bannerbanner
Не оставляй меня, любимый!
Не оставляй меня, любимый!

Полная версия

Не оставляй меня, любимый!

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 5

А проход в нее теперь, между прочим, стоит десять евро. Когда я это узнал, то невольно вспомнил об Остапе Бендере, собиравшем деньги на ремонт пятигорского Провала. Ну что ж, в каждом монастыре свой устав.

Я прекрасно понимаю Карину, понимаю причины ее разочарования. Нельзя сказать, что Париж совсем ее не впечатлил – это не так. Я помню ее восторг на обзорной площадке у Сакре-Кёр – в нем было что-то детское, как у ребенка, неожиданно оказавшегося в Диснейленде. Ее восхитил и сам собор, и вид на Париж, открывавшийся с его обзорной площадки.

Я видел, как ей понравился Версаль. Наверно, трудно устоять перед великолепием и роскошью Большого Трианона. К тому же она призналась мне, что мечтала побывать в резиденции французских королей еще со времен просмотра «Марии-Антуанетты» Копполы.

Мы ходили по залам Трианона в компании русскоязычного и, надо сказать, тактичного и неназойливого экскурсовода – потомка эмигрантов из первой волны. Тактичность нашего сопровождающего оказалась столь велика, что он позволял нам оставаться наедине в понравившемся нам месте довольно надолго (впрочем, уединение это являлось весьма относительным, поскольку единственным недостатком Версаля наших дней являлась его многолюдность). В один из таких моментов Карина призналась мне, что не понимает, почему французы отказались от монархии, с учетом окружающего великолепия.

Я объяснил ей, что это великолепие было доступно немногим, более того – у большинства людей не имелось вообще никаких шансов даже увидеть этот дворец, не говоря уж о том, чтобы его посетить. Настроение Карины моментально поменялось: она согласилась с тем, что жестоко жить в такой роскоши, когда большинство людей живут в нищете.

– Но у каждого человека не может быть Версаля, – сказал я.

– У каждого человека должен быть шанс построить свой Версаль, – убежденно сказала она.

В этом было рациональное зерно, но у меня осталось неприятное впечатление – не от слов Карины, а от внезапно проснувшейся в ней Снежной королевы. Впрочем, вскоре ее сменила Золушка, куда более органичная в окружавших нас интерьерах.

Ей понравился Версаль, но не понравился Лувр. Лувр показался ей скучным, что меня удивило. Лично у меня от его коллекций захватывало дух, Карина же смотрела на все довольно равнодушно. Причину этого я выяснил довольно быстро, в знаменитой галерее, где, согласно Дэну Брауну, наемник Опус Деи убил хранителя тайны Моны Лизы. Собственно, раздражение Карины как раз «прорвалось» у этого полотна.

– Все не так, – сказала она задумчиво. Вообще-то, если бы я (опять-таки, спасибо Интернету) не был готов, возможно, я бы тоже почувствовал себя разочарованным. Потому я не стал переспрашивать, что не так, но Карина сама мне пояснила: – Все не такое величественное, как на картинках. Старинные статуи выглядят грубыми и обветшалыми, картины – или слишком маленькие, или… не знаю, но все не так, как я думала.

Я пожал плечами, не зная, что ей возразить. Я, в общем-то, далек от искусства, но меня, как я уже сказал, коллекция Лувра впечатлила. Тициан, Боттичелли, тот же Да Винчи… наверно, прежде чем посмотреть на что-то наяву, лучше побольше узнать об этом в Сети…

Но хуже всего на Карину подействовал собор Парижской Богоматери. Я, признаться, не сразу это понял. Казавшийся издалека темным, вблизи он как-то посветлел, и его громада показалась мне чем-то фантастическим: возносящиеся к небу башни, огромная розетта, статуи королей, сверху вниз глядящие на снующих внизу простых смертных… Внутри собор был столь же величественным, как и снаружи, поражая высотой пролета нефа, к тому же Нотр-Дам обзавелся голосом – на нем появились колокола, внутри звучал орган…

Однако Карина следовала по «тропе паломника», по которой проходили посещавшие Нотр-Дам туристы, закусив нижнюю губу и глядя на все отрешенно. Когда я попытался восхититься величием собора, она лишь плечами пожала:

– Церковь как церковь, только большая и старая.

