Пикантная история

Дэни Коллинз

Пикантная история

The Consequence He Must Claim

© 2016 by Dani Collins

«Пикантная история»

© «Центрполиграф», 2017

© Перевод и издание на русском языке,

«Центрполиграф», 2017

Пролог

Восемь месяцев назад…

Сорча Келли решительно направилась к входу в клинику. Миновало почти три недели. Они должны позволить ей увидеть его. Особенно теперь, когда она уверена. Не подозревает, а уверена, что беременна.

Семья Цезаря Монтеро знала ее только как его личную помощницу. Абсолютно ему преданную. Их это вполне устраивало. Они не смогли бы вернуть управление межнациональной инженерно-строительной корпорацией его отцу без нее. Она оказалась бесценной в первые сложные дни после катастрофы.

Но она была всего лишь личной помощницей, а Цезарь был без сознания. К нему пускали только родственников. Ну и невесту, конечно.

Как именно человек, находящийся в коме, мог обручиться? Вот что хотела выяснить Сорча. За исключением встреч на семейных мероприятиях Цезарь не общался с Дайегой. Стремление двух семей объединить свои активы, поженив детей, не было подкреплено ничем, не говоря уже о брачном контракте.

Мать Цезаря настаивала на оглашении помолвки. В тот последний день Цезарь признался, что не хочет этого.

Он оставил Сорчу в тот вечер, когда произошла авария, чтобы сообщить Дайеге, что свадьбы не будет. Почему же она ведет себя так, словно их брак – дело решенное?

Как Дайега из друга семьи превратилась в невесту за то время, что Цезарь провел у подножия скалы в покореженной машине?

Этот вопрос мучил Сорчу. Она с нетерпением ждала, когда Цезарь очнется и объяснит все сам.

Однако он долго не выходил из комы. Молодая женщина начала думать о том, что в такой ситуации ее ребенок может стать утешением для семьи. А когда Цезарь придет в себя, он, несомненно, скажет, что именно она должна находиться рядом с ним, а не Дайега.

Однако этого не случилось. Его отец зашел в офис и сообщил, что Цезарю стало лучше, но он не помнит ничего из того, что произошло в течение недели до аварии. Он не помнит, как перерезал ленту на мосту в Мадриде, и крайне встревожен этим, добавил сеньор Монтеро со своей знаменитой хмурой улыбкой, говорящей о том, что его раздражают простые смертные и их слабости.

Сорча, потеряв дар речи, смотрела на герцога Кастеллона. Они с Цезарем вдвоем отпраздновали открытие моста, как только вернулись в Валенсию. Это проложило путь от сердца к сердцу, а потом и к ночи любви. И Цезарь ничего не помнит?!

Новость шокировала ее. Сорча ощутила пустоту в душе. Выходит, их волшебного дня не было.

Каким-то образом она сумела проглотить ком в горле и спросила, можно ли его увидеть.

– Нет необходимости, – отрезал герцог.

Но ей это необходимо. Она не поверит, что Цезарь потерял память, пока он не скажет ей об этом сам, особенно теперь, когда доказательство их занятий любовью подтверждено розовой полоской на тесте.

Конечно же Цезарь, увидев ее, все вспомнит.

Когда она вошла в холл, у нее пересохло во рту, руки и ноги дрожали от трехнедельного напряжения. Однако трудные подростковые годы научили Сорчу сохранять маску уверенного безразличия на лице, а работа с Цезарем в течение трех лет обеспечила дополнительную тренировку.

– Сеньорита! – окликнула ее сотрудница в элегантной униформе.

– Bon dia, – произнесла Сорча на валенсийском диалекте, которому научилась у Цезаря. При этом она добавила уважительное «сестра» и сказала: – Сорча Келли. К Цезарю Монтеро.

Сестра нажала кнопки на компьютере, затем обратилась к ней с извиняющейся улыбкой:

– Вашего имени нет в списке.

– Если вы позвоните, он подтвердит, что хочет меня видеть, – заверила ее Сорча.

Когда сестра начала набирать номер, двери открылись и в холл частной клиники вплыла Дайега Фуэнтес, дочь маркиза де Лос-Жардинес де Лас-Салинас. Ее высокая, стройная фигура была облачена в дизайнерскую одежду. Ее гладкие черные волосы великолепно гармонировали с золотистой кожей и бездонными глазами.

