Девичий виноград. Женская поэзия Латвии

Женская поэзия Латвии. Девичий Виноград

Я надеюсь, что переведенные и собранные мной в этой книжке стихотворения можно воспринимать как единое целое, как некое место в пейзаже латышского языка, вернее, его реплику на русской почве, выстроенную с помощью фонетических иероглифов. И оттого здесь нет комментария, равно как и сведений об авторах – ни их возраст, ни количество опубликованных ими книг или же полученных за это премий не имеет прямого отношения к нижеследующему тексту. Мне кажется, что при желании всё можно найти в интернете и понять с помощью Google Translator. На выбор поэтов и стихотворений повлияли не только мои личные способности и пристрастия, но и своего рода совпадения: я оставил за бортом многие определенно прекрасные и важные для меня строчки, которые не были переведены по одной-единственной причине – «не сложилось» (по времени и в пространстве). При этом некоторые переложения выполнены настолько вольно, что их проще считать вариациями на тему.

Переводчик

Плыть

Прикосновение воды –дрожь кожи, мышц, тока крови,       дрожь и воспоминания, глубже и ярче тех,       что присущи памяти человека – подкожная,       внутримышечная и внутривенная память рыб,       водорослей и птиц.Под черепом дышит ледник – на его       ладони нить моей пуповины.Прочие нити оборваны – голое       тело летит в воде, волнуясь, как       водоросль, как водопад.Без жалости, без ностальгии –       мгновение милосердия к изгнанному из       Эдема.Майра Асаре

«Тайная жизнь вещей в этом доме…»

Тайная жизнь вещей в этом домескоро вытеснит нашу.Мы не ждем никого, и никто не приходит,но скрип ступеней громче твоего смеха.Письма сами себя переписывают, а наши фотоменяясь, изменяют и нас.Ваза не доверяет мне больше,сама спускаясь в сад за цветами,срезает непосаженные нами астры.Радио включается в тот миг, когда мы готовысказать прощай,и мы проскальзываем один сквозь другого:как если бы ты был туманом, а я – кинжалом,как если бы я была мглой, а ты – стрелой.Аманда Айзпуриете

«предчувствие словно птица…»

предчувствие словно птица       на глянцевом снимкесмотри как она бела и еще на зимнее солнцесмотри как танцуем мы       чисто и просветленнона утренних световых сабле-голубых       острияхподдерживая шлейф смертино златорунный Овен       Вечный школярстучит в дверии нет у насвыборанас вышвырнутедва мы поднимем векиМайра Асаре

«Я поворачиваюсь к тебе спиной…»

Я поворачиваюсь к тебе спиной,вытатуируй на нейстарую довоенную карту.Дайна Сирма

Снег

В городе что ни ночь тает старый снегТает с протяжными вздохами       тянется сквозь мои сныДнем гляжу – смотри-ка       только в канавах       только в тени еще снегБудет таятьпару ночей поболитчуток поболити пройдетМайра Асаре

«в белом поле метет…»

в белом поле мететне видать леса по сторонамдома сарая овина риги липы дуба яблони вишни не видатьвидно лишь как в одинокой лыжнекровоточит забвениеДайна Сирма

Парадоксы невинности

так сдержанно пахнут земляникою рукия пробовала украсть твой ландшафттекущий от груди кбедрам. и согнуть под углом.прежде были так небеснотак невинно-белыте перистые те кучевыецелующие девичий профиль             это память?как ладони мулатки.как ненаписанное письмоброшенного ребенкакак неудачный снежокв твое окно.ночь тепла.под моим взглядом асфальт седеетспокоен и твердкак только что принявшийся снег.Андра Манфелде

«С каждым днем становлюсь моложе…»

С каждым днем становлюсь моложе.Рубцы, оставленные твоими словами, подживают,Когда вся моя кожа зарубцуется, придет время родиться                                                                            заново.Ты станешь моей матерью.Дайна Сирма

«думать о декабре так долго…»