– А чего ты ожидала? – удивился я.

Она опустила взгляд и сказала медленно:

– Я ожидала чего-то более мрачного, более таинственного, более интригующего и пугающего. Как в мюзикле.

Я понял, о каком мюзикле она говорит, и не стал развивать тему. Не люблю «Нотр-Дам» ни во французской, ни тем более в русской интерпретации, может, потому, что читал Гюго, а может, потому, что тема из этого мюзикла в свое время набила оскомину, ведь звучала она в каждом кафе, в каждой проезжающей машине…

В целом Париж, похоже, вызвал у Карины разочарование. У меня не вызвал – я живу в Сети и, по чужим рассказам, знал, к чему готовиться. Повторю: очарование Парижа никуда не делось, как никуда не делись фрески старинного, многократно отреставрированного собора. Но так же, как эти фрески часто скрыты под слоем более новых, а порой и просто заштукатурены, закрашены или покрыты многовековыми слоями копоти и пыли, так и очарование Парижа, который стоит мессы, утонуло в современности с веселым бульканьем.

Да простят меня парижане. Мне действительно понравился их город. И не только Сакре-Кёр, Нотр-Дам де Пари, Версаль и Лувр. Мне удалось почувствовать тот романтический тон, за который Париж всегда любили артистичные натуры. Но как непросто уловить это в современном Париже! Этот город всегда был многолюден, как Вавилон, в нем всегда было много иностранцев, но сейчас – такое ощущение, что ты не в сердце Западной Европы, а в каком-нибудь Маракеше. Встречал я блогеров, критиковавших нашу власть за многолюдство на мусульманских праздниках в Москве. Сам живя в этом городе, однако, никаких намеков на это многолюдство я не замечал, но, возможно, я не особо внимателен или мне не «посчастливилось» побывать в нужное время в нужном месте. В Париже, однако, мусульманскую общину не заметить было невозможно. То, что многие названия заведений дублированы арабской вязью, меня не поразило. Меня поразило то, что в некоторых кварталах арабские названия дублируются по-французски. К тому же не всегда, иногда они сделаны только арабской вязью.

Я отнюдь не отношу себя к скинхедам или нацикам; эта категория мне противна настолько, что я даже баню у себя в сети их страницы. Но местами в Париже (и даже на Елисейских Полях, которые, пожалуй, разочаровали меня больше всего) мне хотелось спросить – а где, собственно, Франция? И что делают французы в этом ближневосточном мегаполисе?

Мы с Кариной и близко не приближались к печально известному Моленбеку, но несколько раз чувствовали к себе нездоровый интерес со стороны вездесущих групп молодых людей арабской и африканской наружности. Пару раз на нас налетали стайки ребятишек, якобы случайно, но я (будучи предупрежден теми же записями из блогов) чувствовал, как эти от горшка два вершка наследники Салах-ад-дина своими ручонками пытаются шарить у меня по карманам. Им, понятно, обломилось – все ценное я держал у себя в нагрудном кармане куртки, а Карина – в крохотном клатчике. Я предлагал ей отдать мне паспорт и ценные вещи, но она отказалась и едва не поплатилась за это – на пешеходном переходе какой-то ушлый малый едва не вырвал у нее этот клатчик. Однако я тут же (опять-таки, по совету блогеров) громко сказал ему пару тех русских слов, которые нечасто встретишь в академических словарях. Сработало – клатчик был спасен, а Карина – дико удивлена тем, что я умею материться (я не стал ей рассказывать, что выдал первые две строчки одной из версий Большого Петровского загиба).

А один раз к нам даже подошло несколько молодых, плохо одетых людей, судя по лицам – из разных ближневосточных и североафриканских областей, но собравшихся в единую компанию. К счастью, они еще издали начали «выражать неприличное восхищение» Кариной (на арабском, но я, опять-таки, прочитал о подобном в одном из блогов, потому понял, о чем идет речь), потому не успели они подойти на расстояние плевка, как я посмотрел прямо в глаза одному из них, горбоносому и чем-то похожему на Бандераса, но с подживающим фингалом под глазом, который мне показался вожаком этой стаи, и внятно сказал:

– I am from Russia. Do You have some problem?

Эта, в общем-то, совершенно нейтральная фраза подействовала так, как надо: молодые люди аккуратно обогнули нас с Кариной и сделали вид, что дико заинтересовались магазином халяльной мясной продукции (на витрине этого магазина гордо высилась кабанья нога для хамона, возможно, тоже отнесенная к халяльной пище; если учесть, что алкоголь, который Пророк не любил столь же сильно, как и свинину, потреблялся здешней смуглой молодежью повсеместно, я этому ничуть не удивлюсь), а мы продолжили свой путь.

* * *

Впечатление «Нового Могадишо» только усиливала грязь, прочно поселившаяся на парижских улицах. Говорят, Париж и раньше чистотой не отличался, но это… загаженные улицы, загаженный Венсенский лес, Сена, несущая своими волнами целлофановые пакеты и пятна мазута… Даже такая, казалось бы, незыблемая вещь, как Елисейские Поля, и то не избежала этого поветрия – у самой Эйфелевой башни ветер лениво волочил по улице вездесущие макдоналдсовские и старбаксовские стаканчики, вокруг лавочек и урн громоздились залежи мусора, а вездесущие голуби растаскивали по округе недоеденные бигмаки. У меня сложилось стойкое впечатление, что чистота в Париже нужна была только французам, притом старше среднего возраста. Только они выглядели опрятно, и только они использовали урны по прямому назначению. Молодежь же, независимо от цвета кожи, вела себя совершенно по-свински: кажется, съесть мороженое и бросить упаковку под ноги считалось здесь чем-то совершенно обыденным.

Мое нелестное мнение о молодых парижанах Карина разделяла целиком и полностью. Поводом для этого послужило, однако, вовсе не то же, что у меня. Карине не нравилось то, что аборигены, близкие ей по возрасту, с ее слов, одевались как бомжи, громогласно слушали низкопробный рэп и порой колбасились под него, так сказать, не отходя от кассы, а их волосы, опять-таки со слов Карины, казалось, не мыты с прошлогоднего Дня взятия Бастилии.

И все-таки за всем этим – за столпотворением приезжих, ведущих себя как хозяева в самом плохом смысле слова, за грудами мусора и неопрятностью улиц, за разрисованными малохудожественными граффити старинными стенами – жил и дышал тот самый романтический Париж, так любимый поэтами, художниками и прочими творческими людьми. Я сумел его разглядеть, сумел почувствовать тот флёр загадки и романтики, который поселился на берегах Сены едва ли не со времен Хлодвига. Более того – сейчас, в наше время, Париж показался мне даже более привлекательным, чем тот, что я видел в рекламных буклетах и видеороликах с сайтов турагентств. Беззащитный, ранимый и униженный, он еще больше притягивал. И я даже подумывал бы о том, не прикупить ли здесь какую-нибудь недвижимость – квартиру, а может, и баржу, если они продаются… если бы не Карина.

