Герои Малахова кургана

Русские, защищенные сетью стрелков, продолжали неутомимо рыть землю.

Их укрепления заключали в себе два страшных для противников пункта: первый – на корабельной пристани, вправо от южной бухты, второй – перед самым Севастополем.

Решено было, что англичане займутся осадой первого пункта и расположатся справа, а французы начнут осаждать второй и устроятся слева.

Перед англичанами находились русские укрепления, названия которых тесно связаны с историей этой памятной осады.

Это были Большой Редут, Малый Редут, Малахов курган, первый, второй и третий бастионы. Французы обратили все свое внимание на центральный четвертый бастион.

Небольшую колокольню сделали арсеналом и траншейным депо. Тут же расположился командир траншей подполковник Рауль, достойный противник Готлебена. В беговой беседке устроился походный лазарет, а поблизости от него склад габионов.

Все эти труды и заботы занимали армию до 7 октября, когда была открыта первая траншея. Ночью около тысячи пехотинцев, сопровождаемых саперами, тихо двинулись вперед с ружьями на перевязи, вооруженные кирками и лопатами.

Три батальона следуют позади, а пять остальных находятся в резерве, готовые прибежать на помощь при малейшей тревоге.

Каждый из солдат нагружен габионом (цилиндрическая корзина, открытая с обоих концов, которая наполняется землей и поддерживает внешние насыпи траншеи). Отряд разделяется на две линии, которые сначала идут рядом, потом одна поворачивает – вправо, другая – влево.

По сигналу каждый солдат кладет на землю свой габион, свое оружие и свои орудия. Намечают линию габионов и с бьющимся сердцем ждут сигнала.

В это время отряд, обязанный защищать рабочих, делится на роты, взводы и ставит повсюду часовых. Строго запрещено стрелять, стучать оружием, шуметь. Приказы отдаются шепотом. Наконец капитан тихо произносит команду, которая передается по всей линии: «Руки вверх».

Тысяча лопат поднимаются вверх и опускаются, взрывая землю. Каждый хранит молчание, которое представляет из себя вопрос жизни и смерти.

Ночь очень темна, и русские не подают и признака жизни. Солдаты работают с лихорадочной торопливостью. Разрытая земля бросается в габион, который мало-помалу наполняется и представляет собой отличную защиту против огнестрельного оружия.

В полночь новые рабочие приходят заменить усталых. Траншея растет.

Вдруг раздается оглушительный выстрел из пушки, другой, третий, и русские укрепления заволакиваются дымом. Несмотря на огонь, работы продолжаются, число рабочих увеличивается.

Артиллеристы прорезают амбразуры для пушек, громоздят мешки с землей, уравнивают площадки. Саперы устраивают настоящие лестницы для стрельбы, которые годятся и для осады, когда пушка пробьет брешь в неприятельских укреплениях. Но есть и серьезное затруднение. Не хватает земли для насыпей, кирки колотят о каменистый грунт. Приходится взорвать скалу, брать землю издалека, с полей, и таскать ее мешками сюда.

Каждый солдат соперничает в усердии и энергии с другими, работая над траншеей, готовясь затем к бомбардировке, к приступу и полной победе.

Через пять дней насыпи готовы. Несмотря на адский огонь русских, вооружают батареи, ставят на места восемьдесят орудий, снабжают их порохом, ядрами, гранатами. Все готово, чтобы атаковать город с суши. Со стороны моря флот также детально готовится к осаде. Ожидают только сигнала. Каждый нетерпеливо, с тоской и надеждой задает себе вопрос: не завтра ли это будет?

Глава II

Новый главнокомандующий. – Капитан Шампобер. – Сорви-голова делается капралом и начальником патруля. – Вольные стрелки. – Бомбардировка. – Гибель русских артиллеристов. – Дама в черном стреляет из карабина.

Прошел месяц со времени победы при Альме. Сент-Арно умер через неделю, 29 сентября, передав командование войсками генералу Канроберу.

Новый главнокомандующий еще молод: сорока четырех лет, энергичный, деятельный, добрый к солдатам, также отвечающим ему любовью, неустрашимый до крайности, он вполне отвечает своему высокому положению. Это человек среднего роста, живой, подвижный, с огненным взглядом. Особая примета: носит длинные волосы, покрывающие воротник его вышитого золотом мундира.

