Прайм-тайм

Анжела продолжает тараторить:

– И поэтому мы отказываемся от сюжета. Ты же знаешь, мы никогда не освещаем самоубийства. Показывая такое по телевидению, мы можем подтолкнуть зрителей к этому шагу. Так что… мне жаль, Чарли. – Она выдавливает фальшивую улыбку, рассчитывая на то, что я клюну на эту убогую наживку. – Но спасибо, что была в команде. Я не могу это так оставить. Она ошибается.

– Но, Анжела, я встречалась с вдовой, – не отступаюсь я. – Я специально спросила ее о самоубийстве – конечно, не напрямую, чтобы не показаться бесчувственной, – и говорю тебе: этого не может быть… он не мог. – Я медлю. – Они нашли записку или что-то такое? У нас есть отчет полиции?

– Никакого отчета и никакой записки у нас нет. – Анжела опускает взгляд на планшет и делает вид, что обнаруживает в нем важные указания, чтобы только поскорее смыться от меня.

Но у меня еще один вопрос.

– Зачем тогда она позвонила редактору и попросила об интервью, если знала, что он мог покончить с собой? – Да и вообще это какая-то бессмыслица.

– Чарли, ты все не так поняла, – произносит Анжела таким тоном, будто разговаривает с умственно отсталым ребенком. – Редактор сам позвонил ей. Это мы попросили ее об интервью. Точнее, после того, как несколько дней назад ее муж пропал без вести, а мы передали это сообщение телезрителям, мы попросили ее дать интервью, когда его найдут. – Она пожимает плечами. – Видимо, она посчитала, что все равно должна выполнить обещание – даже несмотря на то что его нашли… гм… мертвым.

Только местные новостийщики способны обвинить скорбящую вдову в том, что она согласилась дать интервью для телеканала. И я просто в восторге от того, что никто не потрудился сообщить мне эту пикантную подробность прежде, чем я появлюсь на пороге ее дома.

– В общем, – продолжает Анжела, – по мнению полиции, это самоубийство, и нам придется смириться. И точка. Все.

Она уже отходит к двери, но внезапно оборачивается ко мне. И широко улыбается.

– Но давай все же выкроим время, чтобы поболтать о твоих сюжетах на ноябрь, хорошо? Нам не терпится узнать, что ты приготовила. – С этими словами Анжела уходит к себе в кабинет.

Очевидно, я свободна.

Титаническими усилиями мне удается сохранить внешнее спокойствие. Бережно вынимаю кассету с интервью Мэлани, стараясь не шуметь, и бреду к себе в кабинет.

– Франклин. – Бросаю пленку и блокнот на стол, а сумку на свободное кресло. – Не трать время на проверку одноклассников Брэда. Лучше послушай. Послушай меня.

Вероятно, я устанавливаю новый скоростной рекорд речи, пересказывая напарнику безумные события сегодняшнего утра. Франклин повернулся спиной к экрану компьютера и внимательно слушает, вставляя ободряющие и сочувственные «угу» в подходящих местах.

Моя речь постепенно затухает и сходит на нет. С мыслью о том, что утро можно смело выбрасывать на помойку, обрушиваюсь в кресло.

– Да ты у нас ярко выраженный претендент на «Прозак», – подытоживает Франклин. – Ведь они просто делают свою работу так, как считают нужным, Шарлотта. Ты здесь ни при чем, понимаешь? – Он достает салфетку из пачки, лежащей в ящике стола, и протирает невидимую царапинку с кожаной туфли. – К тому же признай. Ты как будто… – он поднимает на меня взгляд, – жить не можешь без одобрения. Понимаешь? Иногда…

– Я не завишу от одобрения, – перебиваю я Франклина, отклоняя его гипотезу. – Я завишу от успеха. Ты ведь знаешь, как здесь все устроено. Если тебе не говорят «да», то говорят «нет». А «нет» – это плохо. Оно быстро превращается в «нет работы».

