Благими намерениями

Вместо ответа, тот вывалил передо мной на землю кучу разного инструмента. Топоры, пара лопат, пилы, мотки веревки… Хозяйственный у меня товарищ, однако. А как смотрит на отблески пламени, играющие в окнах домика, прямо читается в его взгляде скорбь о пропадающем добре!

– И зачем нам все это? – поинтересовался я. – И так нагрузились трофеями. Лопаты-то зачем?

– Та может сгодиться, – ответил Ян, снова собирая инструменты. – Жалко оставлять. – Он бросил быстрый взгляд на дом, который уже успел хорошо заняться, и тяжко вздохнул: – Жалко…

Я почесал затылок. В принципе, он прав, что касается инструментов. Нам же еще лагерь надо будет построить. Может, землянки выкопать… Мы ведь их штыками копать не станем! Вот лопаты и пригодятся. Да и остальному применение найдется.

– Ладно. – Я отобрал у Яна половину груза. – Пошли к остальным.

Рассвет мы встречали уже в большом лесу, до которого добрались без приключений. Страх погони придал нам сил, и шесть километров по полям мы преодолели на одном дыхании. Даже Генрих со своими изможденными товарищами не отставал. Впрочем, опасения оказались напрасными. Если кто-то и поспешил на устроенный нами пожар, то мы успели проскочить раньше. Погони тоже не было ни видно, ни слышно. Повезло или хваленый немецкий «орднунг» оказался все же слишком переоценен в мое время? А может быть, вблизи не было немецких частей – одни полицаи? В любом случае дареному коню в зубы не смотрят. Ушли тихо – и хорошо.

– Генрих, отойдем, – сказал я, когда мы решили, что ушли уже достаточно далеко.

Мы отошли в сторону, я устало присел под деревом и вытянул гудящие ноги.

– Рассказывай давай, как это вас в тот сарай занесло?

Генрих оглянулся на своих товарищей по несчастью, потом бросил опасливый взгляд на подошедшего Антона, который так и не сводил с него глаз, посмотрел на Яна и только тогда начал свой рассказ:

– Мы, пан офицер…

– Товарищ командир, – машинально поправил я.

– Так, товарищ командир, извиняйте, – тут же согласился Генрих. – Меня зовут Генрих Цупик. Я учитель из Гощи. Когда мост взорвали, фашисты приказ выдали – увеличить поставку дерева с окрестных лесопилок. А там – где по двое-трое рабочих было, а где вообще никто не работал. Наш староста и придумал евреев по селу собрать и на лесопилках работать заставить. Говорил, шо все равно нас фашисты постреляют…

– Суки! – зло сплюнул Антон, присаживаясь рядом. – Бить этих немцев надо так, чтоб род их весь под корень…

– Антон! – Я смотрел на него, пока он не опустил глаза и не отвернулся.

– Зачем же всех, пан… товарищ? – отозвался Генрих. – Нацистов бить надо. А немцев за что? Не все же немцы – нацисты. Я тоже немец…

– Как так? – снова насторожился Антон. – Ты же говорил…

– Ну да, – согласился Генрих, – я – еврей. Но родился и вырос в Дрездене. Это на востоке Германии. А потом, в тридцать шестом году, когда жить там совсем невозможно стало, переехал в Прагу. Когда и туда нацисты пришли – снова перебрался. Сначала в Варшаву, а оттуда – в Ровно. А с тридцать девятого года в Гоще живу…

– Значит, немецкий знаешь? – оживился я.

– Так, па… товарищ, – кивнул Генрих, – знаю. А еще знаю чешский, польский, украинский и русский языки.

– Чем ты занимался до войны? И почему из Ровно в Гощу перебрался?

