Полная версия
Незабываемые певцы
В царской России Шаляпина записывало преимущественно английское общество «Граммофон», располагавшее тогда наиболее совершенной техникой.
Многие корифеи оперной сцены прошлого соглашались петь для граммофона лишь под искусительным воздействием гонораров. К Шаляпину это никак не относится. Никакие многозначительные цифры вознаграждения, смаковавшиеся бульварной печатью, не могли заставить артиста поступиться беспощадной требовательностью к себе при всяком выступлении.
«Чем лучше голос – тем большие надо работать». В этом девизе артиста исчерпывающе выражено его неустанное стремление к совершенству. Шаляпин никогда не повторялся как исполнитель. Тридцать пять лет он записывался на пластинки, и каждое его выступление перед рупором было результатом тщательно продуманной подготовки.
Один молодой певец упомянул в беседе с Шаляпиным, что купил его пластинку «Солнце всходит и заходит». Федор Иванович спросил улыбнувшись: «А вы знаете, сколько вариантов у меня было хотя бы для слов «Солнце всходит и заходит»? Уйма целая! А если поработаешь хорошенько, то поймешь, что даже к одно-то слово – “всходит”, “заходит”, “ворон”, “цепи” и т. д. и т. д. – можно спеть с разными оттенками, менять интонации слогов одного и того же слова много раз».
Далее Шаляпин преподал такой совет своему собеседнику (тоже басу): «Вот вы похвалились, что часто слушаете мои пластинки. Это хорошо, но надо быть осторожным, чтобы не впасть в почти всегдашнюю ошибку начинающего – имитацию. Вот, я, например, только после многих лет работы над голосом и всеми другими нужными артисту средствами добился, скажем, именно такого звучания фразы «Прощай, мой сын, умираю…»– ну и вы начнете стараться так же спеть, дескать, не зря же все хвалят. А это уж будет не учеба, а простое подражание, без всякой вашей осмысленности, вашего понимания. Лучше слушайте сначала плохоньких басов. Вы слышите, пластинка играет, трубит какой-то бас во все горло: «Прощай, мой сын, умираю…» – вы и думаете: во дрянь-то какая, зачем дальше слушать? А надо не только прослушать все до конца, а понять: почему вы подумали, что такое пение дрянь, какие его ошибки вы не допустили бы в своем исполнении?»
Приведенная беседа показывает, какое значение придавал Шаляпин граммофонной звукозаписи.
Шаляпин напел на пластинки почти все русские народные песни, входившие в его концертный репертуар. Годы перед первой мировой войной были рекордными по числу выступлений перед звукозаписывающим аппаратом. Еще в 1912 году только одна Фирма «Пишущий амур» предлагала 31 наименование грамзаписей-программу целого шаляпинского концерта. Граммофон разносил голос великого русского певца по самым глухим уголкам империи. Всякое объявление о грампластинках неизменно начиналось с его имени.
В апреле 1927 года голос Шаляпина впервые был увековечен новым, более совершенным методом звукозаписи – электрическим. Артист исполнил сцену смерти Дон-Кихота из одноименной оперы Массне уже перед микрофоном, а не перед акустическим рупором. По технике звуковоспроизведения эта запись относится к числу наиболее удавшихся.
Шаляпин не просто певец – он исключительное явление в русском искусстве. Звукозапись, конечно, не в состоянии охватить универсальности его таланта. За пределами звуковой документации остался неповторимый дар сценического перевоплощения.
«Несчастные мы люди, актеры: почти ничего, никаких следов после нас не останется, когда умрем, – жаловался Шаляпин артисту 3.Гайдарову. – Ну, правда, много я напел пластинок, но пластинка – это только половина меня, а другая? Мое тело, мимика, движения-тю-тю!..их нет!» Это говорилось до появления звукового кино.
В 1932 году Федор Иванович согласился участвовать в кинофильме «Дон-Кихот», который ставил известный немецкий режиссер Пабст.