И вот уже сегодня, вспоминаю я в миллионный раз, меня не пустили в кадр. Дважды. Быть может, я что-то вроде бомбы замедленного действия. Запрограммированная на самоуничтожение. Этакий Чеширский кот[10] двадцать первого века. И вскоре ничего от меня не останется, кроме улыбки – на видеопленке.

Франклин указывает на фотографии с церемоний награждения, которые я развесила на стене.

– Двадцать премий «Эмми». У тебя двадцать «Эмми», – говорит он. – Ты на вершине успеха. Да ты золотая жила для «Третьего канала».

– В прошлом году я не победила, – напоминаю ему. Пробегаю взглядом по фотографиям.

На каждой из них я, расплываясь в улыбке, стою в обнимку с кем-нибудь из предшественников Франклина, и все мы сжимаем в руках золотые статуэтки. Натыкаюсь и на физиономию Милашки Джеймса. Когда-нибудь закину снимок в «Фотошоп» и вырежу этого типа из кадра – так же, как поступила с ним в реальной жизни. – И взгляни правде в глаза, Франклин. Мой срок годности истекает. Раз их целевая аудитория – зрители от восемнадцати до сорока девяти лет, зачем им в эфире ведущий старше этого возраста? Сложи два и два, – произношу я мрачно. – Это просто вопрос времени, и скоро они распрощаются со мной.

– Ну я же говорю. «Прозак», детка. Это утро еще принесет тебе что-то хорошее, просто ты еще не знаешь что, – философствует Франклин. Вечно он твердит одно и то же. – К тому же у меня, похоже, наклевывается один сюжетик.

Франклин на секунду умолкает, проверяя, внимательно ли я слушаю. Обращаюсь в слух. Если у него действительно есть зацепка, то хорошая история кроет мою мрачную.

– «Азтратех», – продолжает он. – Фармацевтическая компания. Небывалый взлет на рынке лекарств. Кстати, я обнаружил целые пачки рассылок деловых ресурсов, предупреждающих фармацевтические компании о недавних покушениях на их финансовые отчеты, – о сотрудниках-доносчиках.

Я разочарованно выдыхаю. Неужто Франклин думает, что это новость.

– Каждый сотрудник может донести на компанию, в которой работает, – обрываю я его. – Мы проводили большое расследование на эту тему за пару лет до того, как ты пришел к нам. Они могут настучать на работодателей за укрытие доходов от государства или за финансовые махинации. Если выяснится, что компания не соблюдает условия федерального контракта – завышает цены, мошенничает или что-то в этом роде, – доносчик получает часть денег, возвращенных федералами. И это может быть очень прибыльно. – Я пожимаю плечами. – Но прости уж, Франко. Уже было.

– Ага, только ты слушай, – настаивает Франклин. – Я наткнулся на один из таких разоблачительных судебных исков, который был недавно выдвинут против «Азтратеха». Имя доносчика засекречено, очевидно из-за огромного размера причитающейся ему доли. И, само собой, опасности, которой этот доносчик подвергается. – Он резко наклоняется вперед. – Ну, так что думаешь…

Если бы мы находились в мультяшном мире, то у меня над головой зажглась бы лампочка.

– Что я думаю… так это то, что тебе надо запастись новым костюмом для вручения «Эмми», дружище. – Вскакиваю с кресла и снова сажусь, сцепляя руки за головой. У меня из волос выскальзывает карандаш и падает на пол. – Слушай, Франклин. Дома у Мэлани случилось кое-что необычное. Она убеждена, что ее муж отправил мне имейл. За день до того, как пропал, так сказала вдова. И она спрашивала меня, почему я ему так и не ответила.

– Отправил тебе имейл? Она упоминала о том, что в нем было? – Франклин потирает подбородок, размышляя вслух. – Как-то очень подозрительно, что он пишет тебе, а потом погибает в автомобильной аварии.

