Без гнева и пристрастия

Анатолий Степанов

Без гнева и пристрастия

© Степанов А.Я., наследники, 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

* * *

Глава 1

Прижавшись виском к каменной ноздреватой стене, в голос – басом – рыдала двухметровая блондинка. Судя по кровавой яркости узорчатых колготок и краткости остальных одежд – портовая проститутка. Ее утешала, гладя по заду, карманного размера подружка.

Обходя их, Ксения ойкнула от неожиданности: размытая голубизна напудренной щеки двухметровой демонстрировала тщательную выбритость. Так что и не проститутка вовсе, а…

– Проститут, – вслух, но на всякий случай тихонько хихикнула Ксения. Городок Барселона ей определенно нравился.

За ее спиной дребезжало протяженное испанское «Р». «Проститут», рыдая, громко жаловался.

Набережная кончилась и Ксения вышла к обширному и хорошо освещенному устью того самого знаменитого бульвара, пройтись по которому мечтала с тех пор, как увидела его по телевизору во время Олимпийских игр девяносто второго года. Мечта сбывалась.

…Десять дней назад их прямо из аэропорта повезли в курортный городок Матаро, так что красот каталонской столицы они миновали. Что увидишь из окошка микроавтобуса? А сегодня, проводив в аэропорт подружку Любу, которая после десяти дней бездельного лежания на жгучем песке в душевном беспокойстве рванула в Москву к горячо любимому, ужасно умному и, конечно, абсолютно беспомощному мужу, Ксения решила из оставшихся ей четырех дней в Испании сутки отдать Барселоне. Она сняла номер в недорогой гостинице, приняла душ, наскоро перекусила и приступила к делу. Сегодня вечером – набережная и бульвар, завтра в первой половине дня – художественная галерея и подробный осмотр архитектурных изысков гения модерна Гауди. А потом в электричку – и снова на песок, к морю.

Бульвар от моря слегка поднимался вверх, и она поднималась вместе с ним. Ветерок шевелил легкую юбку и приятно холодил влажную под забранными в конский хвост волосами шею. Сквозь резиновую подошву любимых китайских тапочек твердо ощущалась бетонная вытоптанность бульварной земли.

Вдруг неподалеку в фанерном сарае – летнем театрике – рявкнула музыка, и баритон зашелся в обязательном, в стиле диско, правда, «Очи черные, очи страстные!..».

– Во дает российская попса! – восторженно поделилась впечатлениями со встречным испанцем общительная Ксения. Испанец в ужасе замер, пробормотал на ломаном английском:

– Ноу спик спейн.

Ксения подмигнула остолбеневшему прохожему и пошла себе дальше.

Что-то разыгралась не ко времени. Она сделала серьезное лицо и стала с туристской деловитостью рассматривать людей, деревья, дома за деревьями.

Предупреждали же ее, предупреждали!

Пересекая бульвар, к ней стремительно приближался паренек. Ксения непроизвольно посторонилась. Проносясь мимо, паренек рванул на себя ремень сумки, висевшей у нее на плече. Но смыться с добычей ему не удалось. Не она, Ксения, вспомнила уроки своего приятеля Жоры. Мгновенно вспомнила все машина из нервов и мышц, рефлекторно воспроизведя все, чему была обучена многомесячным тренингом. Носком китайской туфли (левая нога) легко ударила по отставшей пятке паренька, и он споткнулся о голень опорной своей ноги. Но до того как упасть, получил удар в солнечное сплетение опять же носком китайской туфли (правая нога). Третьим движением Ксения вырвала из ослабевших рук неудачника свою сумку.

Паренек рухнул. Он лежал на бетонной земле, противоестественно вывернув голову. Гулявшие по бульвару граждане, в отличие от российских собратьев, не проходили мимо, а сбивались в плотную толпу вокруг поверженного.

– Господи, – прошептала Ксения. И уже в голос простонала: – Господи!

– Русская? – радостно завопил какой-то великодержавный бас.

Вся толпа уже темпераментно гомонила. Ксения в ужасе ждала, когда участливые испанцы обратят на нее осуждающие взоры. С родным басом она тоже еще не разобралась: не до него было. Но он не унимался.

– Это ты его заделала?

Она подняла глаза на не по-здешнему, а по-московски элегантному тридцатилетнему мэну и горестно призналась:

– Я.

– Тогда ноги отсюда надо делать, бабонька. Тебе что, неприятностей в России не хватает? Испанских хочешь?