– Магазин у меня был. Торговал всякой хозяйственной мелочью. И в Дрездене, и в Праге, и в Варшаве, и в Ровно магазин держал. А потом, когда Советы пришли… – На этих словах Генрих как-то опасливо на меня глянул и втянул голову в плечи. – В общем, ваши ж не приветствовали коммерцию. И дом у меня забрали. Пришлось в Гощу переселиться. А куда еще идти было? Вся Европа под нацистами… А там в школу учителем устроился. Так и жил, пока и сюда они не добрались.

– А почему на восток, за нашими, не ушел?

– Не успел, – снова понурился Генрих. – Все не верил, шо гитлеровцев аж сюда пустят. А потом уже поздно было…

– Хорошо. Продолжай.

– А шо продолжать? Собрали они евреев в Гоще и по окрестным селам и заставили работать.

– Почему вас мало так? – спросил я. – Всего четыре человека на лесопилку? Или евреев больше не набралось?

– Как не набралось? Кто годный для такой работы был – больше десятка набрали. Только не одна ж эта лесопилка в округе. Вот и раскидали нас. Мы ж вместо тягловой скотины на той лесопилке были. Нам даже топоры не доверили. Лес валили мужики с хуторов – не знаю, вольные или их тоже заставили, потом мы вчетвером бревна тащили к лесопилке, а тут уже другие с ними работали. А на ночь нас в сарае запирали…

– Понятно. Ян, иди сюда! – Когда Ян подошел, я спросил: – Что про Генриха рассказать можешь?

– Та Генриха я уже давно знаю, – сразу ответил Ян. – Он через улицу от меня жил. Правду говорит – учителем у нас в школе был.

– А об остальных что скажешь? – снова повернулся я к Генриху.

– Филипп Гроссман из Тереньтево. Это тот, который справа сидит, – начал заочно знакомить меня со своими товарищами Генрих. – Он до войны держал скобяную лавку. Алик Мец, который посередине, – из Виткова. У него там шинок был…

– То тот Мец, шо на ярмарку в Ровно горилку продавал за поляков? – вклинился Ян и, дождавшись утвердительного кивка, добавил: – Знаю такого.

– А третий – Семен Зельц. Говорит, со Львова отступал вместе с Советами, да не успел. Прятался на хуторе каком-то, пока его полицейские не нашли.

– Расскажи об этом Зельце подробнее, – попросил я.

– Та я его увидел, только когда нас в Гоще согнали всех. А так… Работал, как и все. И били его, как всех. Говорил еще, жену у него бомбой во Львове убило.

Итак, что мы имеем? Есть Генрих, уроженец Германии, за которого мог поручиться Ян. Если он согласится присоединиться к отряду – его знание языков открывает новые, интересные перспективы. Еще двоих Генрих знал до войны. Плюс одного из них знает Ян. Остаются вопросы только к третьему. Могли ли его подослать? А зачем? Следить за тремя забитыми евреями, которые таскают бревна на лесопилку? Вряд ли кто-то мог предполагать, что их освободят. Враг здесь еще непуганый и о партизанской угрозе только начинает подозревать. То, что троим из четверых можно доверять, – это факт. К немцам они не пойдут в любом случае. В первую очередь – из-за национальности. Они же прекрасно знают, как фашисты обходятся с евреями. Так что если присоединятся к нам, то воевать будут хорошо. А люди мне сейчас нужны. Очень нужны! Но Зельц этот… Отпустить его на все четыре стороны? Мне сейчас каждый человек дорог, и отказываться от потенциально хорошего бойца – глупо. Взять в отряд? А если провокатор?

Я отправил Генриха к остальным.

– Ян, что насчет четвертого думаешь? Который Зельц.

– А шо с ним? – не понял тот.

– Думаю предложить им вступить в отряд. Идти этим евреям все равно некуда, а нам бойцы нужны. Генриха ты знаешь. Так?

– Знаю, – подтвердил Ян.

– А он знает еще двоих. За них можно не беспокоиться. А вот четвертый… Никто его не знает. Надо бы проверить как-то.

– А шо проверять? Сними с него штаны и проверь!

– Как это «сними штаны»? – Я во все глаза уставился на Яна. – Что там проверять?

– Так они ж, евреи, обрезанные все!

Я хлопнул себя по лбу. Как можно было не догадаться? Евреям же обрезание делают! Никакой провокатор на такое не пойдет. Точно! Хотя, может ведь быть и выкрест какой-нибудь. По национальности еврей, а по вере – скажем, католик, раз из Львова. Тогда он необрезанный. Ладно, проверим – тогда и думать будем.

– Ну что, товарищи евреи, – приняв решение, я подошел к так и сидевшей четверке освобожденных невольников, – предлагаю вам вступить в наш отряд. Идти вам ведь все равно некуда. А если попадете снова к немцам, то в лучшем случае для вас все закончится в лагере. И то еще неизвестно – лучше ли лагерь, чем расстрел на месте. А здесь я вам обещаю возможность отомстить. И за себя, и за многих других. Что скажете?

– Я согласен. – Генрих встал и ответил, даже не раздумывая. Остальные же стали переглядываться, и этот безмолвный разговор затянулся секунд на десять.

– Я тоже согласен, пан командир, – вторым подал голос Алик.

– И я, – чуть погодя согласился и Филипп.

Дольше всех думал Семен Зельц. Он то обводил придирчивым взглядом наш отряд, то смотрел куда-то в землю. Создалось такое впечатление, что Семен где-то в магазине или на базаре выбирает нужный ему товар. Причем выбирает тщательно – взвешивая, обмеривая, чуть ли не обнюхивая. В конце концов, когда мне уже начало надоедать дожидаться его слова, Семен тоже поднялся.

– Согласен, – только и сказал он.

– А раз согласен… – я вытащил на всякий случай пистолет, – то сними-ка штаны.

Семен встрепенулся и отступил на шаг назад. Знаете, я его, честно говоря, очень даже понимаю. Лес, раннее утро… Вдруг вооруженный мужик требует снять штаны. Каково, а? Хотя в этом времени всяких извращенцев вроде бы гораздо меньше, чем в моем, но есть ведь над чем задуматься. Как бы я на его месте отреагировал – не знаю. Семен же принялся затравленно озирается – явно искал пути к побегу. Опешили и все остальные, кроме Яна.

– Понимаешь, Семен, – самым доброжелательным, успокаивающим тоном начал я, – насчет остальных троих у меня никаких подозрений нет. А тебя никто не знает. Ты ведь еврей?

Семен, не обнаружив никакой возможности сбежать – сзади, хоть и сам не понимая, что нашло на командира, ему перекрыл дорогу Антон, – сжался в комок. После моего вопроса он только продолжал стрелять по сторонам глазами. Я, понимая, что творится сейчас у него в голове, не торопил с ответом. В конце концов, Семен кивнул.

– Вот я и хочу убедиться, что ты еврей. Ты уж извини за такой метод. Сам понимаешь… Если это так, то к немцам ты не побежишь – сам слышал, наверное, что они с евреями делают. А если не слышал – Генрих тебе расскажет. Он в Германии, наверное, насмотрелся.

Судя по тому, как заиграли желваки на лице Генриха, он действительно многое повидал. Кое-что слышал, похоже, и Семен, потому что лицо его сразу окаменело. Медленно, дрожащими руками он спустил штаны и выпрямился со всей возможной в такой ситуации гордостью.

– Надевай! – Удовлетворившись результатом такой проверки, я махнул рукой. Семен действительно оказался евреем. Все признаки – налицо. Точнее, на другое место… – Возьмете оружие из того, что мы собрали на лесопилке. Славко, посмотри там в мешках, что у нас из еды есть. До завтра отдыхаем.

* * *

После полудня погода начала портиться и вскоре «обрадовала» нас мелким дождиком. Осень начинает вступать в свои права, подумал я, зябко передернув плечами. Интересно, какое сейчас число? По моим прикидкам, уже десятые числа сентября. Интересно, как там моя карта, которую подправил тогда? Получилось ли хоть что-то изменить? И где сейчас фронт? Если история не изменилась, то вроде бы сейчас наши потихоньку ликвидируют Окунинский плацдарм, а где-то в Берлине немцы принимают решение перебросить часть войск с московского направления на юг – к Киеву. Или это было раньше? Не помню. А если все же Красная армия не допустила выхода немцев на левый берег Днепра? Что там сейчас? Вопросы, вопросы… Постепенно мысли переходят на более близкие лично мне моменты. Как там дела у майора? Смогли ли они взорвать мост? И как там Оля? В принципе, она не должна участвовать в операции, но кто знает… До Сарн еще ж надо дойти. Отмахать больше сотни километров по оккупированной территории тихо, незамеченными. И тоже ведь никак не узнаешь, что с ними! Пусть до Сарн сто пятьдесят километров, а до Киева – все пятьсот будет. Но какие-то сведения получить, что от Сарн, что от Киева – будто они находятся на другом континенте. Блин, я даже не знаю, что с моей группой! Кое-что слышал, конечно, но информация ведь дошла даже не через третьи руки. Выжил ли Митрофаныч? Взгляд скользнул по идущему впереди Генриху. Он ведь из Гощи, пришла в голову идея, и забрали его на лесопилку уже после взрыва. Вдруг что-то знает?

– Генрих, ты что-то слышал о партизанах, которые взорвали мост? – Я поравнялся с Генрихом и пошел рядом.

– Говорят, поубивали всех, – ответил он.

Мы прошли десяток шагов молча. Я пытался придумать, как бы сформулировать следующий вопрос. Нет, я, конечно, знал, как его сформулировать, но очень не хотелось слышать самый вероятный ответ.

– Другие говорят, – продолжил вдруг Генрих, – шо наоборот – немцев поубивали и скрылись…

– Ну а ты сам видел что-то?

– Так шо ж я мог видеть? – развел руками Генрих. – То ж ночью было. А наутро никого уже к мосту не пускали.

– Понятно. – Ничего нового Генрих мне не сказал. Жаль…

– То ваши были? – спросил вдруг Генрих.

– Наши, – кивнул я. – Мост я сам взрывал. Перед самым взрывом в воду прыгнул – так и выжил.

Я вкратце рассказал Генриху, как мы взрывали мост и как меня потом Антон с Яном выловили из реки. На протяжении всего рассказа Генрих молчал, только изредка кивая в знак того, что слушает.

– Вот видишь, – подытожил Генрих мою историю, когда я закончил рассказывать, – ты же выжил. Значит, кто-то еще мог уцелеть.

Мы еще немного помолчали. Дождь то усиливался, то практически прекращался, превращаясь из капель в мелкую водяную пыль. Я глянул на небо – тучи упорно не желали давать хоть какой-то просвет. Подыскать, что ли, какое-то укрытие? Или уже когда придем на место? Следующую ночь я решил посвятить решению вопроса со взрывчаткой. Лесопилка – это, конечно, хорошо, но и подорвать что-нибудь не помешает, чтоб немцам жизнь малиной не казалась. Поэтому, хорошенько отдохнув, выспавшись, вымывшись в небольшом ручье и спрятав весь лишний груз, мы на следующий день отправились по краю леса к Сенному. Оттуда можно было быстро добраться ночью до минного поля возле Коросятина, о котором нам поведал отказавшийся присоединиться к отряду Тарас. Напрягало меня единственное: не было никаких инструментов, кроме штык-ножа. Так что если и добудем мины, то разряжать их будет… весьма экстремально. Но что делать…

– Повозка! – идущий впереди Антон резко остановился.

