Предсказание

Несмотря на краткость визита президентской четы, рассчитанную по минутам программу деловых встреч и мест обзора в Москве и Ленинграде, им удалось «войти в контакт» с людьми, не предусмотренными регламентом, как это было на Красной площади, Старом Арбате и на улицах городка писателей в Переделкине.

Фотографии, присланные Нэнси, запечатлели переделкинских жителей, стоявших по бокам улицы Тренева, растроганных, аплодирующих, с охапками полевых цветов. Впоследствии Нэнси вспомнит момент, запечатленный на снимке, где прорвавшаяся сквозь охрану молодая женщина что-то горячо говорит Нэнси, протягивая к ней полные обнаженные руки.

В то утро, 30 мая 1988 года, в Переделкине наступило лето. Пахло молодой сосной, небо, с рассвета едва проглядывавшее из-за облаков, к десяти стало синим, прозрачным. До прихода к нам гости побывали в больнице, в древней переделкинской церкви Преображения в Лучине, где служба не прекращалась многие годы и рядом с которой находится резиденция бывшего патриарха Алексия. Посетили они и могилу Бориса Пастернака, потом с его сыном Евгением Борисовичем прошли на дачу, где предполагалось к 100-летию со дня рождения поэта открыть музей. Спутниками Нэнси были жена посла США в России Ребекка Мэтлок, известная своими фотопортретами, и профессор Дж. Биллингтон, один из известнейших американских славистов, директор Библиотеки Конгресса. Встретив гостей у ворот, мы с мужем, поэтом А. Вознесенским, увидели, как сомкнулась толпа за вошедшей Нэнси, а она все оборачивалась, пытаясь кому-то ответить.

Пока хозяин показывает гостям арендуемые нами нижние комнаты дачи, перенасыщенные книгами, живописью и просто лишними предметами, я завершаю приготовления к завтраку.

Нэнси – легкая гостья. Она ни от чего не отказывается за столом, когда утомлена, не скрывает этого, переспрашивает, если чего-то не знает.

Ее пребывание оставит запах духов, сходных с запахом подаренного ею букета из фиолетовых гелиотропов и хвойных веток, ощущение цепкости ее взгляда, словно вбирающего в себя картины, стихографику, корешки книг американских поэтов и прозаиков. Но главное – после нее останется ощущение естественности, «нормальности» ее реакции на происходящее, что вовсе не совпадало с представлениями, сложившимися о ней по многим публикациям и рассказам.

В прошлом киноактриса (как и сам Рейган), первая леди сохранила безукоризненную форму, изящество, приобретя с возрастом вдумчивую заинтересованную манеру слушать. Нэнси внимательна к любому, кто обращался к ней на улице или в офисе, – качество, которым она покорила многих моих соотечественников. В ее манере ходить, сидеть на стуле, как балерина «держа спину», легко носить костюмы и платья разного цвета, покроя, длины не ощущается заданности, «сделанности». Впрочем, умение в любых обстоятельствах вести себя естественно редко бывает приобретенным, это особый дар природы. Одним словом, москвичи заключили, что миссис Рейган обладает не только наблюдательностью, но и талантом привлечь к себе симпатии людей. Таковы были и мои первые впечатления после встречи в Переделкине и той второй, что состоялась 31 мая.

Тогдашний прием, устроенный президентской четой в резиденции американского посла в Москве господина Джека Мэтлока и его супруги Ребекки в честь М. С. Горбачева и Р. М. Горбачевой, в известном смысле был примечателен для нового времени, когда вчерашние диссиденты и опальные художники, получившие широкое признание на Западе, сидели рядом с властью. За одними столами с руководителями наших стран можно было увидеть, к примеру, Андрея Дмитриевича Сахарова, Е. К. Лигачева, Беллу Ахмадулину, Татьяну Толстую, Д. Т. Язова, Н. И. Рыжкова, Юрия Афанасьева, Владислава Третьяка, Роя Медведева, А. Н. Яковлева, Татьяну Заславскую и др. Члены партийной верхушки первых лет перестройки смешались со многими выдающимися представителями отечественной интеллигенции, иные из которых еще вчера не могли быть упомянуты даже в разговоре. В определенном смысле это не имевшее прецедентов в нашем отечестве парадоксальное сочетание на празднестве американо-советского рукопожатия как бы символизировало время гласности, ломки старых устоев в его переходной стадии.

