На освещенном снегу

Юлюс Келерас

На освещенном снегу

ЮЛЮС КЕЛЕРАС – поэт, переводчик, драматург, фотограф. Родился в 1961 году в Вильнюсе. Окончил филологический факультет Вильнюсского университета, в 1989–1992 годах учился в Иллинойском университете в Чикаго. В 1995–2002 годах жил в Нью-Йорке, работал главным редактором литовской газеты Darbininkas. Сотрудничал с различными издательствами, вел авторскую передачу на Литовском национальном радио, преподавал в Вильнюсском университете, в Иллинойском университете в Чикаго. В настоящее время работает переводчиком, живет в Вильнюсе. Стихи и пьесы переведены на многие языки. Поэтические сборники: «Зимние лодки» (1988), «Белый каледайтис» (1990), «Горсть меда» (1995), «XL стихотворений» (1998), «Снег, бездомный, павший» (2007), «Разбуди» (2008), «Это ты» (2010), «О любви вдвоем» (2012), «Позже, значительно позже» (2013), «Шиповник в дюнах» (2015). В 2013 году награжден премией мэра Вильнюса за фотоальбом «Тротуары Вильнюса» и стихотворения о Вильнюсе.

I

«Меня на этом свете нету, я – не здесь…»

Меня на этом свете нету, я – не здесь,вьюнок переползает тын к исходу лета,и вот уже другие небеса над кладбищеми облаков гряда. Меня здесь нет. Не будетникогда. Предмет не в силах созидать миры,плотва в затоне раненая бьется, постепенновода краснеет. Зачем болезнь ребенка кровьсосет. А дальше только шепотом умею.Сказал же, нет меня. В вечерних сумерках грачинад крышей. Нашептанный ноктюрнзапутает в пути. У сердца твоегосерп месяца опять опасно пролетает.> перевел Виталий Асовский <

Farewell

я не зажигаю в комнате свет, но вижу, как чайкана реке повторяет твой почерк, как капля касается белого,еще неисписанного листа, и как странно, что ноябрьтакой чуть живой, как ты после бессонной и нежнойночи, которая не дала сковать море льдомсквозь снег и тяжелую корку льда просачивается пейзаж,ведь всё временно, что высоко и прямо, что таитсяв почке, как вечная и не лгущая цветочная пыльца,как вещи в комнате, не смевшие оглянуться, когда                                                                 для любящихуже нету других, словно скрытое, как под псевдонимом,                                                                         детство> перевел Виталий Асовский <

«эта осень намного длиннее любви…»

эта осень намного длиннее любви,нам знакомой по пасмурнымпологам ветра, молчаливым смущеннымсловам, провожающим лето, утомленнолежащее на бесцветном пескеопустевшего пляжа, позабытого всеми,кроме сторожа – загорелого паренькас сигаретой, растянувшегося у лодки,принявшей ветер> перевел Виталий Асовский <

«Ребенок наблюдает за тенью своей…»

Ребенок наблюдает за тенью своейна старом чердаке, где хранятся старые,покрытые пылью журналы, пустые склянки,аккуратно оборванные календарипрошедших годов. Смотрит ребенок, ничегоне произносит, пока неожиданно не засыпаетна громоздкой бабушкиной кровати,на которой зачата была его мама.> перевел Виталий Асовский <

«любая вещь способна тайной стать…»

любая вещь способна тайной стать:мы тихо спим на лопнувших матрасахи радовать нас могут только те,в которых хоть на миг проклюнется душа, —их лица отделяются от стел,опускаютсяподо льдом плоти,а источник жара их понемногуоживляет> перевел Виталий Асовский <

«шрифт снежинок уборист, но я все равно…»

шрифт снежинок уборист, но я все равноузнать тебя не могу,потому что остынувший ветер сжимаетлистья растенийи бронею покрытое сердце не помнитпыла, лишь блекнет> перевел Виталий Асовский <

«там, где губы твои прикасались, море осталось…»

там, где губы твои прикасались, море осталось,точнее – соль, осевшая на песок:какой мотив банальный и бессмертный, но всё равномы не откажемся, пока мы существуем…те ласточки печальные! и буквы яхт,разбросанных по глади океана! о, чистый свет!ленивые садовые улитки – как мы с тобой —не знают ничего…> перевел Виталий Асовский <

«и столько света в имени твоем…»

Д.