думать о декабре так долгополюбить затворника нежного –       утром золотой штрих на синем       вспоминается всё, что когда-либо       слышано о красотеодинокий затворник приручает птиц       гнездиться на ледяном оплечье       он зимний птичий царь       с летучей мышью в короне       шум и гам разбиваются       о его белое телоВот декабрьская остановка       всегда кто-нибудь да сходит       в вечное одиночество       в дрожащую штриховку зари       к птицам зимы       узки и прекрасны глаза страстей декабря       несущие мудрость и нежность       знающие ответМайра Асаре

«может быть твои острова обледенеют…»

может быть твои острова обледенеюти ночью сваренной круто как необетованные земли(манящей теплыми руками, приди, вцепись в мои бедра)запремся на засовы от небес и от звукови запируем с ловкостью сладкой пиратов(как будто не знаем,что прирасти друг к другу можно робко, но пьяняще быстро)может быть твои ледники растаюти в созревающей по берегам черничной прохладе(мы будем чуткими как коты, встав в боевые позы)вслед за тонкой оплетенной синими жилками нитьюв тебя я отыщу выход к морюБайба Декена

В аэропорт

ты как бы едешь в аэропорт забрать меняно в действительности ловишь такси и едешь лишь обратнокурит шофер и дым бьется в лобовое словно в аквариумеголос не живет в телефоне живет в парковочной картекак бы в аэропортно обратно (америка становится островом) сжалось в кулак(освежитель воздуха в джунглях фуры свой выкинул флаг)пальцы в угле кто-то рисует ту птицу из стихов g. a.                                                          «алкоголи» высохли(поля свились в свиток)тушь выплескивается тебе на колениникто никогда не пел про мужские колениэто еще больше страха еще больше цунамино в воздухе сами думаются такие думыкилометрывертикальнымежду намиИнгмара Балоде

Февральское

феврали всегда чудовищны,как-то раз написал мне один знакомыйбессилие, упадок, тупик –всё это в февраледавнишний вечер, цесис, вокзал, ожидание рижского поездалампы в ветвях рисуют мокрые призрачные галослякоть, нагота, туман повсюдуфевраль повсюдуя думаю об улицах детстваоткрытых, пустынных, чистыхя думаю о февралях детстваморозных, искристых, хрупкихобо всем этом я думаю одним июньским полднемах, многоцветие бытия, ах, белое золото солнцазакадровый гул моря, рдеющая нежность пляжаи серебристая линия горизонта целует глазаи новая садовая мебель пахнет тиком и лакоми свежескошен газони под рукой кофе, ваниль, виновсё это пронизано и пропитано светомоднако зенит по-прежнему возвращает мысли – к надирук трудному, печальному, невнятному, неизведанномук изначальности, к судьбоносным стыдливым случайностям// к февралю, мороку, мраку, тяжести, вязкостия не хвастаюсь: прожито, хожено, сужено, ряженонамечены маршруты средь городов и людей. четкие ясные тропы       надежные, исполненные уверенностино рижский февраль неизменно сыр. но рижский февраль                                                            неизменно трагичен:исполнен ошибок, опасностей. он пробирает человека                                                                 насквозь – вплотьдо треснувших костей, хрустнувших хрящей, промозглых печенок       он сминает, прожевывает, плюетРута Межавилка

«В наш фонтан набросали ценнейших денег…»

В наш фонтан набросали ценнейших денег,потускневшие статуи все зазолотились,парковый ильм стучит в небесные окнаи люди вокруг надевают более яркие маски,но у дымки под липамивсё еще чудесное лицо твоеи у вечернего одиночества всё ещелицо твое злое.Аманда Айзпуриете

«любой из дней. сидела в снегу…»

любой из дней. сидела в снегу.как кожа. как тестокрючит пальцы. солнце затекло.женщины. одна. дветри-четыре.мороз.одна. дветри. четыре.обещания. низко пали.молочные. не брошенные.час близится. петух начеку.женщины. без. мужчин.пара глаз. с молотка.три вселенных.четыре вечера.дождь. последнее слово.первый корень. росток. побег.женщины в снегу.раз. едва. три.Инта Кампара

«снаружи ультрамарин…»

снаружи ультрамаринесли включить электричестворябь приглушенных сигналовпохоже каждый уикенд снегсумерки час за часомпроявят мои черты квазимодоживу как играю в пряткиибо смерть это обнаженностьв окне нагота зариразбуженные лавинымы их изнанкацелуй меня своим рыбьим ртомкрой крылами ветряных мельницАндра Манфелде