Известен его ответ императрице, подшучивавшей над его шевелюрой.

– Мои волосы, государыня, принадлежат истории!

Увы, он ошибся, история забыла о нем и его волосах.

Прежде всего это человек битвы, бросавшийся в середину врагов, солдат, с безрассудной смелостью рисковавший своей жизнью.

Тяжело раненный в сражении на Альме, он велел посадить себя в седло и, бледный, окровавленный, каким-то чудом остался на лошади до конца битвы. Превосходный исполнитель, он самый нерешительный из всех главнокомандующих.

Огромная ответственность, желание пощадить солдат, переговоры с английским главным штабом, предчувствие всяких затруднений – все это парализует в нем всякую инициативу и отдает его во власть событий. Но теперь, в начале кампании, ничего этого не видно. Дела идут хорошо, на завтра назначена бомбардировка.

Сопровождаемый своим штабом, главнокомандующий обходит траншеи. Он идет пешком, держа руку на перевязи, рядом с Боске, который на целую голову выше всех окружающих. Они подходят к центральной траншее. Двести артиллеристов ждут около орудий. В группе офицеров находится молодой капитан, бледный после недавнего ранения.

Над двумя потертыми галунами на его рукаве нашит третий золотой галун. Это – повышение по службе, столь же недавнее, как рана.

Несколькими секундами ранее прихода генералов прибегают, запыхавшись, пятеро зуавов. С ними мальчик в форме зуава с огромным букетом осенних цветов в руке. При виде их капитан делает дружеский жест, как вдруг раздается команда: – На караул!

Громко звучит Труба, и звуки ее сливаются с громом пушек, мортир, с ружейной стрельбой.

Канробер подходит к капитану, салютующему ему саблей, останавливается подле него и громко произносит:

Именем Императора объявляю вам, поручики, подпоручики, унтер-офицеры, бригадиры, канониры и барабанщики, что вы должны повиноваться присутствующему здесь – капитану Шампоберу, как своему непосредственному начальнику во всем, чего он потребует от вас по долгу службы и по правилам военного регламента!

Потом добавляет ласково:

– Капитан, я счастлив пожать руку такому храбрецу, как вы! Ваша рана вылечена?

– Да, ваше превосходительство!

– Чудесно! Что делают здесь эти зуавы? – добавляет главнокомандующий, улыбаясь им как старым друзьям.

– Они спасли меня там, на Альме, ваше превосходительство, после того как защищались и отбили орудия вместе с капонирами!

– И хотели первыми поздравить вас с повышением? Браво, мои смелые шакалы! Браво!

Затем, остановившись перед статным зуавом, начальником маленького отряда, главнокомандующий замечает на его груди крест Почетного Легиона и говорит ему:

– Как, у тебя крест, и ты еще не капрал?

– Ваше превосходительство, я только сегодня вышел из лазарета!

– Твое имя?

Боске вмешивается и отвечает:

– Генерал, имею честь представить вам Сорви-голову, героя второго полка зуавов, храбреца, который спас нас при взрыве замка графа Нахимова! Старый сержант, прекрасный солдат, умный, но горячая голова…

– Тем лучше… мы сделаем из него офицера! Но так как ты, будучи сержантом, не можешь стоять на часах и нести солдатскую службу, я делаю тебя капралом… в ожидании лучшего… Вольно, ребята! Отдохните теперь и повеселитесь! Завтра утром приглашаю вас к бомбардировке!

– Да здравствует Канробер! Да здравствует отец солдат! До здравствует Боске!

Эти восторженные крики раздаются далеко кругом. Перед уходом оба генерала обмениваются несколькими словами, и Канробер делает утвердительный жест.

– Это хорошо! Превосходная мысль! – добавляет он. – Потрудитесь заняться этим!

Боске кричит своим громким голосом:

– Сорви-голова!

– Есть, ваше превосходительство!

– Завтра на рассвете мы бомбардируем Севастополь! Ты начнешь действовать и повторишь свой маневр на Альме… Понял?

– Точно так, ваше превосходительство! – отвечает сияющий зуав. – Я должен зайти впереди французских траншей и стрелять в русские орудия, в русских артиллеристов!

– Прекрасно! Ты выберешь себе сотню людей из самых лучших стрелков… засядешь с ними… выберешь удобное место… я предупрежу твоего полковника… Остальное – твое дело, и ты устроишься, как захочешь!