– Я не знаю… – в растерянности пробормотала Ксения.

– Так я знаю. – Мэн потянул ее за ремень сумки. – Быстренько, пока на нас внимания не обращают.

– А как же он?

– Его заботы, – отмахнулся мэн и приказал: – Побежали!

И они побежали. Сначала под деревьями, потом через проезжую часть улицы и скрылись в узком безлюдном переулке. Здесь опять же не по-испански, а сугубо по-московски скособочась (частью на дороге, частью на тротуаре), стоял бордовенький «фольксваген». Мэн заглянул в салон и злобно огорчился:

– Где этого идиота черти носят?!

– Кто вы? – наконец догадалась спросить Ксения.

– Я-то? – переспросил он и вдруг, глядя через ее плечо, заорал: – Я тебе что сказал?! Чтобы ты меня здесь ждал!

Приближалось нечто уже совсем русопятое: круглая рожа, круглое пузо, в джинсе и кроссовках до икр.

– Уж и в лавку забежать нельзя! – не оправдываясь, атаковал русопятый и для убедительности приподнял набитый пластиковый пакет. – Договорились без пятнадцати девять, а сейчас еще без двадцати.

Он открыл дверцу «фольксвагена», закинул на заднее сиденье пакет и уселся за руль.

– Кто вы? – опять спросила Ксения.

– Твой спаситель, дурочка! – кривляясь объявил мэн. – Туристка небось? В каком отеле остановились?

– Кто вы? – не унималась Ксения.

– Я – представитель московской мебельной фирмы «Колтунов и братья» в Испании, – важно представился мэн. В подтверждение достал из кармана шелкового пиджака визитную карточку и протянул Ксении.

– Аркадий Колтунов, – вслух прочитала она и догадалась: – Вы, следовательно, брат. Младший.

Мэн, он же Колтунов-младший, утвердительно и одобрительно заржал.

– А она-то кто? – осведомился из автомобильного окошка русопятый.

– Каратистка, – ответил за Ксению брат Аркадий. – Она на бульваре бегунка крепко заделала. Вот я ее от греха – мало ли там что! – решил припрятать. А то затаскают девицу-то!

– Как тебя зовут, каратистка? – полюбопытствовал русопятый.

– Ксения. Ксения Логунова.

– А меня – Дима. Садись, Ксюша. – Дима распахнул заднюю дверцу.

– Вы не бойтесь нас, Ксения, – сказал Аркадий, устраиваясь впереди рядом с Димой.

– А я и не боюсь. Вернее, боюсь. Но не вас, – сообщила – им или себе? – Ксения, поудобнее устраиваясь сзади. Рядом с ней, высовываясь из пластикового пакета зеленым боком, обнаружилась банка «севен-ап». – Можно я попью?

Дима обернулся, вытянул шею, увидел банку и кивнул:

– Валяй.

Обернулся и брат Аркадий. Вдвоем они смотрели, как Ксения гулкими глотками пила из маленькой дырочки. Когда она остановилась перевести дух, Аркадий осторожно напомнил:

– Вы же не сказали, куда вас везти, Ксения!

Она сказала. Оказалось, совсем рядом. Портье, вручая ей ключ, ласково улыбнулся всем.

– Зайдете? – предложила Ксения, которую не радовало предстоящее одиночества.

– Зайдем? – формально поинтересовался мнением Димы Аркадий.

В номере Ксения уселась на кровать и спросила сама у себя:

– А что, если я его убила? – Извлекла из сумки носовой платок, горестно высморкалась и посмотрела на стоявших у дверей Диму и Аркадия. Аркадий, понимая, что вопрос обращен не к ним, заговорил о другом:

– Так ты одна! Каким образом?

– Я с побережья подружку приехала проводить. На день. – Ксения встала с кровати, а им предложила: – Вы садитесь, садитесь, ребята. Чаю бы вам, да нет у меня ни чаю, ни чайника.

Уже расположившись в кресле, Дима сказал ни с того ни с сего:

– Тебе бы пожрать сейчас как следует, Ксюша.

– Не хочу, – сказала она, включила телевизор и защелкала кнопками пульта.

Викторина. Реклама. Сериал. Оглушительное фламенко. Автомобильные гонки. Снова реклама.

– Последние известия ищешь? – догадался так и не севший Аркадий. – Они по местному, по девятому, каналу в десять. – Он глянул на часы. – Через тридцать пять минут.

