Сладкий грех

– Простите, – сдавленным шепотом произнесла она и увидела, как между его бровями вдруг пролегла хмурая складка.

– За что же?

– Вы приказали мне ждать…

По ее телу пробегали последние отголоски испытанного наслаждения, как эхо умолкнувшей мелодии.

Его лицо просветлело.

– Мне льстит, что вы не смогли устоять.

Эван наклонился над Лоттой и легко вошел, вызвав у нее непроизвольный глубокий выдох, когда она плотно охватила его. Новый поток чувственных ощущений обрушился на нее.

– О!

Он действовал неторопливо, ожидая, пока ее тело инстинктивно подстроится под него, пустит глубже в свое ложе, плотно охватит алчущим жаром вожделения. Потом плавными качающимися движениями Эван небольшими толчками начал проникать все глубже внутрь, стремясь, едва закончив свое движение, возобновлять его снова и снова. Тело Лотты напряглось, с наслаждением отзываясь на его движения, зажав его плотным мягким кольцом. Она слышала только его дыхание, тяжело прорывающееся сквозь сомкнутые зубы. Заглянув снизу в его лицо, Лотта увидела выражение решимости и воли и поняла, что он не позволит себе изменить темп. Она расслабилась, отдав себя в его власть, тая и растворяясь в накатывающем блаженстве.

Эван овладевал ею медленно, очень медленно, освобождаясь и снова погружаясь в нее так глубоко, что она сладострастно приподнималась, предчувствуя его возвращение, готовая отдаться без остатка телом и душой с каждым новым ударом. Это было настолько изысканно-нежно, что у Лотты перехватило дыхание. Ее веки сомкнулись, давая ему знак, что она готова поддаться его любовному ритму, пылко отвечая на все, что он мог ей предложить, и требуя большего.

Ритм изменился, ускоряясь. Лотта помогала погружаться все глубже, чувствуя, как с каждым новым движением они оба приближаются к самой высшей точке, за которой только бездна жгучего наслаждения. Настал момент, когда Эван отбросил всякий контроль и, войдя в нее, вскрикнул, вплетая свои пальцы в пряди ее волос. С этим последним толчком он ринулся в манящую бездну, увлекая Лотту за собой. Все померкло, оставляя место только безграничному наслаждению. Это оказалось несравнимо с тем, что Лотта испытывала когда-либо прежде. Инстинкт подсказывал ей, что так Эван заявляет свои права на обладание своей женщиной.

Лотта дала свободу своему пресыщенному ласками телу и замерла, пока ее разум, как перышко, воспарял из темных глубин отступающего вожделения. Ей не хотелось ни о чем думать. Любые размышления о том, что она, прежде одна из самых изысканных замужних дам высшего света, с такой невероятной легкостью предложила себя всю от сердца до, как утверждали злые языки, несуществующей добродетели, могли привести ее в замешательство.

В конце концов мысли и ощущения вернулись, и с этим ничего нельзя было поделать. Лотту переполняла пресыщенность от близости. Какое роскошное удовлетворение страстности, не находившей так долго выхода! Однако новая, не физическая, а эмоциональная уязвимость заняла пустующее место. Она пришла вместе с близостью, и Лотта никак не могла избавиться от холодка, который чувствовала прямо под сердцем. Она смотрела на лежащего рядом Эвана и понимала, что он испытал жгучее наслаждение от близости с ней. Лотте хотелось обнять его, прижаться и испытать то чувство единения, которое было между ними. Она хотела увидеть любовь в его глазах.

Разве можно путать любовь с чувством благодарности? Эвану просто удалось показать ей, что физическая близость может быть ослепительно-яркой. За это она в огромном долгу перед ним. На этом стоило бы остановиться, Лотта не имела глубоких чувств, она просто не могла позволить себе подобную роскошь. Тем не менее она ощущала тот самый сосущий сердце холодок, который доказывал, что любовь не спорт и не развлечение, а жгучие эмоции, испепеляющие душу. Многочисленные любовники чаще всего просто развлекали ее, не способные дать то глубокое и неуловимое чувство, которое она искала. Новые рубцы появлялись на сердце, убивая уверенность в своих силах.

Эван перевернулся на бок, открыл глаза и улыбнулся Лотте. Сердце подпрыгнуло у нее в груди, а отчаяние стало почти нестерпимым. Нет, не надо обманываться. Что за глупость – позволить себе влюбиться, едва сблизившись с мужчиной! Реальность, с которой необходимо смириться, в том, что в его жизни она занимает очень незначительное место, он просто использует ее, а потом выбросит.