– И не говори. Жуть. Нет, Мэлани сказала, что не знает о содержании письма. Но я готова поспорить на десять миллионов баксов, что он писал мне либо о том, что он и есть этот доносчик, о котором упоминается в найденном тобой иске, либо хотел более подробно рассказать об этом деле. Ну или что-нибудь такое. Мы с Франклином всегда спорим на десять миллионов баксов. Случается, что один из нас опережает где-то на сотню миллионов, но в конечном итоге счет выравнивается.

– И это значит, – продолжаю я, – что где-то в папках Брэдли Формана, у него на компьютере или в личных записях, могут обнаружиться шикарнейшие документы. Возможно… доказательства того, что его компания занимается грабежом. – На секунду умолкнув, уверенно киваю. – У меня идея. Раз Мэлани сказала, что Брэд писал мне, возможно, она даст нам проглядеть его материалы.

Франклин качает головой:

– Даже не думай.

– С чего это? – настаиваю я. – Такое вполне может сойти за главный сюжет. Мне кажется, Брэд ли действительно отправлял мне имейл, и возможно даже, что я его читала. Я не нашла письмо потому, что искала «Азтратек», неправильно набрала. А потом вбивала его имя, но, может быть, он и не подписался. – Выхожу на финишную прямую. – Бьюсь об заклад, что его письмо лежит себе спокойно в моем маленьком компьютере, дожидаясь нас, и я найду его буквально в две секунды. Брэд Форман доносчик, и у нас есть сюжет. – Откидываюсь на спинку кресла, упиваясь триумфом. Да. Обожаю, когда я права.

«Вам пришло сообщение».

Механический голос из компьютерной программы отрывает меня от миссии по нахождению письма Брэда. Открываю сообщение. «Встретимся где обычно, – гласит оно. – Важная С!»

Важная Сплетня. У моей лучшей подруги Мэйси просто дар все драматизировать. На верхнем этаже «Третьего канала», где находится спортивная радиостанция, Мэлани единственная женщина, поэтому ей удалось превратить женскую уборную в неприкосновенную собственность. А также в место для общения и обмена информацией – что-то вроде тайного клуба для взрослых.

– Сейчас вернусь, – говорю я Франклину.

Бегом поднимаюсь по лестнице и открываю дверь с табличкой «Ж». Мэйси сидит растянувшись в складном парусиновом кресле, специально подобранном ею для нашего штаба. Босыми ногами, на которых покоится газета, раскрытая на спортивном разделе, она опирается о туалетный столик под зеркалом. Ее волосы натурального темно-каштанового цвета собраны в конский хвост и убраны под кепку баскетбольной команды «Селтикс», а на лице, как обычно, ни грамма косметики. У радийщиков с этим все просто.

– Привет, Бренда. – Она машет мне рукой, затем сворачивает газету и указывает на гостевое место, коим служит туалетный столик. Ей прекрасно известно, что меня смущает это прозвище, Бренда Старр, потому что, во-первых, я далеко не так гламурна, а во-вторых, совершенно точно не сбегала со страниц комикса. Но Мэлани это кажется забавным. И она хочет как лучше. – Слышала тебя в новостях. Как ты там оказалась?

Я посвящаю подругу в тайну пропажи ведущей и в красках изображаю мнущуюся Анжелу.

– А Тэдди сказал что-то вроде: «Лучше бы она померла», – докладываю я. – Возможно, этим все не кончится. И возможно, кому-то ой как влетит.

Но Мэйси только смеется в ответ.

– На самом деле это был каверзный вопрос, – говорит она, сверкая глазами. – По правде говоря, я уже сама все разведала.

– Выкладывай, – требую я. Очевидно, Эллен все-таки жива. А ведь ничто так не помогает взглянуть на свои проблемы с другой стороны, как чьи-нибудь жизненные неурядицы.

