Игрок (сборник)

– Merci, madame, – умильно присела mademoiselle Blanche, искривив рот в насмешливую улыбку, которою обменялась с Де-Грие и генералом. Генерал отчасти конфузился и ужасно был рад, когда мы добрались до аллеи.

– Федосья, Федосья-то, думаю, как удивится теперь, – говорила бабушка, вспоминая о знакомой генеральской нянюшке. – И ей нужно на платье подарить. Эй, Алексей Иванович, Алексей Иванович, подай этому нищему!

По дороге проходил какой-то оборванец, с скрюченною спиной, и глядел на нас.

– Да это, может быть, и не нищий, а какой-нибудь прощелыга, бабушка.

– Дай! дай! дай ему гульден!

Я подошел и подал. Он посмотрел на меня с диким недоумением, однако молча взял гульден. От него пахло вином.

– А ты, Алексей Иванович, не пробовал еще счастия?

– Нет, бабушка.

– А у самого глаза горели, я видела.

– Я еще попробую, бабушка, непременно, потом.

– И прямо ставь на zéro! Вот увидишь! Сколько у тебя капиталу?

– Всего только двадцать фридрихсдоров, бабушка.

– Немного. Пятьдесят фридрихсдоров я тебе дам взаймы, если хочешь. Вот этот самый сверток и бери, а ты, батюшка, все-таки не жди, тебе не дам! – вдруг обратилась она к генералу.

Того точно перевернуло, но он промолчал. Де-Грие нахмурился.

– Que diable, c’est une terrible vieille![45] – прошептал он сквозь зубы генералу.

– Нищий, нищий, опять нищий! – закричала бабушка. – Алексей Иванович, дай и этому гульден.

На этот раз повстречался седой старик, с деревянной ногой, в каком-то синем длиннополом сюртуке и с длинною тростью в руках. Он похож был на старого солдата. Но когда я протянул ему гульден, он сделал шаг назад и грозно осмотрел меня.

– Was ist’s, der Teufel![46] – крикнул он, прибавив к этому еще с десяток ругательств.

– Ну, дурак! – крикнула бабушка, махнув рукой. – Везите дальше! Проголодалась! Теперь сейчас обедать, потом немного поваляюсь, и опять туда.

– Вы опять хотите играть, бабушка? – крикнул я.

– Как бы ты думал? Что вы-то здесь сидите да киснете, так и мне на вас смотреть?

– Mais, madame, – приблизился Де-Грие, – les chances vent toumer, une seule mauvaise chance et vous perdrez tout… surtout avec votre jeu… c’etait terrible![47]

– Vous perdrez absolument[48], – защебетала m-lle Blanche.

– Да вам-то всем какое дело? Не ваши проиграю – свои! А где этот мистер Астлей? – спросила она меня.

– В воксале остался, бабушка.

– Жаль; вот этот так хороший человек.

Прибыв домой, бабушка еще на лестнице, встретив обер-кельнера, подозвала его и похвастала своим выигрышем; затем позвала Федосью, подарила ей три фридрихсдора и велела подавать обедать. Федосья и Марфа так и рассыпались пред нею за обедом.

– Смотрю я на вас, матушка, – трещала Марфа, – и говорю Потапычу, что это наша матушка хочет делать. А на столе денег-то, денег-то, батюшки! всю-то жизнь столько денег не видывала, а все кругом господа, все одни господа сидят. И откуда, говорю, Потапыч, это все такие здесь господа? Думаю, помоги ей сама Мати Божия. Молюсь я за вас, матушка, а сердце вот так и замирает, так и замирает, дрожу, вся дрожу. Дай ей, Господи, думаю, а тут вот вам Господь и послал. До сих пор, матушка, так и дрожу, так вот вся и дрожу.

– Алексей Иванович, после обеда, часа в четыре, готовься; пойдем. А теперь покамест прощай, да докторишку мне какого-нибудь позвать не забудь, тоже и вóды пить надо. А то и позабудешь, пожалуй.