– Спасибо, мне было так хорошо, – сказала она, стараясь за словами спрятать свои чувства.

– Рад служить, – рассмеялся Эван. – Побег больше не повторится? – спросил он, приподняв бровь.

Лотта кивнула. Ясное дело, теперь уже слишком поздно думать о чем-либо подобном.

– Я не убегу, – прошептала она.

Эван приник губами к шелковистой коже ее живота.

Лотта затрепетала, пытаясь одновременно нащупать какое-нибудь покрывало, чтобы прикрыться. Если бы сердце можно было закрыть так же, как наготу тела!

– Я проголодалась, – сказала Лотта, вдруг вспомнив, что уже давно ничего не ела, и с радостью отвлеклась на более прозаические потребности.

Эван сел на кровати, потянувшись за одеждой.

– У них здесь прекрасная кухня. Надеюсь, вы не откажетесь от сочного ростбифа?

– Звучит очень заманчиво, – подтвердила Лотта, чувствуя, как у нее в желудке все сжимается от голода. Она готова была бежать вниз, на хозяйскую кухню, откуда доносились такие вкусные запахи. Профессиональная куртизанка, безусловно, закончив любовную игру, вела бы себя утонченно и изысканно, сохраняя загадочность и недосказанность. Лотта же не могла проигнорировать свой разыгравшийся аппетит. Ей трудно бороться с искушением, поскольку последние дни она ела мало. Лотта чувствовала себя настолько расстроенной и несчастной, находясь в борделе миссис Тронг, что просто не могла смотреть на еду, переносить ее запах. А сейчас она просто умирала от голода.

– К тому же здесь подают неплохой ромовый пунш, – добавил Эван, натягивая на крепкие плечи сюртук и отшвырнув на стул смятый шейный платок.

– Следовало бы обзавестись новым перед тем, как мы отправимся дальше, – заметила Лотта.

– Думаю, в этом нет нужды, – весело ответил он и чмокнул ее в губы.

Эван вышел, Лотта осталась одна. Она накинула простыню и лежала, наблюдая, как сплетаются на потолке отсветы уличных фонарей.

Ее мысли все время возвращались к Эвану. Скорее всего, он прав. Он – тот самый мужчина, который ей нужен. Эван происходил из хорошего рода, он опытен в любви и так внимателен к ней. Лотта чувствовала огромную признательность за то, что он вернул ей веру в себя и напомнил, что плотские радости делают жизнь прекрасной. Как ни странно, именно чувство благодарности, переполняющей ее, а не голод заставляли Лотту с нетерпением дожидаться возвращения Эвана, чтобы снова насладиться близостью, которая возрождала ее к жизни. Но перекусить тоже не помешало бы.

И все же было в их связи что-то большее, чем удовлетворение плотской страсти. Лотта знала: стоит лишь заняться любовью с Эваном, как она вновь попадет во власть будоражащих и неуместных чувств, которые, вопреки жизненному опыту, он пробуждал в ней. Такова ее природа. Прежде ей приходилось притворяться, будто она не придает особого значения своим любовным похождениям. В действительности это то, что лежало на поверхности. А в глубине души она испытывала боль от несбывшихся надежд, которая заставляла вновь и вновь пускаться на поиски. И вряд ли смогла бы объяснить, что пытается найти в этой череде увлечений, но точно знала, что так и не нашла.

Разумеется, с Эваном будет то же самое.

Этот человек купил ее для развлечения, и, что бы ни происходило, ей придется всегда помнить об этом. Эван решил обзавестись любовницей от скуки, приятно скоротать время. Выбор пал на нее. И несмотря на то что он проявил терпение и доброту, нет смысла искать в их отношениях что-то большее. Лотта сделает большую ошибку, если поддастся соблазну снова пуститься на поиски чего-то несуществующего.

Она повернулась, чтобы плотнее завернуться в простыню, защищаясь от холода пустой комнаты. Ранимость – не самая удачная черта для куртизанки. Стоило бы вновь научиться выставлять острые углы. Так поступают настоящие жрицы любви, холодные и бесчувственные, так будет поступать и она. Это – ее будущее.

