Ночная радуга

И тогда Артур меня вытащил в прихожую, где лежала другая клеенка, и очень больно ударил плетью по спине четыре раза. Перед этим предупредил:

– Не бойся. Я не наказываю тебя. Это нужно для того, чтобы женщина стала выносливой.

От боли я на миг потеряла сознание. А утром он поднял меня, привел в ванную. Там стояли ряды шампуней, висели чистые полотенца, все сверкало. Он разрешил мне мыться сколько угодно, привести себя в порядок. Он приготовил мне завтрак. А мою камеру пыток убирал остервенело, тщательно. Был в перчатках и защитной маске на лице. Преображение заняло у него несколько часов. К приезду мамы мы были чистыми, красивыми, квартира вымыта, в ней пахло восточными благовониями.

– Это очень древний обычай, – объяснил Артур мне непринужденно, когда мы пили кофе. – Его непременно нужно соблюдать. Только так можно избежать кармы.

И я смотрела своими ставшими древними за неделю мук глазами на холеное лицо человека с высшим образованием, с научной степенью, – и понимала, что я встретилась с главным открытием своей маленькой жизни. Мне выпал случай вот так, в самом чудовищном варианте, не от других, не умозрительно, а на себе прочувствовать, что есть самое страшное между людьми. Я и сейчас так думаю. Нет ничего опаснее, агрессивнее, непоправимее и безнадежнее, чем дремучесть в мозгах современного человека. Дело не в старых предрассудках, а в способе усваивать информацию, в ее выборе. Все остальное – следствие. Все человеческие уродства – от дремучести. Люди с ущербными мозгами оказываются везде: в науке, политике, власти. Они заразны и неотвратимы, как холера.

Артур не просил меня ничего не рассказывать маме. Он был достаточно проницательным, чтобы не сомневаться: я ей ничего не скажу. Сам он объяснил ей мой пропуск школы легкой простудой. Показал справку от какого-то врача. Такую же справку он отнес в школу.

Я нашла без труда в книгах все про этот «древний обычай». Про эту религию дикарей племени уанпе в Бразилии. Да, они так готовили девушку к замужеству. Повезло моей маме с этим мужем. К замужним женщинам у дикарей не было претензий. Она уже достигла совершенства. И подобострастный Артур расточал маме цветистые комплименты во время их восторженной близости с ахами и охами за стенкой. За той стенкой, у которой лежала растоптанная я.

Мама, как назло, была страшно востребованной в тот год. Она улетала на крыльях вдохновения на очередные съемки, а я с тихой паникой смотрела на календарь и считала дни. Маленькая надежда на спасение: вдруг в эти дни мама окажется дома. В том, что Артур не посмеет при ней даже заикнуться на тему своих «обычаев», я не сомневалась. Изучила его не хуже, чем он меня. Это маниакальный и коварный трус. А его «королевская» кровь – гнилая и дикарская. Так повезло маме с самым красивым мужем. А уж как везло мне… Четыре раза мамины экспедиции совпадали с моими критическими днями, и только один раз я собрала рюкзак, чтобы сбежать из дома, спрятаться у подруг. И решительно его отбросила. И сейчас уверена в своей правоте. Страшнее любых мук – впустить в свою жизнь других людей, разделить с ними горькие и унизительные тайны. Никогда не знаешь, в чьей голове забьется дикарская мысль. Она всегда связана с травлей, охотой, радостями каннибалов. И еще это… Артур говорил, что так воспитывают выносливость женщин. И сквозь муки во мне билась настойчивая мысль: да, я хочу вынести это. Вынести и знать, что могу. Что преодолею это сама и посмотрю финал.

Мама однажды вернулась раньше времени. Она все увидела, а что не увидела, легко поняла из моих обрывочных объяснений. Милицию не вызывала, ей, известной актрисе, такая огласка была не нужна. Как и мне, после судов и разбирательств как бы я пошла в школу, смотрела в глаза друзьям и знакомым?.. Но мама знала, кому позвонить. И мы обе спокойно смотрели, как крепкие парни вежливо сопровождали Артура до его машины. Так казалось со стороны. На самом деле они его, с белым лицом, почерневшими до полной тьмы глазами, тащили, как чучело из тряпок. Посадили в его машину, поехали следом. Мама сказала, что они ему снимут квартиру. Так и было. На этой квартире через месяц нашли бездыханный труп бразильского ученого. Версия – передозировка наркотиков. Но я знала, что Артур вел исключительно здоровый образ жизни. К этой теме мы с мамой никогда не возвращались.