Резиденция посла, разместившаяся в особняке 1914 года, получила название от небольшой церковки (1711 года) с чудесным двориком, что поодаль. Дворик очаровал в свое время художника В. Д. Поленова, запечатлевшего его в дымчато-лирической миниатюре «Московский дворик», которую можно увидеть в Третьяковке. Приглашенные на прием, пройдя громадный вестибюль, увенчанный высоким куполом, попадали в главный зал с роскошной люстрой работы серебряных дел мастера Мишакова, придающей залу величие и благородство.

Ритуал неподвластен бурным переменам века. Новоприбывшие поочередно приближаются к чете Рейган – хозяев и чете Горбачевых – главных гостей, чтобы поздороваться. Хозяева приема стараются обменяться с подошедшими несколькими фразами, дольше задерживаются со знакомыми.

Затем гости группируются «по интересам». Вдоль стены, демонстрируя скромность, демократизм и лояльность к каждому вошедшему, расположилась партийная верхушка и правительство.

Распределение гостей на 10–12 человек за столом как бы не предполагает привычную табель о рангах, все умело перемешано. За каждым сидит свой «генерал» и обязательно кто-то из молодых, часто только что взошедшая звезда. Мои соседи по столу – Булат Окуджава, Гарри Каспаров, Эдуард Шеварднадзе, жена госсекретаря Шульца, президент Академии наук Г. И. Марчук, маршал Ахромеев, председатель горисполкома Москвы Зайков и кто-то еще. Нэнси Рейган сидит рядом, за «главным» столом с М. С. Горбачевым, где я вижу Т. И. Заславскую, Дж. Биллингтона, А. Вознесенского, Т. Толстую, балерину Н. Ананиашвили, академика Е. П. Велихова и др. Идет обмен репликами, звучит смех, в какой-то момент слышу громкий голос Татьяны Толстой за соседним столом: «А почему бы вам, Михаил Сергеевич, не дать мне автограф?» Горбачев, чуть помедлив, улыбаясь ставит свою подпись на обороте ее пригласительного билета. Он демократичен, дружелюбен, настроение его радостно-приподнятое – он не ведает еще, через какие «тернии» ему предстоит пройти в ближайшие годы. За нашим столом говорят о шахматах, о бардах, делах академических, два военачальника, рассуждая о сокращении ракет, как картошку в фильме «Чапаев», передвигают на столе рюмки – для наглядности. Острый, проницательный взгляд Э. Шеварднадзе останавливается на каждом из нас, пока он слушает рассказ Г. Каспарова о предстоящем чемпионате, затем обменивается репликами с миссис Шульц. Ужин подходит к концу, звучат первые такты популярной американской мелодии. Звезда джаза темнокожий Дэйв Брубек, приглашенный президентом США специально по этому случаю, своим исполнением мгновенно нарушает торжественность обстановки. Гости расслабляются, ток оживления, столь необычного на официальных приемах, проходит по залу. Но вот все замолкают. Рейган идет к микрофону. Небольшая приветственная речь о важности достигнутого взаимопонимания, где умелым сочинителем вкраплены пословицы, даже цитата из Б. Пастернака. Затем президент представляет музыкантов, снова бравурно звучит джаз, и тут я перехватываю взгляд Рональда, брошенный на Нэнси. Словно отбросившая всех присутствующих, музыка, как пароль в молодость, как сигнал чего-то, только им одним хорошо известного и важного, оставляет их наедине друг с другом в этом зале. Чуть начинают подрагивать плечи и голова сидящей за соседним от меня столом Нэнси, и едва заметно в такт ей вторит Рональд Рейган. «Вот оно, их кровное, родное, то, что действительно оба они любят, что всегда напоминает им артистическую молодость!» – осознаю я, и этот заключительный прием в резиденции посла США, завершающий визит президента США в Москву, для четы Рейган не просто расставание с великой страной, благосклонной к ним и чужеродной, приезд в которую превзошел все их ожидания, – он последний мазок в многоцветной картине удивительно счастливой политической карьеры 45-го президента и его жены, завершающий их пребывание в Белом доме через четыре месяца.