Эван вернулся с большим подносом, уставленным блюдами, способными угодить здоровому аппетиту. Поев, он уселся у камина читать газету. Лотта, в накинутой на плечи простыне, уселась у окна, наблюдая за публикой на Джордж-стрит, спешащей на балы и в театры. Казалось, сейчас она отрезана от мира, всей этой светской мишуры, прежняя жизнь потеряна для нее навсегда. Пытаясь спастись от внезапно нахлынувшего чувства одиночества, она повернулась к Эвану с явным намерением соблазнить его. С яростной страстью они предались любви. Несмотря на восхитительное наслаждение, в самых глубинах души затаилась все та же душевная боль и потерянность.

Глава 5

Эван проснулся первым. Он лежал и прислушивался к шуму неугомонного Лондона. Уличные торговцы уже зазывали ранних покупателей, тележки молочниц громыхали по мостовой, голоса, звон копыт, шарканье щеток, метущих улицу. Он всегда любил Лондон с его многолюдностью и суетой, стремлением к развлечениям и наслаждению. Париж – потрясающий город. Он самодостаточен и величествен, но Лондон всегда занимал особое место в его сердце, что удивительно при полном равнодушии к Англии вообще и к англичанам в частности.

Он немного подвинулся, стараясь не побеспокоить спящую Лотту, свернувшуюся рядом с ним теплым уютным клубочком. Какое-то время Эван смотрел на нее, с удивлением замечая, что испытывает от этого удовольствие. Она спала, дыша тихо и спокойно, легкая улыбка играла на губах, будто во сне все дневные тревоги оставляли ее, выплывая на поверхность сознания только с пробуждением.

Эван не имел привычки оставаться с женщинами на всю ночь. Он старался никогда не нарушать этого правила, чтобы не привязываться ни к кому. В случае с Лоттой у него просто не было выбора. С другой стороны, в отеле было много свободных комнат, так что можно было снять еще одну. Но эта идея даже не пришла ему в голову. Теперь он лежал и думал: почему?

Он спал недолго. А Лотта, утомленная любовью, уснула сразу же, уютно устроившись в его объятиях. Ее шелковистые локоны рассыпались по его обнаженной груди. Проснувшийся Эван лежал и прислушивался к ее сонному дыханию, наслаждался ее теплом. Он был сбит с толку и смущен, словно неожиданно попал туда, где все дышит покоем и исполнением того заветного, в чем сам порой боишься признаться.

«Все, – думал он, – пошло не по плану прошлым вечером». Ему нужна была самая скандальная в свете и печально известная из разведенных дам Лондона Лотта Пализер. Кто ожидал, что она окажется такой удивительно ранимой и трогательной. Вот кого он заполучил в свою постель! Занимаясь с ней любовью, Эван ощущал глубину и сладость, не знакомые ему прежде. Ему чудились в их отношениях близость и проникновенность, выходящие за обычные рамки секса. Это могло оказаться опасным. Те несколько часов, что они провели вместе, очень сблизили их. Эвану даже показалось, будто он переживает и тревожится за нее.

В свое время он имел дело со многими женщинами и почти всегда получал то легкое и нетребовательное удовольствие, к которому стремился. Практически никогда он не затягивал отношений, никогда не проводил с женщинами время вне постели, никогда не испытывал глубокого чувства ни к одной из них. Искусные и изощренные в любви, куртизанки вызывали у него чувство восхищения. Поэтому то невероятное, незнакомое и абсолютно нежелательное смешение эмоций, которое Эван ощущал от обладания Лоттой Пализер, застало его врасплох. Это не было похоже на прежние мимолетные связи. Он чувствовал себя так взволнованно, словно привел в дом невесту, а не купленную в борделе любовницу. Все началось лишь с небольшого урока искусного обольщения, а привело к гораздо более глубоким последствиям.

Все это иллюзии, попытка обмануть себя.