– Здравствуй, дочка.

Мама стояла в прихожей, опираясь на палку.

Лицо, как на старых полотнах, – застывшее под узорной паутиной тонких морщин. Только моя мать могла стать еще красивее и значительнее в старости.

Пахло пирогами и хорошим кофе. Что бы ни происходило в маминой жизни, какие бы драмы, травмы, болезни ни пытались бы сбить ее порядок, – она не теряла аппетит и не забывала подкрепиться. Ее еда никогда не была очень правильной и взвешенно полезной. Она была просто вкусная. Это, наверное, главный секрет маминого здоровья: есть то, что нравится, быть с тем, кого сейчас хочешь, оставаться красивой и независимой под любой вьюгой и бедой.

– С яблоками? – спросила я.

– Да, и с вишнями. Ты похудела, немного побледнела. И резко похорошела. Это мужчина, – авторитетно заключила мама. – Давай быстрее к столу. Мы опять здесь, вдвоем. Забудем обо всем. Поговорим потом.

И в первые минуты это всегда получалось. Я возвращалась в детство, мама дарила себе тот кусочек судьбы, в который ей хотелось попасть. Как сладкоежка перед блюдом с пирожными, мама выбирала самое любимое воспоминание. У меня были все основания гордиться. Она часто хотела вернуться туда, где мы были вдвоем.

Мне совсем не хотелось в то утро говорить о Пастухове и его смерти. И почему-то еще меньше хотелось узнать, что связывало с ним мою мать. А она спокойно поставила чашку, помыла руки, ушла в свой кабинет и вернулась с огромной фотографией ярко-желтого сверкающего камня. Под снимком было описание:

«Канареечно-желтый подушковидный алмаз весом 205,07 карата (41 грамм), обнаруженный в одной из южноафриканских шахт компании «Де Бирс». Чистый вес добытого алмаза составлял 375 карат. После огранки отличительная черта бриллианта – его способности накапливать свет и впоследствии светиться в темноте. Камень был преподнесен в подарок британскому Красному Кресту, который выставил бриллиант на аукцион Кристис, где его продали за 10 тысяч фунтов стерлингов. Вырученные на аукционе деньги были потрачены на лекарства и строительство больниц. Личность нынешнего владельца камня остается неизвестной».

– Этот камень лежит сейчас в моей банковской ячейке, – сказала мама. – Его мне принес Илюша Пастухов. Нет, он не был моим любовником. Не потому, что он на пятнадцать лет моложе: он вообще-то набивался. А потому, что я физически его не переносила. А так мы почти дружили. Он был для многих незаменимым человеком. Предлагал самые разные, в том числе экзотические услуги. Думаю, именно так он и сколотил свое состояние. Камень, конечно, принадлежал не ему. Так расплатился со мной один очень важный для меня человек. Не только за любовь. Когда-нибудь вернемся к этому разговору. Сейчас мне хотелось бы знать одно: кто убил Илюшу. За что – я сразу пойму.

– Хорошо. Узнаю, что смогу, – пообещала я.

Теплый завтрак на столе остыл. Мама впустила к нам ветер непогоды, тайн и преступлений. Пора прощаться. Тревоги у нас разные: у каждой – свои. Я формально спросила, чем ей нужно еще помочь. Получила ожидаемый ответ: все в порядке. Домработница Катя со всем справляется. Мы опять в прихожей. Только тут я чувствую всплеск робкой печали. Та девочка прощается с мамой, которую очень любила.

Перед тем как уйти, я всегда смотрю на дверь кладовки. Это мемориальная доска моих страданий. И вдруг, неожиданно для себя, произношу:

– Артур по-своему хотел мне добра. Виноват не он, виновата его фанатичность. Я выросла, стала выносливой, как он хотел. И мне жаль, что он так рано, страшно и непонятно умер.

Лицо мамы осталось совершенно непроницаемым. Она лишь пожала плечами.

– А смысл – жалеть того, с кем уже покончила судьба? Ты становишься сентиментальной, Вика. Скажи еще, что его «обряд» был тебе полезен.

– А знаешь, в чем-то был. Это такая мощная прививка. От слепой веры, любой религии без знаний, от панического страха перед человеческим телом. И, пожалуй, от доверчивости в принципе. Лишнее это все. А раны, которые остались, – это мое. Уживаюсь как могу.