и столько света в имени твоеммонах уснет главу посыпав пеплома я слова всё те же повторяюкак много света в имени твоеми так оно светло светло светлокак озера никем не читанный дневникно я увидел, как утиный клювцарапнул воду, как оно светлотак много света в имени светлокак свадебный убор как ландышевый цветкак все слова, что снова повторяю, —так в имени твоем и теплота и свет> перевел Виталий Асовский <

II

твой гномик

я твой гномик, вырезанный из других,лучших сказок, найденных в старом шкафу(за кухней первая комната, втораятумбочка, где хранились книги)я твое вишневое варенье, засахарившееся,несъедобное даже для отощавшегобездомного ворона, некогда сидевшегов Укмерге́ на православном крестея твой кипятильник, кухонька воспоминаний,замутненное изображение на сетчатке, голос,не вернувшийся после войны, ключ, в те временаотпиравший кочующий куршский песокя кровь на твоей салфетке, оборваннаякинопленка, не наступившая весна,раскладные кроватки, найденные на этаже,десятилетия назад сложенные в углуможешь удивляться —я твой парус, твой Ангел-хранитель,наблюдающий движение твоих снов,капля твоего пота во время проигранных гонокя…/ кем ты хочешь, чтобы я был?если б спросила —туманом над почерневшей баржей в Куршском заливепромытым цветным стеклышком,черепком, опознанным деревомили саваном сумерекдля твоего, лишь твоего, Снегурочка, тела> перевела Таисия Орал <

речь на твой день рождения

эту речь я сложу из твоих ресниц,из твоих вещей, которые остаются, и тех, которыеуже отдалились, из первого снега в разжатойперчатке, из чуда небутафорской кровиэту речь я стану произносить, пока не забуду язык,пока не забуду, как берут кровь из пальца,как смотрят со стороны на чужие похороны,не думая о вечной непотопляемой жизниэту речь каждый раз я буду придумывать заново, каждое утрок ней, неотправленной, буду лепить всё новые,всё разные почтовые марки – с нагой, чужеродной,улыбчивой ренессансной ангелицей, или другие:           с парой фигуристов или, скажем, королевой Канадыправда, ты не услышишь той речи: я никогдаее не закончу; когда начинаю ее, замечаю внезапнос ужасом, что она медленно тает – словно где-то,по ту сторону ощутимого, лодка вплывает в туманя еще не скоро тебе признаюсь: нет никакойречи, никакой другой грамматики,только та, которую, ненадолго зажмурившись, вдругузнаем – наизусть декламируя твой день рождения> перевела Таисия Орал <

моя сильфида

ты – единственное число, неповторимые буквы,вещи, уложенные вопреки алфавиту, замкнутыйкруг, в который впустили голубя, воркующего,клюющего твои крылья, сильфида, клюющего ротклюющего всё что нельзя, клюющегоснова и снова корни круга, линии круга,дыхание круга, внутренности и крылья,меня, который в том круге, твои груди, сильфиданыряющая в единственное, в сладкую одиночнуюссылку, где нет черноты кипарисов, нетсиневы, скрещенных, когда-то живых еще,губ, когда-то шептавших любовь, сильфидапоняла, кто давно ожидает на перекрестке?развязка, порог, теплые нежные руки,голубь живой, который уже влетелв твой рот, сильфида> перевела Таисия Орал <