Он снова пошевелился, и Лотта сонно запротестовала, прильнув к нему плотнее, прижавшись всем телом, пытаясь снова ощутить его тепло и надежность. Эван подавил в себе желание отпрянуть, обособиться. Черт возьми, он боялся – боялся, будто его молили о том, чего он не мог дать. Одновременно пришло понимание того, как много чувств ему приходилось подавлять в себе в прошлом. Эван продолжал лежать рядом, опершись на локоть и поглаживая шелковые пряди ее волос, пропуская их сквозь пальцы. Кожа у нее такая же мягкая. Вся она дышала сладострастием, вызывая желание прелестными изгибами тела, не такого хрупкого, как у других. Лотта манила своей округлой мягкостью и полнотой именно в тех местах, где ему нравилось. Он позволил своей руке пройтись по оголенному плечу и спуститься вниз к изгибу пухлого локтя. Лотта снова пошевелилась, подвинулась поближе, щекотно коснувшись сосками чувствительной кожи, затем прижавшись к нему всей очаровательно круглой и полной грудью. Это непроизвольное движение вызвало в Эване сладкое желание немедленно овладеть ею. Она стала для него тем чувственным соблазном, без которого он не хотел и не мог больше обходиться. Думая об этом, он стал целовать белоснежные округлости ее груди, такие сладостные и искушающие. В самом дальнем уголке сознания затаилось предостережение. Ему никогда прежде не приходилось испытывать столь сильного влечения. Кто бы мог подумать, что именно она станет предметом его вожделения. Это шло вразрез со всеми его ожиданиями.

Возникшая путаница таит в себе опасность. Эмоции опасны не меньше.

Какой-то момент он еще колебался, но все его существо яростно требовало близости. «Это всего лишь секс», – уговаривал себя Эван. Чувства обострились из-за того, что он слишком долго отказывал себе. Он купил ее. Теперь Лотта принадлежит ему, и только он будет обладать ею.

Лотта открыла изумленные, затуманенные сном глаза и улыбнулась ему. Сердце гулко отозвалось в его груди неожиданным приливом нежности.

Она откинулась немного назад, увлекая Эвана за собой. Он перекатился, медленно прикрывая ее сверху и начиная тихо и размеренно любить ее, увеличивая наслаждение с каждым глубоким ударом, достигая пределов, которых раньше не представлял. Казалось, он отдает ей что-то и одновременно сопротивляется этому, пытаясь вернуть. Но мягкая настойчивость ее тела и жадная потребность собственных чувств продвигали его все глубже, сметая препятствия, снова и снова заявляя о своих правах на эту женщину. Дрожь сотрясала его тело, когда они закончили, обессиленные безмерностью испытанного наслаждения, покрытые любовной испариной в жаркой комнате, освещенной лучами высокостоящего солнца.

– Как прекрасно, – тихонько прошептала Лотта, ее глаза закрылись, а горячие губы прижались поцелуем к его плечу. Длинные темные ресницы иголочками легли на прелестные щеки, на губах заиграла улыбка, в которой соединились удовлетворение и понимание своей власти.

– Рад, что вы вновь почувствовали вкус к любовным утехам, – заметил Эван, откидывая в сторону смятые простыни. Его рука скользнула к ее роскошным бедрам. Удивительно, но, едва достигнув удовлетворения, он с новой силой желал ее. Эван чувствовал, что захвачен потоком, который несет его, давая возможность находить и терять, продолжая стремиться к какому-то нескончаемому удовлетворению. Вряд ли он сам отдавал себе до конца отчет, что же влечет его. Как долго он был независим, выбирая и зная, как поступать. С Лоттой ему все время казалось, что он сдает свои позиции, это вызывало протест, даже когда он страстно желал ее, заставляло узнавать ее, исследовать и изучать снова и снова, проникая все глубже и глубже.

Это наваждение необходимо остановить.

Эван сел на кровати, обхватив голову и запустив пальцы в густые волосы. Физическая любовь, как он полагал, должна быть проста, а на деле оказалась чертовски опасна. Он повел себя как влюбленный юнец, изо всех сил старающийся понравиться новой любовнице. Он готов был натянуть на себя простыню и повернуться к Лотте спиной, демонстративно игнорируя ее наготу. Эвану захотелось, чтобы она поняла, насколько мала ее власть над ним. В тот же момент он с удивлением понял, что она старается прикрыться и отвернуться от него! Эван почувствовал досаду. Он сорвал простыню, отшвырнув ее подальше на матрас. Лотте пришлось лежать обнаженной и беззащитной под его неотступным взглядом.

– Не накрывайтесь, – коротко приказал Эван. – Мне нравится, когда вы обнажаетесь для меня.

Лотта прихватила краешек простыни и, избегая его взгляда, украдкой пыталась подтянуть ее поближе к себе.

– Мне бы хотелось одеться…

– Вы не должны этого делать. Вы – любовница, а это значит, что ваша нагота принадлежит мне и вы должны выполнить мое требование.

