Оборотни тоже смертны

– Ха, да мало мест, что ли? Там, за Барановичами, такие дебри… есть деревни, куда ни немцы, ни полицаи ни разу не совались. Мы по справедливости жили. По воровскому закону: где едим, не гадим. Местных не трогали – наоборот, делились кое-чем, что удавалось добыть. Ну и вроде как охраняли. Да и бабы там одинокие… Все нормально, все были довольны. А этой весной сюда, в эти места переползли. И вот случилось такое, грохнули мы один обоз с солью. Соль-то, сами знаете… сейчас почище рыжевья будет. Кое-что сменяли на самогон – и перепились, как дураки. А нас шумы и накрыли. Видать, обидно им стало за соль. Я успел уйти, а их всех кого убили, а большинство повязали. Достоверно знаю: их отправили в Слоним, в гестапо или куда-то вроде этого. А через две недели – глянь – Чигирь снова гуляет. Вот и прикиньте. Что, фрицы такие добрые, чтобы людей, которых они с оружием в руках взяли, на волю выпускать? Да они, если один патрон найдут в хате, – всю семью вешают! И то сказать. Мы до этого беспредел не творили, да и красные ленты никогда не носили. Наше дело – сторона. Вот такие дела.

– Где может быть Чигирь, знаешь?

– Догадываюсь. Тут километрах в двух стоит пустой дом возле болота. Откуда я шел, пройдете метров двести, увидите – туда ведет просека. Я сам там укрывался. Да вот с утра увидел, что Чигирь с кодлой идет… насилу смылся.

– А что же от дружка бегаешь?

– Был он мне дружок. Но я так рассудил: если к нему попаду, то мне либо с ним, либо на тот свет. А с ним мне не по пути.

– Что ж так? Сознательность проснулась?

– С сознательностью у меня не очень. Но я Сеня Одесский! Не поняли? Натанзон моя фамилия. Так что с вами мне не по пути, но уж с фрицами – тем более. Чтобы они, как только у кого-нибудь из их бугров в мозгах что-нибудь переклинит, меня тут же к стенке или в Березу? Не слыхали про Березу? Лагерь там был еврейский. Да только больше нет лагеря. И тех евреев тоже нет.

– Что с ним делать будем? – спросил Макаров.

– Пусть проваливает. Только без винтовки. На всякий случай.

– А он нас не заложит?

Сеня засмеялся.

– Парень, ты сам подумай. Зачем бы я тебе тогда это все стал рассказывать? Да я б тебе такой туфты мог бы нагнать… А твой кореш правильно говорит. Пойду я лучше.

Сеня повернулся и пошел. Пройдя несколько шагов, остановился.

– И еще одну вещь я вам скажу. В Козловичне староста – ваш. Или сочувствует.

– Откуда знаешь?

– Когда Чигиря взяли, я там скрывался. Под видом бежавшего из плена. Он знал, что я в деревне. И не сдал. А ведь в Козловичне пятьдесят полицаев стоят. Причем хохлы. Это самые звери. А живет староста – третий дом от мельницы, наличники на окнах зеленые. Да на нем и табличка висит, дескать, тут бугор обитает. Зовут старосту Юрий Еременко. Ну, прощевайте.

Разведчики смотрели, как Сеня скрывается среди деревьев.

– Может, зря мы его отпустили? – задумчиво спросил Макаров.

– Может, зря. А может, и нет. Кто его знает, как все повернется. Мы ведь разных людей в лесах видали. С этими-то все ясно. Но вот бывало, встречаешь какой-нибудь отряд. Вроде бы партизаны. Вроде бы даже по фрицам стреляли. Иногда. Но с нами никак общаться не хотели. Дескать, мы сами по себе. Но если он нам про этого Чигиря не соврал – какая-то польза уже от него есть.