Ксения выключила телевизор и вдруг поняла, что ей необходимо сказать:

– Спасибо вам, братцы. За все.

– Значит, нам уходить? – понял Дима: вылез из кресла и поднял с пола пластиковый пакет. – Ты ведь теперь из номера не выйдешь. А пожрать тебе все-таки надо. – Он извлек из пакета хлебцы в целлофане, нарезанную ветчину в целлофане и две банки «севен-ап». Разложил все это на столе. – Рано или поздно все равно проголодаешься.

– Спасибо, – прошептала Ксения. Ей хотелось заплакать. Но Аркадий не позволил, деловито спросив:

– Завтра электричка у тебя во сколько?

– В пятнадцать сорок.

– В девять еще в номере будешь? – Она кивнула. – Вот мы в девять и заскочим.

От дверей добряк Дима посоветовал:

– Держи хвост пистолетом!

Ушли. До десяти она смотрела фламенко. Одурела от стука кастаньет и каблуков и чуть не пропустила последние известия. Включила девятый канал, когда на экране по очереди говорили (один в Тель-Авиве, другой – неизвестно где) главный еврей и главный араб. Страсбург с темпераментными депутатами Европарламента. Прием у президента Аргентины. Голод в Судане. Наводнение на Филиппинах. Бой двух жирных боксеров. Наконец-то! Местные происшествия: собрание франкистов, автомобильная авария, задержание в порту мелкого наркокурьера. И все, пошла погода.

До часу ночи Ксения безрезультатно металась по всем телевизионным каналам. Английский фильм о сыщике Пуаро без интереса досмотрела до конца.

Не спала – мучилась в полусне.

С восьми утра вновь гоняла телепрограммы.

Аркадий пришел один с опозданием почти на час.

– А Дима где? – не зная, о чем спросить, поинтересовалась Ксения.

– По делам мотается, – печально ответил Колтунов-младший.

Она зачем-то продолжала спрашивать:

– По каким?

– По твоим, Ксения, – уже совсем грустно ответил Аркадий и положил на стол свернутую в трубку газету.

– В ней про меня написано? – ахнула Ксения.

– Да, – вздохнул он. – По-испански сечешь?

У Ксении дернулась щека. Но собралась, ответила твердо:

– Заголовок прочту. – Раскрутила газету, распахнула во всю ширину. – Где?

– На седьмой странице. В правом нижнем углу, – глядя в пол, объяснил Аркадий.

Резко повернувшись к нему, она взгляда его не поймала. Злобно поправила:

– Не страница, а полоса. – Долистала до седьмой полосы и, собрав в кулак английский, французский и латынь, перевела с испанского: – «Несчастный случай или непреднамеренное убийство?» – Сложила газету, свернула, как она была, в трубку и осторожно, словно гранату, положила на стол. На прежнее место. – Я убила его… – И закричала на Аркадия: – Да посмотрите же на меня!

Не поднимая головы, Аркадий посмотрел на нее заведенными под лоб коровьими глазами.

– Я убила его?

Ноги не держали. Она села на кровать.

– Этот дурак сам себя убил, – нехотя возразил Аркадий. Достал из заднего кармана брюк фляжку, отвинтил колпачок и протянул ее Ксении. – Хлебни-ка коньячку. Тебе сейчас надо.

Она на автомате хлебнула и содрогнулась от отвращения. Не преодолевая, а продлевая отвращение, она сделала еще два полноценных глотка и вернула фляжку. Видимо, чтобы дать ей поскорее опомниться, он бурно и громко заговорил:

– Димка с нашим адвокатом уже с восьми зондирует почву. Валерий здесь уже пятый год, все входы и выходы знает. У него мать испанка, и он здесь, по сути дела, свой. И в газетах у него концы, и в муниципалитете, и в полиции. Так что мы досконально будем знать, что и как, и тогда решим, что нам делать. Я думаю, они вот-вот явятся.

– Нам, – сомнамбулически перебила Ксения. – Что нам делать – это мы решим. А что делать мне? Ведь я убила. Что мне делать?

– Хлебнуть еще, – решил Аркадий и опять вынул фляжку.