Сорча не могла избавиться от темных кругов под глазами. К тому же на ней был деловой костюм – серая юбка-карандаш и блузка. Вдобавок к переживаниям женщину мучила утренняя тошнота, и цвет лица у нее, возможно, был зеленее, чем глаза.

«Невеста» Цезаря произвела в уме некие вычисления и направилась к Сорче.

Она ненавидела Дайегу даже не потому, что та утверждала, что обручена с Цезарем. Все в ней казалось Сорче искусственным и расчетливым. Однако она умела скрывать эмоции и изобразила теплую улыбку, которую отточила на многочисленных подругах Цезаря.

Она не будет вспоминать о тех женщинах. Она не из их числа.

Сорча сделала первый шаг.

– Сеньорита Фуэнтес, слава богу! Я зайду с вами. Мне нужно увидеться с Цезарем.

– Он вам звонил? – с легким удивлением и, пожалуй, с оттенком беспокойства поинтересовалась Дайега.

Сорча не любила врать, но сейчас…

– Его отец сказал, что ему не терпится поработать, так что. – «Он нуждается во мне», – закончила она про себя.

Дайега помолчала и улыбнулась, готовясь к трудному разговору. Взглянув на сотрудницу клиники, она спросила:

– Можем мы поговорить наедине? – Им указали на маленькую гостиную. – Чудесно.

В комнате было светло. Вдоль стен стояли удобные кушетки, в углу висел телевизор. Гостиная, без сомнения, предназначалась для шоферов, ожидающих своих хозяев, так как вход в палаты больных им был воспрещен.

Дайега плотно закрыла дверь. Справившись с паникой, Сорча придала лицу заинтересованное выражение.

– Понимаете, он частично утратил память. – Тон Дайеги, по всей видимости, следовало считать мягким.

– Я проработала с ним почти три года. Это он не забыл?

– Нет, конечно нет, – ответила Дайега. – Но он не в состоянии работать. Врач рекомендует ему вообще не заниматься делами несколько месяцев. Если у вас что-то не ладится в офисе, обсудите это с Хавьеро.

Дайега опустила титул отца Цезаря. Она продемонстрировала, что общается с ним запросто, по имени.

Сорча сглотнула.

– Цезарь больше чем мой босс. Когда работаешь с кем-нибудь бок о бок, невольно начинаешь заботиться об этом человеке.

Но в виду она имела совсем другое: «Заткнись и позволь мне пройти».

Три недели без весело усмехающихся губ Цезаря стали для нее вечностью. Три недели без аквамариновых глаз, взгляд которых никогда не опускался ниже ее воротника, но в то же время был преисполнен мужского восхищения, заставили ее умирать от жажды.

– Сорча. – Дайега опустилась на край кушетки.

О, как подчеркнуто снисходительно она кивнула, указав ей место напротив!

Сорча проглотила то, что хотела сказать: «Не смейте называть меня так, сеньорита Фуэнтес. Для вас я мисс Келли».

– Я предпочитаю стоять, – сказала Сорча.

Дайега опустила взгляд, демонстрируя способность сохранять достоинство даже при столкновении с наглостью.

– Да? – поторопила Сорча Дайегу.

– Я понимаю, почему вы проявляете беспокойство. Вы считаете, что совместная работа сблизила вас. – Ее темные глаза, казалось, были готовы поглотить Сорчу. – Цезарь чувствовал себя очень виноватым, когда пришел ко мне в ту ночь.

«Не верь», – подсказывал инстинкт, но Сорча облизнула губы и спросила сдавленным шепотом:

– Вот как?

Цезарь, может, и не любит Дайегу, но он человек чести.

«Я не должен соглашаться на это», – заявил он, когда они прошли точку невозврата.

Он оставил Сорчу, пока она спала, послав сообщение на ее телефон: «Поехал к Дайеге».

После всего, что между ними произошло, после всего, о чем они переговорили, Сорча была убеждена, что он порвет с Дайегой.

Но Дайега утверждает, что они обручены…

– Я не говорила об этом ни с кем, – продолжала Дайега. – К чему бросать тень на чью-то репутацию или указывать пальцем на кого-то, если сталкиваешься с гораздо более серьезными проблемами? К тому же Цезарь убедил меня в том, что он в последний раз сажал свой овес. Понимаете, о чем я? – Ее губы изогнулись в неприязненной улыбке.

– Что?!

Боль в груди Сорчи, которая появилась после его отъезда к Дайеге, стала жгучей.