– Я устроюсь на спине у русских, генерал!

– Желаю тебе удачи, Сорви-голова!

– Благодарю вас, ваше превосходительство, за вашу доброту!

Гордый своей миссией, Сорви-голова идет к капитану Шампоберу, радушно встречающему его.

– Господин капитан, как я счастлив! Вы знаете, мы пришли к вам от всего нашего полка, видевшего вас на деле и искренне уважающего!

Собачка, испуская радостный визг, скачет, лижет его прямо в лицо и бегает, словно бешеная.

– Митральеза! Милый мой пес!

Тото Буффарик поднимает вверх свои цветы, подает их офицеру и кричит:

– Господин капитан, это от зуавов второго полка и от моей семьи… Мы празднуем ваши эполеты и выздоровление!

Капитан хватает мальчика за плечи и целует в обе щеки.

Артиллеристы оглушительно кричат:

– Да здравствуют зуавы!

И все вместе вопят:

– Да здравствует капитан Шампобер!

Капитан, совсем растроганный, пожимает протянутые руки, хочет ответить ласковыми словами, благодарит, как вдруг трубач зуавов, Смоленый Клюв, яростно кричит:

– Берегись, бомба!

С неприятельской стороны, на высоте тридцати метров, летит металлический шар, из которого курится дымок. Слышно, как свистит воздух в кольцах снаряда. Бомба быстро приближается. Все присутствующие бросаются на землю.

Бум! Снаряд разрывается с грохотом пушки, вырыв глубокую яму в два метра и разбросав целый ливень обломков: железа, камней, щепок.

К счастью, никто не задет. Все поднимаются на ноги, и капитан, смеясь, говорит:

– Ну! Бомба, наверное, желала участвовать в нашем разговоре! Благодарю, зуавы! Друзья мои, спасители! Благодарю, канониры, дорогие товарищи по оружию! Я желал бы выразить вам мои чувства, но время не ждет, эти черти русские не дают передышки. Слушайте! У меня есть кварта крымского вина, несколько окороков и корзина шампанского… поселимся всем этим по-братски, выпьем за ваш успех, за счастье тех, кто думает о нас, за наше отечество, за славу французского знамени!

– Вы правы, господин капитан, – отвечает Сорви-голова, – время не ждет, и минуты бегут. Мне надо идти в полк!

– Но ты едва оправился от ужасных ожогов!

– Как вы от удара саблей!

– Но ведь я капитан, у меня ответственность…

– А я сделан капралом и командующим…

– Как? Уже командующим?

– Да, командующим отрядом, который я должен собрать в несколько часов и о котором вы услышите завтра. На рассвете мы откроем охоту на казаков, пока вы будете истреблять их работу пушками!

– Браво, милый Сорви-голова! Вы пойдете к маркитантам.

– Да, господин капитан! Я обойду торговцев… там, наверно, сидят мои верные товарищи, которые будут отличными рекрутами для нового патруля!

– Вы составите настоящий адский патруль!

– Это название мне нравится, господин капитан! Вы – крестный отец патруля и будете гордиться своим крестником!

– Поблагодарите там за меня сестру Елену, тетку Буффарик, мадемуазель Розу, всех этих самоотверженных женщин, заботы которых спасли и вас, и меня от смерти. Мы лежали там оба, умирающие, измученные лихорадкой, с верной Митральезой около нас!

Дежурный офицер спешно подъезжает к капитану и подает ему конверт.

Капитан разворачивает бумагу и читает: «Приказ командиру третьей батареи. Ровно в шесть часов бросить три бомбы на бастион и продолжать безостановочно огонь».

Он пожимает руку зуаву и говорит:

– Я должен дать сигнал к битве, до свидания, друг мой!

– До свидания, господин капитан!

Вся союзная армия охвачена лихорадкой. Новость облетела войско. Солдаты испытывают дикую радость при мысли о бомбардировке. Никто не сомневается в успехе. На завтра назначают друг другу свидание в Севастополе. Ночь кажется томительно длинной. Никто не смыкает глаз. В три часа утра солдаты выбегают из палаток и закусывают. Через два часа они солидно завтракают, запивая завтрак двойной порцией вина и глотком водки. Последние приготовления закончены.