– Ну, скажем… – медлит Мэйси. – «Новое лицо „Третьего канала“» вскоре предстанет не перед зрителями, а перед судом. Недавно ей довелось узнать, и самым неприятным способом, что попытка надуть аптекаря, подсунув ему чужой рецепт на оксиконтин, чревата неприятностями с законом. И что копам не важно, во сколько у тебя эфир.

– Она в… – Поверить не могу.

– В тюряге, – заканчивает Мэйси за меня. – Анжела поехала вытаскивать ее оттуда. Как думаешь, сдать преступницу нашим газетным сплетницам?

Я-то знаю, что она не станет. Мы с Мэйси дружим еще с тех пор, как однажды сцепились из-за фастфуда в буфете на подвальном этаже телеканала. Случилось так, что неожиданно налетевшая на город пурга заперла сотрудников в здании, – и кучка репортеров, возненавидевших синоптиков, опустилась до борьбы за любые закуски и сладкое, которые еще оставались в побитых, работающих через раз автоматах. Я застукала Мэйси, когда она дубасила металлический корпус одного из них в попытке вызволить чипсы, и мы вдвоем раскачивали и тыкали его до тех пор, пока он не выдал нам две пачки со вкусом барбекю.

На самом деле ее зовут Маргарет Изабель Де Розиерс Грин, но на радио она просто Мэйси Грин, гений спортивной журналистики. Мэйси может постоять за себя в любой раздевалке и, что необычно для новостийщика, никогда не станет подсиживать коллег по работе. Мэйси – из тех, кому все равно, пуст наполовину стакан или полон, – она разве что с удовольствием выпьет оставшуюся половину, а потом с не меньшим удовольствием нальет еще. А во мне она нашла старшую сестру, которой у нее никогда не было.

– Кстати, – говорит Мэйси, сбрасывая ноги с туалетного столика. – Мы готовимся ко Дню благодарения: предки мужа снисходят с Лонг-Айленда[11] – Мэйси выдает свое коронное выражение лица, закатывая глаза. – Вот будет веселье. Ждем тебя как обычно.

У Мэйси, этой-то ультрамодной красотки, дома настоящий семейный очаг в стиле пятидесятых: двое смышленых детишек, верный муж, прелести пригородной жизни в большом коттедже. Все, чего мне когда-то так хотелось. Потом я поняла, что мне хорошо и одной. Наверное. Очевидно, что возможность стать матерью я уже упустила, и на протяжении нескольких лет это расстраивало меня, но сейчас… В общем, что есть, то есть. Я смирилась с тем, что моими единственными детками останутся золотые статуэтки, выстроившиеся в ряд на моей полке в кабинете.

Курс, которому не обучают на факультете журналистики: «Страх перед будущим. Слава или Дети».

– Само собой, я буду, – отвечаю я. – Спасибо, что приютите меня. Опять.

– Будешь одна? – Мэйси изучает меня, вопросительно вскинув брови. – Никаких любовных сдвигов? Еще никого от меня не прячешь? Может, есть какой-нибудь достойный претендент, которого мы сможем склонить к ужину с индейкой и окончательно покорить, представив ему тесный кружок любящих тебя друзей?

– Боюсь, что нет, – качаю головой. – Милой интрижки с айтишником в прошлом году мне вполне достаточно, как думаешь?

Мэйси зорко следила за моими давнишними отношениями, закончившимися тем, что оба раза я отменила помолвку, а также за двумя недавними романами – с судьей и со специалистом по подбору персонала: оба слишком нуждались во внимании, отнимали слишком много времени и слишком ревновали меня к моей публичности. Мэйси без устали следит за Милашкой Джеймсом, моим первым – и единственным – мужем, а еще постоянно подбивает погуглить моего последнего бывшего. Надеется, что рано или поздно меня все-таки ожидает хеппи-энд. А для Мэйси он состоит в замужестве, и бесполезно убеждать ее в том, что меня это не интересует. Наверное, не интересует.