Я вышел от бабушки как одурманенный. Я старался себе представить, что теперь будет со всеми нашими и какой оборот примут дела? Я видел ясно, что они (генерал преимущественно) еще не успели прийти в себя, даже и от первого впечатления. Факт появления бабушки вместо ожидаемой с часу на час телеграммы об ее смерти (а стало быть, и о наследстве) до того раздробил всю систему их намерений и принятых решений, что они с решительным недоумением и с каким-то нашедшим на всех столбняком относились к дальнейшим подвигам бабушки на рулетке. А между тем этот второй факт был чуть ли не важнее первого, потому что хоть бабушка и повторила два раза, что денег генералу не даст, но ведь кто знает, – все-таки не должно было еще терять надежды. Не терял же ее Де-Грие, замешанный во все дела генерала. Я уверен, что и m-lle Blanche, тоже весьма замешанная (еще бы: генеральша и значительное наследство!), не потеряла бы надежды и употребила бы все обольщения кокетства над бабушкой – в контраст с неподатливою и неумеющею приласкаться гордячкой Полиной. Но теперь, теперь, когда бабушка совершила такие подвиги на рулетке, теперь, когда личность бабушки отпечаталась пред ними так ясно и типически (строптивая, властолюбивая старуха et tombée en enfance), теперь, пожалуй, и все погибло: ведь она, как ребенок, рада, что дорвалась, и, как водится, проиграется в пух. Боже! – подумал я (и прости меня, Господи, с самым злорадным смехом), – Боже, да ведь каждый фридрихсдор, поставленный бабушкою давеча, ложился болячкою на сердце генерала, бесил Де-Грие и доводил до исступления m-lle de Cominges, у которой мимо рта проносили ложку. Вот и еще факт: даже с выигрыша, с радости, когда бабушка раздавала всем деньги и каждого прохожего принимала за нищего, даже и тут у ней вырвалось к генералу: «А тебе-то все-таки не дам!» Это значит: села на этой мысли, уперлась, слово такое себе дала; – опасно! опасно!

Все эти соображения ходили в моей голове в то время, как я поднимался от бабушки по парадной лестнице, в самый верхний этаж, в свою каморку. Все это занимало меня сильно; хотя, конечно, я и прежде мог предугадывать главные толстейшие нити, связывавшие предо мною актеров, но все-таки окончательно не знал всех средств и тайн этой игры. Полина никогда не была со мною вполне доверчива. Хоть и случалось, правда, что она открывала мне подчас, как бы невольно, свое сердце, но я заметил, что часто, да почти и всегда, после этих открытий или в смех обратит все сказанное, или запутает и с намерением придаст всему ложный вид. О! она многое скрывала! Во всяком случае, я предчувствовал, что подходит финал всего этого таинственного и напряженного состояния. Еще один удар – и все будет кончено и обнаружено. О своей участи, тоже во всем этом заинтересованный, я почти не заботился. Странное у меня настроение: в кармане всего двадцать фридрихсдоров; я далеко, на чужой стороне, без места и без средств к существованию, без надежды, без расчетов и – не забочусь об этом! Если бы не дума о Полине, то я просто весь отдался бы одному комическому интересу предстоящей развязки и хохотал бы во все горло. Но Полина смущает меня; участь ее решается, это я предчувствовал, но, каюсь, совсем не участь ее меня беспокоит. Мне хочется проникнуть в ее тайны; мне хотелось бы, чтобы она пришла ко мне и сказала: «Ведь я люблю тебя», а если нет, если это безумство немыслимо, то тогда… ну, да чего пожелать? Разве я знаю, чего желаю? Я сам как потерянный; мне только бы быть при ней, в ее ореоле, в ее сиянии, навечно, всегда, всю жизнь. Дальше я ничего не знаю! И разве я могу уйти от нее?

В третьем этаже, в их коридоре, меня что-то как толкнуло. Я обернулся и, в двадцати шагах или более, увидел выходящую из двери Полину. Она точно выжидала и высматривала меня и тотчас же к себе поманила.

– Полина Александровна…

– Тише! – предупредила она.

– Представьте себе, – зашептал я, – меня сейчас точно что толкнуло в бок; оглядываюсь – вы! Точно электричество исходит из вас какое-то!

