Мэрилин

Что мы сделали с журавликами? Мила сказала, что их ни в коем случае нельзя сжигать. Мы с Юрой закопали их ночью в саду имени Баумана.

Вот ты просыпаешься и видишь меня сидящего на подоконнике, и сразу уводишь взгляд, и с вымученной улыбкой отказываешься от кофе и от чая. Щуплая, бледная, прямая, ты сама бумажный журавлик, и мне жаль, что я не сохранил одного из четырехсот двадцати шести, чтобы он ждал меня на окне, пока я в экспедиции.

Я вспоминаю про Ольгу, очень хочется позвонить, и я уже как-то нетерпеливо провожаю тебя до двери. Подаю тебе пальто, ты не глядя промахиваешься мимо рукавов, пока, наконец, я не беру твой локоть и не завожу руку в рукав.

Я набираю Ольге, но меня тянет посмотреть в «глазок», потому что я не слышал шагов по лестнице. Ты стоишь на лестничной площадке, плечами и пучком к 51-й квартире. Я жду, я знаю, что ты уйдешь: ни к чему тебе там стоять. И ты уходишь, когда я вдруг осознаю, что Ольга давно говорит мне что-то, говорит, говорит и вот-вот заплачет.

А того журавлика, единственного из четырехсот двадцати шести, я, вероятно, замел бы с хламом после очередного возвращения.

Ольга зачем-то плачет. Я смотрю в окно: ты стоишь у подъезда, на скамейке лежит Паша, и дворники-киргизы сгребли огромную копну листьев.

Москва, август 2012

Мэрилин

Она только успела подумать, что он смотрит так, будто хочет что-то сказать, как человек в замусоленном длинном черном пальто шагнул к ней, заставив ее попятиться и толкнуть кого-то, выкатывавшего из супермаркета тележку.

«Простите, ради Бога… Я два дня ничего не ел…»

Он был высокий, жилистый, побуревший до багровости (но не вспухлый лицом: наоборот, кожа гладко обтягивала скулы), с глубоко сидящими, маленькими ярко-голубыми глазами, волосами, примятыми назад; широкий лоб лоснился так же, как засаленные отвороты пальто. Он не надвигался, как обычно те, кто просит, и глядел вбок, но Валя чувствовала нажим по касательной.

От него самого не пахло – только от пальто, сухо, заскорузлой грязью.

«Давайте сделаем вот как, – сказала Валя, – Мы с вами сейчас зайдем в магазин. Я дам вам свой кошелек и буду ждать в предбаннике. Вы купите, что захотите, но только в пределах тысячи рублей, иначе уже мне придется не есть два дня, а на выходе кошелек вернете. Хорошо?»

Он тупо кивнул и не сразу пошел за Валей, пару раз подзывавшей его, точно собаку. Она недолго ждала. От растерянности, очевидно, он купил только гроздь бананов, йогурты и консервы – что смог взять в охапку. Вале пришлось лезть за кошельком в карман его пальто. Затем она подставила пакет со своими продуктами, и он разжал объятия.

«Все равно мы зайдем ко мне – я живу неподалеку. Вам необходимо привезти себя в порядок. Помыться… Я что-нибудь приготовлю…»

Он смотрел на нее то ли с опаской, то ли с упреком, то ли с жалостью. Вернее, на нее смотрел кто-то новый, не тот, который извинялся за свой голод, брал у нее деньги и прижимал к себе смехотворную еду. Валя опустила глаза, потому что уже не он стоял перед ней, а она перед ним.

«Вы это… на самом деле?» – спросил он почти шепотом.

«А что тут такого?» – сказала Валя, как провинившаяся.

«Вы не издеваетесь?» – продолжал издеваться он.

Валя готова была заплакать, но тут он стал суетливо и нежно просить прощения, хотел взять у Вали пакет (она не дала) и потом пошел за ней, как будто нарочно чуть отставая и с невыносимой благодарностью на нее взглядывая.

По пути Валя занимала спутника разговором.

«Вы простите, я, наверное, вас травмировала с этой тысячей, когда сказал, что не смогу есть два дня. Я вовсе не бедствую. Просто я тщательно рассчитываю бюджет. Знаете, я экономлю не на качестве, а на количестве. Сейчас у меня такой непростой период в жизни… Мне материально помогают родители. Они недалеко живут. А брат еще ближе. Вот, как я планирую свой бюджет… Сегодня воскресенье. Я рассчитала, что если всю неделю питаться только овсянкой, лапшой и черным хлебом, то можно позволить себе потратиться на бельгийский горький шоколад, а часть денег отложить в резервный фонд для покупки книг. Мне нужны книги. Я же не смотрю телевизор!»

У подъезда он опять замялся, тогда Валя подошла и тронула локтем той руки, которую занимала ноша, его локоть.

«Вы святая», – сказал он обреченно.

«Не знаю. Может быть»

На лестничной клетке он стал озираться и как будто думал сбежать. Валя сделала вид, что не замечает. Ей не хотелось выглядеть настырной.

Валя сразу прошла с пакетом на кухню. Гость прирос к коврику у порога, точно наказанный, не позволяя себе осмотреться, недоверчиво держа взгляд при себе, как держал у груди еду. Валя встала посреди прихожей, опустив и сцепив руки.

«Давайте знакомиться, – сказала она мягко и немного педагогически, – Меня зовут Валя»

«Алексей… Алексеевич»

«Очень приятно, Алексей Алексеевич. Сейчас я дам вам таз, куда вы положите вашу одежду перед тем, как пойти в душ. Только у меня, извините, совсем нет мужских вещей!. Но я знаю, как мы этот момент уладим. Извините, я слишком командую?»

Алексей Алексеевич помотал головой. Его все прочнеющая скованность мучила Валю.

Она села к телефону и набрала номер, перед этим жестом отправив гостя в ванную.

«Алло, Миша, привет; ты не очень занят в ближайшее время? Дело срочное. Понимаешь, у меня тут один опустившийся… или поправший в трудные обстоятельства… интеллигентный человек… Его одежда совершенно вне кондиции. Может, у тебя найдутся какие-нибудь ненужные, но в хорошем состоянии вещи? Ты не мог бы подвезти? Только поскорее, потому что он как раз сейчас моется. Алло? Миша?…»

«Так и думал. Опять обострение. Права была врачиха Кузнецова: рано, рано давать испытательный срок! Но отца с матерью разве проймешь… Гони его, дура, слышишь, гони…!»

Валя положила трубку. Она пошла на кухню и поставила разогреваться в микроволновку лоток с готовой лапшой, затем встала у двери ванной.

«Можете взять большое полотенце! Если вы не брезгуете…!»

Она только не вывернула гардероб наизнанку в поисках мало-мальски подходящего покрова, пока слово не привело ее к диванному покрывалу. Валя помнила, где и как они с мамой покупали его, хотя ей было тогда лет девять. Мама тогда немного бредила расцветкой «под леопарда». Взвалив на себя покрывало, Валя опять подошла к двери ванной и дождалась, когда оборвется шум.

«В одежде вам одним вредным человеком отказано, но если вы не возражаете, вот покрывало завернуться – не беспокойтесь, оно недавно из химчистки. Вы ведь ничего против леопардов не имеете?»

Рука высунулась по запястье, после чего покрывало исчезало в щелке пятно за пятном.

Казалось, Алексей Алексеевич остался или очень хотел бы остаться наедине с тарелкой: пригнулся к ней, почти в нее спрятался, одной рукой обхватив себя поперек туловища, чтобы не дай Бог не сползло покрывало, накинутое, как индейский плед. Жевать беззвучно он старался до перекатывания желваков, до выбухания жил на шее, в которую, как и в уши, неуспех методично накачивал краску. С некоторой задержкой поняв, что причина в ней, Валя вышла из кухни.

Алексей Алексеевич ел медленно. Валя успела загрузить его одежду в стиральную машину, а ветхое пальто без труда разорвала на несколько кусков и спустила в мусоропровод. Когда она подсела за стол, тарелка была пуста; тем не менее, мышцы, которым едва ли шло название щек, исправно двигались.

«Что-нибудь еще?»

«Спасибо, я сыт», – он проглотил, но глаза не поднял.

Валя придвинула стул к торцу стола (не напротив!), села и, выверив тон так, чтобы в нем не было ни «меда», ни протокольности, произнесла:

«Расскажите о себе»

Он испуганно отодвинул тарелку. Глаза его заморгали и низко над столом забегали.

«Я… Я… Я инженер. Живу в Самаре. Сейчас без работы. Временно. Приехал… приехал к бывшей жене… погостить. А они не пустили. Вот, я в троллейбусе уснул, просыпаюсь – а бумажника нет. А там все деньги и документы. Вот, и как быть… И как быть….»

«Алексей Алексеевич, – Валя поколебалась между ласковостью и твердостью и выбрала первое, – Алексей Алексеевич… Вы не стесняйтесь. Я дам вам в долг, на дорогу. А когда вернетесь… Как устроитесь на работу…»

Но он уже отчаянно мотал головой, побагровевший теперь до бронзы и от мрачности как-то подурневший.

Валя убрала тарелку.

«Чаю? Против зеленого не возражаете? Ну, что ж… Знаете, это ведь нисколько меня не ущемило бы, ну только самую малость. Знаете, я вами горжусь. Вы знаете, вы…! Вы по-настоящему благородный человек. По-настоящему, понимаете?»

Алексей Алексеевич еще ниже склонился над тарелкой и глубже вдвинулся в покрывало.

«И я вот, о чем подумала… Вы ведь, судя по всему, одинокий? И вы, наверное, очень давно не были с… Обходились без женского тепла. Знаете, вы ведь все равно останетесь на ночь – ваши вещи раньше не высохнут. И я подумала… Если хотите… Я могла бы подарить вам свое тело. Его, конечно, не назовешь красивым… Зато я никогда не была с мужчиной, если для вас это имеет значение… Извините, за интимный вопрос… Вы верующий человек?»

В дверь позвонили.

«Прошу прощения, – сказала Валя, – Это, наверное, мог брат с одеждой для вас»

Миша ступил за порог, задев Валю клетчатой «челночной» сумкой. Словно по чутью, он сразу прошел на кухню, вытряхнул на пол что-то вроде джинсов и свитера и со словами «одевайтесь и выметайтесь» вернулся в прихожую.

«А белье?» – спросила Валя.

Миша больно оттянул ей кончик носа. На кухне Алексей Алексеевич закопошился, и Вале вдруг отчего-то стало противно.

«Опять сдвиг по фазе, да? Как только ты за эти полгода жива осталась – видно, Бог и впрямь дураков хранит»

«Ты же агностик», – сказала Таня сквозь выщипнутые слезы.

Алексей Алексеевич боком пробрался к двери.

«Извините, я выбросила ваше пальто. Я думала…»

Алексей Алексеевич схватил свои кроссовки без шнурков (с обувью ничего Валя не успела придумать) и юркнул за дверь. Валя дернулась, но Миша зафиксировал ее, стиснув плечи.

«Я предложила ему деньги в долг, и представляешь: не взял! – говорила Валя, когда они вдвоем чистили ванну, – А потом я предложила ему в дар свое тело…»

«Чего?!…»

«…В дар свое тело. Он такой благородный и, видимо, целомудренный человек… Мне кажется, его это смутило. Конечно, мое предложение не из тривиальных… Но я просто не знала, что еще могу для него сделать. Конечно, здесь лучше подошла бы более опытная…»

«Во-первых, я уверен, что он первый парень на Павелецком вокзале, – Миша с каким-то озлоблением, с каким и драил ванну, стер пот со лба, – А во-вторых, у него наверняка нет с собой презервативов»

«Я позвонила бы тебе! Разве ты бы не выручил?»

Миша бросил губку и засмеялся, Валя, не очень понимая, засмеялась вслед. Они смеялись долго, мучительно, стоя на коленях и свесившись через край ванны, не в силах продолжить работу.

Потом Миша ушел, а перед тем по его настоянию было сожжено в мойке банное полотенце.

*

Прощальные гастроли аргонавтов в Колхиде

Они давали спектакль про Дон Кихота, а привела нас Анастасия Эдуардовна, это был шестой класс. Кто они? Помню несусветную роскошь парадной лестницы, витражи, панно с фигурами на потолке… Восторг жадности: ярче, громче, тяжелее. Взрослая нетерпимая царственность, а потом – скромный актовый зал. Наверное, скромный, потому что я совсем его не запомнила, только двух актеров на сцене без декораций. И не верится, могло ли так быть, чтобы после дворцовых залов вдруг – тесная сцена, бледно-коричневатая, как стеллажи на почте или библиотечные, как доска объявлений. Рыцарь в черном и в вязаной облегающей шапочке вместо таза-шлема, оруженосец – кажется, в желто-красном, а голова обмотана полотенцем, как у комика от мигрени… Точно во сне, где был дворцовый зал, а стала твоя комната или школьный класс.

Да ведь верно: актовый зал был нашей школы, там они повторили спектакль, а первый раз играли прямо в Готическом зале! Сцена – ковер, на нем стояли почему-то в носках; ну, понятно: костюмной обуви у них не было, хотя и остальная одежда вся современная, но как бы «никакая».

Черные носки Кихота.

Стояли? Именно, что стояли: спектакль, видимо, шел не дольше часа, и одни разговоры; Дон Кихот, слегка задрав настоящую бородку, слегка запрокинувшись, рука на поясе, обращается к Санчо; тот полуприсел, все время как-то в раскоряку и озадачен, разводит ладонями. Дон Кихот философствует почти нараспев, Санчо возбужденно бубнит, иногда Кихот длинной рукой притягивает его к себе, и оба смеются с гримасами плача. Взрослые так смеются, когда у них что-то не клеится.

Мне кажется, они что-то вспоминают, Кихот и Санчо. У них что-то не клеится, и они вспоминают. После смеха Санчо вытирает пальцем слезу, Кихот «прыскает» беззвучно, кадык ходит, плечи приподняты, смотрит чуть исподлобья; сейчас я вижу его как интеллигентного парня, рассказывавшего скабрезный, но тонкий анекдот. Потом опять «театр», Кихот проводит рукой дугу (указывает на звездное небо?), потом Санчо садится на ковер, достает что-то съестное и начинает жевать. Кихот опускается рядом, одна нога согнута в колене, на колене балансирует кисть, покачивается локоть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.