* * *

Мы с Кариной сидели в ресторане «Жюль Верн» (если кто не знает, Ги де Мопассан называл его «единственным местом в Париже, откуда не видно Эйфелеву башню», поскольку он находится на площадке этой самой башни). Это был уже не первый наш визит на эту конструкцию, и даже пообедать на ней мы успели, но, так сказать, этажом ниже – в ресторане «Эйфель-58». Обед шел в одном пакете с посещением «Мулен Руж» и прогулкой по Сене на маленьком, производящем удручающее впечатление прогулочном катере. Мне прогулка понравилась, но Карине нет: погода была по-весеннему свежей и прохладный атлантический ветер, если мне не изменяет мой склероз, именовавшийся аквилоном, не позволял сполна насладиться пребыванием на прогулочной палубе, да к тому же нагонял короткую, противную волну, от которой у нас к исходу прогулки появились легкие симптомы морской болезни. А вот «Мулен Руж» пришелся Карине по душе, и меня это искренне порадовало. Мы вернулись в номер под утро и провели там довольно страстную ночь, если можно так выразиться: когда мы, усталые и довольные, заснули в обнимочку, солнце, предательски прятавшееся во время нашей прогулки по Сене, ничтоже сумняшеся освещало древний город едва ли не из зенита.

В «Жюль Верн» попасть оказалось сложнее, поскольку сам ресторан меньше и столики в нем бронировались на недели вперед. К тому же их «значимость» разнилась – более востребованными являлись стоящие по периметру, ведь основной смысл такой трапезы и состоял в том, чтобы поглощать пищу на фоне парижской панорамы. Да и сам периметр оказался неравнозначен в этом отношении – та его часть, что выходит на Елисейские Поля, кажется, вообще была недоступна простым смертным, и я взял столик в другом месте, недалеко от одной из ажурных балок. Отсюда открывался прекрасный вид на Йенский мост и набережную Бранли. Перед нами величественно текла Сена. По ней, несмотря на поздний час, медленно плыли расцвеченные праздничной иллюминацией братья нашего утлого корытца, заставившего нас с Кариной ощутить все прелести морского круиза до изобретения успокоителей качки, а оба берега реки были заполнены россыпью бриллиантов-огней: как и Москва, как и любой другой мегаполис, Париж никогда не спал, но у него это получалось особо артистично, неприлично и празднично.

Да, я полюбил Париж – вопреки всему тому, о чем сказано выше. Легко, наверно, любить что-то, в чем нет недостатков, вот только единороги и эльфы в природе не существуют, а ангелы если и существуют, то невидимы человеческому глазу. В реальной жизни у всего есть изъян; когда мы влюблены, мы не замечаем этих изъянов, но настоящая любовь начинается как раз тогда, когда все они становятся нам известны – и мы принимаем того, кого любим, таким, какой он есть.

Увы, но Карина не разделяла моих чувств. Наша спонтанная поездка сразу же не вызвала у нее энтузиазма. Если бы можно было откатить все назад, наверно, я обставил бы это как-то по-другому, но тогда мне это показалось хорошей идеей. Я-то подготовился заранее, начал еще с Нового года, который мы с ней впервые провели вместе, вдвоем. Я увез ее на юг, в Крым; признаться, сначала она тоже оказалась недовольной.

– Ехать на Черное море зимой, когда ни искупаться, ни позагорать? Нонсенс! – говорила она, но неделя в полупустом пансионате на ЮБК, неделя ласки и неги, которую никто не прерывал, ее переубедила. К тому же персонал относился к нам как к королевской чете, что тоже пришлось по душе моей Золушке.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Имеются в виду компании «Microsoft» и 3M.

2

Мод – сокращенно от «модификация», самодельный вариант компьютерной игры с иным сюжетом, героями, антуражем и т. д.

3

Обыгрывается название крупнейших производителей фототехники – Nikon и Canon.

4

IPO – первоначальное публичное размещение части пакета акций на открытых торгах. В данном случае необходимо было для подтверждения стоимости компании и привлечения банковских кредитов, инвестиций и прочих сделок привлечения средств.

5

BIOS – системное программное обеспечение, лежащее в основе работы компьютера. Созвучно с греческим словом «Био», что означает «жизнь».

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
5 из 5