В конце года, прилетев в Америку в связи с работой над книгой «Американки», уже в Далласе, штат Техас, я из телефонного звонка редактора издательства «Даблдей» Хейварда Айшема узнала, что приглашена к Нэнси Рейган, в ее резиденцию в Белом доме. Еще предстояли встречи в Бостоне и затем перелет в столицу.

Неделю спустя, 14 ноября, к пяти часам вместе с Мики я направляюсь на свидание с Нэнси Рейган. Холодно, накануне прошел дождь, идти неуютно, но я не замечаю слякоти.

Сколько бы вы ни повторяли себе, подходя к Белому дому, что равнодушны к властям предержащим, не ощущаете священного благоговения перед высоким постом и что вообще облик сегодняшнего главы цивилизованного государства, как и его супруги, во многом создается средствами массовой информации, – все равно, как только вы ступите на дорожку небольшого сквера перед ампирным зданием, много раз виденным по телевизору и на страницах журналов, и вам предложат сфотографироваться на фоне статуи Джефферсона, вы испытаете нечто вроде трепета. Слишком многое ассоциируется у людей с этим местом, к тому же для русских противостояния или сближения с Белым домом, подобно приливам и отливам в океане, всегда что-то привносили с собой или отнимали. Не упустила случая сделать свои фотографии и Мики, сохранив для меня этот момент моего присутствия у подножия прославленной статуи.

Оранжевая дорожка газона словно подгоняла, ведя за ограду Белого дома, казалось, бордюры темнеющей зелени строго выпрямляют пейзаж, а зелено-красный отлив полуоголенных ветвей лишь оттеняет здание, красоту колонн и пилястров.

Нелишне будет напомнить, что к концу правления чета Рейган, как известно, достигла в США беспрецедентной популярности, что опросы общественного мнения подтверждали: подобной популярности мало кто достигал у народа из прежних президентов. Здесь не место говорить о причинах, о типе этой популярности. Для меня важнее был сам феномен случившегося. Два средних актера, вышедшие из Голливуда, поднялись по лестнице политической карьеры до ее вершины – не повод ли это при случае задуматься над тем, какие человеческие качества требуются руководителю, ценимому народом, и из каких кубиков складывается репутация подобного рода лидера? И пусть вы знаете, что вклад умелых режиссеров облика и поведения Рональда Рейгана велик и во многом благодаря их усилиям публика воспринимала президента и его супругу именно в том, а не в ином ракурсе, это уже детали, которые важны профессионалам. Мне же не захотелось до конца согласиться с моим другом, известным американским журналистом, автором книги «Русские» Хедриком Смитом в том, что «лепщики» образа президента во главе с Бобом Холдеманом полагали: в «век телевидения визуальное впечатление сильнее, чем акустическое» («глаз берет верх над ухом»): «Чему вы хотите верить – фактам или своим глазам?» Пусть в этом значительная доля правды, но все равно я убеждена, что без редких личных качеств, которыми обладала президентская пара, подобный результат был бы невозможен. Просто то были иные качества, чем те, которыми некоторые из нас привыкли мерить ценность личности.

Входя в апартаменты Нэнси Рейган на втором этаже, вижу ее, улыбающуюся, на пороге с дружелюбно протянутой рукой, и мне кажется, что ее приглашение посетить Белый дом не было простой данью вежливости, что она действительно рада вспомнить со мной Москву.

Пока мы рассаживаемся под большой люстрой в Вермельской гостиной, прозванной «золотой», с бежево-золотистой мягкой мебелью, где на стеклянных полках выставлены предметы утвари, сделанные местными мастерами из позолоченного серебра, многие из которых подаются на парадных завтраках и обедах, я мысленно воспроизвожу то немногое, что мне удалось узнать из официальной биографии первой леди.

Мать Нэнси Дэвис, актриса из Нью-Йорка, и тот, кого она считала истинным отцом, – профессор Нортвестернского университета доктор Ройаль Дэвис, ее отчим, – с пониманием отнеслись к успехам дочери в драматическом искусстве. Начав карьеру с кино и телефильмов на Бродвее, Нэнси успела сняться в одиннадцати лентах. Из них в трех – уже будучи женой Рональда Рейгана (обвенчались они 4 марта 1952 года), и в последнем своем фильме «Дьявольские кошки на флоте» Нэнси появляется на экране вместе с мужем вскоре после того, как становится госпожой губернаторшей (1967). Однако во время войны карьера актрисы прерывается. Нэнси ведет колонку хроникера, уделяя много внимания событиям во Вьетнаме. Все заработанное в эти годы она отдает женам заключенных, и с тех пор на многих, кто нуждался в этом, обращено ее сострадание. Нэнси посещает госпитали, помогает раненым, принимает участие в судьбе обездоленных детей. Вскоре она выпускает книгу «Полюби ребенка» в соавторстве с Джейн Уилки, а впоследствии появится песня под этим же названием, которую запишет на пластинку Фрэнк Синатра. Доход от книги и пластинки Нэнси пожертвует в фонд программы для престарелых. Минет десять лет, и многие из этих благотворительных программ поднимутся на общенациональный уровень, но главная забота миссис Рейган и дело ее жизни будет впереди, когда при ее помощи возникнет программа борьбы с наркоманией. С идеей ее осуществления – преимущественно в среде молодежи – она не раз выступит на телевидении, объединит множество стран и городов, привлекая внимание к этому злу и собирая пожертвования. С апреля 1985 года программа борьбы против наркотиков выходит на международный уровень, Нэнси выступает на брифингах в Вашингтоне, становится первой из жен президентов, которая удостаивается доклада в ООН – о проблемах наркомании. В общественном сознании за Нэнси долгое время сохраняется роль лидера в борьбе с разрушительной болезнью. В 1987 году она удостаивается звания доктора гуманитарных наук, «гонорис кауза» Джорджтаунского университета. По опросам Института общественного мнения Гэллапа миссис Нэнси Рейган много раз называлась среди самых популярных женщин мира.

Зная все это о хозяйке Белого дома, я осознаю, как непросто будет найти свежие ракурсы для предстоящего разговора. Пусть я предупреждена, что встреча носит частный характер и не подразумевает официального интервью, все же я получаю право передать содержание беседы читателям книги.

– Пожалуйста, можете обо всем писать, – охотно откликается Нэнси на мой вопрос. – Исключая, может быть, очень личные моменты. Не правда ли?

Когда встреча была уже позади, я не нашла в разговоре особо «личных» моментов, поэтому воспроизвожу ответы Нэнси почти полностью.

– Как я довольна, что могу вспомнить мою поездку в Москву и Переделкино, – говорит миссис Рейган, когда мы садимся. – Она прошла так успешно. Только что нам сообщили, что освобождена из заключения еще одна пара, мы за них просили в Москве. Как же их фамилия? Никак не вспомню. Вдруг забыла их имена… Садитесь, пожалуйста, сейчас принесут чай.