Она подняла глаза и дерзко взглянула на него:

– Вы не страдаете деликатностью. Я слишком толстая, чтобы позволять себе выставляться напоказ. Вот и дайте мне наконец встать и одеться.

Эван не стал бы спорить с первой частью высказывания – его достойная осуждения потребность близости с ней способствовала некоторой неучтивости, зато вторая часть очень его заинтересовала.

– Вы – какая? – переспросил он.

– Толстая, – повторила Лотта. За ее вызывающим тоном Эван разглядел вспышку отчаяния. – Я всегда была полноватой. Тогда это было в моде. Но потом, когда я… когда Грегори начал бракоразводный процесс, я почувствовала себя настолько несчастной, что начала есть. В результате денег становилось все меньше, пока я не проела их все. – Бледная улыбка скривила ее губы.

– Вы ели оттого, что были несчастны? – Эван нахмурился. Ему не приходило в голову поинтересоваться, чем она жила те долгие месяцы, пока шел затеянный ее мужем бракоразводный процесс, в результате которого ее выкинули из дома на Гросвенор-сквер, как она чувствовала себя, когда ее имя со скандалом трепали по всем судам. Если он самонадеянно полагал, что возвращает ей радость прежней жизни, как он был наивен! Без денег, брошенная на произвол судьбы семьей и друзьями, обвиненная в распутстве и осуждаемая всеми, что она могла поделать с собой и своим несчастьем?

– Я, наверное, была больна – ела все подряд, особенно пирожные, булочки, печенье и мороженое, читала дамские журналы, а все остальное время спала.

Она снова потянулась за простыней, и на этот раз Эван не стал ее останавливать.

– Мне кажется, что, только впав в крайнюю нужду, я смогу снова похудеть. Как верблюд в пустыне, – невесело пошутила Лотта.

– Верблюды запасают в горбах воду, а не жир, – заметил Эван.

– Но принцип тот же, – вздохнула Лотта. – Пожалуйста, разрешите мне одеться.

– Еще одну секунду, – попросил он, высвобождая руку и легонько прикасаясь к ее запястью. – Прежде вы не были столь застенчивы.

– Я забываю об этом, – просто призналась она. – Но внутри это чувство всегда присутствует. Особенно когда я вижу себя в зеркале. – Лотта кивнула на большое помутневшее стекло, висящее как раз напротив кровати. – То, что я в нем вижу, убивает меня.

– А мне нравится! Вы не худышка, но именно это и нужно. Вы кажетесь мне такой прелестной, – сказал Эван.

– Прелестной? – переспросила Лотта, широко открыв изумленные глаза.

– Восхитительные формы. Так чувственно, – улыбнулся Эван, наклоняясь вперед и целуя ее. Она несмело и как-то невинно ответила ему. – Нам стоило бы почаще заниматься любовью перед этим зеркалом, и тогда вы сами убедитесь, насколько прекрасны, – прошептал он, целуя ее теплые губы.

Лотта покраснела.

– Не вижу ничего прекрасного, – сухо заметила она. – Вы мне чересчур льстите, милорд.

– Да нет же! У вас божественное тело! Что еще нужно, чтобы убедить вас в этом?

– У вас еще будет такой случай, – ответила Лотта с очаровательной усмешкой. – Но мне действительно необходимо умыться и одеться.

Пока Эван отправился за горячей водой и свежими полотенцами, она завернулась в простыню и занялась исследованием содержимого коробки, которую привезла с собой.

– Чем вы будете заниматься сегодня? – спросила она, стоя на коленях на полу и наблюдая за тем, как он одевается. Босая и взъерошенная, Лотта вновь поразила его тем неожиданным приливом теплых эмоций, от которых сладко щемило сердце. Ему представилось, как она, одинокая и всеми забытая, спасается тем, что то и дело посылает горничную к кондитеру за очередной порцией булочек, пирожных и сливок, в то время как ее собственный муж делает все возможное, чтобы смешать с грязью ее доброе имя. Жестокий прилив злости вдруг охватил Эвана. Что бы ни натворила Лотта в прошлом, но то, что позволил себе Грегори Каминз, было чрезмерно жестоким и непростительным. Он пытался раздавить хрупкую бабочку кузнечным молотом.