Мы быстро попрятались за деревья и залегли. Я подполз поближе к кромке леса и, раздвинув ветки куста, посмотрел туда, куда перед этим указывал Антон. Менее чем в паре десятков метров от края леса шла небольшая разбитая грунтовка, по которой нам навстречу медленно катилась обычная крестьянская телега. Чтобы поравняться с нами, ей оставалось преодолеть еще метров пятьдесят. Гнедая лошадка с лохматой гривой лениво переступала копытами, время от времени нагибаясь и пощипывая придорожную траву. В телеге сидел какой-то мужичок. О том, что он не спит, свидетельствовало только одно: иногда так же лениво, как шла его лошадь, встряхивал вожжи. Эдакая сельская идиллия – хоть картину рисуй… Если бы еще не дождь. И не ствол винтовки или карабина, выглядывавший из-за плеча возницы. Полицай? А кто еще мог так спокойно, с ленцой, разъезжать здесь, по оккупированной территории, в одиночку и с оружием? Хотя мы же тоже с оружием? Я пригляделся к вознице – шапка-ушанка, из-под которой торчат нечесаные волосы, грубые черты лица, небольшая бородка, грязно-серая матерчатая куртка… Нарукавной повязки вроде бы не видно. О! А он, оказывается, не один! С телеги соскочил второй мужик, лишь немногим отличающийся от возницы. Оружия при нем не наблюдалось. И повязки – тоже. Мужик остановился на обочине и справил нужду, а потом, каким-то подпрыгивающим шагом, догнал телегу и, запрыгнув на нее, снова исчез. Лежит в телеге, значит? Под дождем? Я покачал головой – удовольствие лежать в мокрой телеге, даже на сене, которое тоже должно насквозь промокнуть, как мне кажется, ниже среднего. Остается вопрос: что с ними делать? С одной стороны, лучше всего было бы пропустить этих двоих и не светиться перед предстоящим ночным делом. С другой стороны, их всего двое против нас девятерых. И если это все же вражеские прислужники, можно их хорошо порасспросить. Что делается в округе – знать не помешает. Или все же пропустить? А повозка все ближе. Вот-вот поравняется с нами. Еще каких-то полминуты. Монетку, что ли, кинуть?

– Ян, Антон, зайдете сзади, когда повозка остановится. Остальные лежат здесь и, если что, открывают огонь.

Я положил на землю винтовку, снял с себя все, что могло бы выдать во мне бойца, а не мирного жителя, вытащил пистолет и, держа его так, чтоб не было заметно, шагнул из-под прикрытия деревьев. Возница мгновенно вышел из своего сонного состояния и резко натянул поводья, отчего лошадь запнулась, а потом повернула голову и с укоризной на него глянула. Над бортиком телеги показалась голова пассажира. Я стоял и думал, что сказать. Закурить попросить, что ли? Или спросить, как пройти в Сенное? Нет, ставить незнакомцев в известность о нашей цели не следует. Пока я размышлял, возница первым подал голос.

– Ты еще хто таков будешь? – Одновременно с этими словами над бортиком телеги показался дрожащий винтовочный ствол. Возница тоже потянулся к оружию, но быстро снять с плеча его не получилось – винтовка висела не на плече, а за спиной.

– Мужики, перекусить есть что-нибудь? – ляпнул я первое, что пришло в голову, и мысленно сам себя стукнул по лбу за смороженную глупость.

– Отвечай, хто таков, а то пулю щас перекусишь! – дрожащим, не менее чем ствол в его руках, голосом отозвался сидевший в телеге. Перепил он, что ли? Вон как винтовка в руках пляшет! Или боится?

– Да заблудился я! – На ходу придумывая легенду, я краем глаза наблюдал, как из леса осторожно выходят Антон и Ян, держа на прицеле парочку в телеге. Те пока ничего не замечали – все их внимание было приковано к моей скромной персоне. – Второй день уже по этому лесу хожу. Со вчера не ел ничего! Только сюда к дороге вышел, гляжу – вы едете…

– А в лесу ты шо делаешь? – продолжил допрос возница, наконец-то начав справляться с оружием, которое никак не желало покидать его спину.