«.Кинематограф мне не внушал доверия, техника его то есть, – сказал Шаляпин в одном интервью. – Сейчас в этом смысле, кажется все обстоит благополучно и я решил сыграть «Дон-Кихота… Петь я буду мало: Аве Мария, еще две-три арии. Главный недостаток звукового кино то, что в нем поют по всякому удобному и неудобному случаю».
Шестидесятилетний певец включился в работу с необыкновенным увлечением и энергией. Он объяснял: «Когда артист поет перед микрофоном, перед глазом объектива, он ни на секунду не забывает, что миллионы зрителей услышат его, а не две-три тысячи, как это бывает в театре. И это стимулирует артиста невероятно, он чувствует в себе огромный прилив артистических сил, стремление снова снова преодолеть все трудности…»
Подтверждением этих слов служит хотя бы тот факт, что один из эпизодов фильма Шаляпин повторял сорок шесть раз, прежде чем удовлетворился своим исполнением.
…Апрельским днем 1938 года гроб с телом Шаляпина стоял в Гранд-Опера. Хор Николая Афонского, в составе которого покойный совсем недавно выступал перед микрофоном, пел теперь «Вечную память»…
А в стене подвала того же театра по-прежнему находилась пластинка «Как король шел на войну». Ее замуровали там еще в 1912 году на торжественной церемонии «захоронения великих голосов».
Нужно забыть о наивной символической процедуре минувших дней, но не рухнет всемирная слава человека, которая, по словам Горького «напоминает всем нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ!».
Три артиста Давыдовых
Был в истории русского театрального искусства период, когда на московской и петербургской сцене разделяли успех и славу одновременно трои известных артиста, носивших одну и ту же фамилию – Давыдов. Грамзапись сохранила для нас голоса этих артистов-однофамильцев.
Владимир Николаевич Давыдов
(1849–1925)
Старший из них – народный артист республики В. Н. Давыдов. Его творческая жизнь прошла в Александрийском театре и завершилась в советскую эпоху в московском Малом. Владимир Николаевич принадлежал к щепкинской школе. Последовательный и строгий реалист, он в своей работе над ролью придавал большое значение интонациям голоса, выражавшим тончайшие оттенки чувств и помогавшим раскрыть психологию образа.
«Надо было слышать, как Владимир Николаевич произносил слова, – пишет В. Пашенная, – Ни одна буква, ни один звук не пропадал, потому что он, учитывая особенность сценической задачи, усиливал звучание каждой буквы, четко отделяя одно слово от другого, один слог от другого».
Из воспоминаний Александра Федоровича Борисова:
Когда-то тучный, массивный человек, Владимир Николаевич за несколько лет до смерти стал катастрофически худеть, кожа на лице смялась и легла большими, неловкими складками. Огромный пиджак, рассчитанный, должно быть, на прежнего Давыдова, висел на нем, как балахон, и кисти в рукавах казались совсем худыми и слабыми. Однако все это обращало на себя внимание только до тех пор, пока он еще не начинал исполнять свой номер. Вот, к роялю подходит Давыдов, ласково улыбнулся одними только глазами и сразу же опустил голову. Помню что я испытал такое чувство, словно в комнате открыли форточку – сразу стало легко дышать. Слушая его, уже не хотелось ничего другого, как только вместе с ним грустить и улыбаться, вспоминать и думать, любить и ненавидеть. В своих эстрадных выступлениях он владел чудодейственным секретом интимного, я бы сказал, личного общения со слушателями и внушал каждому убеждение, что старинный трогательный романс «Пара гнедых» или грустная и усмешливая песенка Беренже, или озорные, задиристые частушки исполняются специально для него и только для него.