– На том и порешим, – улыбнулась мама. – Ты хорошая девочка. Жаль, что у тебя нет дочери. Я бы подарила внучке этот желтый алмаз. Он, конечно, станет твоим после моей смерти, но тебе даже лень будет его продать. А его уникальная красота и ценность не помешают тебе колоть им орехи.

Свидание закончилось. К нашему обоюдному облегчению. Мы дали друг другу пищу для размышлений. А сам процесс размышления требует времени и пространства, которое разведет нас как можно дальше друг от друга.

Не устаю благодарить судьбу за такую возможность – мило попрощаться с мамой.

Часть вторая. Королевский плен

Победа над расставанием

Когда мы прощались в то утро с Кириллом, речи о следующей встрече не было. Он не сказал, я не спросила. Или наоборот: я не спросила, он не сказал. Навязчивая мысль об этом появилась у меня через несколько дней. Только у меня может возникнуть подобная ситуация. Я вдруг подумала, что мы приезжали с ним ко мне после записи в студии Пастухова. Пастухова нет, записей больше не будет, а ведь Кирилл даже не спросил у меня номер мобильного телефона, и я не знаю его номера. Я ничего о Кирилле не знаю: ни адреса, ни места постоянной работы, если она у него есть. Только фамилию по титрам – Костров.

Выполнять мамину просьбу и разыскивать информацию об убийстве Пастухова мне не хотелось. Даже не так: я просто знаю, что рано или поздно информация сама польется ко мне сплошным потоком. Чаще всего мне приходится уворачиваться от непрошеных деталей. Не вижу в этом ничего особенного. Такова, видимо, участь всех созерцателей. Они так внимательны к событиям, что события начинают отвечать им взаимностью. Как запросы в гугле, которые начинают преследовать тебя по пятам прирученными собаками, что бы ты ни искал в следующий раз. А проявлять инициативу, выяснять что-то шокирующее и ужасное о чужом и неприятном мне человеке, которого уже нет в живых, – это вообще против всех законов моего королевства. Я даже мужчину, с которым мне было так хорошо в постели, не собираюсь искать.

Но в тишине квартиры за очередной чашкой кофе я могу признаться себе: не только в постели было хорошо. До и после – тоже. Значит ли это, что я скучаю? Да. Это значит очень многое. Кроме одного: я не торопилась бы все вернуть. И если Кирилл никогда больше не появится у меня, – я скажу себе, что это к лучшему. Как я и хотела с самого начала: один эпизод. Пусть и не забуду никогда. Хорошо это или плохо, но я ничего не забываю.

Синоптики пообещали первый снег. Серый день за окном сгущался, явно предвещая белый взрыв. Я вышла на балкон и протянула ладони, чтобы поймать пробные снежинки. Наверное, они уже есть, их просто еще не видно. Снега не было, а ладони заполнились. Как будто плотное, оторвавшееся от неба облако опустилось ко мне в руки. С облаком я и вошла к себе. С ним закуталась в плед и легла на диван, чтобы согреться и все вспомнить не мозгом, а телом. Пусть тело мне ответит: хорошо ли ему было с Кириллом, тоскует ли оно без него. Мое тело еще честнее, чем я. Оно сказало: тоскую. Но оно напомнило: то, что другим хорошо, для меня и мука. Это так. Еще одна причина бежать от сильных ощущений. Они отбирают меня у меня и отдают другому человеку. Он может заставить меня стонать и страдать от избытка ощущений, которые способны достигнуть пика высшей боли. А потом он уйдет. И придется вновь спасаться. Застыть в своем одиночестве, оттаять, заснуть и проснуться здоровой.

Я проснулась в сумерки от звонка в дверь. Бросилась открывать.

– Ничего, что я без телефонного звонка?

Кирилл был нервным, взвинченным, почти сумасшедшим.

– А почему ты не спросил у меня номер?

– Потому что тебе в голову не пришло мне его сказать. Мы не договорились о количестве дублей. Я сейчас звонил – минут десять, не меньше, – и думал, что больше никогда тебя не увижу.