– Возьмите это письмо, – заботливо и нахмуренно произнесла Полина, наверное не расслышав того, что я сказал, – и передайте лично мистеру Астлею, сейчас. Поскорее, прошу вас. Ответа не надо. Он сам…

Она не договорила.

– Мистеру Астлею? – переспросил я в удивлении.

Но Полина уже скрылась в дверь.

– Ага, так у них переписка! – я, разумеется, побежал тотчас же отыскивать мистера Астлея, сперва в его отеле, где его не застал, потом в воксале, где обегал все залы, и, наконец, в досаде, чуть не в отчаянии, возвращаясь домой, встретил его случайно, в кавалькаде каких-то англичан и англичанок, верхом. Я поманил его, остановил и передал ему письмо. Мы не успели и переглянуться. Но я подозреваю, что мистер Астлей нарочно поскорее пустил лошадь.

Мучила ли меня ревность? Но я был в самом разбитом состоянии духа. Я и удостовериться не хотел, о чем они переписываются. Итак, он ее поверенный! «Друг-то друг, – думал я, – и это ясно (и когда он успел сделаться), но есть ли тут любовь?» «Конечно, нет», – шептал мне рассудок. Но ведь одного рассудка в эдаких случаях мало. Во всяком случае предстояло и это разъяснить. Дело неприятно усложнялось.

Не успел я войти в отель, как швейцар и вышедший из своей комнаты обер-кельнер сообщили мне, что меня требуют, ищут, три раза посылали наведываться: где я? – просят как можно скорее в номер к генералу. Я был в самом скверном расположении духа. У генерала в кабинете я нашел, кроме самого генерала, Де-Грие и m-lle Blanche, одну, без матери. Мать была решительно подставная особа, употреблявшаяся только для парада; но когда доходило до настоящего дела, то m-lle Blanche орудовала одна. Да и вряд ли та что-нибудь знала про дела своей названой дочки.

Они втроем о чем-то горячо совещались, и даже дверь кабинета была заперта, чего никогда не бывало. Подходя к дверям, я расслышал громкие голоса – дерзкий и язвительный разговор Де-Грие, нахально-ругательный и бешеный крик Blanche и жалкий голос генерала, очевидно, в чем-то оправдывавшегося. При появлении моем все они как бы поприудержались и подправились. Де-Грие поправил волосы и из сердитого лица сделал улыбающееся, – тою скверною, официально-учтивою, французскою улыбкою, которую я так ненавижу. Убитый и потерявшийся генерал приосанился, но как-то машинально. Одна только m-lle Blanche почти не изменила своей сверкающей гневом физиономии и только замолкла, устремив на меня взор с нетерпеливым ожиданием. Замечу, что она до невероятности небрежно доселе со мною обходилась, даже не отвечала на мои поклоны, – просто не примечала меня.

– Алексей Иванович, – начал нежно распекающим тоном генерал, – позвольте вам объявить, что странно, в высочайшей степени странно… одним словом, ваши поступки относительно меня и моего семейства… одним словом, в высочайшей степени странно…

– Eh! се n’est pas çа, – с досадой и презрением перебил Де-Грие. (Решительно, он всем заправлял!) – Mon cher monsieur, notre cher général se trompe[49], – впадая в такой тон (продолжаю его речь по-русски), – но он хотел вам сказать… то есть вас предупредить или, лучше сказать, просить вас убедительнейше, чтобы вы не губили его, – ну да, не губили! Я употребляю именно это выражение…

– Но чем же, чем же? – прервал я.

– Помилуйте, вы беретесь быть руководителем (или как это сказать?) этой старухи, cette pauvre terrible vieille[50], – сбивался сам Де-Грие, – но ведь она проиграется; она проиграется вся в пух! Вы сами видели, вы были свидетелем, как она играет! Если она начнет проигрывать, то она уж и не отойдет от стола, из упрямства, из злости, и все будет играть, все будет играть, а в таких случаях никогда не отыгрываются, и тогда… тогда…

– И тогда, – подхватил генерал, – тогда вы погубите все семейство! Я и мое семейство, мы – ее наследники, у ней нет более близкой родни. Я вам откровенно скажу: дела мои расстроены, крайне расстроены. Вы сами отчасти знаете… Если она проиграет значительную сумму или даже, пожалуй, все состояние (о боже!), что тогда будет с ними, с моими детьми! (генерал оглянулся на Де-Грие), со мною! (Он поглядел на m-lle Blanche, с презрением от него отвернувшуюся.) Алексей Иванович, спасите, спасите нас!..