Аркадий не соврал: Дима с адвокатом объявились в номере в половине одиннадцатого. Адвокат Валерий был приветлив и покровительственен, что соответствовало имиджу солидного, все понимающего и если не все, то очень много могущего юриста. Склонив круглую голову, он без слов поздоровался с Ксенией (она тоже молча множественно покивала), положил папочку на стол и обратил скорбный, красноречивый взгляд на Аркадия. В ответ Аркадий сказал:

– Она прочла заголовок…

– И этого достаточно, – завершил фразу Валерий.

А Дима ничего не сказал. Он бухнулся на кровать рядом с Ксенией и ободряюще похлопал ее по спине.

Продолжал стоять один Аркадий, ибо юрист уселся за стол и зажурчал молнией элегантной папочки. Зачем – неизвестно, так как ничего из нее так и не достал. Видимо, хотел придать значительности последовавшей речи:

– Дела наши обстоят следующим образом, дорогая Ксения Валентиновна. Полиция пока на распутье, в этом газетный заголовок абсолютно точно определил ситуацию. Итак, закрыть дело или продолжить расследование? За первый вариант – никчемность личности погибшего (этот Хуанито хорошо известен в полиции как уличный вор) и, следовательно, причина смерти – перелом шейных позвонков при падении…

– Не надо, – попросила Ксения.

– Прошу простить за натуралистические подробности, но вам придется еще немного потерпеть. – Юрист был непреклонен. – За второй вариант – показания одного свидетеля, утверждающего, что Хуанито упал после столкновения с молодой женщиной. Этот свидетель довольно точно описал вас. И, наконец, заключение патологоанатома. В области солнечного сплетения погибшего – гематома, происхождение которой можно трактовать двояко: или от удара, вызвавшего падение, или собственно при падении. Я успел встретиться с неким господином, услугами которого пользуюсь при улаживании щекотливых дел. Он заверил меня, что человека, руководящего расследованием, окончательно и бесповоротно склонить к желаемому первому варианту возможно при определенных финансовых затратах с нашей стороны.

– Я не знаю, надо ли это делать… – робко начала Ксения, но яростный Аркадий заорал на нее:

– Надо, надо! – И к Валерию: – Сколько хотят?

– Десять тысяч… баксов, – назвал сумму юрист. Дима присвистнул и опять похлопал Ксению по спине. Аркадий кратко прокомментировал:

– Круто.

– У меня нет таких денег, – почти с облегчением призналась Ксения.

– У вас есть такие деньги, – грозно заявил Валерий. – И не только такие, Ксения Валентиновна. По странному стечению обстоятельств, именно я должен был встретиться с вами за четыре дня до вашего отлета в Мадрид, чтобы передать вам письмо и совершить все юридические действия, с этим письмом связанные. Но судьба распорядилась иначе. – Вот теперь ему и понадобилась папочка: из нее юрист извлек роскошный твердый конверт и передал Ксении. – Мы спустимся в ресторан, а вы прочтите это письмо в одиночестве.

Они ушли. Все трое. Медленно, тихо, словно оставляя молодую женщину наедине с дорогим покойником. И оказались правы: письмо, написанное острым, почти готическим почерком, было от покойника:

«Единственная любимая моя, внученька моя!

Ты прочтешь это письмо, когда меня не будет на этом свете. Рано или поздно это произойдет – не знаю, но, читая эти строчки и вспоминая о нашей прошлой жизни, хоть немного погрусти обо мне. И прости (умершим легко прощать) своего небезгрешного деда за все. Скверно я поступал или хорошо – не имеет значения, ибо поступал я так для того, чтобы всю долгую жизнь ты была покойна и счастлива. Счастье, вероятнее всего, тебе сможет дать кто-то другой, но благополучие, уверенность в завтрашнем дне я постарался тебе обеспечить.

Теперь о деле. Разговор я начну с лирических воспоминаний о мрачной осени девяносто седьмого. То были тяжелые для меня времена, но сейчас я вспоминаю их со слезой умиления, потому что мы были все вместе: ты, твоя мама и моя дочь Светлана и я – старый пень. Одним вечером я пригласил тебя в свой кабинет и попросил приложить правую ладонь к толстому и мягкому куску картона. Боже, как ты была прелестна, весело и послушно исполняя каприз вздорного деда!

Сейчас будь внимательна, Ксюша. Отпечаток твоей ладони, оставленный на картоне, единственно возможный кодовый ключ к моим счетам в одном из крупнейших швейцарских банков. В нем завещанное тебе мною состояние. Оно – твое, но не все: сорок процентов его принадлежит моим компаньонам. Ты переведешь эти сорок процентов на счета, которые укажет тебе человек, передавший это письмо. Он в курсе, он знает все, он будет консультантом по всем твоим банковским делам. Без боязни доверься ему.