О ком идет речь, к сожалению, не знаю, поэтому просто благодарю Нэнси за присланные мне в Москву фотографии, возможность здесь встретиться с нею. Потом перехожу к главному в деятельности миссис Рейган.

– Совсем недавно вы говорили о борьбе с наркоманией с высокой трибуны ООН. Доклад ваш был столь непривычен в устах женщины. Поддержали ли вас жены других глав правительств?

– О… это хороший вопрос, – улыбается Нэнси. – Сначала – нет. Теперь стало чуть-чуть легче. Понимаете, в чем оказалась сложность? Никто вообще не хотел признаваться, что у них существует эта проблема.

– Но почему?

– Знаете, как это бывает в семье. Никто не хочет, чтобы знали – именно у них поселился этот порок. В мире бизнеса такого рода признание имеет и другую сторону. Если торговля наркотиками выплывает на международную арену, страна сталкивается с политическими и торговыми осложнениями, а это влияет на международный климат вокруг нее. Я хорошо изучила эти вопросы, когда выступала на сорок третьей сессии. – Нэнси оборачивается, кивает вошедшей женщине с фотоаппаратом, под вспышкой шапка ее вьющихся светлых волос отливает рыжиной. – Уверена, что не следует бояться открытого разговора о наркомании, скрывать такие вещи. От этой глобальной проблемы нам все равно не уйти.

– Как и от СПИДа?

– Конечно. Ведь эти проблемы тесно связаны – наркомания и СПИД. Вот когда мы были в Москве, меня уверяли, что известен только один случай СПИДа в России. А как может быть один случай, ведь больного кто-то заразил? – Она усмехается. – К этому человеку ведь от кого-то перешла болезнь? То же самое с наркоманией.

– У нас только начинают громко говорить о таких вещах, как наркомания, СПИД или однополая любовь. Для нас это так непривычно («неприлично»), что возникает лавина протестов, когда подобные темы поднимает телевидение, – поясняю я. – Вот перед самым отъездом я видела передачу, и на экране возник портрет двадцатидевятилетней проститутки из Санкт-Петербурга, умершей от СПИДа. Врачи пытались с помощью телевидения установить партнеров этой женщины. После этого авторов передачи атаковали ханжи. Но видите, сдвиг у нас все же произошел…

– Безусловно. Сейчас у вас происходят очень серьезные процессы. Даже то, как нас встречали. Мы же не знали, как нас будут встречать. Может быть, враждебно? Но выражение симпатии было так искренне, мы были прямо поражены теплотой советских людей. – Нэнси словно заново переживает прежнее состояние. – Как-то мы вышли на Арбат, все бросились к нам, узнавая, пожимали нам руки, желали успешного завершения всех начинаний. Все это не могло быть запланировано. Это было для нас так поразительно!

Я киваю:

– Когда пронесся слух, что вы приедете в Переделкино, знакомая повариха, жительница городка, меня спросила: «Правда ли, все говорят, что к вам приедут Рейганы?» Я засмеялась: «Первый раз слышу!» И это было правдой. Вы удивитесь, но нам действительно ничего не было известно. Мы узнали о вашем посещении только накануне вечером. Пришли американцы, среди них советник по прессе в посольстве Сьюзен Робинсон, и после нескольких фраз вдруг спрашивают полушутя: «Чем вы будете угощать жену президента и двух других гостей?» Я немного даже возмутилась: «Каких гостей? Откуда вы взяли это?» Американцы были поражены, но нам и правда никто ничего не сказал. Когда я поняла, что вопрос о визите не розыгрыш и гости придут на утренний завтрак, у меня действительно возникли немалые проблемы. Как мне быть? Что ест на завтрак первая леди? И сможем ли мы за ночь, да еще в дачных условиях, приготовить такой завтрак?

