Женщина с чужим паспортом

О разводе с женой любил поговорить сам Борис, когда ему казалось, что я начинаю отдаляться от него. Он жаловался на неудавшуюся семейную жизнь, намекал на измены жены. Но разводу мешали разные обстоятельства: сын-школьник отбился от рук, неприятности у жены на работе, нездоровье тещи. Я запрещала себе думать на эту тему. Но время шло, и мой засохший кактус, орошаемый свежими соками чувств и эмоций, ожил, выстрелив ярко-розовым цветком надежды. Поэтому через год нашей порочной связи – в то время Борис уже снял отдельную квартирку для тайных встреч – я все-таки поставила вопрос ребром: или он там, в старой семье, или здесь, со мной.

Не знаю, любила ли я Бориса тогда, однако смогла убедить себя, что люблю. Но чувство мое было ровным и спокойным, как огонек церковной свечи. Борис Николаевич обладал несомненными достоинствами: был старше меня на пять лет, умен и весьма обеспечен, поскольку работал в сфере финансов. Борис Николаевич, как и его знаменитый тезка, тогдашний президент нашей страны, имел статную фигуру и даже похожий приплюснутый нос. Но в отличие от президента у него не было пышной седой шевелюры, волосы Бориса изрядно поредели, так что, маскируя залысины, он стригся под машинку, почти наголо.

Борис не принял всерьез мой ультиматум: думал, что побунтую и забуду! Но я решила разрубить этот узел. Я была достаточно молода и еще надеялась построить настоящую семью и даже родить от предполагаемого мужа ребенка. А однажды под утро мне даже приснился жуткий сон. Во сне мы вместе с Борей купали в тазу фантастически мелкого ребенка – совсем крошечного, размером с чайную ложку. Я очень боялась, что крохотуля выскользнет из моих рук, поскольку он уменьшался с каждым мгновением, одновременно превращаясь в зеленый стручок. Когда из него посыпались мелкие горошины, я проснулась. Открыв глаза, я осознала всю бесперспективность наших с Б.Н. отношений, и решение пришло мгновенно: надо сегодня же ставить точку. Но прежде, чем озвучить свое решение, я набросила одеяло на голову Бориса – он тоже, вероятно, недавно проснулся и еще пребывал в утренней неге. Белый пододеяльник накрыл лицо Бориса будто саваном. «Этот мужчина умер для меня», – подумала я, а вслух буднично объявила о своем уходе:

– Боря, сегодня я была с тобой последнюю ночь. Больше я не приду в эту квартиру.

Он запутался в одеяле, стаскивая его с головы, наконец освободил лицо и тревожно спросил:

– Анюта, ты пошутила?

– Какие шутки, Боренька, игра окончена, – сказала я. – Больше я не желаю исполнять роль любовницы! Или я стану твоей женой, или совершенно посторонней женщиной!

Не дожидаясь реакции Б.Н., я выпрыгнула из постели и босиком побежала в ванную.

– Анюта, остановись, не уходи! – донеслось мне вслед.

В голосе Б.Н. звучали такие трагические нотки, будто я юркнула не в ванную, а прямо так, голышом, выскочила на оживленный бульвар. Дальнейшие его слова я не слышала из-за шума льющейся воды. Я приняла душ и, посвежевшая после бурной ночи и скверного сна, вернулась в комнату.

За четверть часа, что меня не было, Борис окончательно проснулся и даже выработал план действий на будущее.

– Анюта, подожди чуток, – попросил он, глядя мне в глаза. – Вот окончит мой сорванец школу, и, клянусь, мы с тобой будем вместе.

– Когда это случится! Через десять лет?

– Ну что ты! – замотал головой Б.Н. – Он уже в шестом классе.

– Я не могу ждать нисколько, – ответила я. – Ведь мне далеко за тридцать, а я хочу успеть родить ребенка. Желательно от тебя. Ты подумал, что мои возможности для материнства не бесконечны?

– Какого ребенка? – искренне изумился Б.Н. – Ты собираешься еще кого-то рожать? У тебя же есть дочь!

Я не стала объяснять ему, зачем мне нужен еще один ребенок. А ситуация была простая: рано став мамой, я не успела насладиться материнством в полной мере. Зачеты, семинары, экзамены – маленькая дочка вечно становилась помехой! А если я рожу теперь, то все будет иначе: я стану ценить каждый миг общения с младенцем. Но родить ребенка я хотела в полной семье, чтобы у него были мама и папа.