Глава 3

Атака втемную

23 апреля, деревня Козловична

Сумерки застали разведчиков в кустах возле деревни. За день они успели сделать много. В частности, наведались к домику лесника. Там и в самом деле базировалась эта самая банда – человек двадцать разнообразно одетых и вооруженных, весьма расхристанных субъектов. С красными лентами у них и в самом деле все было хорошо. Вообще-то у настоящих партизан с этим делом было по-разному. В некоторых отрядах красная лента на шапке была чем-то вроде формы, а в других их вообще не носили. Но тут было все как-то очень уж демонстративно. На шапках – лента, на груди – лента. Чтобы уж точно не перепутать. Бандиты бесцельно шатались вокруг дома. Внаглую дымил костер, на котором что-то готовили.

Но при всем этом порядка у Чигиря было больше, чем можно было бы предположить, столкнувшись со сборищем «зеленых» уголовников. Часовые имелись – и несли они службу довольно исправно. Обычно же «зеленые» не считали нужным и часовых выставлять… Впрочем, разгадка быстро нашлась. Наблюдая в бинокль за лагерем, Григорий приметил среди расхлябанных бандитов двух людей с явно военной выправкой, хоть и в гражданской, но очень аккуратной одежде. Понятно. Немцы не отпустили банду в белый свет, а приставили своих людей. И это бы все ничего. Но старшина подполз поближе и из обрывков разговоров – благо бандиты почему-то переговаривались во все горло – понял, что наутро отряд собирался сниматься. Вот это было совсем худо. До базы отсюда было около сорока километров. То есть пока они дошли бы, пока вернулись бы с подмогой… Ищи ветра в поле.

– Какая разница! Устроим засаду. Рано или поздно они вернутся, – предположил Макаров.

– Может, вернутся, а может, и нет. К тому же сколько они еще гадостей наделают!

– А что делать будем?

– Черт его знает. Слушай, мы все равно ничего не теряем. Уж разведывать местность – так до конца. Надо нанести визит этому старосте в Козловичну. Тут километров семь. Если он и в самом деле нам сочувствует, будет у нас помощник.

* * *

С темнотой партизаны без проблем достигли деревни и прокрались по задам к нужному дому. Мельников осторожно заглянул в окно. Он увидел мужчину, сидящего за столом и пишущего что-то на листе бумаги. Больше никого в хате не было.

Без лишнего шума разведчики вошли. Хозяин поднял голову.

– Вы Юрий Еременко? Староста?

– Я… А вы кто?

– Да вот, поговорить зашли.

Макаров откинул капюшон своего комбинезона – и стала видна пилотка со звездой.

Еремин выдавил улыбку.

– Расстреливать меня пришли?

– Пока не собираемся, – хмыкнул Мельников. – А поговорить нужно. Мы разведчики партизанского соединения имени Котовского. Может, уже дошли до вас слухи о нашем приходе? Нам про вас рассказал один человек, который тут скрывался. Он говорит, вы знали, что он скрывается в деревне, – и не выдали.

– Да, знал. И следил, чтобы полицаи его не нашли.

– Почему?

– А что ж мне его было, немцам выдавать?

– Почему нет, раз у вас такая работа?

– А если я скажу, что не люблю немцев?

– Почему тогда им служите?

– Меня попросили местные жители. Я работал до войны землемером. Когда пришли немцы, они меня продвинули в старосты.

– Почему именно вас?

– Были у меня нелады с советской властью. Колхозы мне не нравились. Посадить не посадили, но в НКВД потаскали.

– А теперь?

