу вспомнилось, что уже очень поздно, и захотелось уйти. Неунывающий Славик тоже как-то скис. Виктор стоял, хмуря лоб и угрюмо глядя по сторонам. Губы его шевелились. Казалось, он подсчитывает, во что еще ему обойдутся ремонт и обстановка. Похоже, результаты не утешали.

И только Светка вопреки всему излучала энергию и весело, как и подобает новоиспеченной хозяйке своей квартиры, бегала по комнатам и теребила гостей.

– Вот сюда я ковер повешу. У меня синий такой есть. Гардины надо будет подобрать в тон. Вот этот шкаф – вон! Лучше хороший шкаф-купе, я в мебельном центре видела, самое то!.. – щебетала она, таская Вику за руку. – Ну ладно, о делах потом, сейчас откроем шампанское и по бокалу… Витя, где у нас бокалы?

Приунывший Виктор бросил свои расчеты и включился в суету: пошел шарить в поисках бокалов, а когда бокалы в нужном количестве были найдены, был отправлен на кухню за шампанским. Было слышно, как там, за стенкой хлопнула пробка и Светка побежала на кухню с криком:

– Ты что?! Зачем? Надо же было здесь открыть.

Вернувшийся с уже открытым шампанским Виктор объяснил, что, поскольку холодильника пока нет, то шампанское нагрелось. А теплое шампанское имеет обыкновение сильно стрелять. Вот он и решил, чтобы, не дай бог никого не забрызгать, открыть его там, над раковиной. Объяснение было благосклонно принято, шампанское аккуратно разлито по бокалам и в этот момент в кармане Виктора запиликал мобильник.

Разговаривать он вышел в прихожую. Потом заглянул в дверь и пальцем поманил Светлану. После непродолжительного шушуканья она вернулась в комнату сильно расстроенная и с умоляющей гримасой на лице затарахтела:

– Ой, девочки, мальчики!.. Такая неприятность!..

В общем выяснилось, что звонили сейчас из кафе, где после их отъезда веселье все еще продолжалось. И вот, видимо в результате чрезмерного потребления алкоголя, против чего уже забодалось предупреждать Министерство здравоохранения, веселье это приняло несколько предосудительный характер, в виду чего был вызван и уже прибыл наряд милиции. И вот теперь надо срочно ехать разбираться как с милицией, так и с перепившими гостями. Поэтому Виктор и Света сейчас срочненько, быстренько, со всей возможной скоростью смотаются туда. А если Виктору, что не исключено, придется там задержаться, то она, Света, хватает такси и тут же, мухой, пулей, ласточкой мчится сюда и развозит Вику и Славика по домам. Она очень-очень-очень извиняется, она ужасно просит ее извинить и подождать тут, поскольку сами они отсюда сейчас до дому не доберутся, а брать их с собой туда тоже не стоит – на фига им этот геморрой?..

Оглушенные этой тирадой, Вика со Славиком остались одни, ночью, в чужой квартире.

Славик пришел в себя первым. Оценил обстановку, нашел ее неожиданно благоприятной и стал действовать: включил аудиосистему, поставил какой-то диск и, отрегулировав звук до интимного мурлыканья, предложил все же выпить за новоселье, пока шампанское не выдохлось. Не пропадать же добру, да и раз налито…

Они выпили и Славик, уже который раз за этот затянувшийся вечер, пригласил Вику на танец. Здесь, в этой интимной, хоть и не слишком уютной обстановке, Славик почувствовал себя гораздо смелее. Тесно прижав Вику к себе, так что та против воли ощутила, как он возбужден, Славик, зарывшись лицом в ее густые волосы и пьянея от их запаха, шептал ей на ухо какой-то вздор, которого сам не понимал. В перерывах между фразами он целовал ее в мочку уха, иногда опускаясь ниже.

Вика пыталась отстраниться, но сила и возбуждение, исходившие от партнера, словно облучали ее, лишая не только возможности, но и желания сопротивляться. Ей было стыдно, неловко, но в то же время приятно, и от этого еще более стыдно.

Поцелуи Славика, его шепот, его возбужденное желание словно обжигали ее.

Наконец, музыка кончилась. Славик чуть ослабил хватку и, воспользовавшись этим, Вика вырвалась и села на диван.

– Жарко, – сказала она.

– Давай еще выпьем. – Славик протянул ей бокал, который уже успел, оказывается наполнить.

– Давай за тебя. За нас с тобой.

Он сел рядом и еще подвинулся, так, чтобы их тела опять соприкоснулись.

Они чокнулись. Пить Вике после этого танца и правда хотелось. Хотя теплое шампанское – это, конечно, гадость, сказала она себе. И больше она никогда-никогда пить его не будет.

Выпив, Вика поставила бокал на стол и снова откинулась на спинку дивана. Господи, как же она устала! Просто изнеможение какое-то. Нет-нет… больше никаких танцев. Просто посидим, ладно?.. Ох, опять он ей что-то шепчет. Что-то про любовь. Врет, наверное. Все они врут, – мудро подумала Вика, борясь с неодолимым желанием закрыть глаза.

Да что же это?.. ох, ерунда какая, да что же… что он делает… не надо… боже, я засыпаю, ох, как… как стыдно.

