Дом для Одиссея

А может, опять ошибается? Казалось же ей, что отношения, сложившиеся с Лёней, являются идеальными? Казалось. Ничем не были связаны, никакой такой дурной мотивацией: ни материального расчета, ни потенциального материнства, ни уж тем более совместного лихорадочного слипания собственным временем, когда одна секундочка, оставленная для себя лично, является чуть ли не преступлением. Ну ладно, родят они при помощи Варвары совместного ребенка, и что? Лёня сразу перестанет мучиться своей талантливой неприкаянностью? Ерунда какая. Нет, все же не понимает Лиза чего-то в этой жизни, мимо нее таки прошло-проскочило что-то. Обязательно надо с Рейчел поговорить, завтра же. И совета насчет ребенка спросить. А может, и не завтра. Времени-то еще – завались. Пока судебное решение официально изготовят, пока по почте куда надо пришлют, пока местные чиновники в него вникнут да раскачаются с исполнением, как минимум месяц пройдет. Так что десять раз успеет с клиенткой своей наговориться.

А вот и красивая стюардесса выстроила свое длинное синее форменное тело в проходе и улыбается всем и сразу дежурной счастливой улыбкой. Сейчас расскажет быстренько стандартные сказки про «пристегните ремни», про погоду за бортом, и можно будет снижаться – прилетели домой, слава богу. Интересно, как там оставленная в аэропорту на стоянке машинка поживает? Не обидел ли кто? Хорошая у нее машинка, привычная такая… Ну а вот вам, кузина Лизавета, и ответ на все вопросы… О машинке-то своей беспокоиться-переживать научились, а вот о ребеночке потенциальном – тут уж, простите, очень большие сомнения берут.

6

По одному только Татьяниному лицу можно было догадаться – случилось что-то из ряда вон выходящее. Сердце Лизино вздрогнуло испуганно и заныло протестующее – нет, нет, не хочу. Она как-то сразу догадалась, что произошло. А может, и не догадалась, а знала уже…

– Ничего, ничего, Лизавета. Скрепись. Ты лучше себе мужика найдешь. Об чем тут горевать-то? И что это за мужик такой – хлипкий да длинноволосый, как девка? Еще и об себе думает невесть чего…

Татьяна говорила и говорила, журчала ласковым ручьем, склонившись над Лизой, горестно опустившейся на диванчик в прихожей. Та слушала и не слушала ее – сил не было отмахнуться от этой навязчивой бабьей жалости. Да и не хотелось – пусть себе журчит. Жалко, что ли. Какая уж теперь разница…

– Он тебе на столе письмо оставил. Мудреное такое, я ни слова не поняла. Ты не читай его. Выброси в огонь лучше. Ушел и ушел, туда ему и дорога. Главное, не прихватил с собой ничего. Я проверяла. А то знаешь, как бывает…

Лиза встала и, не раздеваясь, прошла в дом, тихо поднялась по лестнице на второй этаж. Вот оно, Лёнино письмо. Лежат на столе несколько исписанных мелким нервным почерком страничек – даже в конверт не удосужился положить. Торопился, видно. Она робко потянулась было к этим листочкам, но рука отдернулась, будто сама по себе. Не хотелось читать их, совсем не хотелось. А может, Татьяна права в своей сермяжной простой правде? Может, в самом деле не надо? Какая теперь разница? Ушел и ушел. Зачем ей знать – почему? Когда это причина для горя уменьшала хоть как-то само горе? Все равно придется его пережить. Куда ж теперь деваться-то.

Посидев полчаса в кресле, глядя в упор, не отрываясь, на эти проклятые листочки, Лиза все же протянула к ним руку и, сделав над собой усилие, начала читать. Ну да. Так она и думала. Ничего нового он, в общем, не сообщал. «…Тебе ведь даже все равно, Лиза, люблю я тебя или нет. Главное, чтоб рядом был. Так ведь? Ты очень сильная женщина. Даже чересчур. Тебе и не надо, наверное, чтоб тебя любили. Необходимости такой нет. Да и нужды. Тебе себя самой хватает. И твоей собственной любви…»