Пехотинцы осматривают свою экипировку до самых подошв. Кавалеристы седлают лошадей, саперы и понтонеры грузят на повозки доски, помосты, лестницы. Канониры заряжают орудия.

Погода великолепная. Занимается заря. Через двадцать пять минут взойдет солнце.

Явственно доносится бой городских часов в Севастополе. Шесть!

На батарее номер три раздаются три ужасных выстрела с промежутками в десять секунд и разносятся далеко в городе.

Это – сигнал! Весь фронт французских и английских войск заволакивается дымом, и громовой улар следует за тучей дыма. Сто двадцать пять пушек и мортир выпускают целый ураган огня на русские укрепления. Неприятель отвечает непрерывным огнем. В адском шуме ничего не слышно, в густом дыму нельзя ничего разобрать. Стреляют без передышки. Понятно, что неприятель терпит большой урон от огня артиллеристов, но что особенно раздражает и удивляет русских – это потеря большого числа артиллеристов, убитых ружейными выстрелами. Время от времени наступает затишье. Тогда раздается сухой легкий выстрел, потом свист, и русский канонир падает на свое орудие с размозженным черепом, с пробитой грудью, с простреленным плечом. Эта убийственная стрельба продолжается беспрерывно.

Русские внимательно смотрят во все стороны, разглядывают в бинокли все неровности почвы и наконец замечают между батареями и траншеями маленькие насыпи земли, которые прикрывают собой ямы, где укрываются по два человека стрелков. Этих насыпей около полусотни – везде, где вчера не было ни малейшего возвышения.

С русских укреплений видны только концы двух карабинов да красный лоскут, свидетельствующий о засаде.

Там, за этими холмиками, засел адский патруль, так живописно окрещенный капитаном Шампобером и заставивший говорить о себе даже русских.

По приказу генерала Боске Сорви-голова отлично устроился. На его призыв сбежалась толпа волонтеров. При одной мысли об экспедиции с ним, весь полк хочет следовать за любимым товарищем. Сорви-голова выбирает себе семьдесят человек и комплектует свой отряд Венсенскими стрелками. Все это лучшие стрелки в дивизии Боске.

В девять часов вечера они отправляются в путь, – каждый снабжен лопатой, мешком с провизией, патронташем и котелком с кофе, – проходят траншеи и уходят искать удобное место. Сорви-голова заранее заботливо осмотрел из амбразуры все укрепления.

Теперь в темноте он отлично ориентируется и ведет своих товарищей. Вот они ползут по земле, избегая шума, и волокут за собой инструменты, обмотанные тряпками, чтобы не звенели, подходят ближе с безрассудной смелостью, с неслыханным везением.

Готово! Они находятся не далее, как в 400 или 450 метрах от русских бастионов.

Тогда каждый со всевозможными предосторожностями погружает лопату в землю и роет яму. Землю бросают вперед, и она образует холмик.

Сорви-голова в центре линии, вместе со своим товарищем-трубачом.

В четыре часа утра ямы и насыпи сделаны.

– Мы словно в пустой купальне засели! – замечает Соленый Клюв.

– Тише! – говорит Сорви-голова.

– Я закурю трубку!

– Нельзя!

– Ну, выпью…

– Береги напиток… будет жарко!

– Ну, если нельзя ни говорить, ни курить, ни пить, я усну, пока не начнется музыка!

– Как хочешь! Я бодрствую!

– Еще бы! Ты – начальник!

Через пять минут трубач, завалившись на дно ямы, спит как сурок. Его будят три выстрела из мортиры. Он встает и кричит:

– К вашим услугам!

Как человек предусмотрительный, он запасся котелком с водкой, открывает его и подает товарищу, заряжающему карабин.

– Выпей глоток, Сорви-голова, это не повредит!

Совершив возлияние, Сорви-голова берет оружие, прицеливается и стреляет. Трубач следит за полетом пули и радостно кричит:

– Полетел бедняга! Славно!

Действительно, русский артиллерист выронил банник и упал на пушку.

– Хорошо! – добавляет Сорви-голова.

Соленый Клюв делает хороший глоток водки, берет карабин и целится в артиллериста, заменившего собой убитого. Паф! Он падает, убитый наповал.

– Верно, старый товарищ!

– Ну, я пойду подкрепиться…

– Берегись… напьешься!

– Ну, ну! Не теряй надежды! Ничто так не освежает зрение и мысли!