– Не важно, – любезно соглашается Мэйси. – Ты же знаешь, как мы тебя любим. – Она поднимается с кресла, поправляя фирменные черные джинсы. – Как поживают твои сюжеты для рейтинга?

Показываю большой палец и активно киваю.

– Как раз получила интересную наводку, – начинаю я. Но из страха сглазить тут же замолкаю. – Объясню, когда мы раскрутим эту историю до конца.

– Ну ты даешь, Брэнда, – отвечает Мэйси. – Еще одной «Эмми» станет больше. Ты просто создана для всей этой репортерской суматохи.

Поворачиваюсь к зеркалу, на которое падает свет от лампы на стене, и вдруг задумываюсь.

– Понимаешь, Мэйс, ведь Брэнда Старр – персонаж вымышленный, потому она и спустя тридцать лет выглядит так же шикарно. А я вот – нет. Возможно, серьезная журналистика теперь не в ходу. – Оборачиваюсь к подруге, хмуря брови. – И скажи, здесь правда жарко? Ты…

– Что случилось с Мисс-мне-сорок-шесть-и-я-не-борюсь-с-этим? – перебивает меня Мэйси. – Сдается мне, тебе просто не хватило кофеина сегодня утром. Или, может… – она щурит глаза, – тебе нужен хороший трах? – заговорщицки шепчет она.

– Я была на свидании, – парирую я. – В последний раз… гм… две недели назад. С этим парнем, который по части недвижимости. Ну ты помнишь. – Свидание закончилось, к счастью, около девяти вечера после его пространного монолога на тему расценок за квадратный метр. Но Мэйси это знать не обязательно.

– У вас… было это? Вы хотя бы целовались? – спрашивает она. Но, махнув рукой, даже не дает мне ответить. – Конечно же нет. Наверняка ты заставила его вместе смотреть «Фронтлайн».[12] Я уже беспокоюсь, подруга, что без практики ты растеряешь навыки. – Нашу содержательную беседу прерывает телефон Мэйси, который разражается рингтоном, коверкающим песню «Возьми меня с собой на бейсбол».[13] Мэйси, и глазом не моргнув, отключает звук и продолжает: – Кстати, не забудь, что сегодня мы везем детей в Диснейленд, поскольку у меня выдался перерыв между бейсбольным и футбольным турнирами, – уезжаем сразу после моего вечернего шоу. Буду слать открытки, как обычно. А тебе, возможно, удастся «попрактиковаться» в мое отсутствие. – И она непристойно, на восточный манер, потряхивает плечами. – Ты все еще чертовски сексуальна, Мерфи Браун,[14] так что просто позволь себе расслабиться.

Я быстро приобнимаю ее, воздержавшись от упоминания о том, что получившая столько премий Мерфи Браун хотя и давала зрителям неплохое представление о жизни в мире журналистики, однако тоже была вымышленной героиней.

– Что я намереваюсь позволить себе, так это закончить сюжет. Ну все, мне надо бежать на охоту за таинственным имейлом, – говорю я. – Хорошей вам поездки… Буду по тебе скучать. Ты же знаешь, только с тобой я могу поговорить по душам.

– О, дорогая, – Мэйси поправляет кепку и поднимает с пола большую сумку, – не драматизируй. Нас не будет всего две недели. Что может случиться за это время?

Глава 4

Франклин и Мэлани стоят плечом к плечу, склонившись над старомодным столом из темного орехового дерева. До меня доносится только шорох бумаги: поглощенные в работу, они вынимают из папок файлы и каталоги и быстро пролистывают их. До сих пор не верится, что Мэлани позволила нам снова приехать к ней в Лексингтон. В письме ее мужа, которое я отыскала у себя в ящике, говорилось о какой-то «документации», которой Брэд хотел «поделиться». Хотя, как пояснила Мэлани, Брэд завещал в случае его смерти обойтись без погребения урны, его бумаги кажутся мне настоящим посланием из могилы и впечатление производят зловещее. Интересно, ощущает ли Мэлани то же самое.