– Не стоит отрицать это, – с улыбкой сказала Дайега. – Но я ценю, что вы не хотите задеть мои чувства.

А у нее есть чувства? Только легкая досада отразилась на лице красавицы. Это никак нельзя назвать настоящей болью.

– Я надеялась, что мы обе будем избавлены от этого разговора, но… Он сказал, что вы планируете уволиться, когда мы поженимся. Ведь так?

Сорча испытующе смотрела в темные глаза Дайеги, пытаясь найти подвох. Она была уверена, что он есть.

– Вы заявили ему, что не в восторге от меня, – добавила Дайега.

– Я так не говорила, – выпалила Сорча.

Ее поразило, что она старательно смягчает каждое свое слово, пытаясь сохранить добрые отношения с Дайегой, на которые ей наплевать, но она никогда не расстраивала женщин, появлявшихся в жизни Цезаря.

Сорча чувствовала себя не в своей тарелке. Она объяснила Цезарю, что для нее звонить по его просьбе стюардессе, с которой он провел прошлую ночь, или модели, которую он подцепил на отдыхе, – это одно, и совершенно другое – оказаться между мужем и женой. Потенциальной невестой в данном случае. Зачем Цезарь сообщил Дайеге, что она не нравится Сорче? Как неприятно!

– Впрочем, что бы вы тогда ни сказали, сути это не меняет. – Дайега сочувственно вздохнула.

– Что вы имеете в виду? – спросила Сорча, но один взгляд на улыбку Дайеги, полную жалости, объяснил ей все. – Это не так, – пробормотала молодая женщина.

Ее сердце ухнуло вниз. Она считала, что значила для Цезаря больше, чем очередная любовница.

Сорча надеялась, что они поженятся и будут жить счастливо до самой смерти. Их занятия любовью были импульсивными, но в чем-то неизбежными. Она уступила своим желаниям, которые начали обуревать ее с первого дня работы у Цезаря. Но почему она вообразила, что их единственная ночь – начало чего-то серьезного? В глубине души Сорча знала, что она не из тех женщин, на которых женятся мужчины, подобные Цезарю.

– Вы – легенда в среде его сотрудников, знаете ли, – сказала Дайега. – Личная помощница, которая ухитрилась проработать с ним целых три года. – Она говорила так, словно это была шутка.

А Сорча этим гордилась. Она поджала губы, расстроившись, что за ее спиной ходят сплетни, хотя в том, как она вела себя, не было ничего постыдного.

– Честно говоря, я не уволила бы вас после нашей свадьбы, – не унималась Дайега. – Вы могли бы сделать успешную карьеру. Но конечно, теперь ничего изменить нельзя. Мне очень жаль, что дошло до этого.

«Лгунья», – подумала Сорча. Потом изумилась: а до чего дошло?

– Его терзали угрызения совести. Ему было стыдно, что он сделал это накануне оглашения нашей помолвки. Жалко. Он уважал вас, а теперь вы стали для него просто последней победой.

Цезарь больше ее не уважает? Сердце Сорчи остановилось, в ушах шумело так, что она едва слышала Дайегу. Ее затошнило. К горлу подступила желчь.

– Им овладела похоть, Сорча. Вы же знаете, какой он. А вы выглядели так, что нельзя было вами не воспользоваться. Это грустно, не правда ли?

Значит, они с Цезарем как друзья обсуждали жалкое поведение той, что стоит на социальной лестнице ниже их?

– Он поклялся, что будет верен мне, как только мы поженимся, но он хотел, чтобы я все знала.

«Я не собираюсь ее обманывать», – сказал Цезарь в тот день в своем офисе, говоря о Дайеге.

Может, он действительно рассматривал Сорчу как свой последний шанс насладиться свободой?

– Вы не единственное его мимолетное увлечение, – продолжала Дайега. – Он принял правильное решение, все рассказав мне. Но, признаюсь, тогда я была возмущена и выставила его вон. Если бы Цезарь не был вынужден уехать домой, столкновения с грузовиком не было бы…

Сорча покачала головой.

– Мы с ним говорили в тот день. – начала она, не желая сдаваться без борьбы, однако остановила себя.

Она никогда никому не рассказывала о тех вещах, в которые ее посвящал Цезарь.

– О его сомнениях? – перехватила инициативу Дайега. – Он был холостяком, который мог передумать и который хотел убедить вас переспать с ним. Я не придавала бы особого значения словам, что произносятся в подобных обстоятельствах.

Да, Цезарь действительно мог передумать, но было кое-что еще.

«Мне нравится, как ты говоришь о своей семье. Наша семья держится исключительно на бизнесе. Меня это устраивает, но иногда я пытаюсь представить, каково это – быть близкими людьми», – задумчиво произнес Цезарь.

Слияние его семьи с семьей Фуэнтес было очередным большим бизнес-проектом. Такого рода сделки нередки, но.

– Самое лучшее, что вы можете сделать, – сказала Дайега, словно предлагала пошаговую инструкцию, как следует поступить любовнице, о которой стало известно жене, – это уйти. Я поговорю с Хавьеро и позабочусь, чтобы вам дали самые лучшие рекомендации. Учитывая состояние Цезаря, никто из нас не хочет скандала. Ему предстоит долгое, трудное выздоровление. Ведь вы не хотите стать для него тормозом? Мне кажется, он вам небезразличен.

«Я беременна», – думала Сорча, в то время как волны унижения накатывали на нее.

Неужели она действительно была мимолетным увлечением? Сорча не могла в это поверить. Цезарь казался таким настоящим в тот день. Не плейбоем, о котором говорила Дайега, но мужчиной, способным размышлять о своем месте в жизни и решать, кто и что он на самом деле.

– Он ничего не помнит, Сорча, – чуть ли не с нежностью сказала Дайега. – А я собираюсь забыть об этом… инциденте. И мы поженимся, – добавила она. – Мы все знаем, какую жизнь он ведет и какая жена ему нужна.

Сорча перестала дышать, вспомнив, что в тот день она поделилась с Цезарем тайной своего рождения. Упомянул ли он об этом, признаваясь Дайеге в измене?

– Я не буду утверждать, что он не ценит вашу работу, однако, надеюсь, вам не пришло в голову вообразить, что он в вас влюблен.

Сорча взглянула на свои обкусанные ногти – о маникюре было забыто в эти наполненные стрессом недели.

«Я беременна», – подумала она снова.

Что теперь будет? Цезарь будет отрицать, что такое возможно, его родители будут думать, что это с ее стороны шантаж с целью прибрать к рукам его богатство. Последует тест на определение отцовства. Начнутся намеки на ее происхождение, чтобы дискредитировать ее.

Она не может поступить так со своей матерью.

Но даже если ей удастся доказать, что она говорит правду, это ничего не изменит. Вряд ли Цезарь женится на ней и заявит права на ребенка.

Самое большее, чего она может добиться, – это договор о совместной опеке. Однако судьба ее и сестер доказывает, что, став отцами и вроде бы любя своих детей, богатые мужчины не всегда обеспечивают их.

Ее мать утверждала, что отец любил их. Но Цезарь не признавался Сорче в любви.

Он вполне мог использовать ее. Так сказать, она стала последней его победой.

Неужели она в самом деле готова пройти через все это ради того, чтобы раз в месяц получать почтовый перевод, чувствуя себя шлюхой? Ее мать сумела поднять детей без чьей-либо помощи, и Сорча предпочитала избежать унижения, нежели просить подачку.

– Вы планировали уволиться, – продолжала Дайега. – Сделайте это, пока ничего не узнал его отец.

«А я обязательно расскажу ему», – говорил ее взгляд.

Глаза Сорчи защипало.

– Я хочу увидеть его, – прошептала она.

– Пожалуйста, Сорча. Я гораздо более терпима, чем вы могли ожидать. Докажите мне, у вас достаточно совести, достаточно класса, чтобы не ухудшить ситуацию.

Класс. Ого! Возможно, Дайега действительно знает, откуда она родом.

«Я ненавижу вас», – мысленно произнесла Сорча, вздернув подбородок. За окнами купалась в солнечных лучах Валенсия.

– У него есть мой номер, – сказала она.

Негромкое фырканье дало ей понять, что под присмотром Дайеги Цезарь никогда не наберет ее номер.

Сорча не протянула Дайеге руку. Она была убеждена, что Цезарь найдет способ связаться с ней. Он должен. Она не опозорит себя, как ее мать, умолявшая о помощи семью отца своих детей и выброшенная за порог. Но если Цезарь действительно не помнит, как и почему они занимались любовью, она останется для него той, которую изобразила Дайега: еще одной женщиной, подпавшей под его чары.

А сейчас ей остается только одно: вернуться домой и признаться матери, что она повторила ее ошибку.

Глава 1

Сорча закончила говорить по телефону и схватила бумажную салфетку, так как позволила слезам скатиться из глаз. О, она скучала по дому и была полна жалости к себе, однако не хотела, чтобы мама поняла это.

Мама, возможно, делала то же самое. Они обе притворялись, что срочное кесарево сечение в Лондоне – на самом деле не катастрофа. Но ситуация не могла сложиться хуже.

Сорча очень хотела вернуться домой до родов. Она могла бы найти там приличную новую работу. Ирландии принадлежало ее сердце. Если ее сын не будет признан испанцем, Сорча надеялась, что он по крайней мере родится на ирландской земле.

Не случилось.

Медсестра Ханна привезла кресло-каталку и предложила отвезти ее на встречу с сыном. Наконец-то!

Это вернуло улыбку на лицо Сорчи. Может быть, она и одинока, но теперь у нее есть ребенок. Она проведет в больнице всего несколько дней, заверила ее Ханна. Мать и сын здоровы, и задерживать их здесь никто не собирается.

И паром доставит их на землю, на которой они будут окружены любящими людьми.

Ее семья будет обожать ее сына. То, что он незаконнорожденный, сделает его еще больше похожим на них.

Ханна спросила, как она себя чувствует, а Сорча начала рассказывать, что хотела родить естественным путем, но, к сожалению, потребовалась срочная операция.

Сорча умолкла, как только они оказались в детской палате, где плакали младенцы. Там же находились женщина, тоже родившая прошлой ночью, и, по всей видимости, ее муж.

– Привет. Я слышала, мы соперничали за внимание хирурга прошлой ночью, – приветствовала она их. – Меня зовут Сорча Келли.

Мужчина вежливо кивнул.

– Алессандро Ферранте. Моя жена Октавия и наш сын Лоренцо, – представился он и посмотрел на жену: – Мы ведь согласились с этим именем, верно?

Октавия промолчала. Медсестра передала ей малыша, который заливался плачем, словно очень обиделся на то, что его заставляют ждать.

– Мистер Ферранте, вы не могли бы?.. – попросила Ханна.

Он извинился и повернулся так живо, как поворачиваются мужчины, когда у женщины возникает необходимость покормить ребенка.

Сорча спрятала улыбку. Алессандро напомнил ей Цезаря. Не внешне, хотя оба были смуглыми и красивыми, но живостью и силой.

Сорча поняла, что скучает по нему. В этот уик-энд должна состояться его свадьба. Она отчаянно хотела быть со своей семьей, а не здесь, в больнице. Так ей было бы легче перенести это событие.

Ласково бормоча что-то, Сорча взяла своего ребенка. Он не Монтеро, так же как она не Шелби.

– Энрике, – прошептала молодая женщина.

Это второе имя Цезаря. Она будет звать его Рикки…

Стоп! Что-то не так!

Малыш плакал так сильно, что это разрывало ей сердце. Она инстинктивно была готова сделать что угодно, лишь бы успокоить его, но.

Сорча услышала, как Октавия сдавленно произнесла:

– Это.

– Октавия, – перебил ее муж с предупреждающими нотками в голосе.

Озадаченная, Сорча склонила голову и попыталась понять, почему она испытывает к этому ребенку что угодно, но только не материнское чувство.

– Приложите его к груди. Он засосет сам. Они знают, что делать, – посоветовала Ханна.

– Я не думаю.

Сорча боялась собственных мыслей. Они были такие. дикие. Она обнаружила, что ее глаза невольно устремляются на ребенка, которого пытается успокоить Октавия. Та терла спинку крохи и качала его, но по какой-то непонятной причине крики чужого младенца накатывали на Сорчу, как волны на берег, волнуя ее душу.

Взгляды Октавии и Сорчи были прикованы друг к другу, в следующий момент Октавия повернула ребенка, чтобы Сорча могла видеть его лицо.

Сорча взглянула на плачущего младенца. Его брови были слегка вздернуты, хмурое личико походило на лицо Цезаря, когда он бывал недоволен, а миниатюрные губки были похожи на губы, которые она видела в зеркале всю свою жизнь.

Сорчу сковал ужас.

– Что не так? – спросила Ханна.

Другая медсестра сказала что-то, но Сорча ее не слушала.

– Как вы?.. – начала она.

Ее подозрения росли, однако она оборвала себя. Это невозможно. Здесь не крадут детей. И уж точно, люди не сидят напротив и не дразнят вас ребенком. Так бывает только в каком-нибудь триллере.

От ужаса ее сердце, казалось, грохотало. Неверие и уверенность боролись в ней, и Сорчу затрясло.

Обнажив лодыжку ребенка, которого она держала, Сорча повернула дрожащей рукой ярлычок. Там значилось «Келли».

Но это не ее ребенок! Ее малыша держит та, другая женщина.

Сорча взглянула на Октавию. Что она ожидает увидеть? Злую насмешку?

Нижняя губа Октавии дрожала.

– Мне не верят, – простонала она.

– Чему не верят? – спросила Ханна.

– Моя жена не в себе! – заявил Алессандро и попытался отобрать младенца у Октавии.

– Нет! – выпалила Сорча и наконец почувствовала власть иррационального и в то же время могучего инстинкта, который заставляет животных, забывая о самосохранении, защищать своих детенышей до последнего вздоха. – Не трогайте его!

Ребенок у нее на руках заливался плачем, и, конечно, следовало утешить его. Но ее сын в опасности!

Она вскочила и подошла к Октавии. У той из глаз полились слезы.

– Никто мне не верит, – всхлипнула Октавия. – Я хотела покормить его, но ему нужна его мать, а они не дают мне моего…

Женщины неловко обменялись младенцами, и головокружительная паника, овладевшая Сорчей, начала утихать. Однако сердце ее продолжало гулко биться, адреналин тек по жилам.

– Я верю вам, – сказала она, вдохнув родной запах, и улыбнулась дрожащими губами. Сорча поцеловала его в щечку и прижала к груди, на сей раз уверенная в том, что это ее сын. Сын Цезаря. – Конечно, мы знаем собственных детей.

Что за дьявольщина тут происходит? Что за дьявольщина?!

Октавия кивнула, закрыла глаза и склонилась над своим ребенком.

Сорча села и приложила Энрике к груди. Между ними образовалась связь. Наступила тишина. Малыши наконец получили еду, которую требовали.

В детской палате воцарилась оглушительная тишина.

– Что ты делаешь? – хрипло спросил потрясенный Алессандро.

– Разве ты не видишь, что их перепутали? Взгляни на него, – предложила Октавия.

– Это невозможно, – отрезала Ханна. – У нас очень строгие правила. Детей нельзя было перепутать. Вам не следовало делать это, – предупредила она, разглядывая табличку на лодыжке Энрике. На ней было написано: «Ферранте – мальчик». – Вы обе ошиблись.

Сейчас, когда она, перестав паниковать, кормила грудью своего ребенка, и он успокоился, Сорча разозлилась. Как персонал мог допустить это?!

– Ошиблись вы, – твердо сказала она, отталкивая руку Ханны. Если они собираются снова поменять детей, она будет сражаться до последней капли крови. Только то, что она держала на руках новорожденного, заставляло ее сидеть на месте. – Проверьте все. Вы увидите, что мы правы.

Хаос продолжался. Медсестры пытались уговорить матерей. К счастью, Октавия проявила такую же твердость, как и Сорча.

Наконец пришла хирург, доктор Рейнолдс. Она была в шоке и тут же задействовала администрацию больницы. Матерей убеждали, что шансы перепутать детей равны нулю. Было решено провести ДНК-тесты, а для начала сделать анализы крови.

Сорча старалась сохранить контроль над ситуацией. Лаборантка взяла кровь у ребенка, которого она держала. Сорча мысленно усмехнулась. Никто не обратил внимания на то, что она знает группу крови Цезаря – А. Она работала на него три года! Она знала о нем все.

Наконец руководство отправилось изучать видеозаписи операций, а медсестры остались, чтобы научить Сорчу и Октавию пеленать малышей. Ни та ни другая не были готовы выпустить из рук своих сыновей.

Сорча попыталась расслабиться, поговорила с Октавией, но ее мысли постоянно возвращались к тому факту, что при поступлении в больницу она указала в анкете имя Цезаря. В качестве ближайшей родственницы она назвала мать, но хотела, чтобы при неблагополучном исходе связались с Цезарем как отцом ребенка.

Ведь они не свяжутся с ним без ее согласия, верно?

Цезарь Монтеро слегка ущипнул себя за переносицу, сражаясь с головной болью и с желанием сказать своей невесте, что ему все равно, кто где будет сидеть на свадебной церемонии. Если бы Сорча была по-прежнему с ним, она взвалила бы это на свои плечи, предоставив ему возможность заняться более важными делами.