В.Н. Давыдов, Н.Н. Ходотов (1915)
У него была покоряющая музыкальность, какое-то внутреннее чувство мелодии, которым согревалось каждое произносимое им слово. Казалось, что исполняя своим тихим и чуть надтреснутым голосом старинные и всем хорошо известные романсы: «Дремлют плакучие ивы» или «Я вас любил», он сам оглядывается на прожитую им большую жизнь и грустит о навсегда ушедших молодых и солнечных днях. Заканчивал свои концерты Давыдов исполнением веселых деревенских частушек. Озорно приподняв левую бровь и подмигивая то и дело одним глазом, он превращался в настоящую, заправскую частушечницу и заставлял всех нас смеяться до слез. Все что он делал, он делал до такой степени правдиво, убежденно и от души, что иногда казалось непостижимым, как этот громадный актер великий мастер реалистического образа, создатель целые галереи таких сценических характеров, как Городничий, Расплюев, умудряется оставаться столь же великим и в нехарактерной для него обстановке. Для него не было высоких и низких, больших и малых жанров, а было искусство, которое всегда и везде прежде всего было подлинным искусством.
Александр Давыдович Давыдов
(1850–1911)
Второй артист – А.Д. Давыдов был артистом московского театра оперетты. Он выступал в некогда известном театре М. Лентовского с постоянной партнершей – прекрасной «пресненской Патти» – В.В. Зориной. Известность ему принесла оперетта-мозаика «Цыганские песни в лицах».
Обладатель красивого голоса низкого тембра был певцом тех времен, когда больше всего ценилось эмоциональное переживание самого исполнителя. А.М. Давыдов умел петь с неподдельной искренностью, задушевностью. Музыкальность, темперамент и сценическое обаяние артиста доводили публику до восторга, граничащего с экстазом. По словам современников, при исполнении последнего куплета «Пара гнедых»/»Вы, только вы и верны ей поныне, пара гнедых… пара гнедых»/ певец вызывал в зале рыдания. Ни одна рецензия о концертах «Саши Давыдова» не обходилась потом без упоминания об этих слезах.
А.Д. Давыдов
А.Д. Давыдов напел на пластинки несколько цыганских романсов, но, прослушав оригиналы, категорически запретил их издавать. Считая себя хранителем традиций подлинного цыганского пения, он не примирился с недостатками механического звуковоспроизведения.
Только после смерти взыскательного артиста граммофонная фирма возместила потерянные было барыши. Выпущенная ею пластинка с записью романсов «Пара гнедых»/музыка Донаурова на стихи Апухтина/ и «Нищая»/музыка Алыбьева, слова Беранже/ расходилась в невиданных дотоле тиражах.
Конец жизни певца – типичный для актера царской России. Вчерашний фаворит, ставший на старости агентом страхового общества, А.Д. Давыдов умер в нищете и одиночестве. Грамзапись ненадолго возвратила ему былой успех, затерявшийся в легендах купеческой Москвы. «Московская газета»/1911,Р57/ вспоминала, как поклонники Александра Давыдовича выпрягали после концерта лошадей из его кареты и сами везли артиста домой…
Александр Михайлович Давыдов
(1872–1944)
Из архивных материалов:
Советский певец, лирико-драматический тенор, заслуженный артист Республики.
С 1889 года солист Киевского оперного театра. С 1892 пел в Тбилиси, Екатеринославле, Харькове и в других городах.
В 1900 г дебютировал в Мариинском театре в опере Германа, это одна из лучших партий артиста. Ровный голос необыкновенно мягкого тембра, совершенство музыкальной фразировки, тонкое артистическое дарование отличали искусство Давыдова. Он считался лучшим Канио на русской сцене, имел большой успех в партиях Зигмунда, Логе, Мише и многих других партиях.
Из-за внезапной глухоты был вынужден в 1914 г. оставить сцену. До 1924 года занимался концертной деятельностью, с успехом исполнял цыганские, русские, неаполитанские песни и романсы.
А.М. Давыдов
В середине 20-х годов уехал заграницу. 1934 г работал режиссером оперной труппы в Париже, в которой пел вместе с Ф.И. Шаляпиным.
В 1935 году вернулся в СССР. С 1936 преподавал пение в Ленинградском театре оперы и балета.
Вот как писал о А.М. Давыдове оперный певец Сергей Юрьевич Левик:
Как и многие певцы, мальчиком он пел в хоре. Родителям не нравилось его увлечение и отдаю в обучение к фотографу. Но: Когда он узнает, что в Симферополе набирают хористов в кафешантан, он в свои 15 лет бежит из дома. Там поет в разных хорах, потом мутация голоса. Служит приказчиком в бакалейной лавке. Откладывает каждую копейку, чтоб пойти учиться пению. Перебирается в Одессу, работает грузчиком в порту по девяносто копеек за 12 часов каторжного труда. В ночлежке для босяков тратит 2 копейки за ночь и только там можно получить порцию чая и три кусочка сахару тоже за 2 копейки.
Голос окреп, опят шантанный хор, куплеты в кабаках и наконец «Вокальный квартет». Тут он попадается на глаза известному певцу оперы И.П. Прянишникову, антрепренеру Киевской оперной труппы, и он увозит Давыдова в Киев. Поет в хоре.
Затем дебют в партии лакея из «Травиаты», которая состоит из двух слов: синьор приехал и экспромтная замена лирического премьера в нескольких ответственных партиях. Теперь он быстро выдвигается и в конце 1890-ых годов занимает первое положение в киевских оперных театрах, а затем и в Харькове, и в Тифлисе.
В 1900 году приглашен в Мариинский театр и, спев для дебюта Германа в опере «Пиковая дама», сразу стал соперником тогдашнего властителя оперных дум Николая Николаевича Фигнера. Скромность и теплота исполнения, абсолютная музыкальность в короткий срок делают Давыдова достойным выступать рядом с такими корифеями как Фелией Литвин, И.В. Ершовым, Л.В. Собиновым.
Александру Михайловичу Давыдову не было равных в партии Германа, с оперы «Пиковая дама». Не имел он соперников и в ролях Рауля («Гугеноты») и Васко ди Гама («Африканка»). Прекрасно он играл в опере Сен-Санса «Самсон и Далила». В опере «Отелло» он справлялся со всеми сильными местами партии. А сцена тихого отчаяния в третьем акте, начиная со слов «Бог мог мне дать не трофеи победы, а поражение и плен». Никому не удавалось петь так, как Давыдову.
Николай Николаевич Фигнер
1857 Казань – 1918 Киев
Окончил Морской Кадетский Корпус в Петербурге. Три года прослужив во флоте, вышел в отставку Учился в Петербургской консерватории у Прянишникова. Не закончив полное обучение, едет учиться в Италию. Тут он блестяще закончил вокальную школу, в совершенстве владея искусством бельканто: широким свободным дыханием, тончайшими градациями звука. Он умел формировать и разнообразить тембры, придавать голосу то мягкость и нежность, то суровость и мужество. Его пение отличали точность интонаций, гибкость и изящество фразировки, отчетливая дикция. Он также обладал и сценическому воплощению. Фигнер был первоклассным певцом.
Ж. Бизе – «Кармен». М.И. Фигнер в роли Кармен, Н.Н. Фигнер в роли Хозе
В 1882 году дебютировал в Неаполе. Затем гастроли по странам Европы, Южной Америке. В Италии знакомится с оперной певицей Медеей Ивановной, с которой постоянно стали выступать вместе на оперной сцене. В дальнейшем становятся мужем и женой. В 1887 году приезжают в Петербург и работают в Мариинском театре.
В 1917 уехали на Украину. В 1918 преподавал в Киевской Консерватории, вел оперный класс. 13 декабря певца не стало.
Медея Ивановна Фигнер
1859 Флоренция – 1952 Париж
Медея Ивановна с 1917 до 1923-его года изредка выступала на оперной сцене. С 1923 по 1930 гг. преподавала сольное пение. Она обладала голосом широкого диапазона, теплого, мягкого тембра с легким звучанием верхних нот и бархатным нижним регистром. Благодаря прекрасной вокальной школе, драматическому таланту, обаянию, яркому темпераменту она создавала выразительные женские образы, стремясь к простоте и естественности. Выступала Медея Фигнер и на концертах. Записывалась на пластинки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.