Всего третий наш совместный вечер перед третьей ночью, а изменилось многое, если не все. Мы не торопились с узнаванием, потому что узнавание осталось позади. Было полное ощущение, что самое главное друг о друге мы знаем. Не узнали, а знали с самого рождения. Сейчас просто вспомнили. Я понятия не имела, где Кирилл живет, с кем, кто его родители, но знала, что при каждом прикосновении ко мне его глаза темнеют и теплеют. Я ловила его выдох губами и читала в нем слова: «Я тебя еле нашел». А потом, в тот самый главный миг, который другие люди называют пиком блаженства, я увидела на его нервном и выразительном лице гримасу боли и страдания. Не может быть! Это мои чувства. О какой сладости и радости идет речь, если человек, как в бреду, пытается завладеть тем, что ему не принадлежит, что есть чужая, закрытая тайна? Он рвет свое тело под стон души, чтобы взять и присвоить это силой, отчаянным взрывом. А вместо отдыха в нежности и покое его ждет только расставание. Всякий раз расставание. Рядом не твоя добыча, не твой обжитой рай. Рядом таинственный, закрытый и в любой момент враждебный чужой мир. Ты один, твоя кожа не просохла от общего пота, а обретенное в горячке самое прочное и окончательное родство уже остывает, оно уже призрачно. Не родство, а просто молния – иллюзия. Потому люди радуются, а всякий зверь печален после минут любви и полного единения. Звери знают больше.

Вот и все, что сказали мы друг другу без слов в ночь после взаимной тоски.

– Давай придумаем что-то очень простое и понятное, чтобы перейти к жизни, – предложила я. – Давай встанем, пойдем пить чай, говорить о погоде. Снег сегодня обещали. А у меня есть пирог от мамы и банка варенья.

Кирилл улыбнулся, кивнул, первым оделся и пошел на кухню. Я услышала, как он звякает чашками, как хлопает дверцей холодильник. Уверенно он это все делает, не иначе – старый холостяк или отдельно проживающий муж, есть такая интересная категория. Я достала из шкафа большой и уютный халат и вписалась в эпизод чаепития старосветских помещиков.

Мы поговорили и о снеге. А потом заговорили о Пастухове. Кирилл сказал, что нужный материал он спас, успел запустить в работу. Многое действительно изъяли. Его и Ванду допрашивали.

– Как его убили? – поинтересовалась я.

– Перерезали горло мечом из коллекции. Илья был помешан на коллекциях. Разновидность жадности: все, что нравится, достать, найти, купить и запереть под стеклом.

– Стекло разбили?

– Нет, – ответил Кирилл. – Оно небьющееся: сплав с оловом. Илья сам открыл замок стеллажа, он любил хвастаться и показывать свои богатства. Стеллаж остался открытым после убийства.

– Получается, что он знал убийцу… – задумчиво проговорила я.

– Только так и получается, – мрачно кивнул Кирилл. – К нему в дом не так просто попасть. Сигнализация, камеры, секретные запоры.

– Что на камерах?

– Пока ничего не говорят. В особняке много сокровищ, будет много тайн.

– У него есть родственники?

– У Пастухова море знакомых, открытых и скрытых контактов. А о родственниках мне известно лишь одно. Люди, которых он называл родителями, на самом деле ему не родные, приемные. Ходят слухи, что биологическая мать Ильи жила в какой-то далекой деревне, сейчас она нищая старуха, если вообще жива.

– Ты не вспомнишь точнее?

– Зачем? Ты увлекаешься частными расследованиями?

– Развлекаюсь. Иногда тренирую логику. Это полезно для ума и памяти. И, главное, не задевает нервы, когда речь идет о безразличных тебе людях. К тому же моя мать почему-то заинтересовалась этим убийством.

– Твоя мать? – В глазах Кирилла мелькнул интерес. – Анна Золотова хочет знать, как убили Пастухова?

– Как много ты обо мне знаешь!

– Да, прочитал досье. Пастухов еще до записи с тобой сказал, что ты дочь Золотовой. А я успел с ней пару раз поработать на площадке. Лет пять назад. Я постараюсь разузнать о родителях Пастухова. Завтра, – пообещал он.

Кирилл отодвинул тарелку с нетронутым пирогом, поднял меня со стула и тихо сказал:

– Какое счастье. У меня есть повод приехать завтра к тебе с отчетом.

– Уже сегодня, – улыбнулась я. – Мы живем сегодня уже три часа, а пролетели с вечера кусок жизни. Какой-то другой жизни.

Он кивнул. Он это тоже знал. Мы ушли в спальню, чтобы общим сном победить тоску расставания, которая у каждого своя.

Мимо главных могил

Информацию о родителях Ильи Пастухова я нашла сама, в «Википедии». Но там не было ничего о том, что он приемный сын. И, конечно, ни слова о биологических родителях. Вообще это была такая высокопарная, многословная и манерная статья, что не было сомнения в авторстве. Текст писал и правил, конечно, сам Пастухов.

Похоже, его родители живы. О них сказано в настоящем времени. Живут в подмосковном поселке по Рублевскому шоссе. Пастухов Петр Ильич и Пастухова Мария Ивановна. Если родители Пастухову не родные, очень удачное совпадение, что усыновленный мальчик носил имя его нового дедушки. Или это новое имя?

Мое утро тянулось, я была в какой-то растерянности. Мысли вышли из повиновения: тот момент, когда отчетливо понимаешь, что мозг – это не ты. Что бы ты ни запланировала, как бы ты ни старалась соблюдать свой порядок, мозг заставит тебя сделать то, что пока кажется невозможным. Для меня невозможно утром выйти из дома. Для меня привычки – сладкий закон, обязанности – покой и порядок. Дверь заперта, окна зашторены, в круге настольной лампы все четко и понятно. Сценарий требует еще трех дней. Рецензию можно написать в промежутке между работой над ним. Это мое общество, общение, возможность изложить то, что говорить не хочется и некому. Людей полно, а тех, кому это будет интересно или хотя бы понятно, легче вообразить, чем встретить.

Мой вымышленный мир – он самый реальный и есть. Он бескомпромиссный и беспощадный. Нет, он не черно-белый. Палитра его оттенков из натуральных цветов. Там разные оттенки крови, переливается лента разноцветных слез. Там мертвая листва восторгов и мраморный отблеск моей памяти. Всегда и на всем этот отблеск. Вот это я берегу, как самый алчный скупец, – каждый уголок своей памяти. Она касается не только моей жизни. Там все, что я знаю о жизни в принципе.

Я пью кофе, ем мамин пирог и с нежностью смотрю на свой стол и лампу – знаю, что сейчас расстанусь со своим порядком. Движение – это жизнь не только тела. Движения требует мой мозг. Я поеду по неведомым дорогам и чужим следам и в конце концов пойму, зачем мне это было нужно.

Очень редко пользуюсь своей машиной. Мне удобнее на такси. Хотела даже нанять водителя, чтобы не прерывать разговор с собой во время пути. Но сразу отказалась, как от любых постоянных контактов. Я решительно направилась в гараж. Явиться в незнакомый дом к чужим осиротевшим людям с непонятной самой себе целью – это лучше без свидетелей.

Прежде чем выехать со своего двора, я послала СМС Кириллу: «Поехала по делам. Буду в семь». Он тут же ответил: «Ок». И мне стало теплее посреди серого и мокрого дня. Мне с этой каплей тепла будет легче в пути. В пути, который всегда лежит мимо главных могил. Еще и поэтому я не люблю ездить одна. Призраки прячутся даже от шоферов такси. Они молчат и не плачут. А сейчас они, конечно, набросятся на меня. Соскучились.

Артем вошел в мою жизнь сразу как главный мужчина судьбы. Мне было двадцать пять лет, я уже шесть лет была в несчастливом, жестоком и безусловно трагическом замужестве. Давно растеряла радость и смысл легких, красочных флиртов, забыла о безмятежности свиданий, за которые не нужно платить страхом, болью и тоской. Я внутренне сжималась, когда при мне произносили слова «любовь», «семья», «мой муж», «моя жена». Для меня это были синонимы обреченности, это была моя казнь и тюрьма. От мужчин шарахалась, как от источников заразы: мой муж был ревнивым психопатом. Каждая ночь дышала на меня разгоряченным бредом сумасшедшего, терзала ласками садиста и давила страшной нелюбовью. Ночью я ненавидела мужа и скрывала это, кусая губы в кровь. Не было сомнений: если он заметит что-то – убьет. А он, похоже, только к этому и стремился – найти повод убить. Есть люди, для которых из всех свершений привлекательно только это. Отыскать свой тип жертвы, отобрать сначала волю и радость, затем жизнь. А ведь я верила, что все будет по-другому, когда Юрий назвал меня «царевной», встретив в первый раз на школьном дворе. Мне было пятнадцать. Я радовалась, когда выходила за него замуж.

Артема я бы заметила в любой толпе только потому, что он был полной противоположностью Юрию. Он был воплощением мужской состоятельности, уверенности, привлекательности. Прямой, откровенный взгляд бархатных глаз, добродушная улыбка, руки с тонкими и нежными пальцами художника и музыканта. Но встретились мы не в толпе, а в кабинете главного редактора газеты, когда я впервые устроилась на работу. Он объяснял мне мои обязанности и утешал:

– Ничего страшного. Вы справитесь.