Помнишь, как мы с тобой рисовали смешную девчачью рожицу с косичками растопыркой на калитке нашей старой дачи? Это было последнее мое счастье, внучка.

Не стесняйся быть богатой. Богатство дарит стабильность и существенное право превосходства. Спокойно живи и уверенно радуйся жизни. А я уже умер.

Твой дед».

Глава 2

– Идут, – понял репортер и азартно приказал оператору: – Действуй!

Агрессивно, как моджахед ракету «стингер», прижимая к плечу камеру, оператор решительно рванул на передовую, к подъезду мирного замоскворецкого особняка, у которого в расслабленном ожидании стояли двое в камуфляже с автоматами наперевес. И боле – никого.

Но звериная интуиция не подвела репортера: раскрылась дверь и первыми вышли три милиционера в форме, которые тут же остановились на ступеньках, пропуская по одному весьма странных граждан – жеманно изящных, подчеркнуто беспомощных, в непонятных – не то мужских, не то женских одеждах. А вот и нестранные: по ступенькам спускались четверо солидных господ.

Неизвестно откуда рядом с оператором оказалась стая хищных и ухватистых молодых людей с телекамерами и фотоаппаратами. Как всполохи майской грозы, замелькали беспрерывные вспышки. Обыкновенные господа поспешно закрывали лица – ладонью, рукавом, портфелем. Один из странных, в кудрях черных до плеч, эдакий оперный Ленский, потянулся к немолодому красавцу-аскету из нестранных, поцеловал его в щеку и утешил капризно-ласково:

– Не волнуйся, любимый, все уладится.

Молодец-репортер успел на эту реплику с микрофоном и записал-таки.

А остальная стая, радостно взвыв, защелкала затворами фотоаппаратов с немыслимой быстротой.

Последним на крыльцо вышел милицейский майор, который добродушно объявил:

– Уважаемые пидары! Ландо подано!

И точно. Задом пятился на крыльцо «черный воронок». Так и не сумели представители средств массовой информации по-настоящему добраться до мужественного красавца-аскета. Он одним из первых без всяких просьб со стороны милиции поспешно взобрался по лесенке и исчез в черноте дверного проема тюремной перевозки. Последним возжелал уехать в «воронке» жирный лысоватый человечек, но твердой хозяйской рукой его придержал майор.

– Нет, Гарик, такой почетный гость, как ты, должен ехать только со мной.

– Не все ли равно, на чем в ментовку ехать? – философски заметил человечек.

– Не все равно, – уверенно возразил майор. – Свидетели мне нужны тепленькие, не проинструктированные тобой, Гарольд.

– Ты скажешь, – обиженно отбрехнулся Гарольд и полез в «Волгу» с мигалкой.

Кавалькада из четырех машин переулком двинулась к Полянке. Защелкали дверцы иномарок: репортерская братия организовывала погоню.

Ехать было недалеко, до ближайшего отделения милиции, где начальствовал энергичный майор. Журналисты, кое-как припарковав поблизости свой автотранспорт, законопослушно ожидали конца выгрузки задержанных. Дождались и после еще терпели минут десять. Понимали: менты серьезным делом занимаются – сортируют, распределяют по камерам, их побеспокоишь не вовремя, потом путного слова не дождешься.

Выждав положенное, телевизионный репортер (он само собой определился как главный) для порядка глянул на часы и решил:

– Пошли!

Майор сидел в дежурной части на кресле, специально вынесенном из его кабинета. Сидел развалясь и щерился, как сытый волк. Когда наконец закрылась дверь, похвастался журналистской братии:

– Я его все-таки прихватил с поличным, пацаны.

Репортер выдвинулся вперед и выдвинул микрофон:

– Кого? Маркова?

– Какого, в задницу, Маркова! – восторженно обиделся майор. – Гарика Пузанова! Пофартило так пофартило! Притонодержательство, подпольные азартные игры, беспатентная торговля спиртным. Если не восемь, то пятерку я ему намотаю наверняка. Вся московская уголовка его пасла – и ничего. А я взял. Я везучий, ребята!

– А Марков? – настаивал репортер. Остальные не мешали ему: понимали – он сейчас о самом главном и самом важном.

– Какой еще Марков? – тупо и уже без энтузиазма повторился майор.