– Что теперь? Немцы-то обещали колхозы распустить, а не распустили. Обещали раздать обратно землю – не раздали. Но разве в колхозах дело? Я ведь думал как? Буду по мере сил защищать своих деревенских от немецкого произвола. Хоть что-нибудь, да сделаю. Но только понятно, что ничего из этого не вышло, да и выйти не могло. У немцев ведь отлаженная система грабежа! От нас-то, своих помощников, они особо и не скрывают, что чем больше умрет белорусов, тем им будет лучше. То есть немцы – господа, белорусы – рабы, а мы – кто-то вроде надсмотрщиков. А что делать? Уйти – так у немцев по собственному желанию увольняются лишь на небеса. Да и не по собственному. В Лушнево староста запивал, срывал им их хозяйственные мероприятия – его немцы и расстреляли. В партизаны? Кто ж мне поверит. Да и не было тут партизан. То есть были какие-то отряды в сорок первом – так они таких, как я, расстреливали, не задавая никаких вопросов. («Мы б тебя в сорок первом встретили, тоже бы расстреляли», – подумал про себя Сергей.) Так что теперь я жду – то ли партизаны поставят меня к стенке, то ли немцы.

– А что так?

– У них мода пошла в последнее время – расстреливать старост. По поводу и без повода. Для острастки, наверное.

– Как говорит наш доктор, тяжелый случай, – покачал головой Мельников. – Но выход есть из любого положения. Помогать партизанам хотите? Сейчас мы не такие злые, мы прощаем людей, которые одумались. Даже полицаев иногда.

– Пожалуй, а то и в самом деле уже совсем тошно. А что делать?

– Для начала… Что вы знаете о банде Чигиря?

– Эти якобы красные партизаны? Да это ж бандиты! А теперь еще и немецкие агенты.

– Вот как! Выходит, все об этом знают, – хмыкнул Макаров.

– Не все. Но я по должности обязан знать. Мне доставили секретное письмо. Деревня большая. И полицаи у меня – украинцы. Националисты. Они для немцев надежнее местных. Наши-то, местные, по своей воле в бой не полезут, если их немцы не погонят. У них куража нет. Да и к чему им головы класть? А эти украинцы – дело другое. У них к москалям большая злоба. Они ведь до сих пор всех партизан называют «парашютистами». Дескать, это забрасывают диверсантов из Москвы. Вот меня и предупредили, чтобы я сдуру против Чигиря воевать не полез бы. Мало ли, вдруг узнаю, что они где-нибудь неподалеку, захочу выслужиться перед немцами – и двину своих людей.

И вдруг Мельникова осенила идея.

– А полицаи знают правду про Чигиря? Или, может, догадываются?

– Не думаю. Я слышал их разговоры. Я ж говорю: многие из них – убежденные враги советской власти. Так что «большевисткие зверства» они воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Только сегодня Прокопенко, их командир, спрашивал меня, почему мы не идем на партизан. Он-то, кроме всего прочего, очень хочет сделать карьеру.

– Ха, видимо, он никогда не видел настоящих партизан, – пробормотал Мельников. – Ага, понял! Мы как раз на партизан и пойдем!

Мельников полез в свой рюкзак и извлек оттуда небольшой сверток. Там оказалась немецкая пилотка, нацистская кокарда, лейтенантские погоны и повязка с надписью «Schutzmannschaft».

– Вот, ношу с собой в разведку на всякий случай. Запас не тяготит, а иногда сильно выручает. Гриша, снимай пилотку, надевай немецкую, цепляй повязку… А я пока погончики пришпандорю.

– На камуфляжных куртках немцы вроде погоны не носят. Так нас в Москве учили, по крайней мере, – усомнился Григорий.

– Да какая разница! Кто тут видел немцев в этих самых камуфляжных куртках? Их же носят всякие разведчики, парашютисты, а не тыловые крысы. Да и кто из полицаев зубрил немецкие уставы? А погоны придают авторитет. Перед офицерами вся эта сволочь очень тянется.

До Еременко постепенно доходило.

– То есть вы хотите…

– Именно это и хотим. Поднимем их по тревоге и бросим на банду. Если все так, как вы говорите, они с радостью ринутся выслуживать милость фрицев. Пусть убивают друг друга. Конечно, после этого вам придется уходить с нами. Готовы на такое?