Вправо и влево над засадами поднимаются облачка дыма. Выстрелы из карабинов теряются в громе пушек, мортир и треске гранат.

Но отчаянные головы продолжают безостановочно свою ужасную работу, настолько ужасную, что огонь русских слабеет и прерывается на минуту.

Дым, гром, треск повсюду.

Стрелки спокойно сидят в своих ямах, созерцая ураган огня над собой, курят трубки, выжидая удобного момента.

Вдруг земля дрожит, раздается страшный взрыв. На французской линии появляется столб пламени с тучей дыма. Взорвало пороховой погреб. Двадцать пять человек убито, три орудия исковеркано.

Русские шумно радуются, издавая торжествующие крики.

Через полчаса взлетают на воздух два русских пороховых погреба.

– Ответ пастуха пастушке! – замечает серьезно трубач.

Повинуясь одной и той же мысли, французы и русские замедляют огонь, желая видеть результаты бомбардировки.

Одиннадцать часов. Конечно, потери большие, но не столь важные, как можно было думать.

Русские, под сильнейшим огнем, с неустрашимостью, вызывающей восторженный крик союзных войск, быстро исправляют повреждения.

Это далеко не победа французов – к вящему разочарованию солдат, мечтавших о взятии Севастополя.

Пушки и мортиры гремят издали. Во время этого затишья на русских укреплениях собирается масса любопытных: штатские и дамы в богатых туалетах смотрят в бинокли.

Сорви-голова различает среди них даму в черном с карабином в руках. Она оживленно разговаривает и указывает на засаду стрелков.

– Что она собирается делать? – говорит Сорви-голова своему товарищу.

– Она хочет навести на нас пушки и мортиру! Хорош гарнизон, где командуют бабы! Смотри… берегись!

Бум! Выстрел из мортиры в двух шагах от дамы в черном. Бомба летит вверх быстро, с шумом, потом падает.

Сорви-голова и Соленый Клюв видят, что она летит на них, и одним прыжком, как лягушки, выскакивают из своей ямы.

Снаряд с дьявольской точностью падает в яму и разрывается.

В этот момент раздается выстрел из карабина. Сорви-голова делает быстрое движение и прикладывает руку к груди.

– Задело? – с тоской спрашивает его товарищ.

– Не знаю, – прерывающимся голосом отвечает зуав, – мне показалось… что-то ударило меня…

– Иди… иди скорее в яму… бомба еще глубже вырыла ее… опасности нет…

– Да, да! – бормочет Сорви-голова, бледный, как полотно.

Ползком добирается он до ямы и тяжело падает в нее. Соленый Клюв дрожит с головы до пят, заметив на красной ленточке креста, украшающего грудь его друга, маленькую круглую дырочку.

Глава III

Смерть русского героя. – Семьдесят тысяч пушечных выстрелов. – Смелость русских. – Нападения на батарею номер три. – Сорви-голова отправляется в экспедицию. – На кладбище. – Бегство русских. – Фокусничество. – Тайна.

Сорви-голова видимо слабеет. Трубач открывает свой котелок и вливает ему в рот водки.

– Выпей… это отлично! Молоко тигра! Оно воскресит мертвого!

Сорви-голова тяжело вздыхает и говорит уже окрепшим голосом:

– Мне лучше!

– Ну, снимай куртку… надо видеть, чем тебя задело!

Соленый Клюв снимает с товарища куртку, расстегивает рубашку и замечает на теле, ниже сердца, фиолетовое пятно с черными краями. Но крови нет.

– Царапина! Просто царапина! – серьезно говорит трубач.

Сорви-голова чувствует какое-то твердое тело в своем поясе, ощупывает его и вынимает пулю малого калибра.

– Вот так штучка! Какое-то игрушечное ружье… точность в прицеле, но не в ударе! Твое счастье, нечего тебе жаловаться!

– Да, но выстрел был верно направлен!

– Это – дама! Она подстерегает нас. Погодите минуточку, милая дама!

– Не убивай ее!

– Предрассудки! Потому что дама? Ну, плевать мне на дам! Она ведет себя как солдат, и я смотрю на нее как на солдата!

Во время этого короткого разговора дым снова сгустился, закрыв собой бастион и гордую княгиню. Снова начинается ожесточенная бомбардировка.