– Вот коробка, которую Брэд принес домой с работы, – объясняет Мэлани. – Мне кажется, – вздыхает она, поднимая на меня взгляд, – это и есть то, что он хотел вам показать.

Я сижу на краешке темно-оранжевого кожаного дивана, собираясь с духом, чтобы начать изучение документов, которые вытащила из общей кипы.

– В сообщении, которое мне отправил ваш муж, ни о чем таком не говорилось, – отвечаю я, качая головой. – Он только упомянул о том, что работает в «Азтратехе» и хочет переговорить со мной. Даже не назвался по имени. Просто попросил ответить на имейл, и все. Мне так жаль, Мэлани, – добавляю я. – Письмо было слишком уж туманным.

Кабинет Брэда Формана, темный и по-мужски строгий, как будто бы притаился и ждет возвращения хозяина. Мы с Франклином – непрошеные гости, незнакомцы, перерывающие личные записи, которые Брэд Форман, судя по всему, предпочитал прятать именно здесь.

Мы действуем во благо, стараюсь я уверить себя. Мэлани подозревает, что Брэд напал на след… чего-то. И теперь мы трое должны продолжить его поиски, и если нам повезет (а нам частенько везет), то в конце расследования мы отроем настоящее журналистское сокровище. Брэд этого и хотел. В конце концов, ведь он сам отправил мне письмо. И для Мэлани это тоже должно быть важно, иначе она не позволила бы нам вернуться к ней в тот же день, когда обнаружили тело ее мужа.

– Так вот… У меня вопрос, – говорю я. Если Мэлани действительно так вынослива, то она не меньше меня стремится получить ответы на вопросы. Тема закрыта. – Все эти документы и папки из офиса вашего мужа, миссис Форман, как они попали сюда? А главное, зачем?

Она поднимает глаза и слабо улыбается:

– Для вас я Мэлани, мы ведь договаривались? – Она держит палец между бумагами на том месте, где остановилась. – Брэд приносил их домой – огромные стопки бумаг. Я спрашивала его, что это за документы, но он все отмахивался. Только говорил: «Да так, ничего, дорогая». Мне надо было… – Голос у Мэлани срывается. – Мне надо было… – снова заговаривает она.

Отчаяние Мэлани передается мне, и я настолько погружаюсь в сострадание к этой женщине, что, когда звонит телефон, чуть ли не падаю с дивана от неожиданности.

Мэлани подносит руку к шее и нервно взмахивает кистью, затем поднимает трубку:

– Алло?

Не хочу становиться свидетелем разговора. Наверняка звонят, чтобы выразить соболезнования. Делаю вид, что проглядываю файлы, но не могу удержаться, чтобы не бросить косой взгляд на Мэлани.

Она выглядит ошеломленной и крепко держит трубку перед лицом, словно старается рассмотреть, кто на том конце провода. Затем снова подносит трубку к уху.

– Алло? Алло? – Опять ненадолго замолкает, слушая невидимого собеседника, и в конце концов аккуратно ставит трубку обратно на базу.

– Кто-то из ваших коллег? – спрашивает Мэлани, скривив рот в улыбке.

Франклин тоже ухмыляется, а я отвечаю:

– Возможно, телефонный агент или ошиблись номером. А репортер бы не повесил трубку.

В комнату семенит маленький терьер и ловко запрыгивает на диванчик. Оценивающе взглянув на меня, он взбирается на соседнюю диванную подушку. Тянусь к песику, чтобы погладить его, но, услышав окрик Мэлани, отдергиваю руку. От ее улыбки не остается и следа.

– Банджо! – рявкает она. – А ну, спускайся.

Собачка соскакивает с дивана и бросается прочь.