6:05, проснувшись

еженощно ныряю в ночь вслед за тысячей мыслей,каждая из которых есть ты, засыпающая, спящая безсновидений, наблюдавшая сны, где я появляюсь не такодетый, не те выдающий слова, с посторонним лицомне тот, кто способен нырять без снаряжения в цветущуюпропасть, где отражается, кем-то оставленный, очень давно,непогашенный свет из чужих коридоров, оттуда, где нас уже нет,где стонем не мы, а жертвы другой войны, из иной действительностида, всё так – о снеге, всё так же – и о войне, которая не                                                                        прекращается,затягивается, скрывается, непоправимо трепещет в глазах у детей,непоправимо отзывается эхом, когда закрыты все посторонние двери,за которыми остаются лишь тысячи лет больных и страдающихкуда мне пойти, чтобы свет оставался, чтобы дверь оставаласьтолько одна, где я наконец был бы тем, кого ты представлялаоднажды в бессонную ночь, для того чтобы я нырял и нырял,и нырял> перевела Таисия Орал <

дрозд

именно так произнести «люблю»значит биться головой о стену, о камень,раствориться в легкой победе, увидетьсебя из близкого небытияименно так молвить «люблю»значит, что яблоко еще не поделенои нам еще дано касаться друг другакончиками пальцевименно так (когда касаюсь твоих волос)я учусь плыть по снегу,через незнаемую, совершенно голую Антарктиду,где я никогда не был и где никогда не рождалсяименно так произнести «люблю»значит подойти к тебе, привставшей на цыпочки,зажмурившей глаза,и вымолвить имя твоеименно так произнести «люблю»значит себя ощутить фрагментомна холсте Босхагде тело еще не угадываетсяименно так произнести «люблю»значит расцвести на самой вершине яблоникуда только что слетел увидевший пожарищедрозд> перевела Egeja d’Aiva <

где есть ты

полный дом чужих вещей —кому их отдать? комудоверить прошлые лунына вмятых подушках?кому возвратить пульсациюв кончиках пальцев весной,когда на обочинах котики пробивалисьи были чуть мягче твоих волос?где оставить лыжные палки,наконец достигшие цели?еще раз спрашиваю – и понимаю,что живу там, где есть ты> перевела Таисия Орал <

на другую ветку

в странствии из комнаты А в комнату Бни один светофор не работает, все знаки,говорящие о приближении снега,напоминают цветущие вишни, это они и естьв странствии из города А в город Б – тебене обязательно ворочаться, бормоча:«как страшно: приснилось, что я паровоз,который двенадцать лет не может остановиться»в странствии по сухому листу, некогда ставшемузакладкой в памяти, под вздохи настольной лампы,открытой в ожидании двери, ощущаешь себя лучом,живущим здесь тысячи лет, еще до Христав странствии по твоей руке – вдруг забываешьвсе карты, все расписания путешествий,пытаясь перевести поезд на другую,быть может – более счастливую, ветку> перевела Таисия Орал <

единственная гейша

будь у меня единственная моя гейша,я мог бы тогда ей читать до рассвета своивирши, а после задремывать у нее на груди,уже без фамилии, и без имени тожея мог бы чаевничать из ее стакана, предаватьсяформам ее миниатюрных ступней, косточкамкистей ее рук, ее кимоношным узорам,поцелуйным трехстишиям, сыплющимся из ее усти кто я теперь без этой неведомой гейши,которой и дела нет, что в зеркале у менявсё еще лучезарит ее спина, фудзиямыее ягодиц, безупречно павшие рукии кто ты теперь без меня, единственная моягейша, в невидимых нетях, не предающаярук моих, обвивших шею твою, изгладившихгубы твои, измявших твои полусонные грудикоторые так и не признаются, что любят,а только мечтательно воркуют на мягком чужомдиалекте, какого не знаю, но знают губы мои —и язык, вот он снова твоему соску что-то шепчет> перевел Георгий Ефремов <