– Готов. Да и выбора у меня нет. Если я откажусь, вряд ли вы меня оставите в живых.

– Правильно вы все поняли.

– А нас не раскроют? – усомнился старшина.

– Я бывал в деревнях, занятых немцами, – и обманывал фрицев. А ты «шум», а не немец. И вообще твое дело – молчать в тряпочку, пока господин офицер говорит.

– Ну, Серега! Мне уже сообщили, что ты псих. Но я так скажу: если ты и псих, то псих гениальный! – заключил старшина.

* * *

Полицаи располагались в здании школы. Довольно быстро их удалось поднять и выстроить во дворе. Мельников с надменным видом прохаживался перед строем. Его массивная фигура вкупе с необычной формой производила впечатление. Для усиления эффекта он прорявкал несколько многосложных немецких ругательств. Вот ЭТО полицаи обычно понимали великолепно. Макаров стоял в стороне и не отсвечивал.

Сергей насмотрелся на немецких приспешников всех родов и видов. И вполне оценил тех, кого видел перед собой. Это был не собранный с бору по сосенке расхристанный полицайский сброд, а люди посерьезнее. Вооружение у них было, правда, так себе. Все с чешскими и русскими винтовками и с одним чешским же ручным пулеметом[19]. Резко повернувшись к строю, Сергей начал речь, корявля слова на немецкий лад.

– Доблестные украинские полицай! Наши войска сейчас уничтожайт там, – Мельников показал на север, – большой отряд большевистских бандитов. Но вам тоже есть работа. Наша разведка есть обнаружить другой лагерь бандитов. Я имею приказ их уничтожайт! Их мало. Вы сумеете их убить. Вы все получить награды. Но кто будет трус – тому я прав делайт расстрел.

– Не извольте беспокоиться, господин офицер, – доложил Прокопенко, здоровенный мужик с лицом, не отягощенным интеллектом, преданно глядевший на «немца». – Мои хлопцы не подведут.

– Зер гут. Да! Пленный брать не надо! Мне нужен мертвый большевик!

* * *

Вышли с таким расчетом, чтобы подойти к месту на рассвете. Подошли верно. В серой предсумеречной мгле виднелись постройки – большой дом и какой-то сарай рядом.

– Так, вы, Еременко, не лезьте в драку. Как мы двинемся, отходите на безопасное расстояние по этой просеке. Ждите нас там.

Полицаи рассредоточились по опушке. До дома было всего метров пятьдесят. Так, а где часовой? Обнаружился и он. Парень болтался вдоль дома, не особо оглядываясь вокруг, поглощенный усиленной борьбой со сном. С него и начнем. Мельников жестом подозвал одного полицая и взял у него мосинскую винтовку. Тщательно прицелился… Бахнул выстрел – и часовой, как мешок, рухнул на землю.

– Вперед! – заорал Мельников и бросился в атаку. Полицаи нестройной толпой повалили следом. Кто-то выскочил из сарая – но Макаров врезал по нему из автомата. Второго высунувшегося сняли полицаи из «ручника». Из дома тоже стали выскакивать люди. Но к этому времени атакующие подошли почти вплотную. Из дверей дома выскочил еще один. В предрассветных сумерках он сумел разглядеть белеющие на руках полицаев повязки и силуэт Мельникова в немецком кепи.

– Нихт шисн! Не стреляйте! – заорал он, но Мельников тут же свалил его из автомата. Звякнуло окно дома – из него раздались автоматные очереди. Два или три полицая упали. Начали палить и из другого окна. Мельников прижался к стене дома и кинул в окно гранату. Потом еще одну. Внутри бахнуло, послышались вопли… Кто-то стал стрелять из-за угла сарая, положив еще пару полицаев, но успокоили и этого.

– Бей краснопузых! – заорал Прокопенко и ринулся к двери, но тут же споткнулся и шлепнулся лицом вниз. Судя по тому, как он падал, стреляли сзади. Небось Макаров постарался. Но другие полицаи уже ворвались внутрь дома. Оттуда донеслась отчаянная пальба. В сарае, кажется, уже закончили.

Мельников нашел Григория.

– Сваливай! Пора!

– А ты?

– Надо убедиться, что дело сделано чисто. Не боись.

– Я буду на опушке. В случае чего прикрою.

Занявшийся рассвет осветил картину побоища. Все члены банды были мертвы. Пленных, как было приказано, полицаи не брали, раненых добили. Нападавшие понесли небольшие потери – пять человек убитых и восемь раненых. Это было обидно, но ладно.

– Обыскать дом и этот… Сарай! Весь вещь есть ваш трофей! – объявил Мельников.

Расчет был правильный. Бандиты Чигиря – они и остались бандитами, пусть и перешли на службу к немцам. Судя по шуму, доносившемуся из дома, полицаи с увлечением стали разбирать добычу. Несколько человек болталось на улице, но они не обращали никакого внимания на своего «немецкого» командира. Сергей неспешной походкой двинулся к опушке. Теперь главное, чтобы ни у кого из полицаев не возник вопрос – а куда это двинул герр официр? Но ничего не происходило. Видимо, все полагали, что немцу виднее. Ну, вот и опушка. Рядом показался Макаров.

– А вот теперь можно и побегать.

Разведчики дернули по лесу как лоси. Вскоре они вышли на просеку. Примерно в километре их поджидал Еременко.

– Ну, как?

– Задание выполнено. Банда уничтожена, Прокопенко тоже уже Богу отчет дает. Это ты его, Гриша?

– Я. Не удержался.

– Вот за это вам спасибо. Он был такой сволочью, – скривился бывший староста.

– Хотел бы я поглядеть на рожи этих полицаев, когда они обнаружат, что весь командный состав испарился, – жизнерадостно сообщил Макаров.

– Я думаю, это будет нескоро. Когда я уходил, они уже обнаружили самогон. Так что некоторое время эти ребята будут только рады, что начальство не беспокоит их своими дурацкими приказами. Но похмелье будет жестоким. Кстати, нечего жалеть, что их мало побили в бою. Знающие люди говорили, что в ГФП и гестапо сидят очень подозрительные люди. К истории о невесть откуда взявшемся немецком офицере они вряд ли отнесутся с большим доверием…

* * *

Обратно они продвигались куда быстрее. Еременко был местным, а потому знал лесные тропинки. В середине дня они приблизились к Щаче.

– Тихо! – вдруг остановился Макаров. – Что-то в лесу стало людно, как на Невском.

Мельников прислушался.

– Точно, кто-то идет в сторону реки. Вон там.

– Куда ж он идет! – покачал головой бывший староста. – В этом месте возле реки непроходимая топь. Трясина. Утонуть проще простого.

– Интересно. Значит, не местный. Немец или полицай в одиночку в лес, а тем более в болото, не полезет. Сеня ушел в другую сторону, да и если он два года болтался по лесам и до сих пор жив, значит, понимает, куда стоит лезть, а куда не стоит. Может, кто с нашего отряда заблудился?

Они двинулись в сторону, откуда раздавались шаги. Следуя указаниям Еременко, взяли левее, где было посуше. Лес кончился, началась поросшая кустами заболоченная пустошь. Вскоре разведчики увидели путешественника по болоту. Точнее, путешественницу.

Это была девушка в советской форме, с винтовкой в руках. По болоту она ходить явно не умела. Опытный человек, если уж у него есть нужда переть через такие гиблые места, хотя бы подберет палку подлиннее да покрепче. Эта же двигалась как в белый свет. Как раз в этот момент она выбиралась из какой-то залитой водой ямы, в которую провалилась по пояс.

– Эй, девица-красавица, ты туда не ходи, утонешь! – заорал Макаров. – Ты лучше к нам иди.

Девушка обернулась, еще крепче сжав винтовку. Но вид солдата в общем-то советского вида (разумеется, товарищи давно уже сняли все немецкие цацки) несколько успокоил.

– Не бойся. Мы партизаны. А вот ты кто?

– Я врач… Ольга… Ольга Маслова. Из десантной группы.

– Сказала бы, дура, вдобавок, что комсомолка и еврейка, – проворчал Мельников. – Чтобы в случае чего точно мимо гестапо не пройти.

– А где ж вся твоя медицина?

– Не знаю… У немцев, наверное.

– Ладно, выбирайся сюда. Только немного правее держи… А то снова искупаешься.

* * *

Вскоре девушка приблизилась к ним. Она была невысокой, плотненькой и скуластой. Даже издали было видно, что Оля изрядно побродила по лесу – одежда забрызгана грязью, а девушку аж пошатывало.

Все выбрались на сухое место.

– Для начала на-ка, глотни. – Мельников протянул девушке фляжку.

Та понюхала.

– Что это за гадость?

– Гадость?! – возмутился Сергей. – Да это французский коньяк. Сам бутылку в вещах немецкого майора нашел. А эти фон-бароны что попало пить не будут.

– Клопами пахнет…

– Слушай! Ты в детстве рыбий жир пила? Пила. Вот это тоже лекарство. Идти еще далеко, а нам тебя на спине тащить лениво. Мы тоже не из кино возвращаемся.

Девушка глотнула, закашлялась, но вскоре спиртное возымело действие. Ее лицо несколько оживилось.

– Ну вот, поешь теперь, – Макаров протянул ей вскрытую консервную банку, достал из-за голенища ложку…

Судя по тому, как Оля набросилась на еду, поголодала она изрядно.

– Давайте мы тоже понемногу за удачу. Юрий…

– Юрий Антонович.

– Давайте, Юрий Антонович, выпьем за то, чтобы это был не последний наш совместный бой с фашистами.

* * *

Тем временем девушка управилась с едой, и Мельников приступил к разговору.

– Ну, врач Оля, рассказывай, какой черт погнал тебя в эту топь. Если б мы не подоспели, ты как эта, которая луч света в темном царстве… бульк – и нету.

– Я не знала дороги. Хотела перейти болото – вдруг с собаками преследуют…

– А там за болотом есть еще и речка… Но давай по порядку. Откуда ты?

– Нас выбросили с парашютами. Вон там, – девушка показала рукой на восток. – Точно не знаю, я здорово плутала.

– Когда?

– Пять дней назад. Наша группа насчитывала пять человек. Командир, лейтенант Свешников, я и еще три бойца. Мы должны были прыгать на сигнальные огни.

– К кому? К какому отряду? Вот мы называемся имени Котовского.

– Я не знаю. Знал командир. Самолет долго кружил, потом летчик велел прыгать. Внизу были костры – но еще в воздухе мы поняли, что не те. Там была железная дорога, вагоны, много людей…

– А это фрицы чинили железку, которую наши, видать, в очередной раз покорябали. Теперь примерно понятно, где это было. По прямой – километров двадцать пять. Но продолжай.

– По нам стали стрелять, еще когда мы были в воздухе. Мы пытались уклониться. Но там – чистое поле. Двоих наших я видела, как они упали, меня отнесло дальше, я успела обрезать стропы и уйти. С тех пор брожу. Бродила по каким-то полям. Там деревня была, но я побоялась в нее заходить. Потом вот в лесу очутилась…

– Ты, девушка, в рубашке родилась. Окажись ты на той стороне дороги – пропала бы. Немцы – они, гады, упорные. Посчитали бы количество парашютов – и обшаривали бы окрестности с собаками, пока бы не нашли всех. А на эту сторону они лезть не рискнули – знают, что здесь партизаны. Да и если б ты не утонула в болоте, а перешла бы реку… На том берегу с лесом плохо, зато с полицаями хорошо.

– Слушай, Серега, я вот только не понимаю. Если, предположим, их в наш отряд сбрасывали, то что-то здорово летчик маханул. На тридцать километров, как минимум, – подал голос Макаров.

– Э, Гриша! Подумаешь, тридцать километров. И не то видали. Самолет – он быстро летает. На чуть-чуть штурман ошибся – и полсотни верст туда, полсотни верст сюда… А вот то, что он сбросил ребят на первые похожие огни, – это сволочной поступок. Я ведь знаю, как немцы ночью пути ремонтируют. Они цепочкой костры разжигают вдоль насыпи. На сигнальные огни это никак не похоже. Вот ведь бывают же на свете сволочи… Что ж, пора двигать до дому, до хаты.

* * *

Через два часа они достигли пикетов одного из отрядов, а вскоре вышли в деревню, в которой располагался штаб.

– Где командир? – спросил Мельников кого-то из бойцов.

– Сидит у себя вместе с комиссаром и особистом…

– Отлично, два раза доклад повторять не придется. Гриша, докладывать положено тебе. Ты старшина, а я вообще непонятно кто…

Штаб располагался в одном из домов. Войдя внутрь, разведчики увидели командира, старшего лейтенанта Сухих и комиссара Кочеткова, сидящих за столом, на котором была расстелена карта.

Командир соединения Алексей Михайлович Асташкевич был худым узколицым мужичиной за сорок с длинными запорожскими усами. Ходил он в неизменной кубанке и кожанке, перетянутой многочисленными ремнями.

До войны Асташкевич был начальником конторы в Вилейке по заготовке чего-то сельскохозяйственного. Когда наши отступали, то контору и ее работников эвакуировать не успели. Тогда и не то, и не тех бросали, а всякие штатские учреждения, особенно мелкие, действовали по принципу «спасайся, кто может!». Но Асташкевич в молодости сражался в рядах ЧОН против отрядов Булак-Балаховича[20], а потом и против всяких отрядов, забрасываемых с польской территории. Так что он знал, что надо делать. Вскоре Асташкевич собрал некоторое количество болтающихся по лесам бойцов и начал партизанить. И удачно. К нему-то в конце концов и присоединился отряд Аганбекова. К сорок второму Асташкевич уже командовал соединением в двести человек. В начале сорок третьего немцы обещали за его голову десять тысяч остмарок, сто килограммов соли, керосину и водки в неограниченном количестве.

* * *

– Товарищ командир, разрешите доложить! – начал Макаров рапорт по всем правилам. – Разведгруппа вернулась с задания. Установлено, что отряд, выдававший себя за советских партизан, являлся немецкой провокацией. Отряд полностью уничтожен. Нами доставлен бывший староста деревни Козловична, оказавший ценную помощь в ликвидации банды. Без него мы ничего не сумели бы. Во время возвращения в лесу была встречена врач разведгруппы Ольга Маслова. По ее словам, группа из пяти человек была выброшена неправильно и рассеяна при столкновении с немцами.

– Ну, веселые дела творятся… – покачал головой Асташкевич. – И отряд уничтожили, и парашютистку встретили. Что ж это за парашютисты такие? Мы никого не ждали… Так, пришедших с вами пусть проводят, покормят, пусть девушка в порядок себя приведет. А ты, старшина, давай подробно.

…Прослушав всю историю, Асташкевич аж кулаком по столу ударил.

– Ну, Мельников… Вот так у тебя всегда! Просто жить не можешь, чтобы не выкинуть какой-нибудь фортель. Снять бы с тебя штаны, да выпороть за твои выкрутасы. Но нельзя – героем ты вышел. В любом случае, отряд провокаторов уничтожен, одной головной болью меньше. А с этими старостой и радисткой будем думать.