Флот также принимает участие в битве. Двадцать семь роенных кораблей открывают огонь, обстреливая укрепления, защищающие рейд. И берег, и море покрыты дымом, в котором сверкают молнии. Шум так ужасен, что кровь брызнет из ушей канониров, и многие глохнут навсегда. У русских несчастье. Убит адмирал Корнилов. Всегда впереди, верхом, он неустанно следил за бомбардировкой с Малахова кургана. Вдруг английская пуля раздробила ему левую ногу. Он падает на руки опечаленных офицеров, смотрит на них потухающими глазами и говорит:

– Поручаю вам защиту Севастополя. Не отдавайте его!

Его относят в госпиталь, где он, несмотря на все старания врачей, умер после долгой агонии.

Последние слова его были: До смерти! Защищайтесь до самой смерти!

Эта катастрофа вместо того, чтобы обескуражить русских, усилила их ярость и энергию.

Город весь в дыму и в огне.

Бастионы обрушиваются на французские батареи целым вихрем огня. Досталось и кораблям. У адмиральского корабля «Город Париж» пробит корпус, попорчен такелаж и грузовая ватерлиния. Бомба опрокидывает адмирала Гамелина, одного из дежурных офицеров и ранит двух адъютантов.

На некоторых кораблях начался пожар. Да, эти русские – бравые и смелые солдаты! Обольщаться нечего, наши дела неважны до такой степени, что генерал Тьери, командир артиллерии, приказывает прекратить огонь.

Никто не помышляет теперь о приступе, тем более что в Севастополе появился князь Меньшиков с тридцатью батальонами войска. Ночью все затихает с обеих сторон.

Каждый считает свои потери и поправляет повреждения.

Со стороны французов – триста человек убитых и раненых. У англичан – около четырехсот. У русских около тысячи человек выбыло из строя. Англо-французская армия насчитывает десять тысяч пушечных выстрелов, русская – двадцать тысяч. Союзный флот бросил тридцать тысяч снарядов на рейд. Русские ответили шестнадцатью тысячами.

За эту бомбардировку с обеих сторон насчитывалось семьдесят тысяч пушечных выстрелов.

Русские понесли особый урон от стрелков из отряда Сорви-головы. Из них самих немногие получили лишь легкие контузии. Сорви-голова был контужен сильнее всех. Вернувшись ночью в лагерь, адский патруль был встречен поздравлениями.

Попытка была исключительно удачна, и отныне адский патруль начал свое официальное существование.

Ночью десять тысяч рабочих поправили русские укрепления, и наутро они высились грознее, чем когда-либо.

Назавтра, как и во все последующие дни, снова начинается яростная бомбардировка. Напрасно союзники роют траншеи, работают с лихорадочной торопливостью – все безуспешно.

– Это значит стараться укусить себе нос! – энергично заявляет Сорви-голове капитан Шампобер.

Несмотря на ужаснейшую канонаду, Севастополь, благодаря гению подполковника Тотлебена и патриотизму защитников, сопротивляется врагу и наносит ему жестокие потери. Зная, что наступление – лучшая защита, русские атакуют безостановочно.

Дерзкие вылазки гарнизона, неожиданность, с которой Меньшиков захватил англичан в Балаклаве и едва не истребил всю кавалерию, – все это заставило союзников призадуматься и понять, что они имеют дело с очень сильным неприятелем.

Битва при Балаклаве была коротка. Инкерманское сражение, где без помощи французов погибла бы вся английская армия, было очень кровопролитным.

Наконец, вещь очень важная и серьезно беспокоящая французский главный штаб – это факт, что система шпионства организована у русских так хорошо, что они знают все происходящее в неприятельских войсках. Движение войска, размещение батарей они знают прекрасно, даже пароль.

На другой день после Инкерманской битвы, когда все были заняты своими делами – перевязывали раны, оплакивали умерших, глубокой ночью было сделано нападение на батарею капитана Шампобера.

Впереди центрального бастиона русские воздвигли люнет с шестью пушками и наделали много хлопот и неприятностей капитану Шампоберу и его батарее.

Капитан, посетовав, обратился к Сорви-голове:

– Ты свободен и можешь распоряжаться собой, можешь маневрировать как угодно, командуя своими приятелями, не боящимися ни Бога, ни черта. Окажи мне услугу, дорогой Сорви-голова!

– К вашим услугам, господин капитан!