уехать

уехать туда, где тебя нет,где тебя никогда еще не было,где буквы тебя не помнят, ничто —даже конверт не отосланного письмауехать туда, оставив свои документы,оставив тени вещей, что мешаютжить, оставив тебе одни воскресения:они всё равно не ведали, что творятуехать подальше, где в темноте пансионовняни укачивают детей и язык чужихколыбельных постоянно пронзает сухиесплошные стеныуехать туда, где бы дни неделине умещались в словарь, только в твоюмаленькую шкатулку, кудамы сложили твое и мое сердцеуехать туда, где полночи не умещаютсяв календарях, где луна в подростковыхзаметках движется как человечек из синих чернилбез одежды, бегущий неясно куда, неизвестно зачем> перевела Таисия Орал <

III

тебе, которая

1если бы ты закрыла глаза и пошла, вытянув руки вперед,против течения, – камни на дне Вильняле, даже зимой,были бы круглыми, как теплые шарики из резины2бог его знает, о чем тосковала бы, если б застывшиелепестки сияли в снежной волне, заметающей фонарипо колено, под эхо собачьего лая из загробного мира> перевела Таисия Орал <

Венера II

скажи, какой ключ подошел бы твоей нестареющейскважине, твоим ресницам, чутким кончикам твоихпальцев, которые не загрубели ни в дожде, ни в аду, ни в наглухозапертых комнатах, где никогда от любви не бросались с мостаскажи, каков твой камень, какова твоя вера,когда груди, касаясь реки, отражаясь в течениибудто зори, бесплодно мечутся, а четыре головы ветрабез усилия позволяют забыть удовольствия юного садаскажи, кто будет следующим, кого ты соблазнишь, кого сведешьс пути, с ума, нагадаешь дождь или засуху, обвенчаешьсо всё прибывающим, необратимым морем, с жаждойв крови, с шеей, зацелованной опухшими, искусанными губамискажи, разбиваясь о поцелуй, о риф, ибо он будет последним,повторяющимся: красный, пробитый, текущий, бормочущийвсё те же слова бесконечности, всё тех же увечных улиток —через тернии, ледники, загрязненные воды – ползущих> перевела Таисия Орал <

о твоей душе

иногда мне кажется, что твоя душа осталась в тумане,что она бродит в поисках выхода, мокнет в траведо колена, иногда нарочно ушибаясь о камнииногда отчаянно бросается бежать, заслышавколокольчик коровы, а иногда замолкает – и никому,даже облаку, из нее не вытянуть словбслышу, как ее преследует собственное имя,звук своих же шагов, перебирающий молодуюпенистую траву, доводящий до обморокаиногда мне кажется, что она не движется, а стоиткак вкопанная, а туман – ее парус, рассекающийполные страстей темные лесные массивытвоя душа так чиста, что полупрозрачна в сумерках:случается, синее лезвие утра ее не находит,да так и пропадает за горизонтом– кто рисовал эти природные виды? – спрашивает она.– кто владеет реками, увлажняющими наш берег?– есть ли что-то, кроме меня, чего ты не видишь?иногда она начинает преследовать молодую косулю,а иногда притворяется юной, только что давшей обет// монахиней, задолго до встречи с Господомслучается, твоя душа начинает суетиться и лгать,неудачно хитрить или предлагать за бесценокпрохожим яблоки твоих грудок с веснушками,нередко она стоит на углу с местными,высунув язык и показывая неприличные жестыдаже облакамя не знаю, но, наверное, бывают мгновения,когда, задумавшись, не замечаю, как твоя душастановится телом> перевела Таисия Орал <

где-то мечтающий сад

сад бы точно зажмурился, лишь бы тебяувидеть, лишь бы увидеть, как тыкуришь, прижавшись к стеклу,почти не дыша зависаешь в воздухе,как будто вернулась из путешествиясчастливая летучая мышьничто не терзает, сердце бьется спокойнокак влажная бабочка, прилипшаяк упавшему яблоку, как яблоко,прилипшее тотчас к траве и что-то ейшепчущее о любви без голоса,и вполне вероятно, что без ответа> перевела Таисия Орал <

памяти мотылька

уже неотторжимый, выдохнутый мотылек поцелуянавсегда остается белым, словноослепительно чистая простынь, повешеннаядля просушки на экранах воспоминанийдавайте признаем, он был бродом между губами,белой холстиной, охраняющей мгновения уст,свидетелем помолвок дождя и парка,шелком подарочного шнурка на каждом твоем конвертеон рассказывал больше, чем водовороты Вильняле,он был с теми, кто не обещает неволю,он был словом, единственным возможным словом,нигде не отчеканенной тайной монетойи вот его нет, как нет миновавшего лета,но как разобрать, кто январской ночью трепещет —точно высохшая на дворе простынь или пятно,то, что осталось между сжатыми пальцами> перевел Виталий Асовский <

расскажи мне

на языке тела расскажи мне о ребенкеродившемся вчера в приютена языке рта расскажи мне о груди,осветившей умирающим ночьна языке пальцев расскажи мне о тех,кто никогда не произносит ни слована языке коричневой родинки расскажи мне о маках,посеянных в дюнах твоей спинына языке ягодиц своих расскажи мнео литовских курганах, если успеешь – о Фудзиямена языке пупка расскажи о влажности поцелуятам дождавшегося самого краткого летнего утрана языке пота своего расскажи мнео высохшем саде, что не поддался девяти дровосекамна языке грудей расскажи мне о письмев твоем белоснежном почтовом ящикена языке чрева расскажи мне о паруснике,не достигшем чужого берегана языке колен расскажи о любви// неподвластной совершенству смертина языке поясницы расскажи о судьбеворобья, на рассвете влетевшего к намна языке сосков расскажи о траве,одолевшей в два взмаха косурасскажи мне обо всем,о чем сейчас слишком поздно> перевел Виталий Асовский <

«Мне нравилась та фотография…»

Мне нравилась та фотография:стакан молока, рассеянные вишни, лифчик.Природа так соединилась с вещью,держащей тело; так неопытная танцовщица терпит каплю пота,еще не знающую про предел паденья,так бабочка летит, хотя, скорее, лишь цвет ее,срывающийся в вырез.Так, кстати, грани купола,сливаясь, мчатся в бездну,к недосягаемым холмам, и утомленный путникзимует в камне нескольких неумолимыхстолетий. Поэтому и говорю:мне нравятся твои ресницы,тоскующие по движению.> перевела Таисия Орал <

«снег, бездомный, павший…»

снег, бездомный, павшийслезными комьями, стекшийперламутром ресници другой – снег водочных судорогжгучий, пыточный, подноготный снегснег дотлевающих пепелищ и птиц, леденеющих на летуопустившийся, морщинами немощи подернутый снегкатакомбный снег радости наголо бритых сиротангелов, дремлющих в барочных приютахкоммунальных заплеванных окон, свежий снегвековых треугольных проулковкак заплести твои волосы, чтобы всё уберечь от распада> перевел Георгий Ефремов <

море, здесь

я бы хотел быть твоим морем, что означало быпропуск в долину обид и другиенезапланированные аттракционы, что означало бысон, видеть который не стоит(если, конечно, это может зависеть от нас)я видеть хотел бы, как ты поливаешь цветы на балконе,в одной рубашке, словно на первом причастии,и здесь никогда, ниоткуда уже не была бы виднамаленькая девочка с аккуратной прической,в те времена побиравшаяся на пировавшей Немецкой> перевел Виталий Асовский <

ты есть

иногда ты полна зимы, и никто не можетпоймать ни клубящиеся снежинки, ни где-то под снегомспящих улиток, которым никогда не достичьтвоих ног, отдыхающих в запертой комнатеиногда ты полна летних бабочек:они тоже снежинки, теплые, подвижные,зависающие на ветру будто снежная паутина,ты – тихий, приглушенный голос в их ледяных коридорахиногда ты восстаешь со старыми вещами,еще дремлющими в прихожей, вспоминаешь их,и они против воли на мгновение оживают —как ненадолго заведенный ребенком волчокиногда пытаешься вспомнить мое имя, своелицо у моих губ, там, в другом времени,в другом зеркале, где не бывало черного снега,где бабочки могли счастливо жить из лета в летоты есть то, что не повторяется и не увядает,но живет на свету, зреет в сумерках —высоко, на верхушке, – как никем не замеченный плод,и накануне зимы бесстрашно спускается в травы> перевела Таисия Орал <