«все стало иным с того дня…»

все стало иным с того днякогда мы стерли своими руками       все образы и облики мирасделавшись больше нежели сильнее нежели просто       лица руки и плечинаши дыхания тончайшими линиями       лепят в воздухе вечера наново –величественных и благородных птиц       их крылья над нами       их голоса – южный ветериспанку, танцующую пламя       ее зеркала –       наши глазаглубокий и нежный мех леса готовый встретить       наши телаМайра Асаре

«когда я вышла на улицу…»

когда я вышла на улицуподняв руку в весенней ночизвякнув сантимамии перетерев с шоферомединственное местоосталось возле женщинодетых в красноеу одной на руках ребеноку другой кольцо и бутылка пивану а третья опустила рукимы вместе летим над каналомнад дрожащими реями кораблейчьи бока изъедены ржойа якоря на вечном приколезатем мост делает сальтозаходится плачем ребенокянтарный колос выплескиваетсяна резиновый коврикмолочные рекикисельные берега«не плачь» говорит первая бордоваяи той второй алой вытирает щеку«что тушь моя превратилась в маску?разве я не буду больше прекрасна?»плоть под одеждой алела// и снова зашелся ребенок«перестань»первая звучит туннельным ветром от близости поездатоном сильным как ведро бьющее в сруб колодцаточно так брюква перекатывается в тележке«вот здесь остановите»странно расплылся светможет быть от прожекторова может быть от луныили от этих воскресших              чреватых трещинами на каждом саженце и побегезамечаюлица обеих темны и краснымы трое неотличимы во тьмеАндра Манфелде

«Чернилами зелеными весны…»

Чернилами зелеными весныя подпишусь под тающей зимой.Роскошный тлен мой:от четверки вьюг – к четверке стен иклавишам бездомным, ты до самойсмерти и от кончиков ногтей служил им,чтобы я шла, как звукоряд, к вершинамтвоей тропой, где и дышать-то нечем,где наших жизней вечный непокой.Чернилами зелеными весныя подпишусь под нашей встречей. Нечеммне доказать, что подписи верны.Аманда Айзпуриете

«Будильник тикает и Бог смеется…»

Будильник тикает и Бог смеетсятому, что мы зовем его часами.       – Черт возьми, – Он говорит, –в пыли, виниловых осколках,в том, что чай остыл, что снег растаял,что реки обмелели, виденход часов, какна ладониожог.Майра Асаре

«май…»

майнеискоренимая воскресная гонка ближе к вечеру, напути в город. солнце слепит глаза, дабезжалостный блеск асфальта. чувствуешь скорость, дана море были лебеди. гарь, безветриесосед сжигал палый листбремя зимы не воспламенялось. горя долго и тяжело,саднилобрачные ритуалы термитов, да, металлический блеск незабудокнеобъятность небес, даРута Межавилка

В незнакомом раю

как тебя искала я в незнакомом раюдаже там словно в снах моих ты ко мне спинойкак всегда не найти ботинокне выбрать рубашки пожалуйста не надевай ничего клетчатого       не носи чужоготам в риге с талмудом хемингуэя в подоле долго сидела в кругу роз у памятника свободы один мальчик пил рядом какао-синтетик одна девочка так спешила очевидно была пьяна один ударник играл на маримбе и щурил глаза как будто наблюдал воздушных гимнастовно по вогнутым мостовым у памятника свободыникто-никто не шел твоей походкойтут мне стало страшно –живи мы совсем в ином местепод всеми этими цитрусовыми с тарелками полными мидий среди морских гребешков и летучих рыб – в жгучей анри-матиссовой синеве и в лимонно-желтых каютах его акварельных яхткак бы я тебя там нашла как могла бы знатьправда ли, что у нас здесь один лишь парк один памятниксвободыодна жизньИнгмара Балоде

«душевное тепло выцыганенное у ветрениц…»

душевное тепло выцыганенное у ветреницстраждут сирые духом       выпевают тоскливокак далеко бы       могло быть отсюда до моря?и кто позабыл       отогнать лошадей –так в небесах и пасутся       серые и спокойные       серые и спокойныелучатся подземные жилы       корни и сочлененьясложим ладошки молясьоробеловеруя в то, что нас услышатнадеясь на то, что насне увидятМайра Асаре

«Я остановилась в гостинице, где комната пахла одеколоном…»

Я остановилась в гостинице, где комната пахла одеколоном.Под окном танцевали поляки под песню с украинским                                                                        ароматом.Неделю назад на львовских улицах один маленький песспасся от большой воды, мне хотелось написать тебе об этом.После по высохшему небу шарила молния.Ветер лакал во дворе песок из воронок.В чужом сне рассказывала тебе, почему все застыло,большой бульвар просочился в окно и застрял на кухне.Пальцы, чего бы они ни касались, притрагиваются к седым                                                                          волосам.Несколько необнаруженных мест, пейзаж лицевых мускул.                                                     Снаружи: треск, копоть,мальчишка на набережной возвращает нам синий зонт –                                                             что-то там прятал,что-то открыть собирался.Ингмара Балоде

«сидящий под липой на Липовой улице в Лиепае…»

сидящий под липой на Липовой улице в Лиепаеабсолютно реаленс полей его шляпы свисаетслоник из плюшарозовый синтетический хобот грозенкак рога у берсеркеров на шлемахпускай броня его пластиктопор – стеклозато война настоящаяпо меньшей мере раненых и убитых выше крышии голый король-победительдрыхнет на ярком песке отливавшем кварцем вчераа шелком сегодняоркестр играет завтрашний тушпо мускусным и табачным нотамАндра Манфелде

«воздушные невесты реют над огородами…»

воздушные невесты реют над огородамиженихи ходят между грядок с огурцами и лукомиграют с (ба)бочками пляшут комариную полькуцарапают руки с куста поедая крыжовникв букеты собирают цветы картофеля и укропаночью изящно выпадут невесты в осадокРута Штелмахере

«Река переполнила наши глаза…»

Река переполнила наши глаза,когда стояли, обнявшись,наши руки вплеталисьв небеса, в пески,       в прибрежные мхи,как же мы зыбки, моймилый, как же зябки,прахом став, восставали,рассеяны ветром,воспаряли, воспылали,воссоединялись,встав вот тут,чтобы звучать голосами,исполненнымикликов, откликов,чтобы звучать –как же мы зыбки,мой милый,та́я,ликуя.Майра Асаре

После потопа

такая вот первая весна после потопа –еще ни разу не видела тебя с прикрытыми веками.обещаю себе поехать к морю, но, безупречно отглажен, от       меня на расстоянии отрекается берег.в дальних лугах свербят травы, как волосы школьника, под-       стриженные перед летом, ежик.таинственно гибки в их тени насекомые объятья.не подпускайте детей к цветнику, поливая сад, учит Жижек,       цветы так вызывающи, так развратны.наводнение смыло дам с тротуарной плитки. лошади стоят на хвостах, настоящие статуи, копыто на ядре или снарядном ящике – иначе не удержаться, встав на дыбы, смотри урок ренессанса, иначе не удержать в бронзовых стременах владык, нужны три опоры.деревья вцепились корнями в хребет города.не вижу, как вдоль него твой силуэт перемещается меж ство-       лов, посеченный светом.на углах в хрусткой бумаге продают вспышки молний.ты есть, тебя нет,кто-то проносится мимо на скейте, салютуя свежепросохшей       земле.Ингмара Балоде

«помню улица успокоения дымка пополудни…»

помню улица успокоения дымка пополудни однажды в августе мы курили в заросшем школьном саду листья кленов падали грациозно где вы друзья да где ваш ликующий голос ваш прозрачный смех бессонными ночами пошарпан слегка прокуренмне нечего больше сказать, голоса в облаках да, однаждытрамваи ходят туда-сюда разнося запах горячего металлауспокоения нет, есть безымянная дрожь в сердцеа я до сих пор хожу по той самой улицетолстая женщина предлагает брошюру о господа нашего                                                            обетованном царствелунообразный лик сияет надеждой, ей хочется верить,                                                                   что мы спасемсяона твердит без концатвердит твердит возьмите же, купите надеждугубы шевелятся шепелявятснова и сновамы обречены небытию, нам нечего больше сказатьРута Межавилка

«мы идем касаясь друг друга плечами…»

мы идем касаясь друг друга плечамитвои плечи более зыбкие и топкие чем моик твоим кедам времена года липнут чаще чем я дышуты говоришь мне что день стал длиннее на целых пять минуткак тот разгильдяй что уже вырос из купленной для зимы обновыты лишь говоришь говоришьа я всё застегиваю все не пришитые пуговицыИнта Кампара

Петелька к петельке

1King SingersЧто они делают, когда окончен концерт? – Прощаясь у выхода,галантно шляпами машут, прежде, чем разойтись, и музыка –звучит ли она в их шагах или плещется в светлых платьяхи тех скупых фонарях, что затеплил вечер? И тенор –хлопнет кружку в кругу друзей или стопарь в одиночестве,в барчике, исполненном тишины, где печальная мухабродит по стойке, и баритон – сев в свою ласточку,помчит домой, обнимет жену, поглядит в телевизор, приметтаблетку и ляжет спать, перед сномнедвижно уставившись в потолок, и никтоникогда не узнает, что он там видит, или жевсе они долгой цепочкой по крышам, мостами башням города – петь a capella со звездами.2Некая рижская радиостанция выслала в ночьпогулять саксофон – он сон мой надрезал и,вылизав рану горячим голубым языком,смеялся – попробуй сама, как ходят безногие,я мир из фу-фу строю снова, всё из голубого,ты мне будешь должна! С полпути, на пороге,он сгреб меня, мокрой заплаканной курицейбросив в окно – ты там глянь, не пора липробовать воздух, что в чреве моемстал стоном, смехом, всхлипом и крыльями?3Не слышала ничего, что щемило бы кручеодинокого насвистывания в ночной тиши –словно зов, не верящий в отзыв, как простаятакая весть – эй, слышишь, я здесь,я тот, кто свистит, сам-с-усам, у меня естьсвирелька, свистулька, меня не увидишь,не потрогаешь, не пожалеешь, я сам, ничегомне ни дашь, ни возьмешь, вот сердце толькопопридержи, я ножонкой сучу, по камушкам-мушкам стучу, на макушке шапчонка, ау,зову – не отзывайтесь, в осторожных кустахпридорожных возня – такова моя песенка,есть я – нет меня, ух ты, сам себе сиротая и матушка, вот не грусти только, якрестный отец слепому туману, лодкамв черных бухтах и каждому слову,что пишешь на белых своих листах.Майра Асаре

Добрый вечер, месье Гоген

Поль Гоген. «Здравствуйте, месье Гоген» (1889)(раз)Я выбираю любые способы жить, умирая.Я родилась, открыла рот и, гляньте-ка, посмела                                                        (сказать слова, которые       другие выписывают до седины, но я-то) – глупо смеюуходить, приходя, здороваться, прощаясь.Добрый вечер, месье Гоген, не прикасайтесь ко мне.Не прикасайтесь ко мне, моя плоть разделенана завтраки и обеды, ее развозят самолеты и корабли.(два)Сижу, смотрю, что делают другие, и щелкаю заколкой для волос.Когда б так было вечно, я б испугалась – зреют яблоки в саду, и хоть не Янка пьет молоко (как в том стишке у Иманта), но мысли брызжут, беспечно озаряя звездам путь – что, не успею? Зрелость не придет? Не встанет у ворот? А станет молчать, звонить. лишь взгляд поверх столов, по вьюгой натянутой струне, заснеженной (не заблудиться бы) дорогойпридет, но в двери – нет?Нечестно так сидеть возле тебязаколкой щелкать и не знатьмы еще с этой или с той (из двух сторон),задернуты экраном ночи. Лампа дневного света уплощает тени.Добрый вечер, месье Гоген. Вам почта. На открытке медная лиса под сенью леса.Ингмара Балоде

«меня разбудила соседка, просит пятерку на молоко, гляжу ей…»

меня разбудила соседка, просит пятерку на молоко, гляжу ейв глаза, не даю, а после не могу заснуть, даже накрывшись сголовой одеялом, слушаю детский плач за стеной, на четвертомэтаже кто-то долбит по клавишам, по одним белымты говоришь, я твое piano forte,всегда мажорное,задерживаю дыхание,меня постоянно выдают сжатые кулакиЛуизе Лисмане

Утром, вечером

IМожешь не прятаться за кофейной чашкой.Утреннее солнце салит точно.Горячий душ, гренки, обезжиренный йогурт,Отличная музыка на твоем компакте – вряд лиЭто поможет.Ты растворишься в тысяче солнечных зайчиков.IIЯ наблюдаю за контуром облака над лесом предместья.                                                  Небеса свободны, просты.Спокойное воскресное утро, морозец, снежок; погода                                                благоприятствует полетам.Серебро и капелька золота. Равновесие циана и мадженты –                                                       плюс капелька yellow.Черного как пить дать нету. Нету? Пара ворон                                      промелькнет– пожалуйте, черный.IIIВзмах серых рассветных крыльев.Бабочки паутинно-нежны. Прикосновенье случайно.Эта ночь сожжена без остатка. Поди нет?Ты так многозначительно-улыбчив. Глаза твои желты, ай!Рута Межавилка

«рожок для обуви красный как язык шакала сразу же…»

рожок для обуви красный как язык шакала сразу же                                                                   после трапезыкаждое утро обнимает мою пятку и вталкивает вглубь туфликак горка что началась у борта надувного титаникаа заканчивается мячиками на волнах резинового аквапаркарожок для туфель алевший среди полупустых флаконов                                                                          аэрозоляна полке пыльного стеллажа в прихожей когда я появиласьего оставила прежняя обитательница квартирыархитектор замков из песка с песочной косицейкак только ее трубадур сделал ногирожки в доме сделались запретной темойЭмилия Петрашкевич

Геометрия

я все еще была в пути, а пальцы сумерек уже обрывали хрупкие олеандры и прочую красу за оградой, где вне ботанического присмотра пахла крапива сквозь кованое железо.я все еще была в пути, но ту девочку, что вылезла из черной машины, уже ждала бабушка перед домом – или мама, одно окно освещено, какая грусть, платочек в кармане голубого халата, в другом – ключи, вижу, рука прижимается к телу.я все еще была в пути, и кто-то окликнул друга за садовой калиткой, кто-то сосчитал за морем звезды, кто-то за горами повернулся с боку на бок, а я все прикидывала, как лучше перевести его стихотворение «чворобок»: коробка не коробка, створ не створ, знаю, что не куб.звонок ожил на руле.я в пути, а мое Одиноково спит, ан нет, сосед гуляет с собакой.обычно не здороваемся, но тут нашлась улыбка для той,что, считая точки на карте августа,осваивается с дорогойИнгмара Балоде

«когда шел дождь…»

когда шел дождь       мы всё еще смиренно и       яростно ловили в шуме       капель насущную весть       о небе отчем доме о детстве обо       всех делах наших и днях и некогда       вызубренном Возлюби Ближнего Своегомы лежали рядом       открыв ладони покуда       абрисы наших тел       не слились в одинглубоко под нами       перекрестья подземных жил       подмигивали путеводными       звездами кореньям-кометам       зрели змеиные залежи       грунтовые воды зудели и       кости и цацки давно умерших       названивали – Возлюби Ближнегопока шел дождь       мы знали всё       о любвиМайра Асаре

«Неприкаянные любят неприкаянных. Любят остро…»

Неприкаянные любят неприкаянных. Любят остроНеуютный шум города пробуждает лежащих монстровВ угрожающих размеров кроватях, куда сквозь резные рамыВысекая животные страсти, заплывают света и тениНо неприкаянные любят неприкаянных. Любят странноВ углу у восьмигранного буфета зудит забвеньеПерелистывая засаленные календарные страницы сНародными приметами, рисунками спиц и шерстиПростыми советами, как не окочуриться раньше смертиНеприкаянные любят неприкаянных. Любят жалкоА у забвения лицо оборотня. Язык похожий на жалоПроверит все это, каждый факт опробует на зубОсобенно число тысяча девятьсот шестьдесятНа обложке книги, припахивающей карпатским газом

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.