3

Удав был не прав. Шкет с Блохой давно уже не баловались клеем. Что они, малолетки, что ли? Слава богу, им уже по девятнадцать. Они теперь занимались серьезным делом и вели соответствующий образ жизни: регулярно ходили в качалку и на тренировки к сэнсэю. Ну, да, ну был один случай – один-разъединственный, и надо же было так случиться… Ну, в общем, как говорится, с кем не бывает? Но с тех пор – все!

Да и Удав прекрасно понимает, что на них можно положиться. Иначе не поручил бы им такого дела.

Блоха и Шкет сидели на скамеечке неподалеку от того подъезда, куда только что Удав провел свою Светку с этой чувырлой и ее кентом. Сидели они уже давно, но ожидание было им не в тягость. Привычное дело. В их нынешней жизни им чаще всего приходилось именно ждать: ждать подходящего момента, ждать нужного человека, ждать… да ждать, когда они понадобятся за чем-нибудь, наконец.

Сидели они уже давно, с тех пор, как, получив от Удава адрес, там, в кафешке, прикатили сюда. И давно уже сидели молча, смоля сигарету за сигаретой и сплевывая себе под ноги. А о чем говорить? Все давно переговорено. Вспоминать старые дела, как когда-то ходили за овраг махаться с пацанами из соседнего микрорайона?.. как бегали от ментов?.. или как ночевали в обезьяннике? Им, вообще-то, если подумать, есть, что вспомнить. Как бухали, как, набухавшись однажды, ходили в центр города купаться в фонтане, как, угнав по пьяни тачку, ухитрились съехать на ней в кювет и перевернуться… как тот же клей в подвале нюхали, наконец, и какие кому глюки являлись. Да мало ли!..

Можно, конечно, да сто раз уже вспоминали. Как и старых своих, прежних кентов по двору, да по школе. Кто сейчас где, кто с кем и с кем что случилось… Толстый вон, козел, крутизну из себя строит, ну, прикол!.. А сам когда-то обделался, когда тот же Шкет ему гранату за пазуху сунул. Ну, ржачка была!.. Граната, понятно, была без запала, что же, Шкет совсем отмороженный, что ли? Но этот-то не знал, ну, и… Теперь, говорят, Лариске проходу не дает. Видимо, придется все-таки до него добраться, объяснить вежливо кто есть кто, и кто есть он сам, в частности.

Но и об этом тоже уже говорено. Как киоски бомбили? Как Бармалея ходили пугать? Как Сэма выручали, когда на него чужая бригада наехала? Да все эти стрелки и махаловки давно уже стали привычной рутиной и скучной повседневностью.

Тогда о чем? О том, что предстоит вот прямо сейчас? А вот об этом, как раз говорить не хотелось. Такого им еще не поручали. И, хоть риску тут, конечно, и никакого – да на любой стрелке его в десять раз больше, – а как-то противно, что ли. С непривычки, наверное. Так что об этом гундеть? Сделать, да свалить. Там делов-то на минуту. А потом, конечно, вмазать как следует. А завтра Удав побашляет…

И все!.. И не о чем тут говорить.

Наконец Удав со Светкой вышли из подъезда. Удав посадил Светку в машину, а сам подошел к ним. Сказал, протягивая ключи:

– Ну, все, пацаны. Значит, все, как договаривались. Через двадцать минут можно будет… Но на всякий случай позвоните в звонок. Коротенько так. Сильно не надо, а то еще разбудите. А если вдруг не уснут, то услышат. Ну, тогда что? – ошиблись адресом, и где-то через час-полтора вторую попытку. Вопросы есть? – он помолчал, пытливо вглядываясь в лица парней. Лица не выражали ничего, кроме готовности. Удовлетворившись осмотром, Удав закончил вводную: – Вопросов нет. Да!.. вот еще: уходя дверь не запирайте. Ключи бросьте там. Перчатки с собой? Отлично. Без них к двери не подходите даже, ясно? Обратно своим ходом. Вот вам еще денег на дорогу. И, значит, как договаривались, выйдете и сразу же отзвонитесь мне, ну, а завтра – в контору.

Удав уехал. Блоха посмотрел на часы.

– Так, ну что?.. через двадцать минут? Давай-ка пока еще по одной.

Они закурили. Время пошло.

Точно в условленную минуту они молча встали и вошли в подъезд, воняющий кошачьей мочой. Так. Теперь – наверх. Один за другим, неслышно ступая мягкими подошвами кроссовок по бетонным ступеням, они неторопливо поднялись на пятый этаж. Никого на лестнице. Все двери закрыты. Тишина.

По приставной железной лестнице-стремянке, ведущей с площадки пятого этажа к люку на крышу, Блоха поднялся вверх и осмотрел замок. Замок был большой, надежный, внушающий доверие. Замок запирал щеколду, на которую, в свою очередь был заперт люк. Щеколда была основательно прикручена крупными шурупами. Блоха достал из кармана нож и, с тихим щелчком раскрыв его, лезвием поддел головку одного из шурупов. Шуруп подался. Блоха пальцами потянул за головку и вытянул весь шуруп, который, однако, не упал, а остался висеть на ниточке. Потом за эту ниточку его можно будет втянуть обратно, восстановив таким образом весь запор с другой стороны.