– Еда была такая вкусная, ваш дом удивительно милый, – оживленно отзывается Нэнси. – Меня торопили, а мне было так хорошо, и я все хотела как-то задержаться. Я подглядела, там у вас на подоконнике стоял свежеиспеченный сладкий пирог, от него очень вкусно пахло, и мне ужасно хотелось его попробовать… – Она смеется. – И потом, когда я от вас уходила, уже на улице… Эти три женщины, я не могу их забыть. Они бросились ко мне, я не удержалась, пошла им навстречу, они обняли меня, на глазах у них были слезы. Одна – та, что на снимке, – повторяла: «Сделайте так, чтобы не было войны для наших детей». У вас тоже есть этот снимок? Среди тех, что мы послали? У меня их много. Как в замедленной съемке, женщины ближе, еще ближе, еще… Представляете, как это было? Наши агенты безопасности чуть с ума не сошли! Они увидели чужих и боялись, что со мной что-то случится, но когда я села в машину, то заметила, что у них самих влажные глаза. – Нэнси превозмогает волнение. – У меня, знаете, почему-то было такое чувство, что я бросила этих женщин. Я так благодарна была за этот импровизированный ланч в вашем доме, передайте и вашему мужу Андрею Вознесенскому мою признательность, что состоялся этот визит. Где он сейчас?

Рассказываю о необычном фестивале в Гренобле во Франции, где впервые под одной крышей объединились для чтения стихов поэты из нашей страны и эмигранты. Это будет сложная дискуссия, ведь у нас еще такая разноголосица мнений вокруг неделимости русской культуры. Уверена, что близится день, когда не только будут сняты все ограничения на выезд из страны, но и на въезд. И тем, кто уехал не по своей воле, вернут гражданство независимо от их постоянного местопребывания. Смотрю на вежливо-сочувственное лицо Нэнси и останавливаю себя. К чему объяснять необъяснимое. Чтобы хоть что-то понять в нашем времени, надо самому прикоснуться к нему. Открывая скрытые страницы, похищенные десятилетия, летопись двадцатых-семидесятых все равно остается наполовину зашифрованной. Что значат для «непосвященных» эти разрывы и разлуки, когда даже проводы (казалось, «навсегда») были сопряжены с политическими обвинениями – и это уже в послехрущевские годы?

Мы с Андреем ходили на проводы каждого из близких, к друзьям и родным (многие из которых стали американцами), видели столь разные расставания и отъезды, среди них: Виктор Некрасов, Василий Аксенов, Юрий Любимов, Анатолий Гладилин, Георгий Владимов, Эрнст Неизвестный, Александр Галич, Владимир Войнович, Лев Копелев и Раиса Орлова, Наум Коржавин, Юз Алешковский, Владимир Максимов, Геннадий Шмаков, Людмила Штерн и многие другие, – так по-разному уходившие на «другие берега», но отъезд каждого из них оставлял зияющие провалы в отечественной культуре. Некоторые, кто уезжал в семидесятые годы, уже никогда не вернутся… Нет на свете В. Некрасова, А. Галича, А. Белинкова, а теперь вот, когда я заканчиваю эту книгу, и Р. Орловой, женщины редких человеческих качеств и познаний. С ними страна не успела проститься. Слыша голос Нэнси, обрываю поток мыслей.

– Да, все это удивительно, что у вас происходит, – задумчиво произносит она. – Посмотрим, как пойдет дальше. У нас ведь тоже по-разному к этому относятся.

– А вот лично вы, когда находитесь с президентом в окружении официальных людей, выскажете ли вы свое мнение, если оно расходится с его мнением? – по странной ассоциации спрашиваю Нэнси.

– Если я не согласна с президентом, я скажу ему об этом.

– В присутствии других?

– Нет, когда мы останемся одни. Тогда я скажу все, что думаю. – Она доверительно наклоняется ко мне. – Но представьте, хотя мы останемся с ним одни, непременно все, что я скажу ему, потом становится каким-то образом известно. Вот это мое несогласие. Как такое получается, не знаю, но всегда находится человек, который каким-то образом узнает об этом и расскажет другим. Меня всегда за это критикуют.

