Колодезное вино

Алла Горбунова

Колодезное вино

Алла Горбунова родилась в Ленинграде в 1985 г. Окончила философский факультет Санкт-Петербургского Государственного Университета. Лауреат премии «Дебют» в номинации «поэзия» (2005 г.). Автор книги стихов «Первая любовь, мать ада» (2008 г.)

Гензель и Гретель на пороге домика

(некоторые непосредственные впечатления от явления Аллы Горбуновой)

…А как еще можно было бы назвать заметку о книге стихов, одно из первых стихотворений которой называется «Возвращение (королева гороха)»?

Здесь пахнет чем-то странно знакомым.Чем-то? да это же пахнет домом!– бледно-зелёными с жёлтымромбами, выцветшими на обояхдавным-давно.И что, эти крупные гроздицветов или ящериц, и лицоодутловатой королевы гороханарисованы здесьв самом деле?Я их видела в детской постели,а они по-прежнему здесь,никуда не делись.Слушай—послушай,вспомнишь, забудешь, вспомнишьвсё, что случилось с тобою.

Каким тёплым, знакомым сразу веет!.. каким тонким, звёздным, детским…

Но – последняя строка настораживает:

А к чёрту, а всё равно.

– и, насторожив, не обманывает (как в падении, в уханьи вниз, сжимается сердце-вещун: так я и знал!…): надкуси-ка редисочку, помидорку, лакированный, полный – казалось бы – спелого солнца стручок с этой грядки – и брызнет кровь:

Я – мёртвый ребёнок, оставшийся дома,пока ты росла, я не рос,но королева гороха взрастилаогород из моих сухих слёз:помидоры, редиску, укроп и картофельвырастила, и вотя теперь для тебя вполне съедобен, -открывай-ка пошире рот!Тело моё как христово тело,так что дерзай и ешь,ибо в мёртвом ребёнке присутствует сила,которую ты возьмёшь.Горше печали, слаще надеждывспомнишь ты мой обед,когда ты вернёшься сюда однаждыи навсегда.

«Королева гороха» – кто-то другой (Другой), та (тот), которая(ый) раздирает извне ногтями скорби плеву отъединенности, пробуждает живую реакцию, обнажённую (есть в народе более точное слово – «голимую») жизнь, отнимая, вроде бы, жизнь; и та (тот), к кому – посыл, к кому – мольба, претензия, жалоба, зов – всё тот же другой (Другой)…

Эммануэль Левинас в своём «Время и Другой» говорит так: «…Лишь через страдание, через отношение со смертью съежившееся в своём одиночестве существо оказывается в области, где возможна связь с другим». Новая книга стихов Аллы Горбуновой – видится мне, об этом; нет, не так: эта книга, создание содержащихся в ней стихотворений, – само это обретение связи с Другим (по крайней мере, мучительные подступы к такому обретению).

Признаться, начать писать эту заметку мне было трудно: человек Алла Горбунова (в реальной жизни я видел ее два раза, и время от времени встречаю в пространстве Живого Журнала) привела меня в недоумение, с тем же привкусом нетерпения и досады, какой ощущают иные, взирающие на кубик Рубика. Именно «взирающие», я сам – из взирающих на эту известную головоломку, не из составляющих, никогда не мог собрать в цельности ни одной стороны. Вроде всё просто: одна сторона – тоненькая изящная петербургская девочка, умно молчаливая, любящая, конечно же, стихи и красивые пейзажные фото (это только на первый взгляд, на второй – такое впечатление исчезает напрочь); другая сторона – инфант террибль (сама Алла как-то в ЖЖ-разговоре обмолвилась о себе, – применительно к литературной среде, но не суть, – примерно так: я – рысь, меня плохо принимают, и я одна брожу по лесам. Вспомните рысь: как она неизящна! как невзрачна, усата, комковата! это вам не мультяшная багира, никакой сексапильной нарочитости и грации напоказ! грация рыси – угловатая грация подростка, все подчинено обыденной реальной задаче: убить ,чтобы как-то выжить, продолжать длить в чаще леса своё недоступное досужему взгляду натуралиста существование. Какова, говоря языком современной светской тусовки, гендерная ситуация рыси?…– то-то и оно: не поймёшь; о том, что лирический герой Горбуновой не девушка и не юноша, а «иной», написал автор рецензии на её книгу «Первая любовь, мать Ада», и вот он, образ Гензель и Гретель: это единый ребенок, единый страдающий, потерявшийся в чаще данности мира, ищущий Другого, человек, живущий внутри поэта); третья сторона кубика раскрашена в пандан второй, но как бы совсем другим цветом – поэт мощного дыхания, отточенного слога, прямой угловатой открытой ясной (вот сколько эпитетов приходит сразу!) огненной цветаевской потенции; если у кого при поминании Горбуновой возникнет расхожий образ «петербургская поэзия», то уточню: да, петербургская по степени насыщенности поэтической культурой, но виньеток Росси, фонтанов Петергофа и туристического флера белых ночей вы в этих стихах не встретите – скорее, встретите силуэты заброшенных заводов Петроградской стороны, стены в гаффити, сырую нефть верфей —

летний обморочный город.мой парадис, райские птицы щебечут в твоих садах.мимо депо и фабричных зданийавтобус въезжает в закат

дикие карельские буреломы —

череп лесной, огранённый хвоёй,с нетопырём, неясытью, змеёй

гоп городских окраин —

распускает волосы какая-нибудь Катерина.разжигают костры подростки, достают гитары.подсаживаюсь, запеваю: «Афганистан, кровавый край…»

и везде, везде, на всех неведомых дорожках, увидите силуэт потерявшихся детей, Гензеля и Гретель, – они только что тут проходили, они ищут Другого, убегая, прячась – от кого?.. —

среди общей тишины я вижу на дачной аллее ребёнка aka подростка,я вижу, как по белоснежной руке девственницы ползёт муравей.мы играем в классики, делаем куколок из травы, пьём горькое молочкоодуванчиков, делаем бусы из красной рябины и черноплодки,/ но я вижу, что за спиной девственницы притаилась старая-смерть-сама, как за весной – через лето и осень – костлявую руку свою протянула зима /

И, наконец, четвертая грань: девушка-философ, в буквальном смысле – выпускница философского факультета Санкт-Петербургского университета; поверьте, она знает, что «Другой» – не только интимное имя Того, кого ищут в лесу ее Гензель и Гретель, но и, скажем, философская категория, и может профессионально оценить сказанное по поводу этой категории выдающимися мыслителями, от Платона до Бибихина. К счастью, эта напитанность мировой культурой, в том числе культурой философской мысли, в стихах Горбуновой незаметна, никак не рекламирует себя, нигде не «торчит»; два варианта: либо стихи так мастерски изощренно сделаны, что не видно швов – либо это свойство поэта, глубокая органичность музы, свойство взгляда, крови, речи пишущего ; я лично склоняюсь ко второму варианту —

мальчик с ангелом в мраморных руинах,вокруг пепелище мира лежит, как скатерть.и мальчик отвечает: как найду и чего искать мне?как собрать мне целое, большее, чем его части?ангел отвечает: с хозяйкой льдов не вступай в поединок,не составляй на зеркале разума фигуры из льдинок,но заставь их танцевать, и ты выйдешь из-под её власти,и льдинки сложатся в слово «вечность», разделив твоё счастье

Четыре грани кубика Рубика, вполне отчётливые и обусловленные, – но никак не сложить въедино, в один плоский понятный стереотипный цвет, хотя бы одну: грани переплетаются, взаимопроникают, составляют сложный четырёхмерный рисунок, дышащий в живом пространстве стиха, – мир души поэта, живой человеческий мир, не укладывающийся в прокрустовы ложа линейных определений…

Современные критики , кураторы российских поэтических процессов, то там, то сям восплакивают: как много ныне в России стихов – но где поэты!… где то, о чем сказано: «дышит почва и судьба», где личности, где живая кровь, которой кто-нибудь бы да расплатился бы за вещество стиха!… Да ладно тебе, друже мой критик. Из века в век – поэзия жива, в России по крайней мере – уж точно, потому что живы – поэты, и кровь-строительница хлещет в их стихе скрепляющим времена и смыслы веществом: книга стихов Аллы Горбуновой тому доказательство, прииди и виждь.

…В подобного рода заметках как-то так принято – обильно уснащать текст цитатами из сборника; вот уж чего не хотелось бы мне делать: перед вами – книга стихов, читайте – стихами всё сказано!… Но , грешник, всё же не удержусь, чтоб не процитировать еще одно стихотворение Аллы Горбуновой, причем – почти целиком:

(апокалипсис)апокалипсис в русских полях.на горизонте гнева —обещанье Рая.– Царствие Небесное человек способенна земле построить,в русском поле,на русской земле, – сказал безумец.в поле цветущей гречихиупало зерно слов безумцаи умерло, и воскресло, и принесло плоды.мы – гречиха, овёс, рожь и пшеница,в стрелах наших колосьев звенят тишина и ветер,ржаные корольки и полёвки – братья наши и сестры.благословенны комбайны и зерноуборочные машины!мы – апостолы новой земли и нового неба,наши тела наполовину из железа, наполовину из хлеба,мы – дети Толстого, Достоевского, дети причастия и анафемы,но сами того не знаем,и каждый из нас отрекался от образа и от Рая.мы – революционеры, с нами – крестьянин, рабочий и                                                                      медведь-молотобоец.мы – сновидение Николая Фёдорова, сновидение России о России.мы – сыны погибели, обречённые, проклятые,капли дождя, которые плоть её возлюбленную оросили,капли крови, которой оплачена эта шестая мира на карте,капли пота, которым пропитано это бесконечное поле пахоты.мы – христиане.вы не видели таких христиан.мы – коммунисты.мы вышли из сектантских радений, скопчества и хлыстовства.– в Царствие Божие человек долженвойти не один,а всей деревней,всей русской землёй,всем миром, – сказал безумец.мы любим друг друга.вы не видели такой любви.мы – братья.мы – воины в тысячелетнем походе сил света против сил тьмы.в бедре брата моего и горле сестры моей —наконечник стрелы.мы умираем за правду.(как больно, участвуя в Битве Судьбы, которой не избежать,понять, что силы тьмы – это ты и есть!с кем я? кто я? неужели я – это тьма?..)но в этой битве – так ли важно, кто за кого,как на любой войне,ослепительна тьма,тёмен свет,когда сливаются тело и тело, жизнь и смерть, стон и хрип,сабли травы вонзаются в плоть взмыленного коня,и атеисты вспоминают про Бога,и молится снайпер перед тем, как спустить курок,и нательный крестик кладёт себе под язык,и нажимает, и – попадает в цель.(и ангел-хранитель похлопывает его по плечу.это как в детстве: ребёнок играет в дартс.попал – и ему говорят: молодец, зачёт.попал, и ещё попал, молодец, удар).

Ого себе, подумал я, прочтя! вот так кубик Рубика, – сколько же в нём граней!…

Читая это стихотворение, так и видел я пред глазами – посты разных витий из Живого Журнала, историософские, религиоведческие, политические и пр.; отдельные словоблоки приведённого стиха – почти банальны, узнаваемы с первого раза, типичны для тех или иных сторон громокипящих интернет-споров; русские мальчики-девочки по-прежнему несут неусыпающий караул у дискуссионных столов в подпольных медийных пивных, длят бесконечный полилог: как России быти? кто мы есть откуда пошли и камо грядем?… И вот из этих, так сказать, заголовков передовиц – составлен приведённый стих. Ни одного неузнаваемого слова, ни одной ранее неназванной мысли. Да, всё это – штампы, сиречь – плотные пробки, тромбы.

Это – камни преткновения в кровеносной системе поэта, без свободного тока крови в которой он не может жить, не может дышать… И поэт, отчаянно болеющий – своим прошлым и предстоящим, своей собственной историей как спрессованной массой сиюминутных человеческих ситуаций, полувслепую нашаривающий общечеловеческие и общероссийские корни своих метастаз, нащупывает, диагностирует, бесстрастно определяет эти тромбы – и выталкивает их вон, омывая их горячим током своего выстраданного поэзиса… «Да! скажете вы. Гражданская поэзия, мы понимаем!…но – не женское это дело… а им дано гадая умереть…» – простите, вы упустили из виду вышесказанное: рысь, неловкая смертоносная рысь. Как дышит, так и пишет, – попробуй оспорь.

…А Гензель и Гретель – идёт (именно так – «идёт»), в поисках Другого, того, о ком помянутый нами Левинас вопросил: «Кто обнаруживает себя под именем «быть»?».

И, мнится мне, прочтя до конца книгу стихов Аллы Горбуновой, мы видим ищущего – уже на пороге. На пороге того самого сказочного домика; и этот ход сюжета всем знаком, – знаком, да… как сказать.

Я, например, вижу ищущего Аллы Горбуновой не вне, а внутри домика; на пороге – но с той стороны: стоит толкнуть дверь – и он окажется не в объятьях пожилой выжившей из ума ведьмы, но – на свободе.

Дверь ведет не внутрь, но – наружу, прочь из Платоновой пещеры; к Другому – Тому, Кто любит и ждёт нас; и – верю – дождётся.

Сергей Круглов

«Я лист взяла…»

Я лист взяла,          но рукумне судорогой вдруг свело,и кто-то говорит:забудь свою науку.Вот этот лист —          но этот листна самом деле лист?Он – время, свет, вода,          кора и целлюлоза,сегодня он зола,          а завтра он стекло,младенец он, и агнец, и телец,tabula rasa, медь          и мягкий лён.Смотри, листуна твоём письменном столе,легче сгореть,          чем быть определённым.И вспыхнул, и исчез.

Огородная песнь

Возвращение

(Королева гороха)

1Здесь пахнет чем-то странно знакомым.Чем-то? да это же пахнет домом!– бледно-зелёными с жёлтымромбами, выцветшими на обояхдавным-давно.И что, эти крупные гроздицветов или ящериц, и лицоодутловатой королевы гороханарисованы здесьв самом деле?Я их видела в детской постели,а они по-прежнему здесь,никуда не делись.Слушай–послушай,вспомнишь, забудешь, вспомнишьвсё, что случилось с тобою.А к чёрту, а всё равно.2Пленница детских комнат,засыпай, не знай и не помни:тебя никогда не звали, не гнали,не били, не любили, не хотели,не трогали, не прятали, не искали,не видели, не слышали и не знали,а потому засыпай – никто не укусит с краю.Засыпай – и я тебя скрою,засыпай – я буду с тобою,я не сплю, я помню, я знаю.3Я – мёртвый ребёнок, оставшийся дома,пока ты росла, я не рос,но королева гороха взрастилаогород из моих сухих слёз:помидоры, редиску, укроп и картофельвырастила, и вотя теперь для тебя вполне съедобен, —открывай-ка пошире рот!Тело моё как христово тело,так что дерзай и ешь,ибо в мёртвом ребёнке присутствует сила,которую ты возьмёшь.Горше печали, слаще надеждывспомнишь ты мой обед,когда ты вернёшься сюда однаждыи навсегда.

«О, чернозём, зачем расти…»

О, чернозём, зачем растииспив моей души ты хочешь,тешась,тонкое гибнет, грубое густеет,и мякоть нежная прекрасных корнеплодов,о, чернозём, песок и глина,отпустиморковь, редис и репуна свободу.Гряда вовек не опустеет,но кровью землю удобрять,пеплом, сердцами и мозгами,зверями и богами будут люди:так нужно строить собственное телоиз тел животных, съеденных растений,плести себя из нитей и волокон,и убивать прекрасную коровуи курицу прекрасную. Так плотьпитается,                                       но соколрасклёвывает клеть.

«Чучелко, чучелко…»

Чучелко, чучелко —палка и пальто,сойки со смеху упали,землянику поклевали,но берёзовый обтёсок —очень страшный отморозокпо имени Букаих напугал зато.Но они потом прилетели снова,ведь надоземлянику кому-то клеватьиз сада,поросшего былью,то есть тем, что растёт само:быль-то сорняк,это сказочку надо придумать,а быльнарастёт кое-как,словно пыльна вещах,ведь быль это: боль,папоротник, звездчатка,жёлтая плёнка в ржавой бочке,разрастающиеся деревья,бледный мох на пальто у пугало,обтёсок Бука, ставший трухой,а сойки клюют одичалую землянику,как будто времярастворяет землюбезмятежнойрукой.

Огородная песнь

– Огородники, дачники, садоводы, пахари, оратаи, крестьяне,берите лопаты и вёдра, идите на нашего брата,копайте для супа, и заготовок зимних, и торговли на рынке,и ты, бабка, продашь нас и купишь бутылку водки,а мамаша поджарит нас на сковородке, ибоновая осень приходит, и время страды:мы созрели и плоды наши от земли и съедобны,новая осень приходит, и новое время,да будет же оно добрым.Дух картофеля ночью гулял на картофельном полеи видел: раскинулась ботва на четыре стороны ветра,а в земле картофель глядел молодыми очами,и на всех огородах устроили бал прощанья,осени и последних плодов, выращенных человеком,а в Новом Свете генетически модифицированная соязнала: пришло её царство, и плавится пластик,новая осень приходит, и новое время,и это последний праздник.Но старые добрые овощи: кабачок кабацкий, огурец-молодец,крепкая репка и славная брюква, и огородники, фермеры,старики и старухи старой земли и последние гномыводили хороводы среди грядок, от корнеплодов добрыхопустевших и голых: земля отдала всё, что было,все соки свои и хлеба, всю любовь и силы,и целовались прощально в пляске лопат и вёдркабачок, огурец, репка и славная брюква,Матфей, Иоанн и Пётр.

Соната из консервной банки

1господи, взываю к тебе из консервной банки:вели ей жезлом аароновым расцвесть -садами в жестяных лучах и клёнах.                               – я и сам жестяной,и все вокруг жестяные клоуны,в общем дела у меня примерно, как в танке,то есть в консервной банке,одним словом —жесть.гадал я и думал глупую нервную думу:изнутри иль извне,извне иль изнутри,так ничего не понял.серебряная рыбка умерла да и не воскресла.должен я додумать проклятую думу,чтобы больше никто не умер, а, кажется, не успею.ах вы такие-сякие жестяные клоуны,что вы мешаете мне делать мою работуогненную, мою работуистинную, мою работуединственную!но то, что вы вытворяете, механические барабашки,кончится с великим открытием открывашки!2де профундис, как говорят, если тыв консервной банке нюхаешь жестяные цветы, —это как нюхать цветы в противогазе,как говорят в спецназе.но когда к жестяным клоунамнисходит Марияи проходит меж них, наставляя ружьё, —я первый, кто        подойдёт под выстрел.играешь Ты в кости и держишь парис чёртом-жестянщиком, ушлой свиньёй,что в последний момент перед спуском куркас ухмылкой закинет меня на выскирь.3господи, взываю к тебе из консервной банки:вели псалмом давидовым ей цвесть —мольбой и песнью.        – и Твоим ножомоткрой её,        и жестяную острую коронусними с меня,и замени шарнирына сухожилия.        блажен,кто видит в банке раны ножевые,но и от банки —        рану на ноже.

«Сосуд тумана и стекла…»

Сосуд тумана и стекла —прозрачна в сумерках земля.Она – эпическая песньиндейцев, предков, облаковво время оно, время родовгорных пород и русел рек,когда вода свой путь торилавнутри пещер и ледникови выходила, обрываясьс высоких скал, когда вулканывскипали лавой, и горелибольшие трещины в земле,во время оно, время родовпустынь и моря, человекмог стать звездой или травойи обратиться в игуану.Во время оно, когда богисражались, время сыновейвстававших на отцов, готовыхпожрать рождённое дитя,когда на смену скудным травами камню появился лесиз можжевельника и граба,полный невидимых зверейи насекомых, где на еликлёст вышелушивает семяиз шишки маленькой, где многоникем не узнанных растений,во время оно, время первыхна побережьях поселений,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.