IV

девушки с вишнями губ

Девушки с вишнями губ танцуют Начало. Неосторожноогонь менуэта поджигает тела, и зрители невольноотступают на шаг, боясь превратиться в пепел. Формысменяются моментально: сдерживая трепетание, онипревращаются в символ весны, несущий мир, и историяутрачивает свою большую печать.Девушки с вишнями губ, хрупкие как ивы,теряют набедренные повязки, и зрители видят солнце,скользящее по их коленям. Божественные тела, благоухающиесевером, не подходящие ни для одного анатомического атласа,ни для какой ниши, где обычно скучаютгипсовые венеры, тоскующие по прозвищам итабаку. Девушки с темнеющими подглазьями танцуютжизнь: бокалы, наполненные минувшим, старые натюрморты,запах исхоженных в детстве болот. Ангелов, постаревшиевишенники, сумерки. И вот они кланяются публике. Однакоточная копия лунного света умудряется так ловко обманутьнаше зрение, что мы не в силах уловить перемену.Холод упраздняет все игры, запрещаямузыку, телесное сияние, позволяя свет и красотупотреблять в минимальных количествах, сколько того требуетзакон. И история, распутница с выщипаннымибровями, воображает, что победила природу:губы не пахнут вишней> перевел Виталий Асовский <

Петербург летом 1824 года

церковные колокола вызванивают полдень,хотя небогатые жители предместийловят рыбу в невских каналах и им всё ещеснятся раздувшиеся утопленники: собакии люди после наводнения прошлой зимойМицкевич видит кричащих лавочников,на полупустых улицах торгующих сыроми колбасой, слышит кареты и брички, летящиепо сугробам, девушек на Екатерининском проспекте —во флигелях, треплющихся крашеными языкамион только что прибыл: в Вильнюсе, на Антуколе,еще со скрипом вращаются видавшие его флюгера,а листья, упавшие, когда промчалась его карета,еще лежат, не истоптанные, на дорожках парка,как невысохшие слезыПетербург: на одной улице обессилевший парусник,переломанные мачты, пробитая палуба, бочки,выпустившие красное, словно вареные раки,которых тут давно уже нет, старое бургундскоевиноПетербург – наказанный за несправедливососланных, заточенных, униженных…Господи, сколько сил отняло чувствонеправедной вины! Сколько раз, читаяБиблию, он чувствовал, как легкие наливаютсялунным светом> перевел Виталий Асовский <

художник у переулка Стиклю

Не разглядеть следы, ведущие в лист, который оставил художник,забывший закончить арку еще одного переулка. Однакодвижение, которое помним, не может вводить в заблуждение:это город, пахнувший еловыми ветками, пылью и молоком.Я никого здесь не знаю, но кто-то стучит попианино, и кирпичи на долю секунды задерживают дыхание,не рассыпаясь. Воскресное лето открыто для всех, и Улиссможет без страха вернуться, но следует знать: за столькостолетий кое-что изменилось – его здесь ничто не ждет. Нипроемы проулков, по которым вплывает синее утро,ни ступени, что скрипят под солнцем, ни потерянныечасы. Ничто. Разве лишь тот рисунок, который никеми никогда не будет закончен, ведь художник ушел и ужене вернется. Рисунок испорчен. Но линии целы, всё можноузнать: еловые ветки ограничивают кругозор, арки вздыхают,так что, Улисс, можешь без страха вернуться. В худшем случаея тебе тайну открою: художник спит в одном из пивныхзаведений, профукав все то, чем обладал. К рассвету он долженвернуться: повороты и лестницы, икота и стены. Ноэтот город, который тебе был доверен, – всё тот же.Так что, вернувшись, найдешь ветшающие часовни, слепые круги,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.