– Кто критикует?

– В прессе. За то, что я высказываю свое мнение. Я же не глупая, почему я не могу иметь своего мнения?

– А случается ли, что люди хотели бы обратиться к президенту, но не могут к нему достучаться и обращаются за помощью к вам? – вспоминаю я рассказ о подобной ситуации с Бетти Форд.

– Очень часто. Сейчас Ронни пишет книгу о своем президентстве, и я тоже пишу свою. Когда моя книга выйдет, подобные вопросы сами собой отпадут. Многое будет гораздо яснее.

– Значит, и ваша книга поведает нам о восьми годах в Белом доме? И о поездке в Россию?

– О! Я расскажу обо всем.

– Ну вот, скоро вы покинете Белый дом. Чем вы предполагаете заниматься, как используете свободное время?

– Нет-нет, – машет рукой Нэнси, – у меня никогда не хватало времени на все, я даже не могу вспомнить или придумать сейчас, что же я сделаю в свободное время. Я вечно занята. Сегодня, когда вы пришли, я проводила очередное совещание сотрудников Белого дома, работающих со мной.

– А в отпуске или на отдыхе?

– И там я не могу себя представить неработающей. Много времени отнимает будущая книга, каждый день много дел по программе борьбы с наркоманией, а теперь вот еще хлопоты по подготовке к Рождеству. Ведь я должна подумать обо всем, чтобы были и хорошие празднества, и подарки. – Лицо Нэнси становится озабоченным, она вздыхает. – И то, что мы уезжаем отсюда… Надо восстановить и привести в порядок наш будущий дом, оборудовать офис президенту… И потом, наши служащие здесь – это меня ужасно беспокоит, о каждом из них тоже надо подумать. В общем, все это требует много времени. – Тон ее меняется. – Это не как у вас, сообщили, что руководитель уехал отдыхать, и никто не видит его, никому не известно, где он, чем занят. У нас не скроешься, тебя найдут всюду. Нет-нет, я никогда не отдыхаю!

При этих словах словно застучал маятник – Нэнси замолкает, оглядывается. Я встаю. Еще несколько фраз, минута около двери на фоне странной картины, запечатлевшей кусок дикой пустыни, мои пожелания успеха во всем, что они с мужем намерены осуществить уже после отъезда из Белого дома, и мы спускаемся вниз.

– Спасибо за пожелания, – чуть склоняет голову Нэнси. – Несколько снимков?

Та же женщина, что была в Переделкине и неслышно появлялась за чаем, делает несколько кадров в нижнем вестибюле.

Эти фотографии, также присланные в Москву, напоминают о различных моментах встречи в Белом доме.

Над нашими головами горит трехсвечовый светильник, роняя лучи на пейзаж, привлекший мое внимание: редкий кустарник прорезает желтизну песка, контрастируя с ярко-синим небом и мелкими, как островки снега, облаками. Мы протягиваем руки, стоим обнявшись в ее апартаментах… Затем – за столом, уставленным чашками с чаем, с корзиной роз цвета спелой брусники, на золотистый диван, стоящий углом, брошены красные и белые подушки. В кадр попал инкрустированный Буль с чучелом птицы и горшком белоснежных лилий. Еще один момент – мы смотрим в объектив. Нэнси в фиолетовом с разводами платье из плотной ткани, с крупной золотой цепочкой, такими же браслетом и пояском; темный костюм Мики, мой – зеленый, а позади нас всех – громадный куст папоротника. В нижнем вестибюле – момент прощания. Полукружия черных дверей, в легком поклоне с полуулыбкой мы с Нэнси пожимаем друг другу руки, веселый прищур глаз Мики у нас за спиной. Кажется, все это подсмотрено скрытой камерой, так естественны люди на этих фотографиях. Несомненно, искусство «официального фотографа Белого дома», как помечено на фотографиях, оказалось на высоте.