Потом он проводил меня до рабочего места, а в коридоре представил свою жену, которая ждала его, чтобы поехать по делам.

– Какая она хорошенькая, – сказала Зина обо мне в третьем лице и покровительственно коснулась моего плеча.

Мы с Артемом полетели в омут или к звездам уже через неделю. И если он все время думал о том, что будет дальше, то я была от таких проблем свободна. Дальше может быть только одно: Юрий нас выследит. Он сделает это легко, потому что мы не очень прячемся, выходим из редакции всегда вместе и едем туда, где есть для нас дверь, ключ от которой оставили Артему. И я точно знала, как Юра поведет себя. Он дождется, когда я вернусь домой, закроет двери и будет растягивать убийство так долго, сколько выдержит мое сердце. Артема он не тронет, потому что трус.

Так и случилось однажды. Но я пережила страшную ночь, а на рассвете какая-то таинственная сила вдруг оживила мои почти мертвые руки. Я сумела вырваться, схватить с вешалки плащ, накинуть на свое окровавленное тело и выскочить из дома. Бежала босиком по пустынному ледяному полю за нашей новостройкой. Потом меня подобрал какой-то таксист и бесплатно подбросил до редакции, я уговорила его, что мне нужно туда, а не в больницу или полицию. Не таксисту, а более пристрастному человеку пришлось бы объяснять, почему не в больницу и не в полицию. И не каждый бы понял, насколько человеку в такой страшной и позорной ситуации нужно прятаться именно от тупого и бюрократического вмешательства. На следующий день всем было бы известно все. Моей маме, известной актрисе, о том, что ее дочь убивал муж из-за измены, как подзаборный алкаш свою подружку. Жене Артема. Моим читателям в самом начале журналистской карьеры. И в дальнейшем будет важно только это. И смысл? Стараюсь оберегать себя по возможности от черной информации, поэтому не знаю, есть ли еще такая дикая страна, как Россия, где домашнее насилие законодательно декриминализовано. Это не преступление, это скрепы домостроя. Идти Юре некуда. Даст развод или нет, все равно жить из нас останется только один. На то он психопат-убийца.

В уголке вестибюля я и дождалась утра. В тот день Артем, как он потом рассказал, всю ночь не мог уснуть, вышел на рассвете, соврав жене, что к нему очень рано приедут за важными документами. Так я и спаслась. Так проблема Артема стала моей жизнью. А моя жизнь – еще большей проблемой Артема.

В дом, где жила с Юрием, я больше не вернулась. Квартиру, в которой я сейчас живу, мама подарила на мой день рождения – на двадцать шесть лет. Мама и дворец бы мне подарила, лишь бы я не свалилась на ее голову вместе с клубком своих бед. Адрес квартиры мы с Артемом на этот раз тщательно скрывали. Я возвращалась домой, путая следы. Он приезжал ко мне через несколько часов. Первое время среди ночи заставлял себя вставать и уезжать к жене. Потом стал просто звонить ей с работы.

Для развода с Юрием я наняла адвоката. Нас развели заочно. Зина спокойно согласилась на развод, получив документы на квартиру и счет на свое имя.

Но было бы странно, если бы судьба так легко выпустила меня из своих удушающих объятий. Через неделю позвонили и сообщили, что Юра повесился в нашей бывшей общей квартире, от которой я отказалась в его пользу.

А потом была наша свадьба с Артемом. После ресторана мы приехали к нашему дому всей редакцией на нескольких машинах. Артем во дворе произнес спич.

– Ребята, как я счастлив, что вы с нами в деле и в такой радости. А сейчас мы прощаемся. Скажу только вам: я ужасно соскучился по своей жене. Вика ведь уже пять часов – моя жена. Всем спасибо. Завтра даю вам выходной. А потом продолжим, я вам обещаю.

Мы с ним вошли в квартиру. Он достал из холодильника бутылку шампанского, которое мы пили только вдвоем. Закусывали поцелуями. А за окном еще веселились друзья. Скандировали: «Поздравляем!» Кто-то принес и выпустил воздушные шары с дымом. Шары поднялись до нашего пятнадцатого этажа, два почти влетели в окно, запутались в тюле. Артем прыгнул на подоконник и начал их освобождать. Я услышала звонок в дверь, открыла, без особого удивления увидела Зину. Артем ее приглашал на праздничный обед в ресторан, но она позвонила, сказала, что не успевает с работы. Она стояла с белыми розами и мило улыбалась. Я пропустила ее в прихожую, взяла цветы, пошла в кухню за вазой.