– Да чем же, генерал, скажите, чем я могу… Что я-то тут значу?

– Откажитесь, откажитесь, бросьте ее!..

– Так другой найдется! – вскричал я.

– Се n’est pas çа, се n’est pas çа, – перебил опять Де-Грие, – que diable![51] Нет, не покидайте, но по крайней мере усовестите, уговорите, отвлеките… Ну, наконец, не дайте ей проиграть слишком много, отвлеките ее как-нибудь.

– Да как я это сделаю? Если бы вы сами взялись за это, monsieur Де-Грие, – прибавил я как можно наивнее.

Тут я заметил быстрый, огненный, вопросительный взгляд mademoiselle Blanche на Де-Грие. В лице самого Де-Грие мелькнуло что-то особенное, что-то откровенное, от чего он не мог удержаться.

– То-то и есть, что она меня не возьмет теперь! – вскричал, махнув рукой, Де-Грие. – Если б!.. потом…

Де-Грие быстро и значительно поглядел на m-lle Blanche.

– О mon cher monsieur Alexis, soyez si bon[52], – шагнула ко мне с обворожительною улыбкою сама m-lle Blanche, схватила меня за обе руки и крепко сжала. Черт возьми! это дьявольское лицо умело в одну секунду меняться. В это мгновение у ней явилось такое просящее лицо, такое милое, детски улыбающееся и даже шаловливое; под конец фразы она плутовски мне подмигнула, тихонько от всех; срезать разом, что ли, меня хотела? И недурно вышло, – только уж грубо было это, однако, ужасно.

Подскочил за ней и генерал, – именно подскочил:

– Алексей Иванович, простите, что я давеча так с вами начал, я не то совсем хотел сказать… Я вас прошу, умоляю, в пояс вам кланяюсь по-русски, – вы один, один можете нас спасти! Я и mademoiselle de Cominges вас умоляем, – вы понимаете, ведь вы понимаете? – умолял он, показывая мне глазами на m-lle Blanche. Он был очень жалок.

В эту минуту раздались три тихие и почтительные удара в дверь; отворили – стучал коридорный слуга, а за ним, в нескольких шагах, стоял Потапыч. Послы были от бабушки. Требовалось сыскать и доставить меня немедленно; «сердятся», – сообщил Потапыч.

– Но ведь еще только половина четвертого!

– Они и заснуть не могли, все ворочались, потом вдруг встали, кресла потребовали, и за вами. Уж они теперь на крыльце-с…

– Quelle mégére![53] – крикнул Де-Грие.

Действительно, я нашел бабушку уже на крыльце, выходящую из терпения, что меня нет. До четырех часов она не выдержала.

– Ну, подымайте! – крикнула она, и мы отправились опять на рулетку.

Глава XII

Бабушка была в нетерпеливом и раздражительном состоянии духа; видно было, что рулетка у ней крепко засела в голове. Ко всему остальному она была невнимательна и вообще крайне рассеянна. Ни про что, например, по дороге ни расспрашивала, как давеча. Увидя одну богатейшую коляску, промчавшуюся мимо нас вихрем, она было подняла руку и спросила: «Что такое? Чьи?» – но, кажется, и не расслышала моего ответа; задумчивость ее беспрерывно прерывалась резкими и нетерпеливыми телодвижениями и выходками. Когда я ей показал издали, уже подходя к воксалу, барона и баронессу Вурмергельм, она рассеянно посмотрела и совершенно равнодушно сказала «А!» – и, быстро обернувшись к Потапычу и Марфе, шагавшим сзади, отрезала им:

– Ну, вы зачем увязались? Не каждый раз брать вас! Ступайте домой! Мне и тебя довольно, – прибавила она мне, когда те торопливо поклонились и воротились домой.