– Она сама не своя, – поясняет Мэлани, смягчив интонацию, – с тех пор как Брэд…

– Мне известно, какими непослушными могут быть домашние животные, – отвечаю я понимающим тоном. – У меня сейчас кошка в ветеринарной клинике. Видимо, бродит эпидемия кошачьего гриппа, и… – Обрываю себя на полуслове. Я стараюсь выразить сочувствие, но наверняка Мэлани сейчас не до этого, она ведь на грани срыва. Ей не помочь беседами о питомцах. Единственное, что я могу для нее сделать, – это найти ответы на наши вопросы.

Позабыв о Банджо, Мэлани с Франклином возвращаются к документам, однако на меня находит настоящая паника. Мы в кабинете погибшего парня. Таинственный телефонный звонок. Похищенные документы.

А ну, соберись, приказываю я себе. Может быть, ты и на телевидении, но всего лишь в новостях, а никак не в «Сумеречной зоне».[15]

– Ну что? – спрашиваю я. – Нашли что-нибудь интересное?

– Сложно сказать. – Франклин выглядит озадаченным. – Здесь какие-то бухгалтерские счета из «Азтратеха». Еще толстая папка с какими-то бумагами, похожими на копии газетных таблиц с ценами на акции, все в маркерных пометках. Потом пачка годовых отчетов по форме 10-K, где-то около дюжины корпораций.

– Нет ничего более личного? Конфиденциального? Как ты сказал… про газетные таблицы?

Франклин протягивает мне верхнюю страницу стопки. Выглядит похоже на копию из раздела биржевых новостей «Нью-Йорк таймс», но все слишком нечетко, как будто это даже копия с копии. Повсюду синие и красные пометки, видимо около компаний, особенно заинтересовавших хозяина.

– У меня идея, – говорю я, возвращая листок. – Мэлани, вы не знаете, разбирался ли ваш муж в положении дел на фондовом рынке? Он играл на бирже?

Мэлани хмурится. Я не уверена в том, размышляет ли она над моим вопросом или я как-то задела ее. Да уж, ловко, Чарли. Надо же было опять спросить ее в лоб о финансовом состоянии мужа. Остается только надеяться на лучшее, и я продолжаю.

Потому что теперь не уверена в том, что наша первоначальная идея с доносом верна. Возможно, Брэд планировал уйти из «Азтратеха» и заняться игрой на фондовой бирже. Потому и забрал домой информацию по исследованию рынка.

– Я к тому, что если предугадать изменения на фондовой бирже, то можно завоевать мир. А если он нашел доказательства своей теории, то, само собой, не хотел, чтобы кто-то узнал об этом.

Имейл. Достаю из кармана распечатанное письмо и просматриваю его в поиске какой-нибудь упущенной детали.

– А это конечно же значит, что я ошибаюсь. – Покачав головой, снова складываю листок с сообщением, пробегая пальцами по сгибам бумаги. – Если бы это было что-то, о чем он не мог никому рассказать, то он бы не обратился к репортеру.

Вскинув бровь, Франклин тянется к новой папке.

– Ну да, – спокойно произносит он. – Это как раз то, о чем я подумал.

– Можно мне сказать? – негромко обращается к нам Мэлани. – Я уверена в том, что у Брэда не было никаких планов по завоеванию рынка ценных бумаг. Но мне действительно кажется, что его что-то – или кто-то – беспокоил.

– Да? – одновременно восклицаем мы с Франклином. Должно быть, слишком долго проработали бок о бок. – Почему?

– Как же так, Мэлани, – добавляю я, прокрутив в голове наше утреннее интервью, – вы ведь сказали мне, что все было в порядке. Что он не казался расстроенным и встревоженным.

Мэлани падает на деревянный стул и берется руками за голову. Когда она поднимает на нас взгляд, ее глаза наполнены слезами и кажется, будто каждое слово дается ей с трудом.

– Знаю, и мне очень жаль, что я ввела вас в заблуждение, Чарли. Но мне было страшно. Я подумала, что если Брэд знал что-то, чего ему не следовало знать, то кто-нибудь решит, что мне тоже это известно. А мне ничего не известно. Франклин кладет бумаги на стол: