Пятая сторона света

Александр Петров

Пятая сторона света Стихотворения

Александр ПЕТРОВ родился в 1938 в Сербии, в семье русских эмигрантов первой волны. Его мать Ирина Ипполитивна – из рода Каратеевых (прадед Александра стал прототипом одного из героев романа И. Тургенева «Накануне»), воспитанница Смольного института. Отец Николай Иванович – офицер-артиллерист Белой армии, дядя Александр Иванович – репрессированный полковник Красной армии (по делу Тухачевского). Жена Александра – Кринка Видакович-Петрова, бывший посол Сербии в Израиле, специалист по культуре сефардских евреев.

Александр Петров возглавлял Отдел истории литературы Института Литературы и Искусств (Белград) на протяжении 17-ти лет. Был председателем Союза Писателей Сербии (1986–1988) и вд. президента СП Югославии (1987–1988). Член ПЕН-клуба с 1965. С 1993 года преподает в Питтсбургском университете. Занимается историей русской эмиграции и эмигрантской прессы, историей и теорией литературы, автор 25 книг. С 1993 – главный редактор старейшего (с 1906) журнала сербской истории и культуры «The American Srbobran» (Serb National Federation). Биография А. Петрова опубликована в Dictionary of Literary Biography, v. 181, 1997.

Александр и сам – составитель двуязычной «Антологии русской поэзии XVII—XX век», (От Семена Полоцкого до Иосифа Бродского, Белград, 1977. Второе издание: «Антология русской поэзии XVIIXXI век», Белград, 2011). Иосиф Бродский писал, что это лучшая антология русской поэзии, которая когда-либо выходила в свет. Впоследствии Бродский написал послесловие к книге А. Петрова, вышедшей на испанском языке.

Бунимович о Петрове

Стоит ли удивляться, что известный сербский поэт пишет стихи еще и по-русски, если его зовут Александр Петров?

Александр Петров родился в Сербии в 1938 году в семье русских эмигрантов первой волны. В его семье, в его судьбе, в его стихах – отражение тех «хождений по мукам», которые выпали многим русским семьям в ХХ веке. Его дед – прототип одного из персонажей тургеневского «Накануне», мать – воспитанница Смольного института, отец – белогвардейский офицер, а дядя – репрессированный по делу Тухачевского полковник Красной Армии.

Фантастическая и одновременно такая узнаваемая для России ХХ века биография «русского Гулливера» сербского поэта Александра Петрова – это не просто интересные факты для очередной литературной энциклопедии, а мучительный повод для размышлений на протяжении всей некороткой жизни поэта, для постоянных возвращений к истокам, поиска самоидентификации, осознания своего места во времени и пространстве и ощущения призрачности этого места.

Самые хрестоматийные события истории отзываются в поэзии Александра Петрова остро и неожиданно лично:

Мама – моя личная связь с Лениным.Ленин – в Смольный. Мама – из Смольного.Ленин из Смольного руководил революцией.Мама в Смольном проходила гимназический курс.

В стихах о дяде А.Петров снова смешивает времена, города и страны, кажущиеся несовместимыми ипостаси одной личности, вехи одной жизни:

Конец сороковых. Нехватка туалетной бумаги.Михаил Николаевич раз в неделю собирает газеты.Блестящий студент из Москвы. Судья из Урошеваца.Пенсионер с астмой в морской фуражке.Бережно складывает листы «Политики».Насвистывает оперную арию и разрезает кухонным ножом.Колода газетных отрезков на доске у толчка.

Из этого постоянного «переселения друзей и родных, этих перелетных птиц» и возникает ощущение огромной и в то же время такой тесной планеты Земля, встреч и невстреч на роковых перекрестках истории, ощущение прозрачности и призрачности скрещенья судеб… Даже в таком акварельном портрете девушки:

Снишься мне, парижскаядевушка,корнями москвичка,чародейка,одетая какгречанка,с копьемв руках.

Стихи Александра Петрова переведены на 29 языков, включены во многие поэтические антологии, в десятках стран – от США и Франции до Израиля и Японии выходили книги его стихов.

При такой человеческой и литературной биографии поэта и всех особенностях российской истории прошлого столетия одновременно удивительно и совсем не удивительно, что именно в России стихи Александра Петрова если и публиковались, то мало и редко, а отдельной книгой его русские верлибры и стихи, написанные на сербском, выходят в России впервые.

Слишком тесные и слишком непростые связи у поэта со своей прародиной. Едва ли могло появиться в СССР, например, такое написанное в 1972 году стихотворение, в котором

Мандельштамс лопатой в руках ищет солнце,зарытое на Красной площади.Красная площадь просыпаетсяот стука его лопаты.

И дело здесь не только в аллюзиях, в запретном тогда имени опального великого поэта, в двусмысленном упоминании главной площади советской державы. Дело и в непривычной форме поэтического высказывания. Ведь свободный стих, верлибр и сегодня, как известно, все еще зачастую странен и иностранен для отечественного уха, воспитанного на хрестоматийном силлабо-тонике школьной программы, а уж в те времена верлибр и вовсе воспринимался как нонсенс, если не крамола…

Меж тем Александр Петров тонко и точно знает и чувствует русскую поэтическую традицию, еще в 1977 году он составил и с большими трудностями издал в Белграде двуязычную «Антологию русской поэзии XVII–XX века». Иосиф Бродский тогда писал, что это лучшая антология русской поэзии, которая когда-либо выходила в свет, а позже написал послесловие к книге стихов Александра Петрова, вышедшей на испанском. Совсем недавно, в 2011-м, в Белграде вышло новое издание его антологии русской поэзии, включившей уже и XXI век.

Александр Петров, известный сербский литературовед, поэт и прозаик – заметное и яркое олицетворение близких связей сербской и русской культуры, уходящих в глубь столетий. А связи эти весьма причудливы. Так, именно с именем серба из Герцеговины Саввы Владиславича, в начале XVIII века принятого в Посольскую канцелярию Петра I, связано появление при русском дворе вывезенных из Константинополя нескольких «арапчат», среди которых был и прадед Пушкина…

Впрочем, все биографические и географические подробности жизни поэта – не самое главное. Ведь куда бы судьба его не забросила Александра Петрова, где бы он ни жил – в Белграде, в Москве, в Питтсбурге (где А. Петров преподает в местном университете) или в Иерусалиме (где его жена была послом Сербии в Израиле), у поэта всегда одно на уме (и на языке) – «Как накинуть узду и набросить седло / на семь падежей, которые водятся с Богом…».

Евгений Бунимович

Железо и бархат

Железо и бархат

Железа лязг!Бархата нега!Их священный союз —от века,как руки и перчатки,как соли и хлеба.Скрип пера,затем скрип сапоги снега.Снега, снега.Вот и весна играет первую скрипку.Чугунные струны.Бархатная синева.В их радушном объятьицветет подснежник,красной окраски.Железа блеск!Бархата лоск!Сплочены навеки,как фитиль и воск,они со страстьюи ласкойзакаляют калину.А нам,перед смертью,как в детстве,мечтать уж об одном:о крынке,с молоком.1991.

О двух головах

Революции неистовыепоэты. Смельчаки.Словно о двух головах.Одна танцует от печки.Другая в облаках.У первой лицов огневых точках,как в веснушках.Лица второй не видно.Она взвилась свечойк солнцу и светизлучает потомками грядущим векам.А мы, потомки,вникаем в потемкахв души поэтов,сведенных темина нет.Души,оказавшись в нетях,приобретают лицо.И у молодыхвид стариков.Им тогдауже было сто лет.В один годони жили два.И три. И век.Резнюпредназначенную для всех,не Бог весть кто,а он, она,до дна глотнули.Узнаешь резьбуобщей судьбыв стихахсо сноской: автор убыл?Не снес головы,единственной,в головокружительные годы.1990

Красная площадь

ДЕВУШКАДевушка бежит босиком по Красной площади.Горячая Красная площадь.У девушки загораются ноги.Девушка взлетает.Она летит над Красной площадью.Народ в изумлении смотрит.Кто поверит своим глазам?Кто не верит, что видит эту девушку,для тогоэтой девушкинет.Нет.МАЛЬЧИКМальчик идет по Красной площади.Идет на руках.Мальчик видит небо.Оно золотое.В небе стоит собор.Пустой собор.Только свечи горят.Мальчик хочет перекреститься.Или вытереть лоб.Горячий от пота.Мальчик падает.На Красной площадизолотая голова.КРАСНАЯ КОШКАНа Красной площади черная кошка.Кто-то сошел с ума.Нет больше черных кошек.На моей кровати красная кошка.У нее под левой грудью стучит молоток.Красивая красная кошка.У нее звезда на животе.Пылающий серп под звездою.Что делать со жгучей красной кошкой?Подарить красную кошку Красной площади.СОН КРАСНОЙ ПЛОЩАДИЯ вижу сон.Это Красная площадь спит.Я читаю стихи на Красной площади.В моих стихах Мандельштамс лопатой в руках ищет солнце,зарытое на Красной площади.Красная площадь просыпаетсяот стука его лопаты.1972.

Смерть Мандельштама

На переломе года,в последних числах декабря,была опубликована статьяо том, что отыскан ров,куда был зарытОсип Мандельштам.Там есть чертеж,и в нем все налицо:саперная сопка,крепость, бараки, лазарет,где так и не лежал поэт,как думал искусствовед,чья это была находка,хоть находка слово не то.Уже после него, зэкочевидец описал смерть.Холод. Карантин. Тиф.Их повели на санобработку.Но без воды. Мандельштамсдал в жар-камеру одеждуи в одевалке, гол,свалился на пол.Уголовники телооблили сулемой,вынесли на двори, отметив Новый год,втоптали в морозныйкаменный ров.Ему, рожденному в ночьсо второго на третье января,по Юлианскому календарю,не умирать было веснойили в летнюю жару.Пламени было невмочьпоглотить поэта-осу.Под силу оказалоськамню и льду.

Дела небесные

«Потому что не волк я по крови своейИ меня только равный убьет»Он не был равен им,бронированным,стальным?Полный диск луныбыл виден в декабрене раз, а дваждынад Кремлем.Лишь для невеждв делах небесныхто был сюрприз.Знатокам гнезда(слепой ласточки)на ладони поэта —осуществление надежд.Наступил, что в лоб,почем зря,Мандельштама год.1991.

Варшава. Иерусалим

Два брата. Одна сестра.Родилиcь в одном и том жедвадцатом веке.Один брат родился в России.Один брат родился в Германии.Сестра родилась в Польше.Все трое родилисьв одной и той же комнате.У брата, который не русский,сын француз.У брата, который не немец,сын не француз.Он не поляк. И не русский.Сын свой собственный предок.У сестры нет сыновей.Она вечная девушка.Прозрачная как воздух.Легкая как пепел.1985

Смерть Романовых

Смерть —расстрел в подвале —спасла их от забвения.Смертьрукой суровойдала им в дарвенец страдания.Смертьот пули,огневой кистьюблеск вкруг их головзапечатлела.Но сияния, после падения,пришлось ждатьпочти век.Времябез начала и конца —не человек-скорописец.2013

Параллельное измерение

В русской церкви в Белграде

Мальчик прислуживалв русской церкви в Белградев белом стихаре.Перед алтарем, со свечой,он стоял между Спасоми паствой,молившей за себя и тех,кто остался на кресте.Они сошли. Каются ли в этом?Или же они хлеба,убраны Его рукойи ссыпаны сюда в амбар?Ведь светятся у нихв глазахполя, покрытые жнивьем.За церковной стенойих ждетнесожженный корабль.А мальчика дом.Здесь восприемниквложил ему в устаиной язык,пьянящий егосвоим вином.Но, вот, он молитсяна томржаном, родном.1991

Кринкa

Кринке П.

1В родном языкеглиняное имя твоекипит молоком,как родникв горахбьет ключом.Обжегшись на кровинкеобливки простой,я на воду не дую,а горю свечой.Глубиномер гончарапропал в огне.Тебя не измеритьна глаз.Лишь познатьдушой.2Глиняное имя твоев языке родномкипит как родники пахнет молоком.Обжегшись на кровинкеобливки простой,я на воду не дую,а горю свечой.Гончар-глазомерсгорит уж в огне.Ты же прах егобереги, у себя,на дне.1991

Скрипач Диабло

На кой чертя в моем оркестреглавный дирижер,когда первую скрипкуиграет парень —и не старый и не молодой,ростом карлик,своего прозвищадостойный —Диабло.Его без толкуубеждать,что в звукорядевообще возможенлад.Чертовски хитрый,спросит он —«А на кой ляд?».«Ведь мыслить,что суть мира в красоте,в добре, в ладуи в полноте бытия,и что в искусстве просвечиваетмираздания идеальная основа—не что иное,как чтить сновабогиню древних славян —Ладу.Нет, здорово,что вокругее сердцелистной липыдевушки водилихороводы.А у меня, кстати,рождаются из елигипнотические скрипы.Но соблазнение трением —к чему?Не спасет жедочь ЗевсаГармониясвоим сладкогласиемникого от падения,от гибели,от тления.Господинобворажительный дирижер,воздушного корабля кормчий(и тем не менее зануда),позвольте, пусть вам объяснитзапретных истини языков толмач,и скрипач ниоткуда,что исходная чертаискусства —сюрприз!Вдруг в звуковомладу – раз-лад!Верь, не верь,в плавном звучании,не только оркестра,неожиданный звук,похожий на пение дверейили на треск дерева,на клеск бича —это судьбы всплеск,ее властный стуки блеск».Да, скрипач,возможно, ты прав.Но вопрос, вот вопрос,Диабло мой,как быть в ладус судьбой?2010

Параллельное измерение

Кринке

Паралельное мое измерение —защищено онотишиной,ну, как домприосенен крестом.За семьюпечатями немотыстоитчетвертый чертог.В него не проникнетни голос из гортани,ни воздыханиедуши.Не нарушит тишьни тени шум,ни глухого колоколагул.Но вдруг как будтос трубой ангелпролетел.В безветриислышнодыхание ветра,в молчании —светлых гласных разгул.И под строгимдозоромраздался в этом измерении —оно без путей и дорог —зов таинственногорога.Отозваласьoboa d`amore.Умер я,что ли?На безмолвном полотнезвонкий рисуноккринапоет без усилий.В безначальном беззвучиизвучат ароматылилии.2011

Звучание красной лилии

Людвиг Таинственный,ван Бетховен,отец девяти гармоний(не узнававший под старостьсвоих дочерей),даже в «Пасторали»не подражалпросто звукам ручья,соловья, грома.Маэстро чертилна незримом полотне,как у словесной тварина божьей планетеи в жизни природызвучит страсть зачатия,беременности нежностьи радость, с которойкончаются роды.И, конечно,запечатлял трепет испугав присутствии недруга —смерти.Пётр Скрытный,Чайковский,пленник отчаяния,образ судьбывоображал как —стук.Ведь слово,любовь,онo – звук.Вселенная тоже – звучание.Густав Противоречивый,Малер, учитель,блуждающий по морям,и блюстительземных песен,тем не менеезамыкался плотново внутренний мир,тревожа его,как алькоголь печень.И хотя я не мастер по созвучию,но внимаю и я жужжаниюкрасной лилиии прислушиваюсь,как из её дыханияна мою ладоньтечет в обилиимед.А кто там поёт?Кто стонет и плачет?Колено? Плечо?Лоб?2011

Змей с площади клиши

Снишься мне,парижская москвичка,девушка двадцатишестилетняя,корнями с проспектафельдмаршала МихаилаИлларионовича,характером снежная,волшебная.Снишься мне, князю,князя Кутузова старше,по прожитым годам,конечно …А говорят, что в смертивремя не в счет,что в мире иномвсе морщины сглаженыи все мы ровесники.Но князь, хотя к познаниюподсознания склонныйи сединой овенчанный,о секретах Танатосаи Хроносамало ведает,почти невежда.Ему иногдатолько кажется,что перед дверьмиэнтропийного адабывает онскрытыми прелестямивдруг воскрешен.Снишься мне,парижская девушка,москвичка корнями.Надо мною стоишькак трилистная арка,выше всех крыш и башенна площади Клиши.Станцуй мне,прошу,последнее,должно быть, помнишь,белое, зимнеетанго.И вот одной ножкойдевушка-аркав облаках,другойна моё плечоснизошла.И светится оналучому меня в темноте,где змей,все ещё яхонтовый,просыпается под ребром.Горят его глаза,хочет он,не чуя бедствие,чтобы мышка,с чёрно-лиловыми зрачками,прибежала с аркик нему в берлогу,в сумасшествие.Снишься мне, парижскаядевушка,корнями москвичка,чародейка,одетая какгречанка,с копьемв руках.Богиня,змеядавай убъёмили же ласкойего угомоним,вдвоём.2010

Анима

Нет,ты – не тень.И зрятвердишь,что ты лишьотражение мое.«Я тень твоя, —твой слышен шепот —незащищенногоот полночных,бессонных лучей.Я только тёмноепятно в взолнованнойтишине,глубоко в тебе,на дне.Наверное —не умолкает шелест —ты любишь образы …Ну, вот и образ,вот и вид мой мгновенный,как явление иконыв пустыне.Я привидениев разбитом зеркалелба.Вернее,если хочешь,призрак черной кошкина внутреннейи раскаленнойповерхности виска.Словом,я – та».Нет, ты неневидимка.Забылаоблик свой,обиженной?«Я не твоя преданнаявздыхательница,не девица-поклонница.Я железобетонная,с ног не собьёшь;они, как у балерины, —стальные.И нервы,тоже».Нет,ври – не ври,но твои нервыне чугунные,не отлитыев доменныхпечах.Да, ты девушка-солдат,смелый воин,даже когда на поле бояостаешься одна.Не то что я, —иной у меня сплав,и не металл,и не черный.А голова —сегодня на плечах,а завтра, быть может,в корзине.Но нервыу нас двойники,та же чувствнапряженность,и, что ж,та же дрожь.2011

Жар-птица

«Я уже не горю!» —сказала жар-птица.А парень ейв ответ – «Гори!»«Гори внутри,как уголь,жароми снаружиопереньем.Перо твое– луч.Живуч, могуч,не заститсяничем.Сказочный геройтвоим лучомсердце царевныразогрел, как сургуч,и присоединилк себе —вернул деревузолотой иверень.А тебея верный,как бумаге —перо.Голову тебе отрежу,сердце выну,черное пламя начну пить,о жар-птице, девице,буду мечтать,писать, говорить».2011

Последняя четверть

Вот, кажется, какв сказке – «вдруг!».Человек,добряк он или чудак,сноброд или сумасброд,скользнул,без казни,болезни, вознии тормозни,в последнюю четверть жизни.В нем,бывает нередко,ночная бабочкане спит. А в черепегорит лампадка.Он становитсячеловеком-ночникоми чувствует, какна спинечасы спешат, считаяего век.Последняя четвертьлуныходит вкругего головы.И спутницы темной,воровки(потому и светит),тело тоже стареет,но она новолуньеносит в запасе,как имущество,унаследованное без заслуг.Число дней,часов, секунддо её возрождениясловно врезанов камень,лунный или земной.Она сегоднявываливается,как старуха у Хармса,из окна,а завтра на веточке яблонибудет сидеть – красивая, молодая,вроде, без греха.Не то что он,человек!Он – беззапасный.Всё, что годамикопил, хранил, боронилот порчи, прятал – зря!Не впрок!В запасе у негоне когти,как у кошки —смерть не вспугнет,когда стукнет срок.Четвертой четвертиконец не отсрочить,как свадьбу.А блины,водка, селедка, икра —годны для покойникаи для жениха.Как и труба.Но в его почтенном возрастеразница между похоронамии женитьбой(или просто сексом,если еще мужчинупривлекают зрелые дамы) —в таблетках виагры.Афродизиаки,в том другом мире,ни к чему.Как и клистир,между прочим.А когда ангелначнет трубить,что до его ногдоползлазаветная черта, —никто не знает.Знает – Бог.Ну, и черт,виновник торжества.2011

Франческа да Римини

Виктору Дозорцеву

1Конечно, вычитали этот ветер,смерч под корнями сумрачного леса,под пластами красной земли.И адского спектаклявам режиссеризвестен,он враг мракобесаи сторожнепричудливой любви.Он телесагрешников,в плену у страсти,несравнимой ни с чемпод малым небосводом,превращает в тени.А в вечных селенияхнад скорбной теньювластен огненный вихрь,продувший и меня,хоть был я там, в аду,пока как зритель.Вергилий,нетленныйи как “родникбездонный”,он и мой учитель.А в верупогруженныйДанте Алигьери —он сострадающий проводникв повестио гибели в час любвиПаоло Малатестаи Франчески да Римини.2Стихи о горестной любвив духе модернпишу, сидя за компьютером.Поэт символист,кстати, мой тёзка,Блок и, дыша ароматоммороза и духов,его Франческаочитывают лист,но не о Ланчелотесладостный рассказ,а о пузырях землив “Макбете”.“Жаль!”, —шепчет еще в цвете летАлександр Блок.“Пока читали,мы не отстранили маски.В пьесе двинулся лес,а мы сидели, почтикак на картине Матисса,в роскоши и покое,но в светской одеждеи без наслаждения,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.