Ну что ж, в этом он прав, пожалуй. Ей действительно хватало собственных чувств. А любил Лёня ее или нет – неважно как-то. Лишь бы он был, лишь бы глаза Лизины его видели, лишь бы сердце замирало благостно при этом, а душа уходила в пятки. Черт, черт! Надо было все время требовать от него любви ответной, как она этого не поняла? Вот дура! Подыграть не могла, что ли? Надо было устраивать сцены, как те самые «киски» и «зайчики», с трагическим заламыванием рук, капризными истериками вроде «…ах, ты меня не любишь, совсем не любишь…». Эх, Лизавета, Лизавета, век живи – век учись. Так, что там дальше? «…Ты повторяла все время, что я – твоя душа и сердце. И если я у тебя есть, значит, и душа с сердцем на месте. Ведь так? Но Лиза, дорогая, я ведь живой человек, а не доказательство присутствия в тебе всех этих органов! И вообще, нельзя прожить жизнь в виде доказательства чего бы то ни было. Я хочу человеком прожить, а не просто твоим сердцем. А как человек я тебе не нужен и не интересен, и музыка моя тебе вовсе не нужна…»

Ну что ж, и в этом он прав, особенно насчет музыки. Уж чего-чего, а страданий его музыкально-творческих она никогда не понимала. Ну зачем так мучиться только для того, чтобы быть первым? Можно же просто жить с музыкой, если она тебе так необходима, а не использовать ее как орудие своих амбиций. Не случилось из тебя великого музыканта – подумаешь. Зачем в крайности бросаться? Надо было и на эту тему с ним тоже поговорить, кстати. Вот все она делала неправильно! Надо было парня к обыкновенной, земной жизни адаптировать, а она восхищалась нелепо его сомнительным талантом да возносила на небеса. Что ж, как лучше хотела. Так, а дальше-то вообще уже интересно начинается…

«Я ухожу жить к Алине. Ты ее не знаешь. В отличие от тебя она скромная и маленькая, потерянная в жизни женщина. И ей нужна моя помощь. Настоящая, мужская и материальная, а не игрушечная, не сердечно-душевная, понимаешь? Я ей нужен, необходим просто. Без меня они погибнут – Алина и ее дети. А ты сильная, найдешь себе другую игрушку…»

А вот это удар ниже пояса. Вот это по-настоящему больно. Этого она совсем не заслужила. Хотя разве любовь и уважение заслуживают? Да ничего подобного! Каждый только от себя пляшет, от своих чувств, ощущений да потребностей. Уж она-то знает. Сколько ей пришлось выслушать исповедей оставленных мужей и жен, и все только и говорили о том, что уж они-то этого не заслужили. Черт, а все равно больно! Никогда так больно не было.

– Ну, и чего ты тут сидишь, как столетняя бабка-бобылка? – вздрогнула Лиза от громкого Татьяниного голоса. Она и не слышала, как та поднялась на второй этаж, как тихо встала за спинкой ее кресла. Лиза молча подняла к ней горестное, почти черное лицо.

– О господи! Лизавета! Да ты чего это? Еще поди и реветь сейчас соберешься?! Ты это дело брось! Не стоит этот мужичонка слез твоих! Такая баба умная, такая справная, чего это ты! Да с тобой ни одну девку и рядом-то поставить нельзя! Я надысь глядела по телевизору, как самую красивую девку на всей Земле-матушке выбирали, так ни одна тебе и в подметки не годится! Тебя же в любой блескучий журнал на первую страницу сразу возьмут, только захоти! А ты вдруг горевать удумала. Господи, да найдешь себе другого мужика, и не думай даже.

– Да не надо мне другого, Тань, – горько усмехнулась Лиза, и ткнулась головой в ее теплый рыхлый живот, и вздрогнула плечами, будто и в самом деле собиралась заплакать. От Татьяниного фартука с красными вышитыми петухами пахло так хорошо. Счастливым детством – бабушкой, пирожками, компотом из сухофруктов, теплой нежной беззаботностью.

– Присохла, значит? – жалостливо спросила Татьяна и принялась гладить свою хозяйку по распущенным по спине блестящим каштановым волосам. – Это ничего, Лизавета. Ничего, пройдет. Как присохла, так и отсохнешь. Заживет, корочкой покроется и само отпадет. А пока не отпало – скрепиться надо, переждать. Денечки в календаре вычеркивать и ждать. Вот один день прошел, другой, третий. Помнишь, как сама меня учила? Красным карандашиком денечки в календаре вычеркивать?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.