В воксале бабушку уже ждали. Тотчас же отгородили ей то же самое место, возле крупёра. Мне кажется, эти крупёры, всегда такие чинные и представляющие из себя обыкновенных чиновников, которым почти решительно все равно, выиграет ли банк или проиграет, – вовсе не равнодушны к проигрышу банка и, уж конечно, снабжены кой-какими инструкциями для привлечения игроков и для вящего наблюдения казенного интереса, за что непременно и сами получают призы и премии. По крайней мере на бабушку смотрели уж как на жертвочку. Затем, что у нас предполагали, то и случилось.

Вот как было дело.

Бабушка прямо накинулась на zéro и тотчас же велела ставить по двенадцати фридрихсдоров. Поставили раз, второй, третий – zéro не выходил. «Ставь, ставь!» – толкала меня бабушка в нетерпении. Я слушался.

– Сколько раз проставили? – спросила она, наконец, скрежеща зубами от нетерпения.

– Да уж двенадцатый раз ставил, бабушка. Сто сорок четыре фридрихсдора проставили. Я вам говорю, бабушка, до вечера, пожалуй…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Г-н граф (франц.).

2

Г-жа графиня (франц.).

3

Табольдт, общий стол (франц.).

4

«Народное мнение» (франц.).

5

Это было не так глупо (франц.).

6

За#мок (франц.).

7

Дурным тоном (франц.).

8

Тридцать и сорок (франц.).

9

Фатер – (нем. Vater) – отец.

10

Галльский петух (франц.).

11

Госпожа баронесса… честь имею быть вашим рабом (франц.).

12

До крайнего предела (лат.).

13

Да (нем.).

14

Вы что, взбесились? (нем.)

15

Дорогой мой… простите, я забыл ваше имя, Алексей?.. не так ли? (франц.)

16

Но генерал… (франц.)

17

Мадемуазель Бланш де Коменж… и ее мамашу… (франц.).

18

Барон так вспыльчив, прусский характер, знаете, он может устроить ссору из-за пустяков (франц.).

19

Кой черт! молокосос, как вы (франц.).

20

Секундантом (франц.).

21

Подчиненным (франц.).

22

Может быть (франц.).

23

Вдова (франц.)

24

В одно прекрасное утро (франц.).

25

Официант (франц.).

26

Русские вельможи (франц.).

27

Русская, графиня, важная дама (франц.).

28

Великая герцогиня де Н. (франц.).

29

Под носом у бедного генерала (франц.).

30

Да, сударыня… И поверьте, я в таком восторге… ваше здоровье… это чудо… видеть вас здесь… прелестный сюрприз… (франц.)

31

Эта старуха впала в детство (франц.).

32

Но, сударыня, это будет удовольствие (франц.).

33

Госпожа генеральша, княгиня Тарасевичева (франц.).

34

Она наделает глупостей (франц.).

35

Уходите, уходите! (франц.)

36

Красное и черное, чет и нечет, недобор и перебор (франц.).

37

Ноль (франц.).

38

Тридцать шесть (франц.).

39

Делайте вашу ставку, господа! Делайте вашу ставку! Больше никто не ставит? (франц.)

40

Сколько ноль? двенадцать? двенадцать? (франц.)

41

Да, сударыня (франц.).

42

Ставка сделана (франц.).

43

Какая победа (франц.).

44

Но, сударыня, это было блестяще! (франц.)

45

Черт побери, ужасная старуха! (франц.)

46

Черт побери, что это такое! (нем.)

47

Но, сударыня, удача может изменить, один неудачный ход – и вы потеряете все… особенно с вашими ставками… это ужасно! (франц.)

48

Вы потеряете непременно (франц.).

49

Это не то… Дорогой мой, наш милый генерал ошибается (франц.).

50

Этой бедной, ужасной старухи (франц.).

51

Это не то, это не то… что за черт! (франц.)

52

О дорогой господин Алексей, будьте так добры (франц.).

53

Какая мегера! (франц.)