– Гуляю. А вы кто такие? Куда и откуда едете?

– Ты мне поспрошай тут! – нехорошо прищурился возница и визгливо крикнул: – А ну, ходь сюды!

– Ну, мужики… – Антон и Ян уже заняли свои позиции. – Я же по-хорошему!

– А по-плохому – это как? – хохотнул лежащий в телеге и тут же скривился, будто от головной боли.

– Так вот они, – я кивнул на стоящих за телегой бойцов, – по-разному могут. Но вам не понравится – факт!

Оба, и возница, и пассажир, будто по команде повернули голову назад и тут же увидели два смотрящих на них зрачка стволов. Причем одни из этих стволов – пулеметный. Возница аж подпрыгнул от неожиданности. А я, воспользовавшись минутным замешательством, поднял руку и нацелил на него свой «парабеллум». Когда тот снова повернулся ко мне и увидел пистолет, подпрыгнул снова – на этот раз, мне показалось, даже выше. Глаза у обоих, по крайней мере у возницы – я точно уверен, округлились до такой степени, что я еле подавил смех.

– Оружие на землю! – скомандовал я. – И слезайте с телеги.

Через секунду, перелетев через борт, шмякнулась на землю первая винтовка. Возница, справившийся наконец со своим оружием, тоже бросил его на землю. Вскоре оба мужика стояли у телеги, а я махнул остальным своим товарищам, чтобы выходили из леса. Пассажир, увидев еще шестерых вооруженных людей, очень-очень горестно вздохнул.

– Так кто вы? Откуда и куда едете? – повторил я свой вопрос.

– С Сенного едем, – хмуро ответил возница. – До Коросятина.

Я отметил про себя, что он так и не назвался. Ладно, сделаю вид, что не заметил. Успею еще спросить.

– А что вам там, в Коросятине, надо?

– Дела там у нас, – так же кратко и неохотно ответил второй мужик.

– А оружие вам зачем?

– Так мало ли кто на дороге… Бандитов тут по лесам… – Он замялся, видимо осознав, что говорит с теми самыми «бандитами», и замолк.

– Генрих, обыщи их! – Не хотят говорить сами – может, их карманы скажут больше. А потом уже и продолжим разговор.

Генрих, не отводя глаз от лица возницы, подошел и принялся проверять карманы. Мужики напряглись, но никто даже не дернулся. Ну да, под прицелом восьми стволов особо не подергаешься! Должен вам сказать, проверять чужие карманы получалось у Генриха очень неловко. Интеллигент, одним словом… Навыков обыска, присущих доблестным правоохранителям и их антагонистам, ему явно не хватало. Но, несмотря на свою неловкость, он довольно быстро справился и вскоре протянул мне все найденное при наших задержанных. Пара узелков с табаком, спички, десятка два патронов… А самое интересное – две белые нарукавные повязки и несколько аккуратно сложенных бумажек. Значит, все-таки полицаи. Видимо, что-то отразилось в моих глазах, потому что один из полицаев дернулся и даже успел сделать шаг в сторону, но был тут же сбит с ног. Второго положили на землю, не дожидаясь действий с его стороны. Работали мои ребята, прямо скажу, не стесняясь и не сдерживаясь. Особенно освобожденные на лесопилке евреи. Зельц вообще не удовлетворился только тем, что обездвижил пленных, – он еще хорошенько саданул пару раз одному из них ногой по ребрам и продолжал бы дальше, если бы я его не одернул.

– Что с ними делать? – спросил Антон, хотя по его глазам было видно, что в ответе он не сомневается.

Я посмотрел на полицаев, потом на своих бойцов. Генрих, Филипп, Алик и Семен дрожали от злости. Вот и еще одна проверка, которую выдержал Зельц, подумал я. Хотя и мелочь, но отношение к полицаям у него совсем не теплое. Кстати, новичкам переодеться бы… Вон, совсем в лохмотьях. Полицаев, конечно, в расход. А одежду пусть возьмут те, кому она подойдет. Но сначала надо этих полицаев расспросить – за этим же и останавливали.