– Не удерживай меня, Боря. Пойми, каково быть все время третьей лишней! – перед тем как захлопнуть дверь, сказала я. Поцеловала Бориса в щеку и покинула наш тайный приют – уверенная, что навсегда.

Но через несколько дней Борис позвонил и сказал, что обдумал мои слова о ребенке и пришел к выводу, что тоже готов еще раз стать отцом. Ведь сын его подрос, уже начал отдаляться от отца, и Борис тоже чувствует, что детства этого ребенка почти не застал. И завершил он свою речь словами:

– Хочешь рожать, Анюта, рожай!

– Ты тоже хочешь этого? – Сердце мое выпрыгивало от радости, но я сразу напомнила Боре о своем условии. – А ты не забыл, что быть матерью-одиночкой я не собираюсь?! Сейчас такое трудное время, и мне уже не двадцать пять лет, чтобы работать на трех работах!

– Обсудим, – снова подал мне надежду Борис.

Через неделю опять состоялось свидание в нашей съемной квартирке, где Борис поделился своими планами на реализацию этого, как он сказал «проекта». Он подтвердил, что хочет еще одного ребенка, и хочет его от меня, а также понимает, что допустимый возраст материнства у меня подбирается к верхней планке. Потому в ближайшее время вопрос будет решен.

Борис Николаевич и в личных отношениях порой изъяснялся будто на собрании у себя в банке, но я уже привыкла к его деловитости и не обижалась.

– Ты решил развестись с женой? – не веря своим ушам, спросила я.

– Я, безусловно, разведусь с ней, Анюта, и в ближайшем времени, – ответил Б.Н. – Я не стану ждать, пока парень окончит школу. Но сейчас имеется маленькая закавыка: мы затеяли с Мариной общий бизнес по доставке в Россию медицинского оборудования. Я же тебе говорил, что банк, где я работаю, очень ненадежен, – и к тому же нельзя класть все яйца в одну корзину. Но я заработал кругленькую сумму и хочу использовать ее с толком. Марина ведь работает в государственной больнице, и у нее хорошие связи в медицинском мире. Мы с ней только учредим фирму, запустим пробный шар, а позже разделим наши акции. – Борис посмотрел на меня с хитрецой, как будто готовился преподнести сюрприз. И он преподнес его. – Я тут разузнал у знакомых медиков: можем сейчас зачать ребенка, а родим его, когда устранятся все мешающие обстоятельства.

– Не понимаю, это как? – Глаза у меня полезли на лоб. – Вроде гомункулуса в пробирке, как у средневековых алхимиков?

Я вспомнила недельной давности свой сон о ребенке размером с ложечку. Вот, значит, как он толковался!

В то время в нашей стране про искусственное оплодотворение еще разговоров не велось, а если и доходила какая-то информация, то в разделах «чудеса за рубежом». Борис спокойно объяснил, что это все не такая уж и фантастика и что в развитых странах эти технологии уже внедряются в жизнь.

– Специалисты мне объяснили, что мы можем поехать в Германию и там все сделать. Ты отдашь яйцеклетку, а я – свой сперматозоид на ее оплодотворение. После чего нашего эмбриончика усыпят, заморозят в криокамере в азоте, и будет он там дожидаться лучших времен, пока мама с папой не вызволят его из морозильника.

Борис назвал и место, куда мы поедем. Это оказался маленький городок под Ганновером – Бад-Мюндер, где он забронировал отель и созвонился с клиникой. Поначалу вся эта затея показалась мне невероятной и сложной, ведь нам, возможно, придется слетать в эту клинику несколько раз.

– Представляешь, Анюта, как нам будет хорошо там: тишина, красота, чистота кругом. Шикарные апартаменты, утопающий в зелени городок – и никто нас не знает. Будем жить, как супруги. И сотворим нашего малыша.

– А жене ты что скажешь? – с ехидцей спросила я.

– Скажу, что мне надо подлечиться, – ответил Б.Н. – Или что поеду укреплять деловые связи с немцами. Она во что угодно поверит, лишь бы я был формально с ней, пока мы раскручиваем новый бизнес.

Предложение было очень необычным, но я согласилась. Ведь я ничего не теряю: все услуги оплатит Б.Н., а я в перспективе смогу родить здорового малыша – и заморозкой этого самого эмбриончика я как бы открываю депозитный вклад с обещанием хороших процентов. Но выплатят их не сразу, а через год-другой – и призом станет желанный ребенок!

Мы совершили за год три поездки и получили нужный результат: нам провели и обследование, и стимуляцию, и заморозку эмбриона. Так что год назад мы уже стали потенциальными родителями. Правда, пришлось пойти на некоторые ухищрения, чтобы обойти закон в Германии, по которому подобные процедуры возможны только для супружеских пар, но Борис нашел обходные пути. Он всегда умел их найти. А стать истинными родителями мы наметили на конец тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Борис надеялся решить вопрос с разводом, а моя дочь должна была окончить школу и уехать учиться за границу. Кстати, американский образовательный грант ей помог найти тоже Борис!

После процедуры зачатия наши с Б.Н. отношения, естественно, продолжились. Теперь я уже не сомневалась, что мы скоро поженимся или хотя бы станем жить одной семьей. Но время шло, а положение не менялось. Изменилось лишь место наших встреч: когда дочка уехала на учебу, то надобность в съемной квартире отпала и Борис наведывался теперь ко мне домой. И все же мой почти муж оставался приходящим гостем, а жить продолжал в своей семье. Но, по его словам, и дома он бывал редко, отдавая все время работе. В последние недели банк все время сотрясали какие-то конфликты, потери, угрозы. Так что новый бизнес, раскручиваемый Борисом вместе с женой, требовал от них все больше внимания и сил. Теперь мне впору было ревновать Бориса к работе: он появлялся у меня все реже и реже. И наконец заявил, что у него сейчас нет времени на шашни со мной и я должна отпустить его.

Слово «шашни» меня очень разозлило. Я вскипела от возмущения и выплеснула в лицо Борису все накопившиеся обиды. Особенно обидно и больно мне было за его бессмысленную идею создать и заморозить общий эмбрион. Если он не собирался на мне жениться, то для чего все это надо было делать? Непонятно… В очередной раз мои иллюзии разлетелись, как мелкий сор, гонимый ветром равнодушия моего сожителя.

Зиму и весну я жила автономно и совершенно независимо, на кустах в парке приоткрылись сизо-зеленые почки, я почувствовала, что окончательно выздоровела от любовного недуга, как говорили в старину. Я даже начала замечать на улице мужчин, бросающих на меня заинтересованные взгляды. Но в начале лета меня сократили на работе, и я оказалась на бирже труда. Без толку помыкавшись в поисках нового места, я решила попросить помощи у Бориса, ведь он всегда был опутан паутиной нужных связей. Позвонила бывшему любовнику, описала свою ситуацию, спросила, не найдется ли у них в банке для меня какая-нибудь работенка, хотя бы секретаршей. Он холодно ответил, что вакансий у него нет и не предвидится, но что он готов иногда давать мне разовые подработки: переводы и редактирование.

С той поры наши встречи возобновились. Вначале они носили исключительно деловой характер: я делала для Бориса работу, он ее довольно щедро оплачивал. Но скоро все вернулось на круги своя, и теперь мы общались не только за письменным столом, но и в моей спальне…

В тот день, отредактировав несколько страниц скучнейшего отчета, я пошла на кухню, чтобы проверить, как варится гречневая каша. Чуть не опоздала: она уже слегка пригорела на дне и начала источать запах гари. С отъездом Иришки я совсем разленилась как хозяйка, довольствуясь самой простой едой вроде каши. Да и с деньгами у меня было негусто.

Я наложила себе полтарелки пышущей жаром гречи, подлила молока и включила телевизор – с ним веселее обедать, когда живешь одна. И тут в новостях объявили, что правительство объявило дефолт. Доллар подорожал в три раза: стоил шесть рублей, а теперь стал почти двадцать! Я сразу подумала о новом бизнесе Бориса, а ну как теперь он прогорит! Порадовалась за себя: мне-то доллары не нужны, все мои деньги до последней копеечки уходили на квартплату и питание. Я почувствовала этот дефолт позже, когда вслед за подорожанием доллара стали стремительно дорожать и продукты, но в тот момент меня охватило беспокойство за бизнес Бориса (а значит, и за мою подработку).

Диктор телевидения говорил о каких-то векселях, о ГКО – государственных облигациях, о спекуляциях на финансовой бирже. А я продолжала думать о делах Бориса: вдруг он тоже соблазнился финансовой игрой и продулся?

Едва я отправила первую ложку каши в рот, как задребезжал телефонный аппарат. Чуть не подавившись, я кое-как проглотила кашу, схватила с рычага трубку, лежащую над круглым телефонным диском, – и услышала густой бас моего банкира:

– Анюта, ты дома? Я сейчас подъеду.

– Что случилось, Боря? – встревожилась я. – Ты слышал новость про обрушение курса рубля? Тебя эта история как-то коснулась?

– Новость новостью, но дело не только в ней, – навел тумана Б. Н. – Про свои дела я расскажу тебе при встрече. А пока везу тебе очередную халтурку. Срочная!

Я торопливо доела гречку и пошла одеваться-прихорашиваться к его приезду. Выбор у меня был невелик. Половину вешалки занимала одежда с нелепыми широкими плечами – такое носили в начале девяностых, когда у меня было достаточно денег на покупку обновок. Но сейчас в этом ходить было уже нельзя – оно безнадежно вышло из моды и смотрелось карикатурно. Из приличного у меня был только темно-синий деловой костюм: приталенный пиджак и обтягивающая юбка, в нем еще зимой я ходила на работу. Однако сейчас сидеть в нем дома, поджидая мужчину, было бы просто смешно. Так что оставался единственный вариант – платье на узких бретельках, обтягивающее, с ярким принтом. Оно было куплено прошлой весной для поездки с Борисом в Египет. Наша поездка тогда не состоялась, потому что Б.Н. не смог вырваться с работы, а платье при нашем прохладном питерском лете оказалось невостребованным. Но надеть его дома в середине августа – в самый раз! Так что Б.Н. я встречала в обновке, подкрашенная и на каблуках.

Б.Н. приехал через полчаса, деликатно коснулся моей руки, поцеловал ее, не забыл сделать комплимент:

– Платье – просто шик! Ты в нем совсем как девочка! Надеюсь, и рабочий тонус тоже на высоте?

От гречневой каши Борис отказался и сразу приступил к деловому разговору, предложив пройти в мой кабинет, как он называл комнату Иры, где на рабочем столе стоял мой компьютер.

Оглядев разбросанные вокруг компьютера бумаги, Б.Н. поинтересовался:

– А в Exel ты работать научилась? Проходят Exel на курсах?

– Да так, чуть-чуть, – пожала плечами я.

– Ну и ладно, – кивнул Борис, – я дам тебе задание таблицу составить, так что освоишь его на деле!

– Может, теперь меня и в банк к себе пристроишь? – снова вернулась я к теме работы.

– В банк? – усмехнулся Б.Н. – Теперь уж точно не пристрою: развалился наш банк! Он ведь держался на процентах к векселям и этим ГКО, а теперь мы банкроты.

– Я слышала сегодня по радио, но не думала, что так все серьезно, – сказала я. – Ваши вкладчики тоже своих денег лишатся?

– Все возможно, – отмахнулся Борис. – Но вкладчики меня сейчас меньше всего заботят, надо свои дела обмозговать.

– А вкладчиков совсем не жалко?

– Ну что ты как ребенок: жалко, не жалко! – недовольно воскликнул Борис. – Тут финансовые империи рушатся, а ты о каких-то неведомых вкладчиках печешься! Много ли у каждого из них на счете-то? Так, по мелочи!

– Как ты можешь с таким пренебрежением о людях говорить! – ахнула я.

– Анюта, не надо только читать мне мораль, – поставил перед моим лицом ладонь Борис. – Потери у населения неизбежны в такие кризисы, но ты же знаешь, что твой Боря – умница?!

– Как же, как же! Кандидат наук, без пяти минут доктор!

– И не иронизируй, моя девочка. Да, кандидат наук и такие потрясения прогнозировать могу. Я как свою фирму весной основал, так сразу начал выводить активы из банка. Теперь, когда доллар так вырос, вырос и мой капитал, ведь деньги уже были вложены в немецкое оборудование. И Марина, женушка, успела свести нас с нужными людьми в комитете здравоохранения! Комитет и оплатил покупку аппаратуры для городских больниц.

– Ты и приехал ко мне своей ловкостью поделиться? – фыркнула я.

Казалось бы, я должна радоваться, что мой мужчина так ловко увернулся от секиры дефолта, но мне было почему-то неприятно, что его счастье строится на потерях других людей.

Б.Н., не обращая внимания на мои подколы, достал папку с рекламными проспектами. Среди убористого текста каталога выделялись красивые фотографии переносных приборов и стационарной медицинской аппаратуры.

– Здесь текст на немецком языке, – сказал Борис. – Надо срочно его перевести, а потом сделать выборку цен по каждому техническому параметру и составить таблицу.

Я взяла глянцевые листы, их была целая стопка, и некоторые – совсем без иллюстраций.

– К какому дню?

– К понедельнику.

– Почему такая спешка?

– Сейчас такая бойня начнется с этим дефолтом, люди будут пытаться спасти хоть часть денег, на средства банка могут наложить арест. Так что я сегодня подал заявление на увольнение. И собираюсь на той неделе лететь в Германию: и от греха подальше, и к контракту поближе. Надо скорее заработанные деньги в оборот пускать!

– Заработанные деньги?! Это вы так на обмане вкладчиков обогатились! – снова усмехнулась я.

– Анюта, – улыбнулся Борис, совершенно не обидившись на мой выпад, – знаешь главный закон капитала? «Первый миллион» чистым не бывает! Мы никого не обманывали, эти простофили сами деньги к нам в банк несли, все гнались за высокими процентами, а оказались у разбитого корыта! Народ любит халявные денежки, но мозгами пошевелить не умеет!

Я не стала спорить и предложила поконкретнее обрисовать мне задачи.

Когда с делами было покончено, мы оставили бумаги на столе и переместились в спальню. Борис снова стал мягок и нежен – ведь перед ним призывно белела простыня у откинутого уголка одеяла! За последние два месяца я смирилась с тем, что такова моя судьба – быть лишь «женой на час».

Медленно раздеваясь, как японская кукла-робот, я все же задала Борису еще один вопрос:

– Боря, ты сказал, что на покупателей тебя вывела Марина? Значит, ее роль в новой фирме велика?

– Ну да, Марина входит в число соучредителей, – признался Б.Н. – А как мне без нее? Без посредников в Смольном ни к одному главврачу не сунешься!

Я убедилась, что теперь – уже стопроцентно – Б.Н. не станет разводиться со своей женой. Деньги скрепляют брак крепче, чем любовь!

Смахнув слезу, я отвернулась, бессмысленно наглаживая ладонью белоснежный пододеяльник.

Но Б.Н. умел поднять настроение! Он рассмешил меня новым анекдотом, пожаловался на какой-то прыщик на своей попе, потом принялся раздевать меня. Снял через голову мое невесомое платье, чуть, правда, поспешно, а потому резковато – едва не оторвал лямочки. Затем принялся за мелкие детали моего туалета. Но если мозги у него работали замечательно, то руки были неуклюжи, а пальцы бесчувственны. Б.Н. оторвал крючок на моем лифчике, помогая его расстегнуть; уронил на пол мои трусики и тут же неловко наступил на них; наконец так сильно дернул «молнию» на своих брюках, что сломал замочек. Это сочетание светского поведения при публичном ухаживании и проявление криворукости в интимной сфере давно поражало меня. Я догадывалась, что при близком общении с Борисом всем женщинам приходилось играть роль первой скрипки, вести его в любовном танце, но сегодня я была не женщиной, а куклой, и это затрудняло процесс. Однако не все было так безнадежно. Помимо воли я ожила от прикосновения даже его неуклюжих рук к моей груди и стала с увлечением дирижировать нашим дуэтом. И если полчаса назад Борис еще был безразличен мне, то теперь я страстно желала его. Наши объятия становились все теснее, а дыхание жарче. И вот уже в едином ритме мы исполняли безумный брейк-данс…

Вечером Б.Н. ушел, а я села за работу. Перевела две страницы каталога, изредка заглядывая в словарь. Уровень владения немецким языком был у меня средним, но для письменного перевода годился. Работа оказалась несложной, но весьма трудоемкой. Хотя если плотно посидеть сегодня и завтра, то я вполне могла успеть к понедельнику.

3

В то лето круг моего общения сильно сузился: стабильной работы нет, лучшие подруги, устраивая личную жизнь, уехали за границу, Борис тоже не баловал своими посещениями. Единственное место, где я была среди людей, – курсы секретарей-референтов, куда меня послали учиться от биржи труда. Но близкими знакомыми я и там не обзавелась, имея одну-единственную цель: приобрести новые навыки и умения. И в этом я преуспела: в конце августа вместе с другими учащимися сдала на курсах выпускные зачеты! Дипломы нам обещали выдать на следующий день, но из-за отсутствия бланков выдачу дипломов задержали. Позже эта заминка показалась мне судьбоносной, ведь благодаря ей я свернула на новую колею.

Компенсируя канцелярские неурядицы, администрация курсов организовала для выпускников встречу с представителями предприятий. Ради встречи я надела свой единственный строгий темно-синий костюм. И думаю, что это была роковая ошибка! Во-первых, день выдался неожиданно жарким для конца августа, и я обливалась по́том, будто попала в сауну одетой. Во-вторых, он придавал мне более взрослый вид, чем моим девочкам-сокурсницам, а большинство из них и так были сильно моложе меня. И едва я поднимала руку, откликаясь на какую-то вакансию, как предлагающий ее человек, бегло взглянув на меня, отводил глаза и отказывал, ссылаясь на какую-то невнятицу. А некоторые зазывалы так прямо и объявляли, что им требуются девушки до тридцати лет! Всего перед нами выступили около десяти работодателей.

Когда общая часть собрания закончилась и многие девочки столпились у столиков с важными гостями, я, понуря голову, вышла из класса. Мне совсем не хотелось толкаться среди молоденьких. Возвращаясь домой, я убеждала себя, что все наладится, однако настроение мое было на нуле. Никто из работодателей не спросил, где я работала прежде, какое у меня имеется образование, для всех главным достоинством являлся возраст соискательницы: старше тридцати лет – пошла прочь!

Выйдя из метро, я привычно свернула в сторону своего дома. Я вышагивала по широкому бульвару, и напряжение дня постепенно отпускало меня, как отпускает вожжи никуда не торопящийся возница. Августовский день продолжал одаривать теплом – я расстегнула пиджак, и легкий ветерок обдувал сквозь тонкую ткань блузки мое разгоряченное тело. Ласковый воздушный поток приглушил мою душевную боль, хотя мир вокруг меня по-прежнему казался тусклым. Листья на деревьях утратили свежесть, сменив яркую зелень лета на блеклую припыленность осени. Стоящие вдоль аллеи скамьи тоже казались грязными. Их выкрашенные весной белые рейки посерели от выхлопных газов проносящихся мимо машин, а вокруг урн валялись брошенные мимо окурки и пивные банки.

Перейдя проезжую часть, я вышла на дорожку, ведущую к моему подъезду. И тут заметила на лавке, где обычно обитали пенсионерки, Тоню! Обхватив себя руками, она сидела на самом краешке, прямая и напряженная, как статуя. В отличие от нашей первой встречи на мосту сегодня Тоня выглядела моложе и привлекательнее: джинсы, белый топик, обтягивающий упругие груди, нарядные туфли-балетки с бантиками.

– Анюта! – Тоня тоже заметила меня. – А я тебя здесь уже два часа жду! Выезжала из дома – солнце жарило, я и оделась совсем легко, но пока тут сидела, даже зябнуть начала!

Хрипловатый голос Тони оживил в моей памяти единственную встречу с ней, но совершенно меня не обрадовал.

– А что случилось? – довольно резко спросила я. – И почему ты не позвонила, не предупредила, что хочешь встретиться?

За две с лишним недели, прошедшие после нашей встречи на железнодорожной станции, Тоня звонила мне всего один раз, предлагала снова поехать за грибами, но зачеты на курсах да срочные переводы для Б.Н. не оставляли мне свободного времени. А сейчас она оправдывалась тем, что не любит звонить, да и разговор у нее не телефонный.

– Анюта, у меня к тебе срочное дело! – широко раскрыв глаза, выпалила Тоня.

– Хорошо, – оглянувшись, кивнула я. – Поднимемся ко мне в квартиру, там поговорим.

Мы вошли в лифт, и я нажала кнопку двенадцатого этажа. В кабине я разглядела Тоню внимательнее: ее лицо, в прошлый раз абсолютно бесцветное, сегодня уже не пугало землистым оттенком, Тоня покрыла его тональным кремом и потому казалась загорелой. Подкрасила она и ресницы, и губы. Правильные черты лица, приятная улыбка – несмотря на то что при улыбке вместе с желтоватыми, но ровными зубами у нее обнажалась и десна. Однако морщины, явно обозначенные у рта и вокруг глаз, усохшие губы, которым даже яркая помада не могла добавить объема, придавали ей старообразный вид, и с этим ничего нельзя было поделать.

Гостья быстро освоилась в моей квартире! Я видела, как загорелись и помолодели затуманенные глаза Тони, когда она рассматривала просторную кухню, две комнаты с частично обновленной мебелью. Шкаф-стеллаж новейшей модели с широкой полкой для большого телевизора я купила перед самым увольнением, только новый телевизор купить не успела, хотя и собиралась. А с моего балкона, с двенадцатого этажа, открывался вид на весь город.