Месса Лядзинского

Роман Хонет

Месса Лядзинского

Моим был мир

Зимняя уборка

мертвый есть тело, в которое богзаходит подремать. его окружаетморозная ночь декабря, одеваетпоезд, стоящий в поле, женщиныс фонариками на лбу – юркиеквадраты из латуни и стекла, трясущиеся,словно у них внутри лежат семенаили стрекозы. сквозь мракразом проявляются – молитва и вой, диаконыиз семинарии несут респиратори библию. и тарелку, и ложку,и губку. им все еще невдомек – мертвый есть тело,которое уже чисто. за богом убираетземля, ее тема

Поэтому ничего

позже пришла пора досвиданий.поезд, красные огоньки в последнем вагоне,вольфрам в отдаляющихся глазах,мешки листвы вдоль аллеи,может, фигуры из вздохов и беглых вод. может:значит, не было. не в тот разкак раз тогда начиналось время,бежавшее для всех, крометебя. и было ничто – оно было сложнее,происходя от даровитых богов, которым по плечутворить ничтожное и учитьходить, чтобы само елонавоз и банки, лежащие на разогретой соломеподворотен, метеоритные ливниночного видения, в ту пору, в лёте пойманныхпсов – то, что мы освоили,что нам казалось

Лилия

куда-то делись мужчины из арок,со стройплощадок, блеск рукив ночном автобусе, тянущиечемоданы на колесиках гости.колкий ветер. туннелем под серыми блокамивновь влачится обвитая цепью голова,в ней пепел, муар. жили во времена,созданные ни для чего – роились над намиангары пустоты. а любовьс лилией параолимпиады в тылу,любовь и ее зверье, бешено и покорно – не существовали,так что лишь немногие видели их,прочих нечем утешить

Ковы

женщина, когда с ней прощаешься,и смерть, когда тебя принимает,говорят одно и то же – тебе поранад погруженным в тишину городоми всеми детьми в этом городе, ночью становящимисястремниной лиц и голосов, только закованных в хрусталь, ледс утоптанного снега вдруг маятник птицы —твоя былая теньдо появления телаи комья земли, принявшей их

Разговор продолжается

появляешься там, где былав моих глазах – повсюду.отступившая от меня вчера,сегодня близка по-прежнемусловно уснула в токе крови моей,чтоб не знал ночей без тебя*пятнадцать лет я не засыпал,чтоб не знать ночей без тебяпятнадцать лет я не засыпал,лишь бы на миг ты уснула*словно бы не коротал я своих ночей,подступавших к водке, текущей межвремен, прошедшего и ненастоящего,запутывая и отодвигая всёкроме памяти*читай мне:боль – сервисная книжка. читай:тело – проводник по тени*не дождалась своего дня рождения,маячащей в блике стробоскопа зимы, когда мчащиесяпоезда превращались бы в голубой пламеньв кустах над гнутой рекой   *не ожидай меня,мы одни – приглушенный зовс того берега, но снег ли это,или твое тело посмертно вернулось,не встав на якорь, не знаюснег всегда датирован   *а то летел бы на зимнее поле,на акустические экраны автобанов, и ты бежала бы рядом,заиндевевшая в колоколах и лентах —искра – сестра звезды   *ты была моей кратко и просто. колли,поднимающий облако кирпичной пыли,ангел, несущий ягодку клюквы:вот сколько тебя,а ведь еще целый месяц      *все это когда-то уже случилось.всему этому суждено случаться вечно      *бляди везли меня на вилах погрузчикасквозь лужи машинного масла на опустевших фабриках,сквозь электроалтари над продовольственной лавкой,наготой воскресного захолустья,где побежали в парк девочка и собака,зимним вечером, давножитья приехал      *шепчушепот напоминает ужатолько вертикален      *именно шепот о времени,когда были платформы в алом блеске заката,дети в фарфоровых сорочках, сдвигающие фонари,стаями; когда звучал окрик– мороз! —//и ласковая усмешка по поводу морозаюной женщины, ее прищуривание:время, когда любовь превзошла всена свететеперь нет света    *той,которая тогда усмехалась,уже тоже нету    *читай мне еще:суккуб – это одноклассница, повтори:прошлое – дни, которые еще длятся.осмотрись    *иногда так хочется получить тебя еще раз:тот же составтех же самых геновсловно не было.не прошли годы    *иногда еще так хочется попробоватьтой пищи, пыльцы,спадающей на открытые плечи,//но не осталось даже тени яств,даже пыли   *много нового – гелиевая мошкара,свежий пропан-бутан для кремации,светомузыка на надгробьяхстолько наработанопо ведомству сна, пламени,хотя паразитыостаются формой огня   *ты же будешь стариться в мегаполисах,музеях и читальнях, над которыми взойдетзаря новой печати и монтажа (столь тонкие вещимного наработали, соревнуясь)такого не будет   *будет: другие женыразвозят саночки. другие жены шепчут:тихо, лес   *(а то и пройду мимо твоего дома, а то ипойду в парк вдоль реки, набрав себехлеба для уток, застывающихна воде каплями воска)*итак: все время кажется,что снова встретимся,что еще свижусь – вечеромвозле часовенки храни нас господь, хранимойветвями в опоке*мои руки, покрупневшие,наверно не отвечали бы твоемулицунаверно отвыкли,однако не масштаб шкали не привычка, но длительность тишиныудостоверяет разлуку*итак:прерванное было всего-навсего жизнью.разговор продолжается

Глянец

монастырь в словацком местечке зимой,где спали знатоки энтропии, туман,незадолго до сумерек снявшийсяс болот и полей,просвечивал сон их как белые клеммы. мужчинав свитере с начесом, прибившийся к намс невысказанным изумлениемили просьбой. словно жаждалщипнуть хоть малую из струнсобственной крови,призвать – любовь, мейн талмуд.или уж никогда не поминать жалоб:этот глянец – кожа,им оплевал меня мир

Сон о голове под жидким небом

пацаны из малогабаритного автобуса,они бегут с мачете, чтобы проредить город,а девушка выходит из подземного зала,доверив отцу арфу из папиллярных линий. две тениоставляющие трансвеститы: своюи своего предыдущего воплощения,тот, кто дышит в машине скорой, мягкои медленно – будто бы брел в хлебах,постукивая в окна. ночь,в которой глаза видели далекои глядели бы дольше – если бы не концерты,под патронажем животных, старцы,согнанные в тренировочные казармы —если бы они огляделись в этой самой рекепламени или чутья, в этой самойголове незрячей, но крепкой

Исповедующий отворачивается

Радославу Раку

лето сдурело от зноя – начинает, как бышепча литанию. кирие, кирие элейсон. – дни шлишироки и раздуты, как бы изнутриих разносило светом. ты стряхивалас плеч сухие травинки и стебельки,одевалась, а я собирал их, на ощупь они напоминалипапиросы. вечером, встав на колени, клал их поочереди на язык как облатки. былигорьковаты на вкус. ночи забегалиукрадкой, на мгновение, а садомтекли реки из дымящегося стеклаи пес облитый бензином светил нам ко сну.мы не заснули ни разу.так помню

Ожидающий вдовцов отворачивается

видел, как возвращались. что нигод. шли будто в армию, будто прежде,сквозь зимние поселки – сновабыли в школе: пахло мастикой для полов,сортирами. вызванные тишинойили знакомым голосом. я ждалэтого всегда. подозревал,что под конец они стануткак прежде – когда умрет она.та, что забрала ихи задержала в задумчивости.любовь

Инструменты времени

год, когда ты устала рано. и год,когда стала раной, в собачьейсцепке, упряжка, тягающая в гондолебога с метлой для керлингаили звезду породы:дивных долгожителей. женщиныкак квадратные овцы, лежащиеу колодца: сондрузья-товарищи – вряд ли,никто не задержался. и тело —бубен из альвеол и мышц,в него били мертвые, влекомые кровьюи там, куда ударяли,он съеживался. сделался эхоми, значит, он всюду

Красный хлеб

когда вечером легким, смердящим,когда к парку мы бежали в ночное. в туманвыходил незрячий, грыз его и рвал,чтобы стал парапетом. бестия в человеческой коже,обшитой ветошью с золотых уступов,страдала перед намив тот самый тающий час,как будто бы опустело ее корыто,и полагалосьвыжирать сердцевину —свою бритву, свой красный хлеб

Те с нами

вон та фигура на вершине горы,ее принимают за звезду, хотя у нееесть тень – как у людей с лицамииз золотой бумаги в пожарево время ограбления лабаза или затмения солнца– то камень, служащий горвон тот изъятый из матки неживой плод —лист, который сворачивает дерево набок,и погремушки на тесемках, коляскаили глаза и руки, хватающиесяза замороженный ободок на экране допплерографа– то данники родильных покоеввон те, шепчущие: я ординатор боли,копая в земле ямы, чтобы в них разместитьсяпод паранджой фольги для защитыот ливней, от сального прикосновениящупалец хаммама– то инопланетяне – этолюди с достаткома мертвые?– мертвые, те с нами

Танцы с коровами

тела, с которыми я гонял мяч,запрыгивал в сумеречную рекуи целовал ножи на белых карьерах,они вынюхали, нашли менявышли голые из землии бегут ко мне по лугам, танцуя с коровами,и у каждого на шее пескак шаль. как шальночь откроет карты,кем я уже был. кем мы быливместе – призовет души,взрезанные морозным галуном молниикомпоненты снега: шум и контракция,салют на приятие умершего/умершей – я ждал его, плача.твоим глазом был

Пейзаж в июне

городу не любы похороны,трупы, парящие на копченых петлях среди блочныхсклепов. юнаяженщина в ювелирном ряду. голубкбми соблатки в ней млеют сперматозоиды,и строй наступающих лет – ее:вчерашняя ночь. взгляд скользит по урне,не треснула ли – следы от пальцев как гвозди,вращающиеся в раскаленном эфире,где станут тропкамии побегут по лугам, по головамдевушек, играющих на гитарах, по скверам,белым ветвям, по мненичего

Смерть и птицы

обугленные зимородки в тени, на крыше,ивовые ветви нависли над ними.в перьях кустистый дым, пронзает насквозьуправляющие крылами мышцыи голову – подсвеченный боулингна сидящих на мели галеонах.умершая ползет в дым,уминает его в кольца, выкликая резко из сумракакаждое из прежних имен нашихс ней, в любом из мест тишьдо краев. я бежалатам – указывает – нить железобетонной пряжи,увязывает – репьи в трубахкалофильтрации —моим был мир

Пригоршня соли

мир здорово похорошел – к примеру, у нас теперь много красивых офисов

Лори Андерсонгородок лежащий среди холмов,твои вечера и зимы: впереди у нас – вечность.твое кладбище. там мы вертели дырки в землеи сыпали соль, чтоб умершиемогли приготовить пищуи растопить лед(на льду мертвые говорят оскальзываются,кухня же мертвых пуста без соли)(я не уверена,что когда-либо понимала, что это значит.это увлекает. чего-то не было, а после есть)живу той зимой,для меня те дни еще длятся. шампанскоеи серебряные дети в мороз, когда онизвали, сбитые на бегу: где обозный, где капо,где твое королевство,каменюка?(люблю выдумывать новое.казалось бы, все-то мы уже знаем, но это вовсе не так.общалась тут с собачьей тренершей)каменюка, ты – в каменьях,мой стылый шепот, когда говорю – там,в известняке, на медных подушках,в парках, где лампы гудят как кислотные прииски,в палисаде при том-то доме,над теми-то озерами – спи,спи(сейчас я располагаю одними лишь словами.это меня весьма занимает)да будет хватать тебе соли

Инспектор урновых полей

преследуя женщину, минуешьмосты над горными реками, складыдля садоводов, где на витринахв декабре пляшет кровь вишни. будто судно,святыни перевозящее в жидкой форме,бьющую по губам водку. как будтооседлал кость и выгрызаешьв воздухе ее импульси кривизну. настигнешь мертвую,и всё минует тебя. твой ген – оплошностьгрибницы – и он подвиснет,а той бодрящейся земле – большой,грязной земле не больно

Вступление висельника в рыбу

вместо камня – аквариум, краснаябойцовая рыбка и отраженияглаз или губ тех женщин,что поспели его утешить,позже у него выросли жабрыи он стал рыбой. трава шелестела,сверчки клубились – пришел сюдапьяный: он славил отказ от плотиради личного попечения надсном и любовью. лет двадцать тому назад(родившиеся без него уже умерли,родившихся после него уже четвертовали),покачиваясь на ногах, размахивая руками,как если бы отрекалсяот этой воды в этой плите,отрицался ворыбления

Лазарь летающий

среди проводов, спящих на штабеляхв хранилище угля, на пересекающем лесполотне узкоколейки – должно быть,там. (еще блуждают там мертвые,а у них вечно было больше имен,чем могли унести, чем мы моглиим дать.) переводя дух от земли,вечно с ней расплюешься. умет лежитна полях, покрытых старником —

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.