– Поспрашиваем немного, – ответил я, – а потом посмотрим.

Я подошел и присел рядом с лежащими полицаями. Тот, который лежал в телеге, смотрел на меня безразличными глазами. От него сильно несло перегаром – точно бухал вчера. Потому и винтовка в руках так дрожала. Зато второй, который сидел на козлах, злобно зыркал то на меня, то на остальных.

– Ничего вам не скажу! – прошипел он.

– Скажешь, – со всей возможной уверенностью возразил я, взял его за волосы и поднял голову так, чтобы полицай видел Генриха, Филиппа, Алика и Семена. – Видишь этих четверых? О том, что прошлой ночью лесопилку сожгли, слышал? Так вот их мы из сарая на той лесопилке, где над ними ваши товарищи издевались, вытащили. Как думаешь, что они с вами сделают?

Полицай промолчал. Зато другой тут же принялся умолять не отдавать его Генриху с компанией и обещал рассказать все, что знает. Дальше разговор пошел как по рельсам. Мы узнали, что они выехали в Коросятин для участия в поисках бандитов, которые сожгли лесопилку, а в Сенном остались только староста и еще два полицая. В Коросятине силами полиции собирался отряд для прочесывания окрестных лесов. Правда, направление и глубину прочесывания наши пленные не знали – точную задачу им должны были поставить на месте. На хуторах севернее Сенного ни немцев, ни полицаев не было, а восточнее – в Пустомолах, – было полтора десятка. Зато в Тучине обосновалась целая рота немцев, которую разместили там после того, как сгорел мост через Горынь. Вот это уже очень приятная новость. Я расспросил о поджоге моста поподробнее – тем, кто организовал диверсию, удалось скрыться. Значит, Селиванов и еще трое бойцов живы! Настроение тут же поднялось. Я стал спрашивать о мосте возле Дроздова – оказалось, и там все прошло как по маслу. Восемь человек! Восемь человек из нашей старой группы выжили! А если считать нас с Антоном – получается уже десять. Может, и из тех, с кем я взрывал шоссейный мост, кто-то выжил! Только где они все? Пошли догонять отряд или, как мы, где-то здесь по лесам прячутся? Ладно, живы – и хорошо. Очень хорошо! Положившись на удачу, я задал вопрос о шоссейном мосте возле Гощи. Но, кроме того, что после взрыва моста всю окрестную полицию подняли на уши и заставили прочесать в поисках бандитов чуть ли не каждую щель, я ничего не узнал. Хотя, если немцы так обеспокоились, возможно, кто-то ушел. Столько хороших новостей… Может, не расстреливать их? – думал я после допроса. Но тут же отогнал от себя эту мысль. А что с ними делать? Не отпускать же!

– Раздеть и расстрелять, – приказал я, поднявшись. – Генрих, посмотри, кому из вас подойдет одежда, и пусть те переоденутся.

Оставив приговоренных на попечении остальных, я отошел в сторону и принялся изучать документы. Пропуска… Аусвайсы… Этих полицаев, оказывается, зовут Савелий Дрыгайло и Михаил Зенькин. Большое спасибо немцам за то, что документы были написаны на двух языках. Под каждой надписью на немецком шла дублирующая надпись на русском. Иначе без помощи Генриха я понял бы мало. Еще я обратил внимание, что никаких фотографий на документах не было. Только на аусвайсах было какое-то смешное описание внешности, вроде роста, цвета глаз и прочего. Очень-очень интересно. Фактически эти документы мог использовать любой мало-мальски подходящий под описание внешности в аусвайсе. Да это же просто подарок какой-то! А еще повязки, которых у нас имеется даже с запасом… Обязательно используем!