– Среди задержанных вами в гомосексуальном притоне лидер общественного движения «Патриот» – Марков.

– Иди ты! – возбужденно ахнул майор.

– И что вы можете сказать по этому поводу? – нажимал репортер, садистски ожидая неминуемого простодушного милицейского афоризма.

И добился своего. Майор двумя пальцами подергал себя за нос, одним пальцем почесал щеку и выдал:

– Какой он патриот, если он пидар!

…Не в криминальной хронике, не в «Дежурной части», не в «Дежурном патруле» – сюжет репортера прошел в основных новостях. На экране был выход, была тщетная попытка спрятаться, был поцелуй. Прозвучали и нежные слова ласкового партнера. А начинался репортаж обыденными словами: прошедшей ночью милицейской бригадой был ликвидирован тайный гомосексуальный притон. Среди задержанных посетителей притона оказался лидер движения «Патриот», возможный кандидат в президенты на очередных выборах Игорь Марков.

А молодежная газета осветила это событие с присущей ей прямотой. Четверть первой полосы занимала фотография, на которой напудренный Ленский тянулся черными губами к щеке пидара. А шапкой послужило бессмертное «мо» милицейского майора:

«Какой он патриот, если он пидар!»

Глава 3

Трое молча сидели в замызганной комнатенке, которую предоставил им начальник Хамовнического РЭУ, верный адепт движения. Молодой, прямой, как гвоздь, генерал в штатском пиджаке, который был на этих плечах чужим, нервный тридцатипятилетний интеллигент в вольном московском прикиде – джинсы, маечка под горло, клетчатая куртка-рубаха, и Игорь Тимофеевич Марков – при полном параде. Его сухое и острое лицо, лицо просто-таки Савонаролы, ничего не выражало. Это лицо ожидало и выжидало.

И дождалось: в молчании, изучив Игоря Тимофеевича пристальным командирским взглядом, генерал констатировал желудочным басом:

– С таким лицом – на костер за идею, а он – в бордель к жопникам.

Нервный интеллигент ногтем большого пальца провел по бумажному, заляпанному чернильными пятнами покрытию хилого письменного стола, сморщился, простонал сквозь зубы и мягко попросил генерала:

– Не надо так, Алексей Юрьевич.

– А как надо?! – рявкнул генерал.

– Не знаю, – беспомощно признался интеллигент.

– То-то! – неизвестно чему обрадовался генерал и спросил у Маркова: – Ты хоть от журналистского хвоста отрубился?

– С каких это пор вы со мной на «ты», Алексей Юрьевич? – высокомерно поинтересовался виновник торжества.

– С тех пор как увидел твой сладкий поцелуй с волосатым педрилой.

– Все, что случилось со мной, подлая и изощренная провокация! – наконец-то на повышенных нервных тонах сделал заявление возможный кандидат в президенты. – Это подстроено, и подстроено нашими врагами!

– Твоими, – поправил его генерал. – Так как насчет хвоста? Нам с Иваном очень бы не хотелось сегодня беседовать с журналистами.

– Нету никакого хвоста, уж поверьте профессионалу.

– И на том спасибо.

Замолчали. Первым не выдержал паузу Игорь Тимофеевич.

– Вы же знаете, что я не педераст!

– Откуда? – вяло полюбопытствовал генерал.

– Мы ведь много месяцев были вместе, постоянно сотрудничали, ежедневно лично общались…

– От близкого личного общения с тобой каждая нормальная мужская особь, подозреваю, может сделать как раз обратный вывод, – издевательски заметил генерал.

– О чем вы, о чем? – горестно взвыл интеллигент Иван. – Вы были нашим знаменем, Игорь Тимофеевич! Человек, в недрах КГБ боровшийся за справедливость, человек, пострадавший за это, человек, в годы перестройки разоблачавший беспринципность и двуличие власти, человек, все последующие годы твердо стоявший на позициях чести, достоинства и бескорыстия. Человек – знамя! И это знамя упало в грязь.

– И это знамя не следует поднимать из грязной лужи. Негигиенично как-то. Да и кто пойдет за грязным знаменем? – дополнил монолог хладнокровный генерал.

Вот и о главном. Марков с кривой понимающей улыбкой спросил:

– Чего вы от меня хотите?

Три канцелярских стола было в комнате. На каждого по столу. Генерал Алексей Юрьевич выпростался из-за своего и стал посреди помещения для того, чтобы вещать поубедительнее: