Бересклет

Антонина Калинина

Бересклет

Антонина Калинина родилась в Москве в 1978 г. Окончила филологический факультет Московского университета, защитила диссертацию по классической филологии в Берлине. С 2000 г. занимается стихотворным переводом. Стихи и переводы публиковались в альманахе «Век перевода», «Альманахе Новой камеры хранения», в журналах «Иностранная литература» и «Крещатик».

Предисловие

Все здесь настоящее – новое, потому что древнее.

Знаешь, раскрылся уже бересклетПтичьим карминно-оранжевым оком.Вспомнишь ли время, которого нетСлушая гаснущий в небе широкомПоезда гул или пенье планет?

Увидишь голубиным глазом бересклета – вспомнишь. Антонина Калинина живет сейчас в Оксфорде, поэтому я представляю: этот сборник – живой Эшмолиэн: и фрагмент Пергамского алтаря, и египетская кошка – в ухе сережка, и комнатка в ветхом доме детства, и ярко-синее Благовещение Учелло, солнечный ветер, глас хлада тонка, и простая зегзица, и Крест…

Станут ли кости мои бирюзойЯркой, как просинь небес пред грозой?

Любимый маленький сборник – 50 стихотворений и переводы… и я никогда не успеваю прочитать его целиком (как список кораблей), потому что меня накрывает большая волна, захлестывают жизнь и смерть, разноцветные смыслы начинают звучать во мне уже другими голосами и, благодарно-легкомысленно, я почти забываю прозрачные жертвенные стихи, через которые они вошли.

Я здесь один, и никто не замечает,Как я тускнею, и все вокруг ярчает.

И ярко-мгновенно-хрупкое, и предчувствие счастья, и великая печаль – арфы на раките, просто так их бессмысленно трогать, не зазвучат, если ты не Давид-пастушок, не «школьник, вернувшийся с прогулки». Вот это все есть в стихах Антонины.

Древние метры, чужие стили – меч в камне, чтобы их поднять, ими «оперировать», требуется не личная сила, а избранность. Вот это я чувствую в ее «стилизациях» и переводах.

А чтобы нам не умереть от серьезности, есть Тонино чувство юмора, котик в чемодане, котяра на холодильнике…Или пойди, путник, погляди в светлой печали на псевдоантичный фриз, умились, как жадюга Циммерман кормит баранкой антилопу гну… и Бог тебя простит.

Елена Ванеян

Глас хлада тонка

Человек культуры живет на всем громадном пространстве мировой культуры. Антонина Калинина – филолог-античник, переводчик с нескольких языков (а в числе переводимых авторов такие разные и глубокие поэты, как Кавафис, Каросса, Антонио Вивальди, Эудженио Монтале, Роберт Бриджес), она же автор диссертации об античных комментариях к Горацию. Если бы мы не знали этого – могли бы догадаться по культурной насыщенности текстов, по обилию аллюзий, по строгой музыке стиха, по античным размерам… Но ведь классическое образование – тяжелый багаж для поэта, разве нет? (Не сказал ли Сами-знаете-кто, что поэзия должна быть глуповата?) Нет – если драгоценное наследие столетий не лишает зрение остроты и не препятсвует, ощущая связь каждого мгновения с протекшими веками, остро чувствовать и его неповторимость. Все повторяется, но все – словно в первый раз.

Стихи Калининой – глубокие стихи, и не любому читателю они дадутся, но своего читателя – вознаградят сторицей. Потому что помимо трехтысячелетней культуры в них живо сиюминутное, непосредственное чувство, доподлинность остановленного мгновения, а изысканные античные размеры звучат так уверенно и непринужденно, как будто сейчас родились. Здесь все переплетено и взаимопроницаемо – и сапфическая строфа звучит из уст юной студенточки —

Вот и выходной, а на сердце пусто;Тикают часы да шуршат страницы.Все пошли в кино, всяк гуляет купно —С парою пара.Неужели так и сидеть мне дома?Жизнь в осьмнадцать лет – это, сестры, старость:Года два всего-то нам и осталосьМладости сладкой…

– а в привычном белом стихе , описывающем обыкновенное воскресное утро, сами собой рождаются античные образы —

…на зеркале следов не остаётся,и, вглядываясь, прошлого лицапод нынешним лицом не различаю.Тезей один на берегу пустынном,и Ариадна сматывает нить,и Пенелопа от станка отходит…Пустынен лист; и комната другиминаполнена тенями и шумами.и я одна в кругу воспоминаний…

Это поэзия глубокой мысли, интенсивного чувства. Но самое сильное чувство живет в поэзии лишь постольку, поскольку поэт преображает его в слово – поэтому и отношение поэта к слову не такое, как у нас: для него это не инструмент, а изделие, творимое им, но и его творящее. Вот очень характерное для Калининой стихотворение:

Слышен шепчущий шум океанаСквозь закрытые створки окна,Но с волною душа неслиянна,Поднимающей щебень со дна.Вечность камня и неба ночногоОдинаково сердцу страшны –Только в трепетной вечности словаМы прошедшее видеть вольны.Что его очищающей властьюОсвятилось, то сердцу родней —Потому-то предчувствие счастьяНастоящего счастья сильней.

Слова послушны поэту. Высокая лирика, пейзаж, подражание псалму… Блестящие образцы стилизапции – чего стоит только восхитительное подражание городскому романсу «Зеленые глаза»или смешнейшие «детские стихи»об отъезде кота на историческую родину (в Египет):

Валерьянки quantum выпит,Кот развеселен и пьян.«Чемодан, вокзал, Египет!» —Восклицал он, дик и рьян.Позвонив в Аэрофлот,Взял билет на самолет.

Или «Гимн коту» – это уж подражание чему-то ассиро-вавилонскому или шумерскому:

И когда в гневе он, фыркает, как паровой утюг,Когда благосклонен, мурлыкает он!Поднесем же ему сметаны от сметан наших,Почтительно расчешем власы хвоста его —И тьфу-тьфу-тьфу на него, тьфу-тьфу-тьфу на него

Отдельно следует сказать о переводах А. Калининой. Поэтический перевод – жанр парадоксальный: ведь поэзия не существует сама по себе, отдельно от языка, на котором создается, стихи на другой язык непереводимы. Непереводимы! – и когда все-таки оказываются переведены, то это всегда чудо. И то, что эти чудеса почему-то повторяются, и мы можем немало их перечислить – еще большее чудо.

Поэтический дар и дар поэта-переводчика – разные дарования. Переводческое дарование – особое, оно протеическое, сродни актерскому – а актер, играющий, например, Наполеона, не обязан сам быть великим полководцем. С другой стороны, я могла бы назвать нескольких крупных поэтов, которые, переводя, остаются собой, а не перевоплощаются в переводимого (Пастернак в первую очередь). Калинина – перевоплощается. Ее Кавафис – поэт из самых «непереводимых», но переводимый снова и снова, чья поэзия уникально сочетает скепсис и трагическую иронию ХХ века с античной ясностью и высокой простотой, – в переводе Калининой прост, ясен и трагичен.

И каждый из переведенных ею поэтов говорит только ему присущим голосом. Если же говорить о том общем, что присуще им всем, а также и собственным стихам А. Калининой – то это отсутствие вычурности, истерики, нагнетания эмоций – того, чем грешило так много поэтов минувшего столетия.

Калининским стихам присуща простота – глубокая и сложная простота, приходящая как итог долгих размышлений и глубоких чувств. При чтении этих стихов вспоминаются удивительные слова великой Книги:

Большой и сильный ветер… после ветра землетрясение.. после землетясения огонь… после огня веяние тихого ветра.

Или, по-славянски, глас хлада тонка.

Александра Петрова

1. Стихи

1. Бересклет

(вариации на тему одного романса)Ветер и вишня бросают в окноГорстку заученных нот сарабанды,Тонкого ливня немое киноЛьётся за окнами утлой веранды —Это корабль, утонувший давно.Бледная радуга вдруг озаритМир, окольцованный узкоколейкой,Робкая рябь по воде пробежит,Мальчик с ведерком идет за уклейкой,Поздний кузнечик в траве зазвенит.И от зари загорится просторВыцветшей нивы и ярких озимых,чисто омытый откликнется борголосом, спрятанным в неопалимыхзвонких деревьях его до сих пор.Знаешь, раскрылся уже бересклетПтичьим карминно-оранжевым оком.Вспомнишь ли время, которого нетСлушая гаснущий в небе широкомПоезда гул или пенье планет?2004

2. Последний праведник

Ангел смерти выходит из дома Лота,Праведнику десницей закрыв глаза.На заре проходят сквозь городские ворота;Тишина; кузнечик стрекочет; близка гроза.Высохла пальма; колодец пуст; отравлены брашна.В городе весть разносится: умер Лот.Последний праведник умер – и, значит, страшноеВ Ниневии и в Содоме грядет.Ноябрь–декабрь 2005

3. Благовещенье

Холодно чистое небо пока,Выпорхнет птица, сорвавшись с шестка,Свист издалека заслыша.Сквозь колыханье воздушных слоевСлышно биение колоколов —выше, и выше, и выше!Быстр алебастр, чист небосвод,Носится голубь над просинью вод.Скоро и Пасха настанет.Долго ли – теплое время придет,Стриж в переносице брови сомкнет,В небо прогретое прянет.Солнечный ветер подул и накрылПару трещеткой распахнутых крыл,Перьев сквозистых гребенку.Вяхирь и ветер отныне – одно,Пресуществление солнца в вино.Глас хлада тонка.май 2007

4. Бирюза

Ветер вздымает натянутый плат.Там, в вышине, бирюза и агат.Кто же с волною елея смешалСтёртый в прозрачную пыль минерал?Стриж, вдруг ныряющий вниз головой,Воздух кромсает в клочки предо мной.Что же и верность, и совесть моя?Вихря поглотит меня полынья.То, что идёт неизбежной волнойс юга и севера, вновь надо мной.С юности ты мне знакома, гроза!Молнией мне застилает глаза.Всё оживлённей мерцание спиц,Слышится гром грозовых колесниц.Крик потревоженных бурею птиц,Лестницы лиственниц, вспышки зарниц.Вод нисходящих раздробленный весРушится волнами ветра на лес.Станут ли кости мои бирюзой,Яркой, как просинь небес пред грозой?Слов набегающих асиндетон,Глохнущий гром, затихающий звонЛопнувшей лампы; осколки слюды,Всё заглушающий шорох воды.Небо сгустилось уже надо мной –Станут ли кости мои бирюзой?2005

5. Кукушкины слезки

(заплачка)Дождик летний пролетел да заглохнул,Путь песчаный понамок – да просохнул.Небо синее горит облаками,Поле желтое цветет васильками.Дождь прошел – запричитала кукушка,Откликаются овраг да опушка.Как на Троицу да как на КупалуЗвонким голосом она куковала.Только слезки у нее и остались –Ах, куда ж ее птенцы подевались?Подросли, из гнезд чужих улетели –Вдалеке закуковали-запели.«Ах я сирая, куда мне под старость –Только слезки у меня и остались,Да и в юны годы я сиротела,Моя матушка сама улетела».Травка бедная, кукушкины слезки,В перелеске все сосна да березки.Горько, жалобно она куковала –Матерь Божия ее приласкала:«Ты не плачь, не плачь, простая зегзица,Голосок твой чист и свеж, как водица,Не одни твои птенцы сиротливы —Все вы сироты, покуда вы живы».Я у поля, у опушки стояла,Да про тот про разговор услыхала.А во поле васильки да гвоздика,А в лесу уж отошла земляника.За оврагом тень полдневная ляжет –Свежий голос мне о смерти расскажет.Дождик летний пролетел да заглохнул,Путь песчаный понамок – да просохнул.2010

6. «И лето склоняется долу…»

И лето склоняется долу,как ветви под тяжестью звёзд,И лунные пятна по полуСкользят вдоль паркетных бороздО дом мой, как холодны стены,Когда же ты так обветшал?На зеркале звёзды вселеннойНам август опять начерталА воздух – холодно-тверёзыйСлезящийся, гулкий, грибнойИ небо склонилось берёзойСедеющей над головой.2005

7. Орфей

Che farò senz’Euridice?

Свод небес, зимой затменных,Опрозрачнился до дна.На обители блаженныхНадвигается весна.Цвета моря и сирениОкругленный окоем.Как черно ложатся тениВ бархатистый глинозем!И под небом невечернимСогревается земля,Постелив к стопам дочернимВновь расцветшие поля.Светоносный, золотистый,Первый баловень весны —Вспыхнул крокус остролистыйУ подножия сосны.Сладко имя «Прозерпина».Семицветная дуга —Мост, от темного притинаПереброшенный в луга.Здесь, у берегов блаженныхЖду я – вдруг уже пришлиИз пределов отдаленныхЗолотые корабли?Из пределов, где так поздноНоздреватый снег лежит,Где июньский гром так грозноИ торжественно дрожит.Дождь прольется над садами,Что мне памятны поднесь,Что стоят перед глазамиВ поволоке слез и здесь.И, едва блеснув, излукаРечки, вьющейся в лугах,(О, промолвишь ли – «разлука»?)Вновь угаснет в берегах.Обернусь – и не узнаюТени, что идет за мнойВдоль расселины, по краю,нерешительной стопой.Эвридика, Прозерпина –Не успею прошептать,Островная примет глинаЛегких стоп твоих печать.2008

8. Мы по темной дороге неслись

Мы по темной дороге неслись,Словно искры бенгальских огней,И смеркалась глубокая высь,Что ни звезд зажигалось на ней.Что ни звезд – то в долине домовЩедрой горстью рассыпала ночь.Чей-то тускло мерцающий кровЗа холмом, уносящимся прочь.Оттого ли на сердце темно,И оно, чем темней, тем полней,Что свободы нам знать не дано,Кроме этих летучих огней?Все быстрей мы летим и вольней,Словно веса навек лишены.И как горсть самоцветных камнейгорода за холмами видны.Фонари, фонари, фонари…Ночь вокруг, словно звездная новь.И мерцает в груди до зариЗахватившая сердце любовь.2008

9. «Понедельник, вторник…»

(сапфическая строфа)Понедельник, вторник, среда – а послеЧетверток придет с параскевой вместе,Наступает тихий канун субботы —И воскресенье.Вот и выходной, а на сердце пусто;Тикают часы да шуршат страницы.Все пошли в кино, всяк гуляет купно —С парою пара.Неужели так и сидеть мне дома?Жизнь в осьмнадцать лет – это, сестры, старость:Года два всего-то нам и осталосьМладости сладкой.И на книгу каплют горючи слезы.Говорит сестра: что же ты за дура,Мне уж двадцать семь – неужель и мне тыСкажешь «старуха»?Вот сидит, как мышь на крупу надувшись!На, возьми билет, ну-ка нос напудри,Причеши скорее тугие кудри —И на джеймс-бонда.2007

10. Ветхий дом

1Здравствуйте. Это квартираДвадцать пять?Можно у вас кое-что забрать?Забытое при переездеВ тысяча девятьсот восемьдесят шестом.Глоток морозного воздухаИз заиндевелого окна.Вечерав постели без сна.НовоприобретенноеУменье читать и писать.Отражение в зеркалеКогда мне лет пять.Сумерки, голоса, электрический свет,Полосами ложащийсяНа желтый паркет.ЗабытоВ восемьдесят шестом году.Впрочем, вряд ли я это найду.Ни у вас,Ни в соседней квартиреНомер двадцать четыре.Ни в целом мире.2. Первый снег. СанкиБрезжат тьмою пасмурные дни,И в разрывах между облакамиТемных звезд соленые огниРасцвели горючими кругами.Тьма повсюду. Я хочу уснуть.Школьник я, вернувшийся с прогулки.Обновляют слезы санный путь,И темнеет рано в переулке.

11. Берлинское метро

Под вечер, в дымке тёмно-синей,Где блёстки бледных фонарейНе освещают, а скорейСкрывают сочетанья линий –Когда окончены дела,И только в зеркало перронаГлядится смерть из-за угла, –Войти в прозрачный свет вагона.И в гладкий лак вагонных оконСмотреть, глотая на летуОгнями уличных потоковПропитанную темноту, –А после выйти, отраженьеСвоё оставив позади –Разомкнутое на мгновеньеСлепою раною в груди, –Вместившей: мост под фонарями,Кафе, два деревца, крыльцо –Где вечер смотрит мне в лицоКак бы незрячими глазами.Октябрь–ноябрь 2001

12. Tiergarten

Каштан с тугим и ладным стукомОтскочит из-под колеса,Взовьется птица в небесаС трепещущим и влажным звуком.Быстрей, быстрее – под плащомТепло, и цепь жужжит, как прялка, —И вперемешку с травкой жалкойШуршит песок под колесом.Пешком… Но лучше под дождемКатиться на велосипеде —Под слоем листьев темной медиУгадывая водоем.И два сливаются следаВ одном стремительном движенье,Пока летим мы вдоль прудаСо скоростию впечатленья.Раскрылись широко глаза,Дождь черные слепил ресницы —И как при взмахе крыльев птицы,Слетела с копий их слеза…В тумане явственней видныВсе переходы перспективы —И тонкой пеленою ивыОт ближних лип отделены.Всё всматриваясь, мы летимК посольским кованым воротам,Так, может быть, за поворотомИную жизнь мы различим…2001

13. «Я слышу колокол дальний…»

Я слышу колокол дальний,Глубокий и нежный звон,Когда мой город печальныйУже во тьму погружён.Мрак улицы затопляетВысокой синей волнойИ в тёмных окнах мерцаетНежданною глубиной.Как гулко синее небо!Текучий воздух ночнойДоносит мне запах хлебаИ чёрной влаги речной.На церкви Фридрих-Вильгельма,Закованной в витражи,Огнями святого ЭльмаПевучая ночь дрожит.Одною дрожью наполнен,Катит из страны в странуНапев с её колокольниМерцающую волну.2002

14. Отчуждённость

Пролетай над землёю ночною,Над своею страной пролетай,Нет следа за твоею кормою,И, осыпанный звёздной пыльцою,Тверди милой чуть светится край.Где безоблачна вечно погода,Где надоблачный тающий рай,В лёгких недрах небесного свода,Небывалую чуя свободу,По воздушным волнам пролетай.Поднимайся всё выше и выше,Там, где тьма развевает свой стяг,Ветер марево рвёт и колышет…А внизу переливами пышутКак недавно угасший очаг,Города… И к окну, невесомый,Прислонись. Невозможно никакРазглядеть то, что было знакомо,Лишь лиловую бездну над домомРазличает небесный моряк.Не постигнуть и умственным зреньемИзменений размеренный ход;Вот светает, и грусть в отдаленьеТочно так же, как гаснут селеньяПод крылом, отгорит и пройдёт;Посмотри: ведь земля недвижимаВ переливах подвижных теней.Словно старость, чужда, нелюбима,Но незыблема, непостижима,Как и небо, столь чуждое ей.2002–2003

15. Разбитая колесница

Тяжелый корпус медленно качнулсяИ поднялся. Как сердце под ногамиВдруг дрогнуло и замерло. КоснулсяМогучий ветер крыльев, и под намиОткрылся город, в золотых вкрапленьяхСвоей прозрачной ночи – как кострищеРазметанное, в тусклых блестках тленья,Где пламя не находит больше пищи, —Словно следы паденья Фаэтона –Распавшейся осколки колесницы.«Я проходил над адом, слышал стоныИ пламя опалило мне ресницы».2002

16. Монета

…Тебя окликали и дальше не шли.Монета, сверкнувшая в тонкой пыли,На счастье подобрана смуглой рукойИ брошена в сумрак реки городскойВ надежде вернуться по зову её.Но слышишь – другое зовёт бытиё,Монета нашлась – поспеши же туда,Где светел песок и прозрачна вода,«Домой!» – окликают тебя голоса,Закатная в воду уходит коса,И вот ты стоишь над иною рекойИ держишь потерянный грош за щекой.25 сентября 2004

17. Чужая комната

Проснись с ощущением, будто понятноСобытие в прошлом – далеком, ненужном —Которое ты воскрешал многократно,С которым ты ночью сидел, как с недужным.Вставая, ты меришь шагами и взглядомТакое чужое родное пространство(Как чуждо все то, что находится рядомТак долго, что вечностью мнишь постоянство).Ты видишь чужую одежду на стуле,Чужое лицо в расколовшейся выси,Где тучи, такие большие в июле,Свой бег ускоряют до медленной рыси.И зеркало ты протираешь рукою,И дверь открываешь туда, где сплетаетМелодию ветер свою с тишиноюИ прошлое сердце твое оставляет.2004

18. Воскресное утро

День наступает. Просыпайся, ну же!Ещё я есть. Есть комната, в которойкогда-то жили мы – но как поверить,что это я? И я теперь не верю,ни что ты есть ещё, ни что другие,оставленные мною, существуют;как это странно… Ложечки стучатв соседней комнате. Сегодня воскресенье:есть голуби на узеньком карнизеи нет рабочих на лесах. ПойдуЗатеплю маленький кофейник. Плачетвода, вскипая, и шуршит огоньо донышко кофейника, и в окназаходит серый день, и я всё вспомнитьпытаюсьсвою былую душу. Но напрасно:на зеркале следов не остаётся,и, вглядываясь, прошлого лицапод нынешним лицом не различаю.Тезей один на берегу пустынном,и Ариадна сматывает нить,и Пенелопа от станка отходит…Пустынен лист; и комната другиминаполнена тенями и шумами.и я одна в кругу воспоминанийи ощущений. Тихо. Вечереет.Я лампу зажигаю. В лабиринтеМерцает огонёк. Я засыпаю.2004

20. Счастье

Слышен шепчущий шум океанаСквозь закрытые створки окна,Но с волною душа неслиянна,Поднимающей щебень со дна.Вечность камня и неба ночногоОдинаково сердцу страшны –Только в трепетной вечности словаМы прошедшее видеть вольны.Что его очищающей властьюОсвятилось, то сердцу родней —Потому-то предчувствие счастьяНастоящего счастья сильней.2003

21. «Драгоценного на свете мало…»

Драгоценного на свете мало,Радость на просвет омрачена,И к воде искристой подмешалаСмуглая рука струю вина.Сумрачна одежда чермной розыИ темны покровы мотылька,Но как радуга прозрачны слезы,Как вечерний сад, светла тоска.2008

22. «Время напрасно ушедшее…»

Время напрасно ушедшее,сумерки ранние, светлые…Влажного ветра весеннегов створы раскрытые веянье.Замерло время бездонное,Почками верба оделася,Тени, далекие, давние,Вновь от земли подымаются,Снова в оттаявшем воздухежить и дышать принимаются.Тени ли веют фиалками?Скоро в хрустальную вазочкуВстанут скрипучие ландыши,Темный букетик тугой.

23. Шаги и голоса

Что чувствует земля, когда по ней ступают?Что чувствует река, когда плывут по ней?И, в немоте своей, в бездвижности своей,Тот внемлет ли шагам и тихим голосамКого во тьме глухой и душной оставляют?Есть дальний гул шагов, что бьют в земную грудь,Есть дробный плеск весла, что воду разбивает,И волны воздуха колышет и качаетЗвук обращенья сфер, присущий небесам —Но как мне хочется услышать где-нибудьРодные голоса: пусть звонко окликаютМеня, и пусть в закат окрашен будет путьМеж зреющих полей, что ветер овевает,И гулкий, быстрый бег пусть вторит голосам.2000

24. Тень

Крокусы бледно-лиловые,Гости из мира подземного,Вестники первой весны.Тень из жилища забвения,Ризою темной окутана,пробует воздух стопой.Вольница! Желты весенницы.Пьёт она солнца сияниевновь на зеленых лугах.Как беззаботною бабочкойвыпорхнуть, зная, что вечеромей воротиться домой?Домы у теней все тесные.Крокус раскрылся безлиственныйнад бархатистой землей.Рдеет гранатное яблоко.Меркнет накидка шафранная.Веет далекой грозой.2009

25. Византийская выставка в Лондоне

Александрийские розы

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.