– Мне необходимо отлучиться по делу, – несколько неожиданно заключил Эван. Он чувствовал потребность срочно покинуть тепло этой маленькой комнаты. Здесь сконцентрировалось слишком много эмоций. Необходимо разрушить это наваждение, заставить себя думать только о планах, которые привели его в Лондон.

– Хорошо, – согласилась Лотта. Поднявшись, она встряхнула платье, которое держала в руках. Это было единственное приличное платье из тех, что она захватила с собой. – Вот это платье я поглажу, чтобы не выглядеть как кокотка из заведения миссис Тронг.

– Идите и купите себе новую одежду. У вас должно быть что-то подходящее для прогулок и вечернее платье на сегодня. Мы идем в театр.

Лотта пристально посмотрела ему в лицо, стараясь заглянуть в глаза. Эвану показалось, что она испытывает сильное замешательство.

– Мы собираемся выйти в свет?

– Конечно. Если бы у меня было желание спокойно сидеть дома и почитывать газеты, я бы остался в Вонтедже, – сказал Эван.

В этот момент в дверь постучали, и вошел слуга с кувшином горячей воды. Бросив беглый взгляд на Лотту и некоторый беспорядок в комнате, он ухмыльнулся и вышел.

– Да, я понимаю, – тихо произнесла Лотта. Ее голос выдавал подавленность. Хотя Лотта опустила голову, Эван успел увидеть, что она нахмурилась. – Я думала, что… – начала она неуверенно и остановилась. – Я не ожидала, что вы пожелаете…

– …подразнить вами общество?

– Да, именно так. Вся эта светская толпа состоит из моих прежних знакомых и знакомых моего мужа. Думаю, это может быть неловко…

Эван только пожал плечами, в который раз отгоняя неизвестно откуда накатившую симпатию. Нельзя давать волю чувствам – это он знал слишком хорошо и отводил ей строго определенную роль в своих планах – удовлетворять его физические потребности, по крайней мере пока. Теперь Лотте предстояло продемонстрировать себя свету в качестве его любовницы. Он надеялся, что она сможет привлечь к себе взгляды всех светских сплетников, отвлекая внимание властей от его истинных интересов и дел. В планы Эвана входило использовать Лотту как отвлекающий маневр.

– Я понимаю, но теперь у вас совсем другое положение. Кроме того, вы не обязаны общаться со своими прежними знакомыми, просто быть у них на виду, – сказал он.

– Я все сделаю, как вы просите, – ровным голосом ответила Лотта, но уголки рта опустились, невольно выдавая уныние. Ее совсем не обрадовала перспектива выставлять себя напоказ перед прежними знакомыми в качестве скандальной любовницы Эвана Райдера. По ее лицу было видно, как протест рвется наружу.

«Нелегко же ей дается роль услужливой наложницы», – подумал Эван.

– Вы будете рядом со мной, – сказал он. – Никто не посмеет быть с вами неучтивым.

– В этом я совершенно уверена. Ни один разумный человек не захочет почувствовать ваш клинок у своего горла, – с некоторым ехидством заметила она.

– Значит, все решено, – заключил Эван.

Он протянул руку, привлекая ее к себе. Лотта замешкалась всего лишь на мгновение, а потом приникла к нему. Он стал целовать ее страстно, требовательно и настойчиво, заявляя о своих правах на владение ею.

– Помните, что теперь вы со мной, – ослабив объятия, сказал Эван. Радость обладания переполняла его. Еще один поцелуй, и он почувствовал, как она ослабела и поддалась ему. Яркое пламя желания с новой силой охватило его. Дыхание стало глубоким, а тело задрожало, как только ощутило ее близость.

Да что же с ним происходит, черт побери!

Она села, глядя на Эвана карими светящимися глазами. Мягкие волосы рассыпались золотистыми локонами по обнаженным плечам, делая ее тело еще соблазнительнее. Легкий шелк сорочки подчеркивал очаровательный силуэт.

Эван понимал, что нужно уйти, разорвать эти чары, но все в нем требовало остаться с ней. Такое смешение чувств озадачивало и сбивало с толку.

Он порывисто встал и подошел к столу, на котором лежал мешочек с золотом.

– Я оставляю вам деньги для того, чтобы вы по добрали себе платья. Купите что-то подходящее случаю. Я не хочу, чтобы вы скромничали и выглядели как дебютантка, – отрывисто произнес Эван, широким жестом указывая на деньги.

– Я поняла, что от меня требуется, – ответила Лотта, спокойно выдержав его взгляд.